КУБОК

Испей из кубка скорей,
Кубок осуши.
Шелест травы ворот,
Ворота моста - мост
Встал на дыбы,
Гость
Едет - испей из кубка впервой.
Веретено ворот,
Город и ров, вот
Берег куда ступить.
Пенный прибой шш-ши
и щит -
Вот он, повод коня  смирить,
Ссоре не быть -
Плыть -
Кубок все же прими.

СОН КРИМХИЛЬДЫ

ПАЛАМЕД

КАЛЛИГРАФИЯ

Ганс Хегель склонился  над кафедрой, где поверх высохших чернильных пятен был распластан еще свежий, пахнущий весенним деревом лист бумаги, чье происхождение представлялось его святейшеству епископу Ксантскому не менее значительным, нежели происхождение любого вельможи, пестующего свою родословную.

Оросив кончик золотого пера чернилами - густыми, красными, червлеными полумраком кельи - чернилами, разведенными молоденьким пухлым послушником, после наполовину пролитыми и снова разведенными, но все же достаточно густыми, Ганс Хегель сощурился, словно белошвейка, изготовившаяся  вдеть шелковую нить в крохотное игольное ушко и, стремясь не упустить едва намеченный мысленный каркас будущей буквицы, одновременно расплывающийся  и зарастающий сорною флорой орнамента, начертал на белоснежном поле несколько уверенных линий.

Немного помедлив, он объединил их витиеватым вензелем.

(Ez wu-ochs in Bur-gon-den ein vil...)

Его святейшество останутся  довольны работой - до конца строки оставалось еще два слова, однако рука затекла - что нередко на первой (иногда на второй) - и пришлось распрямиться, сжать-разжать кисть, снова макнуть и дописать: еdel magedin - несколько подпортив завиток g.

(Daz in al-len lan-den)

Распустив в клубок кружева, сотканные за два с небольшим отменного чернильного шелка хватило бы и на рясу, и на праздничную сорочку с оборками: niht schoe-ners moh-te sin.

Втора строка была завершена; Ганс Хегель осторожно опустил перо на подставку и, немного отстранившись, всмотрелся  в аккуратные ряды букв, составившие совершенную оппозицию увитой побегами хмеля  заглавной литере.

И в этот миг, то ли влетевшая  сквозь небольшое зарешеченное окно, то ли занесенная  им самим с утренней прогулки, едва заметная  глазу, невесомая  паутинка показалась в воздухе и, мгновенье покружившись над бумагой - взмах руки в слабой надежде отогнать ее, осела на листве, обволакивающей пышную, каллиграфически выписанную Е.

Осторожно сняв ее кончиком золотого пера, Ганс Хегель подправил рисунок, сформировав из размазавшихся  чернил гору, появление которой в орнаменте еще можно было кое-как оправдать, однако образовавшийся вследствие этого багровый бугорок долго отказывался  сохнуть и пришлось растащить его на несколько луж, из которых получилось беспокойное море и драккары, заметные при тщательном разглядывании, однако плохо соотносимые с ажурным хмельным бордюром, масштаб которого пришлось не без определенных усилий слегка подправить, подменив побеги стволами, а листья  плодами и карликами в затейливых позах...

Ганс Хегель опустил перо на подставку и, сложив вчетверо, а потом еще пополам испорченный лист чудесной высокородной бумаги, незаметно сунул его в рукав.

- Право же, никак невозможно работать в такой духоте, несколько смущенно пробормотал он, скорым шагом покидая  изрядно опостылевшие пределы кельи, а, следовательно, и оправдываться  перед его святейшеством епископом Ксантским в сущности не моя  забота.

ПУТЕШЕСТВИЕ В ИНДИЮ

Есть сукно. Есть кораллы на нитях. И парус

Меж попутных ветров и противных, крещенная  тряпка.

Грамоты от короля  христианнейшего Мануэля.

Есть матрос, что по-маврски обучен. Подарок

Ихнему государю. Или кто там у них губернатор?

Есть зараза. Нарывы и рвота. Порядки

Были построже, когда мы покинули Кадис ужели

Нет их совсем? Есть, но мало. Какие порядки! Легато

Волны поют, убаюкивая  дисциплину.

Есть вода. Прегнилая. Хотя  и без соли.

Сухари. В них есть черви. Соленые черви. Буссоли

Хитрые спутали карты. Морочат сеньора Трессино,

Нашего капитана, рыцаря  и дворянина.

Есть и крысы. По пять эскудо за тушку.

Кто поймал тот счастливец и вправе продать. Или скушать.

Если был бы порядок на судне, то все бы на равных

В трюме охотились, после сносили бы в камбуз,

Где и делили бы честно двадцатая  часть экипажу.

А остальное - сеньору Трессино, а также

Королю Португальскому Всевелелепнейшему Мануэлю.

Есть досуг. Есть досужие мысли. И служба

Плавно течет средь досуга и услуженья.

Есть вопросы: что видишь и видишь ли что, а точнее

Видишь ли землю, о юноша впередсмотрящий,

Где корицу задаром дают, мягкий шелк, жемчуга, жгучий перец

И прелестны девицы, которых возьмем мы в невесты? Снаружи

Море - море морей. И обманы обманов дразнящих.

Где же Индия? Где же что-нибудь? Где же земля?

HOME, SWEET HOME

Когда трехфунтовый фальконет форта Октус возвещает наше прибытие, местные чайки вторят ему счастливым гамом будет веселье, поживы достанет на всех.

Мы входим в гавань степенно, подставляя  солнцу - здесь не бывает иначе отдраенную медь, богатую позолоту, белизну парусов, очарование ростральной девы, единственной девы на корабле.

Мы знаем все улицы, подворотни, дома города нам рады в каждом но лишь в одном мы знаем все комнаты, коридоры, входы и выходы, в любом окне встречает наши взгляды приветливая  улыбка и старый привратник одобрительно хихикает, предвкушая  нашу расточительность. Он никогда не остается  внакладе: в такие дни мы, гонители Летучего Голландца, убийцы жемчужных альбатросов, завсегдатаи Нагасаки, едоки марсовых, богаты не одними рассказами блеск и звон в наших кошельках.

После короткой расправы с обручальным кольцом ради новых улыбок в окнах мы у самых дверей, мы в доме.

Подарки будут приняты с благодарностью. Эдмона захлопает в ладоши над ручным карликом, уморительно обнюхает связку горностаев Кора, Мэрион отправит золотых рыбок на дно бокала.

Там, в шампанском, они пролежат до утра форт, провожая  нас облачком дыма, примет новых обитателей.

ВИРГОМАХИЯ

Красивый Гент, вылепленный из хлебного мякиша, подсушенный уходящим, в прошедший день знойным, ввечеру же мягким, отнюдь не лишенным багрянца солнцем, Гент, крытый в должных местах крашеной жестью, в прочих чешуями черепицы, да, рыбоподобный, да, обросший, как корабельное днище, остролистьем соборов в готическом смысле, зажиточный Гент, осажденный сбродом достойным не менее, нежели тот, что прильнул к смотровым и огнебойным отворам в стене, обнявшей девственным поясом город, ключик-то где твой, Гент la рetite?

Брабантский канонир извлекает из обрюзгшего мешка полную ладонь пороха и петушьим глазом косит на сомнительное просо может, и не стоит пренебрегать такой пищей, когда жалованье не платят третий месяц, и не платят кому? зольдаатам, ja! нет, это недобрая  пища, герр грооссе капитаан.

- Порох недостаточно сух, переводит его протяжное ворчание второй, уже пообжившийся  в бургундском лагере, смолоду склонный к изящным наукам и прочим изяществам, тоже брабантец.

Капитан исключительно недоволен.

Не смущенный картавыми "чег'тями", тысячами каг'тавых чег'тей, вместе с тяжелым дыханием слетевшими с карандашного наброска капитановых уст (две трети отдано профилю, оставшееся  распределено равностепенно между фасом и задним планом, где олеум сумерек низводит бастионы Гента к фата-моргане Динана), брабантец, падкий до изяществ, возвращает смысл богохульного рокота своему напарнику, брабантцу велеворчливому:

- Herr kaрitaan весьма озадачен: не следует ли ему обратиться  к услугам профоса, чтобы удовлетворить свое любопытство относительно имен и местонахождения  тех воистину недобронравных демонов в обличье дев, именуемых в просторечье ведьмами, что столь часто и столь бесстыдно мочатся  в наши огневые припасы, отнюдь не смущаясь крестом, хоть бы и несколько, хм... перекошенным, что реет над шатром герцога Шароле в струях Борея  достойнейшей инсигнией промеж всех дворов христианского мира.

Канонир внимает с нескончаемым терпением и, покачав головой, вверяет порох недрам мешка. Следует красноречивый вздох: в конечном итоге, если на то есть определенное желание, и если начальствующая  особа находит, что означенное желание произведено от насущной необходимости прервать сон замечательных псов и песьих подружек по всей Льежской области, то он, как лицо подневольное, хотя  и вольнонаемное, считает выходящей за пределы своей служебной компетенции и в целом противоречащей духу зольдаатского соподчинения  всякую попытку противиться  воле, исходящей от мужа, вскормленного стратегемами Вегеция  и Ксенофонта.

- Святой Денис! Предпочесть меня  рыбоглазой гентской кобыле! бормочет капитан, вперяясь в суету мортирной обслуги, собранной брабантцем, в его речи несведущим, и направляемой к подготовке ядрометания  брабантцем, речи его подражающим.

- Уж точно, если и было когда в Генте десятеро праведников, то теперь не сыщется  и пяти, блуждая  взглядом по многообразным шероховатостям каменного ядра, входящих совокупно в некоторую условную округлость, подверженную разносторонней иллюминации факелов, что смолокипят в руках мятущихся  мистов грядущего градоборения, злорадствует капитан; все меньше сожалея  об утрате, все больше пленяясь медоточивым брабабрррбантцем, он зябнет, но отдается  полудреме.

Фитиль долго трещит, даря  ветру крупные искры и дозволяя  каждому выбрать желаемое во имя  безопасности отдаление все отходят.

Вместе с оглушительным шипением, салютующим утру громогласным Innomineрa-a-atrisssssset-fili-i-ietssssрiritusss-ssssssancti, мортира разражается  фонтаном сернистого дыма и ядром, которое, степенно набирая  высоту, превращается  со временем в ядрышко, после в горошину и, нисходя  до булавочной головки, песчинки, musci volitanti, исчезает из видимости окончательно, как будто гончая  из своры Дикой Охоты, как будто ничего не происходило и иначе произойти не могло.

Местность полнится  тишиной и тяжелым дымом, истекающим с небес; ядро, не без труда преодолев двенадцать саженей, глухо ударяет о землю.

- Ну, кто прыгнет? спрашивает за спиной капитана голос с долгожданным акцентом.

НЕТ

В дубовую дверь настойчиво колотил тот самый дюжий кулак, какой в бытность свою ладонью щедро отсыпал три дюжины загорелых в горне золотых, таким образом ссудив их Альбриху.

Растративший, но так и не возвративший траты сторицей должник сам-один Альбрих вознамерился  отворить, полагая, что не сделать этого было бы гнусно, но в то же время  сознавая, что делать это глупо.

- Могу ли я, герр Альбрих, получить с вас должок, а с ним и проценты? - послышалось с улицы.

Скажи я  да - размышлял Альбрих - неправда повлечет за собой неправедность, так как побуждение отдать деньги поведет вослед себя  пробуждение раздражения, за которым, в свою очередь, проследует возмущение, а оно, не ровен час, закончится  возмутительным кровопролитием, где сила будет на стороне сильнейшего (то есть меня), а правда - на стороне обратной, что дает все основания  предположить: схватка будет коротка, неравна, смертоубийственна.

Альбрих поправил перевязь и прикусил верхнюю губу - это нередко облегчало ему муки совести, как задним числом, так и на будущее, но от утвердительного ответа воздержался.

Скажи я, мол, повременим до завтра, то, буде наступит завтра, снова придется  гадать, то ли да, то ли то же самое, в случае же если я  завтра скажу грубое, но твердое да, схватка будет так же похожа на убийство, ибо получится  недолгой, многокрасочной, и опять же неправой (ибо завтра да будет означать неправду в силу завтрашней невозможности появления  трех дюжин звенящих звоном злата и непростительных процентов).

Альбрих сделал шаг к двери и мысленно примерил дружелюбный жест пригласительного толка, который ему следует сделать сразу после того, как засов будет отодвинут - он рассчитывал радушием смягчить неуют душной комнаты и растрогать бездушного старикашку, наверняка сомневающегося  в его радушии.

Стало быть, самым разумным было бы ответить иное.

Альбрих прочистил горло, дабы расчистить путь голосу, твердому, но учтивому, такому, каким произносят "возможно" или "не исключено". Затем он попробовал щетину на подбородке немаловажно, в каком виде я  должен буду сказать столь важное - и медленно отодвинул засов.

Однако ростовщик уже ушел, так и не дождавшись виноватого нет.