ОДИН ИЗ ДВУХ

Чьи шаги замерли на лестнице, узкой боковой лестнице, с покатыми облупившимися ступенями, петляющей, почти винтовой?

Маркиза д'Армэ - тяжкая  перевязь звякнула, словно туго набитый кошель в предвкушеньи божественного мига, когда тесно стягивающая  его (ее?) тесемка падет - аббат Шато нагнулся  подобрать нечаянно оброненную монетку.

Это уж точно - либо один, либо другой.

- Зиглинда, посмотри кто пришел, - дама кутается  в покрывало, ей зябко, служанка нетороплива, в камине погасает уголь, перламутровый бок которого утолял ее взор (любопытство?).

Чья рука сперва один раз сильно, но неуверенно, после трижды слабо, однако настойчиво дернула дверной колокольчик?

Маркиз д'Армэ отступил на полшага, не желая  оказаться  чересчур близко лицом к лицу со служанкой, чьи шаги за дверью заметно ускорились - ей не показалось? - аббат Шато - так показалось даме, замирающей в кресле, направляющей слух вслед служанке - аббат Шато приглушенно прокашлялся.

Если не он, то второй. Маркиз незаметно поправил складку на рукаве. Шепот в прихожей. Маркиз (аббат?) с поклоном переступает порог. Дверь закрывается. Дама поглаживает покрывало.

- Зиглинда, проводи же наконец гостя  в зал. - Торопливые шаги служанки. Одни?

- Неужели это вы... - бросает дама через плечо; неважно кто, но все же кто именно?

- Ах, госпожа, письмо от вашего мужа, - и, мгновенье спустя, - посыльный не соизволил войти.

ПЕРСТЕНЬ И ПОЯС

ПРИГЛАШЕНИЕ ПОСЕТИТЬ ВОЕННЫЙ ЛАГЕРЬ N,
ПОСЛАННОЕ ГОСПОДИНУ КНИТТЕЛЬФЕРСТУ БАРОНОМ X, ПОСТЕЛЬНИЧИМ ЕГО КОРОЛЕВСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА

ВТОРОЕ СНОВИДЕНИЕ КРИМХИЛЬДЫ

                                                            Горечь койнэ,

                                                                    черный корабль

                                                                             режет прожилки

                                                                                  мрамора   вод Пропонтиды,

              Сладок ли сон, словно хурма?                       дороги дельфинов,

       Нитевой пут                                                       рыбогубителей,

соков, струимых                                            млеком поящих чад,

       из сердцевины,                                тайноулыбчивых.

              где доли семян                                          Блудные скалы

                   дремлют, как дремлешь и ты,                          пену из пены

                        руки                                                                               творят -

                              легкой ладьею пустив                                 нет, Афродита

в гавань меж ушком                                                     не здесь рождена,

      и бархатом, шитым                                     умащена,

              цветами Пальмиры,                 облаком скрыта

                              смяв                           благоуханий и неги,

   асфоделевый луг,                          о, вспять обрати свой дар,

         гиацинтов поля,                                                      кольцедарительница,

                              глав                                      останови

   бледнокудрых нарциссов                                       биение скал,

                              круг,                                     совокупительный бег

    сон твой опутан?                                 лишенных плодов Симплегад -

                                                                            голубь хочет назад, Язон,

                                                                   в брызгах радужный град

                                                                                           выгнут аркою,

                                                                           ребра скрипят Арго,

                                                                  птичий крик не слыхать,

                                                                           перья  будут считать потом

                                                                                          бореады,

                                                          дальше - по-гречески, шепотом:

                                                                                         сладок сон,

                                                                                    словно хурма.

                                                                                          Бахрому

                                                                                               полога

                                                                                          треплет

                                                                                ветер из Леты,

                                                                                          игрец,

                                                                                    асфодели

                                                                                        колеблющий

                                                                                  в ночь.

ОРЛАНДО

Под каблуками его высоких ботфорт - лишенных шпор, ставших трофеем задиристого бургундского мародера или бретонского драгуна или златолюбивой вороны - вылизанные нежной тирренской волной шуршали маленькие валуны, о-ля-ля, валунчики, камешки, подсчет которых был и затруднен, и непрост в силу изменчивости самого числа их, имя  которому он подобрал не сразу: легион.

Бодлеро - дважды проигранный в карты и дважды отыгранный в кости, еще недавно хранивший стать и поступь жеребец масти дымного пороха - ныне лежал, подобно девке площадной расставив и мелкой твари брюхо предоставив, прошу к столу, синьора Vesрa,

Вы так прелестны, Вы так прелестны,

На белом поле, словно бы Сфинкс:

Цвет - непорочность, знак - романтизм.

Двубортный род верхней одежды, нарезанный картечью в майское дерево - его обладатель нашел спасение в истовом призыве к Покровителю Голубей, право, в тот день небо полыхало голубизной, si, синевой, синьора, поверьте злосчастному улану лейб-гвардии Его Длинной Титулатуры, королька сардинок - плясал тарантеллу в лад со своим обладателем, ведь встреча с единорогом сходит с рук только невинности обратного пола, синьора-прелестница, да и то у валлонов, а здесь - воздухи вредные, тлен и гнильца, aoi.

Двое - из числа тех, что берут в пищу нечистых с перепонками на пальцах - пристально, но без участия  следили за арлекином, чьи ноги, затянутые в кальсоны отнюдь не уланского приличия, влекли его к тирренским водам (на вкус не меду, но милым глазу, угодным слуху, приятным коже, метаморфорным).

- Месье, не находите ли вы забавность в стрельбе по той жирной пчелке на его спине?

- Стрелять в  п ч е л у  ? Боже, храни Бонапарта!

Вечерний бриз потрудился  донести обрывки бургундских речений до сведения  обладателя  удаляющейся  спины и он нашел забавность в ускорении шага, однако встретил тому деятельное противодействие со стороны пеннобурлящей стихии, чьим злым ласкам имя  подобралось не сразу: неистовство.

ПОВЕСТЬ О ЛИПЕ

В стародавние времена прибыл в провинцию некий кавалер, питавший слабость к вещам утонченным и, между тем, к одной столичной даме из Фудзивара.

То ли скука одолела его, то ли нечто иное, но стал этот кавалер добиваться  любви дочери невысокого звания  вельможи.

Как-то случилось кавалеру, а с ним и даме, чьего расположения  он искал ради забавы, быть на берегу ручья. Середина осени.

Желая  поддержать беседу в подобающем воображаемому чувству духе, кавалер так сложил:

О липа, дерево-диковина

В здешних местах!

Так ли редка сердца приязнь

В пламени алом,

Словно клен?

Дама, опасаясь показаться  недалекой, тотчас ему в ответ:

Желт липовый лист -

Сиянью луны сродни

Непостоянному!

Красен клен, словно чьей-то

Кровью омыт!

Надеясь намекнуть на то, сколь преходяще все в этом мире, сказала дама, но он усмотрел в этом лишь дурное и немедленно отбыл в столицу, более ничем о себе не напоминая.

Горько пришлось сожалеть ей впоследствии, слыша о том, что ее друг вновь встречается  с прежней возлюбленной, благородной от рождения.

"Опрометчиво было вспоминать о кровопролитии", - все повторяла она. Кавалеру же было ясно, что всему виной только ее неискусность. Жалостью наполнялась его душа при мысли о дамах из провинции.

МАСТЕР ЖУО

- Вы слышали как протрубил рожок Герцога: еще одной свиньи не досчитается лесная  епархия. - Гартхен фыркнул и носком сапога задвинул поглубже в костер перегоревшее пополам полено. - На кухне сегодня  будет жаркий денек.

Огонь затрещал, подбросив в небо тоненький фонтанчик искр, что заставило мастера Жуо в десятый раз отскочить на три выверенных шажка и подозрительно осмотреть свой камзол на предмет пропалин.

- Как вы полагаете, Гарт, Герцог будет доволен вечером? Только ответьте серьезно, вы же знаете, что это значит для  нашего брата.

- Ваш брат, месье Жуо, давно почил в мире ином и теперь от него только прах, да и тот переполовинили черви, - Гартхен сплюнул в костер и уставился  на своего собеседника взглядом, который в пропорции один к трем содержал в себе любопытство и безразличие. - А вы все беспокоитесь за вашу чудесненькую кирасу?

- Герцогу она, похоже, пришлась по душе, - размышлял вслух мастер Жуо. А если так, то можно надеяться, что к вечеру он отвалит мне за нее, пребывая  в добром настроении... - мастер Жуо возвел очи горе, прикидывая  в уме размеры вероятной выручки в случае, если Герцог будет в добром настроении, затем вычитая  из нее треть на случай, если настроение будет так себе, и в конце концов приближая  результат к реальности путем последовательного деления  суммы надвое.

- Мешок золотых, ха-ха, да еще пегую кобылу в придачу, - вдогонку своим словам Гартхен запустил в собеседника комком глины. Вас слишком заботят наряды, месье Жуо, и вас не интересует охота; зачем же вы ехали сотню лье верхом на ободранном жеребце: вы только протерли себе камзол.

С вершины соседнего дерева ухнул филин и какая-то мелкая  птица, едва не цепляя  землю юркими крылышками, метнулась вдоль тропинки и упорхнула в кусты.

- Значит, восемнадцать на два - девять, итого... - Мастер Жуо сглотнул вместе со слюной обрывок гербовой бумаги, исписанный каллиграфически развинченным почерком его разыгравшегося  воображения, который, пройдя  ощутимым комком вдоль пищевода и шлепнувшись ледяной каплей на живот, вновь возвратил его с небес на землю.

- Вы слышите, Гартхен, как трубит рожок Герцога? Он трубит, чтобы все возвращались в лагерь: то-то будет вам сейчас работенка - четыре лося, вепрь, ха-ха, да два кабана с подсвинком.

- Эх, месье Жуо, вам бы не уксус в костер, а кларет на прялку: разве ж это добыча?

Со всех сторон начали доноситься  приглушенные расстоянием звуки охотничьих рожков, трубивших весьма заунывно и сбивчиво; не то  "Возвращаемся...", не то "Да упокоит Господи...", а ветви кругом задрожали от тяжелой поступи кастильцев.

И охота прекратилась, хотя  был еще полдень и до обеда оставалось добрых три часа; ловчие, один за другим, привязывали собак, а поднятый медведь уже успел укрыться  в своей берлоге.

Охота прекратилась, а по лесу, благоуханному, как райские кущи, с быстротой молнии разнеслось известие: Герцог убит.

- Проклятье! Черт бы побрал этих разбойников, - месье Жуо приплясывал вкруг костра то ли от холода, то ли от чрезмерного возбуждения. - Трусливые негодяи. Они только и знают, что нападать сзади. Бедный Герцог!

- Трусливые негодяи знают свое дело, месье Жуо, копье прошло навылет - Герцогу не помог и нагрудник.

- Дьявол их раздери, Гарт, в таком случае.

Между тем обоз уже уложен, собаки на привязи, а бароны взгромоздились на своих жеребцов.

- Куда смотрит свита? Убит герцог, а им все нипочем.

Месье Жуо был вне себя  от злости: копье, посланное твердой рукой, превратило его златокудрых ягнят в каролусы, да и те он уже не надеялся  получить.

СОФОНИСБА

Да, там так и значилось: "Там-та-там - грохотал корабельный барабан, обтянутый сыромятными воловьими кожами. Из последних сил налегая  на шестнадцатифутовые весла, гребцы Магона тщились избегнуть встречи с неповоротливой, но быстроходной квинквиремой, что, гонимая  крепнущим Зефиром, неотвратимо настигала пунийцев. И когда она была уже совсем близко, когда застонали в нечеловеческом напряжении воловьи жилы стрелометов, готовясь отправить по назначению оперенные снаряды, из трюмов, будто предчувствуя  неминуемую развязку, хлынули крысы."

Месье Ф. цокнул языком. Два раза "воловьи" - не слишком ли много технических подробностей дл одного абзаца? С другой стороны, просто "корабельный барабан" и точка выйдет куцевато, а "застонали в нечеловеческом напряжении жилы стрелометов" - негармонично, перед "жилами" просится  какое-нибудь украшение - вот, например, "воловьи".

- Софонисба! - позвал месье Ф. достаточно громко и, опечаленный результатами (их не было), повторил на пунийский лад:

- Сафанбаал!

Опечаленный дважды, месье Ф. решил не дожидаться  чужих советов и, оставив в покое первую техническую подробность, заменил вторую такую же на "смертоносные", нет, можно лучше - "смерть сулящие". Точнее было бы "смерть насылающие", но это, вне всякого сомнения, ломало ритмическую картину фразы, перебивало ей, так сказать, хребет - хихикнул месье Ф. - губило стать и поступь отличных, чеканных слов. Но "смерть сулящие" оказались весьма требовательной находкой и, после сладострастных колебаний, жилы стрелометов обратились "сочленениями скорпионов". Это было точно, метафорично и давало лишний повод пополнить глоссарий, куда месье Ф., просвещая  читателя, с удовольствием внес "скорпион - легкая метательная  машина, по образцу лука..." и все прочее, с аккуратными ссылками на Цезаря, Вегеция и Йосефа, сына Маттитьяху.

Месье Ф. работалось не в пример вдохновеннее, нежели вчера.

"А "неповоротливая, но быстроходная" - хорошо; поначалу смущает, но, поразмыслив, каждый понимает, что это возможно, что чем быстрее мы движемся, тем затруднительнее повороты. Ну и уж, конечно, лучше всего про крыс, так действительно бывает, они очень чуткие - враз поразбегались из чуланов, когда я  ввел в дом Софонисбу. А вот все остальное - дурно, чрезвычайно дурно", - заключил он, скручивая  салфетку в подзорную трубу и изучая  с помощью полученного инструмента фрагменты потолочной лепки.

Месье Ф. вернулся  к началу.

"Таратантара! - страшно и громко запела корабельная  труба, красуясь отдраенной мидийской медью. "Мать Карфагена, полни ветром парус", - молились моряки Ганона в тщетной надежде избегнуть встречи с неповоротливой, но быстроходной квинквиремой, что, гонимая  спорыми взмахами двадцатифутовых весел, неотвратимо настигала пунийцев. И когда она была уже совсем близко, когда вместе с очередным "элеу!" гребцов из вод вырвался  и заблистал у самого борта таран, обитый мидийской медью, из трюмов, будто предчувствуя  развязку, хлынули крысы."

Мягко ступая  подбитыми тишиной лапами, к постели хозяина подошла Софонисба. Разномастные склянки, каждая  по-своему, отразили в своих боках, церемониально-гладких, ее бока, пушистые, гладкие по-своему. Месье Ф. призывно взмахнул салфеткой перед розовым носом - не исключено, что непокорные слова сами соберутся  в правильные фигуры, стоит только как следует наподдать им когтистой лапой!