Трансмутация Out of Time

- Все еще сражаешься, не имея никаких средств к этому.
Брошенный всеми. Отрезанный от всего...
Каждый человек сам за себя - если только у него
осталась эта самость. Таких не много.
Уильям Берроуз

"Утлый спасательный шлюп" (может быть тот самый, который пытался достичь "Западных Земель" за пределами "великого ореха метафизики") давно уже канул в волнах океана Военного Времени. Судьба команды неизвестна. Поисками уцелевшей плоти занимались только Акулы Совета Мектуб и твари Тупого Большинства поменьше, но столь же прожорливые. Легенда о Великанах, вышедших из моря? ""ЛОЖЬ! ЛОЖЬ! ЛОЖЬ!" - вскричал Карлик Смерти". "Племянник Давида убил последнего из Анакимов. У него было по шесть пальцев на каждой руке и по шесть пальцев на каждой ноге", - констатировал Биологический Имбецил Брошенный Львам Императора Языковеда. "Мы не оставляем свидетелей", - сказал у каменных плит мегалита старый киллер, отчаявшийся понять, на кого он работает. И презрительно сплюнул. Энтузиастами обнаружена стремительно двигавшаяся комета. Плюх.

"Человеческая форма уже предала себя, когда на свободу вырвался вирус первого слова, связавший нас во времени и пространстве, - писал Брайон Гайсин. - И с тех пор каждый шаг чреват безнадежными компромиссами, а значит бесконечным предательством". Что же, битва за бассейн проиграна, на ее месте заново воздвигнут Храм Болезни. Храм Болезни на Моче. Остается только войти в полумрак исповедальни и спросить: "Кто здесь?" Ответом на этот вопрос Билли Кида был выстрел шерифа Пэта Гарретта... "... во рту его кровь... не может повернуться... небо темнеет и пропадает..."

Уильям Берроуз начал свой путь там, где "заканчивалась человеческая дорога". "Астронавт Внутреннего Космоса", как он себя называл, взорвал скалу, преграждавшую вход в Сад Утраченных Шансов, "пробил дыру в большой лжи" контроломанов всех мастей. Его Работа - картография "магической вселенной", "Вселенной Войны" (выражение Шри Ауробиндо, часто повторяемое Берроузом), в которой он всегда отводил себе роль Воина. Он стремился "описать свою собственную жизнь и смерть", бросить вызов предначертанной судьбе или Злому Духу, оккупировавшему человеческий мозг, предложив множество решений "проблемы грандиозного мошенничества" всех существующих институтов власти и насаждаемых ими форм контроля над свободной человеческой волей. Но, предлагая эти решения, преображая мир через свое воображение, он честно признавал, как в последнем своем романе "Западные Земли" (1987), что "не может сделать их реальными". И все-таки при этом Берроуз также замечал, что даже представить себе успех таких радикальных изменений - уже победа. Это была отчаянная попытка вырвать с корнем и необратимо трансформировать любые устоявшиеся концепции восприятия личности, искусства и языка, и даже не концепции, а саму суть современного восприятия личности, искусства и языка родом человеческим. Ворваться в новое тысячелетие, построив мир, "свободный от тирании правительств", системы подавления и уничтожения любой жизненной формы, не вписывающуюся в современную технократическую и конформистскую цивилизацию, сохраняемую благодаря бесконечной штамповке шаблонов восприятия, человеческих дублей-зомби, зараженных Вирусом Привязанности или Привыкания к безопасному существованию - пыль, которая обращается в пыль, в руках "невежественных и злых".

Публикуемую наконец-то в России новеллу "Призрачный Шанс", ровно как и "кошачью аллегорию" "Кота Внутри", ни в коем случае нельзя рассматривать вне контекста последней трилогии романов Уильяма Берроуза - "Городами Красной Ночи" (1981), "Пространством Мертвых Дорог" (1983), и "Западными Землями" (1987). Она была написана сразу же после окончания работы над "The Western Lands". "Кот Внутри" был закончен через год после "Мертвых Дорог". Оба произведения были как бы flashback-ом, дополнениями и послесловиями к тому моменту в "Западных Землях", когда остается только автор со своими воспоминаниями, и он не может больше писать, потому что "пришел к концу слов, к концу всего того, что можно сделать словами".

Убивая своего альтер-эго, Кима Карсонса в "Мертвых Дорогах", Берроуз возрождается в "Западных Землях" под личиной другого, Мертвого Джо, призрака, слепого на один глаз, с культей вместо левой руки, стремящегося нарушить законы природы во вселенной и переделать ее по своему желанию. Специалист по эволюционной биологии, Мертвый Джо намеревается ниспровергнуть два биологических закона, и таким образом взломать коды традиционных цепей причины и следствия, контролируемых тем самым "Советом" из "Призрачного Шанса", или какими-нибудь Кеннетами Дартсами, укрывшимися на своих яхтах, и ожидающими того момента, когда их мозг обретет коллективное бессмертие в одном охлажденном сосуде доктора Бенвея. Первый закон состоит в том, что гибриды получаются только в среде очень близких между собой особей. Второй, что при каждой ступени эволюции биологическая мутация обязательно безвозвратна и непоправима. Монстроидный Мертвый Джо, в котором нет ничего человеческого, врывается в этот участок времени и пространства, привнеся в него странное знание из мира по ту сторону Смерти. "Его единственная "дорога жизни" - любовь к животным. Кошки видят в нем своего друга".

Развоплощенный призрак Мертвого Джо незримо перекочевал на страницы "Призрачного Шанса", присутствует в каждой строчке, хотя и не проявляет себя буквально в словах. Его "убийственной целеустремленности" оказывается недостаточно, чтобы достигнуть "Западных Земель", того самого Ангелланда Джона Ди из романа Густава Майринка "Ангел Западного Окна". Но Джо, он же сам автор, сохраняет способность путешествовать во времени, избегая косного детерминизма порочных цепей причины и следствия, позволяющих Совету и людям, подобных агенту Мартину в "Шансе", полковнику Гринфилду из "Мертвых Дорог", и прочим Shits, сохранять свою власть. "Я направлен в прошлое", - говорит Берроуз в "Городах Красной Ночи". И в "Призрачном Шансе" он снова оживляет образ Капитана Миссьона из первого романа трилогии. История безуспешной попытки создать в восемнадцатом веке колонию, существующую по либертарианским, или вольным принципам, причудливо переплетается с миром животной невинности, так привлекавшего Мертвого Джо в "Западных Землях". Фантазия прошлого, создавшего настоящее, поиск отвергнутых когда-то в далекой древности альтернатив, последних, потерянных или просто других возможностей человеческого развития. Если бы Капитану Миссьону и ему подобным удалось добиться успеха, мир мог быть несколько иным. Но сейчас "просто не осталось свободного места". "Слишком много актеров, - писал Берроуз, - и слишком мало действия". "Ваше право жить, где вам хочется, в компании, которая вам по душе, с законами, с которыми вы согласны, умерло в восемнадцатом веке с Капитаном Миссьоном. И только чудо или катаклизм могли возродить его". ("Города Красной Ночи").

Признание в "Западных Землях", что бой временно проигран, и "вот я нахожусь в Канзасе со своими кошками, как почетный резидент с планеты, которая погасла много световых лет назад", вновь уступает место отчаянной атаке на Бастионы Координационного Совета по Безопасности Личности. Сама природа восстает против него, сметая чужеродных, может даже инопланетных оккупантов, имплантировавших свои вирусы в некогда невинные существа, превративших их в рабов, озабоченных лишь сохранением своего скользкого благополучия. "Призрачный Шанс" можно сравнить с тем состоянием, когда истекающий кровью безоружный воин из последних сил отрывает чеку на гранате врага, окончательно уверовавшего в свою победу и потерявшего бдительность.

"В мире магии ничего не происходит, пока кто-то не захочет, чтобы что-то случилось - существуют конкретные магические формулы для проводки и направления воли, - напишет Берроуз в своем эссе "Падение Искусства". - Предназначение писательства в том, чтобы заставить событие произойти". Язык, как он рассматривал его, был самым подлым образом поставлен на службу врага, это была та самая "последняя полицейская засада", по выражению Хантера Томпсона - на Западе язык стал "вирусом слова", "мертвым сердцем машины контроля". Всеобъемлющий эксперимент Берроуза с различными техниками письма был предназначен для освобождения Западного сознания от своей собственной формы самовыражения, от языка, который мы думаем, что используем, но на самом деле он использует нас. "Писатели - очень могущественные маги, - говорил Берроуз. - Они могут писать и "не писать" ("очередь Мастера Пустой Страницы, доступной лишь посвященным") сценарий фильма реальности". "Мы создаем правду, - записал он в своем дневнике незадолго до своей смерти. - Никто, кроме нас, ее не создает. Нет никакой правды, кроме той, которую мы бы не создали... Пробей дыру во лжи... "ради магических окон, открывающихся на пену опасных морей в сказочных землях покинутых". (Китс).

Обычно западные критики стараются обходить стороной "Призрачный Шанс", не признавая того знакового послесловия к гробовому молчанию на символический вопрос "Кто Здесь?", который я бы перефразировал, как "Кто со мной?". Одной из задач всех произведений Берроуза, его Работы по прокладыванию пути, жизненной магистрали, обусловленной биологической необходимостью уйти "прочь от Времени и в Космос", была в магическом преобразовании читателей, сотворения новой свободной, пусть далеко и не человеческой формы, в мире тотального конформизма.

Фактически, как маг, Берроуз призывал любые силы, способные проложить ему путь по направлению к "единственной цели, за которую стоит бороться": к бессмертию. ""Каждый раз, когда вы натягиваете лук, я буду при этом", - говорил своим ученикам дзенский мастер стрельбы из лука. И он имел в виду "при этом" вполне буквально. Он жил в своих учениках и поэтому достиг пределов бессмертия. И бессмертие писателя должно восприниматься буквально. Каждый раз, когда кто-нибудь читает его слова, он присутствует при этом. Он живет в своих читателях". ("Пространство Мертвых Дорог").

Алекс Керви, март 2000 г.

Издание "Призрачного Шанса" в России безусловно не могло осуществиться без столь необходимой поддержки Джеймса Грауерхольца, друга и секретаря Уильяма Берроуза на протяжении последних двадцати трех лет его жизни, а теперь его наследника. Я хотел бы выразить мою глубокую признательность Джеймсу за его помощь, дружеские советы, и за всю ту колоссальную работу, сделанную и делаемую им для распространения влияния Слова El Hombre Invisible на пути через Туат, "out of Time and into Space".