|
ХАНТЕР С.ТОМПСОН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ6. НОЧЬ В ГОРОДЕ: КОНФРОНТАЦИЯ В "ПУСТЫННОМ ТРАКТИРЕ": НАРКО НЕИСТОВСТВО В "ЦИРК-ЦИРКЕ" 
Суббота, полночь: Слишком уж расплывчаты воспоминания об этой ночи. Все, что у меня есть для ориентации во времени и пространстве, так это полный карман карточек лото и салфеток для коктейлей, испещренных каракулями. Вот одна: "Достать человека из "Форда", потребовать "Брончо" для обзора гонок: фотографии? Ласерда - позвонить: Почему бы и не вертолет? Сесть на телефон, напрячь гондонов: чудовищный перегар". Другая гласила: "Отметиться на Бульваре Парадиз: "Безостановочный и Безграничный": по сравнению с Лос-Анджелесом: сексуальная лига австралопитеков; флирт здесь - всеобщий, публичный разгул нудизма в Лос-Анджелесе: Лас-Вегас - общество вооруженных онанистов: азартные игры - вот, что заводит: секс излишнее: странный полет птиц высокого полета: бляди на дом для победителей, карманный бильярд для толпы проигравших". Много лет назад, когда я жил в Биг Суре, вниз по дороге от Лайонел Олэй, у меня был друг, обожавший от случая к случаю наезжать в "Рино". Он владел магазином спортивных товаров в Кармел. И вот однажды, он трижды в течение месяца подкатывал к "Рино" в выходные на своем Мерседесе, этом крейсере автострад, - и каждый раз крупно выигрывал. После трех набегов его общий выигрыш составил что-то около 15000 долларов, и он решил забить на "Рино" в четвертый уикэнд, созвав друзей на обед в "Лотос". "Всегда надо уметь остановиться, - пояснил он. - И, кроме того, далеко ездить". В понедельник утром ему позвонили из "Рино" - звонил генеральный менеджер казино, которое он так успешно обработал. "Нам не хватало Вас в эти выходные, - пожаловался Г.М. - Сдающие откровенно скучали". - Наплевать, - сказал мой друг. И на следующий уикэнд прилетел в "Рино" на личном самолете, с приятелем и двумя девицами - как "специальные гости" Г.М. Ничего хорошего не светило птицам высокого полета: Утром в понедельник тот же самолет - но теперь самолет казино - доставил его обратно в аэропорт Монтерей. Пилот одолжил ему дайм на звонок другу, чтобы тот подвез его в Кармел. Мой приятель попал на 30000 долларов, и два месяца спустя, потупив взор и без гроша в кармане, уже сидел в кресле с круглой спинкой одного из крупнейших в мире агентств по продаже недвижимости. Магазин мой друг продал, но долг не покрыл. "Они могут подождать с остальным", - уверял он. Но когда его измудохали, это убедило его, что наилучшим выходом будет занять достаточно денег и заплатить весь "карман". Азартные игры в главных точках - очень крупный бизнес, и Лас-Вегас делает "Рино" похожим на дружеское обслуживание в бакалейной лавке, что в двух шагах от вашего дома. Для неудачников Вегас - самый подлый город на земле. Еще год назад, в окрестностях Лас-Вегаса высилась гигантская дорожная вывеска: НЕ БАЛУЙТЕСЬ С МАРИХУАНОЙ! В НЕВАДЕ: ХРАНЕНИЕ - 20 ЛЕТ ПРОДАЖА - ЖИЗНЬ! Так что я чувствовал себя не в своей тарелке, раскатывая под кислотой мимо казино в субботнюю ночь в машине, начиненной марихуаной. Несколько раз мы были на волосок от пиздеца: в одном месте я попытался въехать на Великой Красной Акуле в прачечную Отеля "Лэндмарк", но проход был слишком узок, а люди, находившиеся внутри, похоже, сели на глобальную измену. Мы поехали в "Пустынный Трактир", вписаться на шоу Дебби Рейнольдс-Гарри Джеймса. "Не знаю как у тебя, - сказал я своему адвокату, - но в моем бизнесе важно держать руку на пульсе событий". - В моем тоже, - заметил он. - Но как твой адвокат, я советую тебе завернуть в "Тропикану" и выпасти там Гая Ломбардо. Он в голубом Зале со своими Королевскими Канадцами. - Зачем? - Зачем что? - Зачем я должен тратить свои кровно заработанные доллары, чтобы посмотреть на какой-то блядский живой труп. - Послушай, - сказал он. - Зачем мы вообще здесь? Развлекаться или задание выполнять? - Конечно, задание выполнять, - ответил я. Мы сделали крюк, и проскочили стоянку какого-то злачного места: Сначала я думал, что это "Дюны", но вскоре оно трансформировалось в "Фандерберд": или, возможно, это была "Гасиенда": Мой адвокат штудировал "The Vegas Visitor", отмечая достойные мазы. "Как насчет Пассажа "Щель Никель Ника"? - спросил он. - "Горячие щели" - это звучит круто: Хот Доги по двадцать девять центов:" Неожиданно на нас стали орать люди. Мы вляпались. Два головореза в красно-золотых куртках угрожающе нависли над капотом: "Какого черта вы делаете? - вопил один. - Здесь нельзя останавливаться". - Почему нельзя? - сказал я. Вполне прилично для парковки, полно места: Я целую вечность высматривал, где бросить якорь. Уйму времени угрохал. Уже собирался бросить тачку на произвол судьбы и вызвать такси: но затем, да, мы нашли этот закуток. Как выяснилось, это был тротуар прямо напротив главного входа в "Пустынный Трактир". К тому моменту я промчался мимо стольких обочин, что даже не заметил, куда под конец заехал. И сейчас мы оказались в ситуации, которую трудно было объяснить: вход заблокирован, бычье орет на нас, неловкое замешательство: Мой адвокат мгновенно выскочил из машины, размахивая пятидолларовой купюрой. "Мы хотим, чтобы эту машину припарковали! Я старый друг Дебби. Я возился с ней раньше". Мне было почудилось, что он все облажал: но тут один из швейцаров потянулся за бумажкой, говоря: "Хорошо, хорошо. Я позабочусь о ней, сэр". И он вырвал из квитанционной книжки парковочный талон. - Ох, блядь! - воскликнул я, как только мы прошли через вестибюль. - Они почти нас поимели. Еле выкрутились. - А чего ты ожидал? - сказал он. - Я - твой адвокат: и ты должен мне пять баксов. И я хочу получить их прямо здесь и сейчас. Я пожал плечами и отстегнул ему банкноту. Кричащий, безвкусный, покрытый плотным орлоном холл "Пустынного Трактира" сразу давал понять, что это не то место, где вы можете на фу-фу подмазать служителя автостоянки. Торг здесь был неуместен. Это вотчина Боба Хоупа. Фрэнка Синтары. Спиро Эгню. Вестибюль потрясал никчемное воображение шикарной обивкой кресел и пластиковыми пальмами - перворазрядная обитель Крупных Транжир. Преисполненные чувством собственного достоинства мы поперлись в большой зал, но на входе отказались нас туда пускать. Мы слишком припоздали, как сказал мужик в темно-красном смокинге: в зале аншлаг - мест не осталось, ни за какие деньги. - Да в жопу места, - заявил мой адвокат. - Мы старые друзья Дебби. Специально прикатили на это шоу прямо из Лос-Анджелеса, и мы, черт подери, прорвемся". Человек-смокинг начал лепетать что-то про правила "пожарной безопасности", но адвокат отказался слушать. В конце концов, после непристойного шума, он пустил нас просто так, с тем только условием, что мы будем тихо стоять сзади и не курить. Мы пообещали, но, попав внутрь, немедленно распоясались. Напряжение было слишком велико. Дебби Рейнольдс хиляла по сцене в серебряном Афро парике: под мелодию "Сержанта Пеппера", выдуваемую золотой трубой Гарри Джеймса. - Господи, какое холуйское говно! - воскликнул мой адвокат. - Мы застыли во времени! Тяжелые лапы сжали наши плечи. Я вовремя успел сунуть гашишную трубочку назад в карман. Вышибалы проволокли нас по холлу и крепко держали напротив входной двери, пока подгоняли нашу тачку. "Все, проваливайте, - сказал темно-красный смокинг. - Мы даем вам шанс убраться отсюда подобру-поздорову. Если у Дебби есть такие друзья, как вы, ребята, она еще в большей беде, чем я думал". - Еще посмотрим, кто кого! - крикнул мой адвокат, когда мы отъезжали. - Ты шизанутое хуйло! Я подъехал к казино "Цирк-Цирк" и припарковался у служебного входа. "Вот это то самое место, что нужно, - сказал я. - Они никогда нам здесь не вставят". - Где эфир? - спросил мой адвокат. - Этот мескалин не цепляет. Запалив кропалик в трубке, я дал ему ключ от багажника. Он вернулся с бутылкой эфира, откупорил ее, вылил немного на платок и, глубоко вдыхая, залепил им свою физиономию. Я промокнул другой платок и осквернил им свой нос. Запах подавлял, сметал все на своем пути, невзирая на отъехавшую башню. И вскоре мы, пошатываясь, неуверенно ковыляли вперед по ступенькам, по направлению к входу, глупо смеясь и поддерживая друг друга, как пьяные. Это главное преимущество эфира: от него ты начинаешь вести себя, как деревенский пьяница в старом Ирландском романе: полное расстройство вестибулярного аппарата, расплывшаяся картинка перед глазами, никакого равновесия, онемевший язык - разрыв дипломатических отношений между телом и мозгом. Что интересно, так как мозг продолжает функционировать более или менее нормально, ты в натуре можешь видеть со стороны свое тело, оказавшееся в кошмарном положении, но контролировать ты его не в состоянии. Добираешься до турникета, ведущего к "Цирк-Цирку", и понимаешь, что, когда туда доползешь, тебе надо сунуть мужику два доллара, иначе он не пустит внутрь: но, когда доползаешь, все происходит не так, как у людей: ты недооцениваешь расстояние до турникета, и с грохотом падаешь навзничь, неуклюже пытаешься приподняться, хватаясь за пожилую даму, чтобы не свалиться окончательно; какие-то злобные завсегдатаи клуба "Ротари" пихают тебя в спину, и ты думаешь: "Что здесь происходит? Что случилось?". Затем слышишь в ответ свое бормотание: "Собака выебла Папу Римского, а я не виноват. Осторожно!: Какие деньги? Меня зовут Бринкс; я родился: родился? Не без урода: Овцу по боку: женщин и детей в бронемашину: приказывает капитан Зип". Ох, дьявольский эфир - совершенный наркотик тела. Разум, не способный общаться с позвоночником, в ужасе содрогается. Руки безумно шарят в воздухе: Вытащить деньги из кармана невозможно: искаженный смех и шипение изо рта: застывшая на лице улыбка. Эфир - отличный наркотик для Лас-Вегаса. В этом городе любят пьяных. Легкая добыча. Свежатинка. Так что они протащили нас через турникет и бросили внутри как мусор. "Цирк-Цирк" - это именно то, чем бы занимался богемный мир в субботу вечером, если бы Наци выиграли войну. Это Шестой Рейх. На первом этаже, как и в других казино, полно игральных столов: но в этом месте было еще четыре яруса, в стиле цирковой палатки: обычаи и нравы странного сумасшествия Сельских Ярмарок -Польских Карнавалов, обретали новую жизнь в этом пространстве. Прямо над игральными столами растянута пружинистая сетка, на которой 40 Летающих Братьев Каразито, вместе с четырьмя Росомахами в намордниках и шестью Сестрами-Нимфетками из Сан-Диего, исполняют лихо закрученную трапецию. Внизу, на главном этаже, ты режешься в блэк джэк, ставки растут, случайно смотришь вверх, а там, в считанных сантиметрах над твоей головой, полуголую четырнадцатилетнюю девочку преследует на бреющем полете рычащая росомаха, с которой в свою очередь сходятся в смертельной воздушной схватке две серебристые Полячки, спрыгнувшие с противоположных балконов: Они встречались в воздухе над шеей росомахи: Падая прямо на игральные столы полячки подхватывали животное, но тут пружинила сетка, и они снова взлетали вверх под купол, разделялись в воздухе в трех противоположных направлениях, и снова было падали вниз, как их подхватывали трое Корейских Котят и затаскивали обратно, каждый на свой балкон. Это безумие продолжалось без продыху, но никто, похоже, не обращал на него ни малейшего внимания. Азартные игры, гэмблинг, проходят на главном этаже двадцать четыре часа в сутки, и цирк никогда не кончается. Тем временем на всех верхних балконах посетителей разводили любой немыслимой и эксцентричной хуйней. Отстрели печенье с сосков трехметровой блондинки-лесбиянки и выиграй козочку из сладкой ваты. Встань напротив этой фантастической машины, мой друг, и всего за 99 центов твое двухсотфутовое изображение появится на гигантском экране над центром Лас-Вегаса. Еще 99 центов башляешь за аудиосообщение. "Скажи все, что ты хочешь, дружок. Они услышат тебя, на этот счет не беспокойся. Помни, что ты будешь ростом в двести футов". Господи Иисусе. Я мог представить себе, как лежу в постели, в номере отеля Минт, полусонный, лениво уставившись в окно, и вдруг, откуда ни возьмись, в полночном небе появляется похабная двухсот футовая фигура алкаша-наци, вопящего всему миру прописную истину: "Вудсток Убер Аллес!". Сегодня ночью мы задернем все шторы. Такая штука может посадить на измену любого нарколыгу, заставить его метаться в панике по комнате, как пинг-понговый шарик. Галлюцинации вообще довольно противны. Но через некоторое время ты учишься приспосабливаться к таким явлениям, как визит покойной бабушки, ползущей по твоей ноге с ножом в зубах. Большинство знатоков кислоты легко могут справиться с подобного рода вещами. Но никто не сможет выдержать другой полет - допустить возможность, что каждый кислотный маньяк может прийти в "Цирк-Цирк" с долларом и 98 центами и неожиданно появиться в небе над центром Лас-Вегаса, в двенадцать раз больше Господа Бога по образу и подобию, выкрикивая все, что только в голову взбредет. Нет, это не очень хороший город для психоделических веществ. Реальность сама слишком удолбана. Добротный мескалин вставляет медленно. Первый час все ждешь, потом в середине второго часа начинаешь изрыгать проклятия в адрес того, кто подсунул тебе это фуфло, потому что ничего не происходит, а затем: ХУЯК! Жестокий, глубокий приход, странная яркость красок и вибраций: очень суровое испытание в таком месте, как "Цирк-Цирк". - Мне неприятно это говорить, - начал мой адвокат, как только мы расположились в баре "Карусель" на втором ярусе, - но это место достает меня. Мне кажется, я чувствую, что на меня накатывает Страх. - Чепуха, - сказал я. - Мы прибыли сюда в поисках Американской Мечты, и сейчас, когда нас занесло прямо в этот водоворот, ты идешь на попятный. Я схватил его за бицепс и крепко сжал. - Ты должен осознать, что мы нащупали главный нерв. - Я знаю, - сказал он. - От этого меня и охватывает Страх. Эфир весь выветрился, кислота давно уже отпустила, но мескалин по-прежнему крепко держал за небольшим круглым золоченым пластиковым столиком. Мы описывали на карусели круги вокруг бармена. - Во, ты только глянь, - заволновался я. - Две бабы ебут белого медведя. - Пожалуйста, - протянул он. - Не говори мне таких вещей. Не сейчас, - он дал знак официантке, чтобы она принесла еще два "Диких Индюка". - Это моя последняя выпивка. Сколько ты сможешь мне одолжить? - Немного, - сказал я. - А что? - Мне надо идти. - Идти? - Да. Немедленно покинуть страну. - Остынь и успокойся. Через несколько часов ты будешь как огурчик. - Нет. Это серьезно. - Джордж Метески тоже был серьезным. И посмотри, что они с ним сделали? - Не еби мне мозги! - заорал он. - Еще один час в этом городе и я убью кого-нибудь. Я видел, что он на пределе. Сел на измену от пугающего напряжения на пике мескалинового путешествия. - О'кей, - сказал я. - Я одолжу тебе чуток денег. Давай выйдем на улицу и посчитаем, сколько у нас осталось. - А мы сможем это сделать? - Ну: это зависит от того, скольких людей мы обматерим отсюда и до входа. Ты готов уйти спокойно? - Я хочу уйти быстро, - выпалил он. - О'кей. Давай оплатим этот счет и очень медленно встанем. Мы оба слетели с нарезок. Это будет долгий поход. Я закричал официантке, чтобы она подавала счет. Она подошла со скучающим видом. Мой адвокат поднялся. - Сколько они тебе платят за еблю с медведем? - спросил он ее. - Что? - Дядя просто шутит, - сказал я, встревая между ними. - Давай, Док, пошли вниз, поиграем. Я загнал его на самый край бара, на самый край карусели, но он отказался слезать, пока она не прекратит вращаться. - Она не остановится, - пытался я убедить его. - Даже не собирается останавливаться. Я сошел с нее и повернулся, ожидая, что он последует за мной, но он не двигался: Не успел я в него вцепиться и сдернуть с карусели, как он резко подался назад. "Не двигайся! - орал я. - Тебя закружит!". Его невидящие глаза уставились вперед, окосев от панического страха. Однако, он даже не шелохнулся, пока не описал полный круг. Я подождал, что он снова приблизится прямо ко мне, и потянулся, чтобы его схватить, но он опять отпрыгнул назад и описал на карусели еще один круг. Я начал жутко нервничать. Почувствовал себя на грани кислотного психоза. Бармен, казалось, внимательно за нами наблюдал. - Карсон Сити, - подумалось мне. - Двадцать лет. Я забрался на карусель, быстро прокрался по бару, зайдя моему адвокату в тыл, и, когда мы оказались в нужной точке, от души дал ему сильного пинка под зад. Он грохнулся в проход, потеряв равновесие, издал жутчайший вопль, покатился как бревно в толпу, сбивая людей с ног: В мгновение ока поднялся со сжатыми кулаками, готовый ударить любого, кто подвернется под руку. Я подошел к нему поближе, приняв боксерскую стойку, но пытаясь улыбнуться. - Ты упал, - констатировал я. - Пошли. К тому времени на нас уже пялились со всех сторон. Но этот козел не двигался с места, и я знал, что произойдет, если я попытаюсь его потащить. "Хорошо, - сказал я. - Ты остаешься здесь и гремишь в тюрягу. Лично я сматываюсь". И зашагал к лестнице, игнорируя своего адвоката. Это подействовало. - Ты видел? - спросил он, догоняя меня. - Какой-то сукин сын пнул меня в спину! - Наверное, бармен, - предположил я. - Он хотел отпиздить тебя за то, что ты сказал официантке. - Во те на! Ноги моей здесь больше не будет. Где лифт? - Не походи и близко к лифту. Они только этого от нас и ждут: заманят в стальной ящик и спустят вниз в подвал. Я оглянулся, но за нами никто не шел. - Только не беги, - посоветовал я ему. - Им нужен предлог, чтобы нас пристрелить. Он кивнул, похоже, поняв на этот раз. Мы быстро прошли вдоль длинного внутреннего перехода - миновали тиры, салоны тату, обмен денег, палатки с сахарной ватой, затем проскочили через двойные стеклянные двери и прямо по газону спустились вниз по склону к стоянке, где нас поджидала Красная Акула. - Ты поведешь, - сказал он. - Сдается мне, что со мной что-то не так. 7. ПАРАНОИДАЛЬНЫЙ ТЕРРОР: И ЖУТКИЙ ПРИЗРАК СОДОМИИ: СВЕРКАЮЩИЕ НОЖИ И ЗЕЛЕНАЯ ВОДА 
Когда мы подкатили к Минт, я припарковался на улице напротив казино, от стоянки за углом. "Бессмысленно подвергать себя риску в вестибюле, - думал я. - Ни один из нас не сойдет за пьяного. Мы оба чересчур напряжены". Вокруг нас пульсировали слишком устрашающие вибрации. Прошмыгнув через казино, мы поднялись наверх на служебном лифте. Никого не встретив, добежали до номера, но ключ решительно не открывал дверь. Мой адвокат отчаянно ломился в нее изо всех сил. "Эти мерзавцы успели сменить нам замок, - простонал он. - Скорее всего, они пасли этот номер. Господи, нам крышка". Неожиданно дверь распахнулась. Мы опешили, затем ввалились внутрь. Никакого повода для беспокойства. "Наглухо ее запри, - приказал адвокат. - Используй все цепочки". Он с удивлением рассматривал в своей руке два ключа от номеров Отеля Минт. "А этот хер откуда?" - спросил он, показывая мне ключ с номером 1221. - Это комната Ласерды, - просветил я его. Адвокат ухмыльнулся. - Ах да, правда. Думаю, он нам понадобится. - Зачем? - Давай поднимемся к нему, вышвырнем из постели и окатим водой из пожарного шланга. - Нет, - сказал я. - Мы должны оставить бедного ублюдка в покое. У меня такое чувство, что он нас почему-то избегает. - Не обманывай себя. Этот португальский сукин сын опасен. Он следит за нами, как коршун. Он подозрительно покосился на меня. - Вы что, сговорились? - Я говорил с ним по телефону, пока ты ходил смотреть, как вымыли машину. Он сказал, что рано завалится спать, чтобы поспеть на трек на рассвете. Адвокат не слушал. Он издал душераздирающий крик и замолотил по стене обеими руками. - Этот грязный подонок! - орал он. - Я знал это! Он увел мою женщину! Я рассмеялся: "Эту маленькую блондинку-группиз из команды киношников? Полагаешь, он трахнул ее в задницу?" "Да, конечно: тебе смешно! - продолжал кричать адвокат. - Вы, чертовы белые уроды, все одинаковы!". Это не помешало ему открыть новую бутылку текилы и залпом опрокинуть ее в глотку. Потом он схватил грейпфрут и разрезал его пополам Гербер Мини-Магнумом - охотничьим ножом с нержавеющим лезвием, напоминавшим остро отточенную опасную бритву. - Где ты раздобыл этот нож? - спросил я. - Прислали из обслуги номеров. Мне надо было чем-то порезать плоды лайма. - Какие плоды лайма? - Все равно у них не было ни хрена. Они не растут здесь в пустыне. Адвокат яростно покромсал грейпфрут на четвертинки, восьмушки: на шестнадцатые: потом начал бесцельно долбать по остаткам этого крошева. "Мерзкая гадина, - стонал он. - Я знал, что с ним надо разобраться, пока была такая возможность. А теперь он имеет ее во все дыры". Я вспомнил эту девочку. Мы застремали ее в лифте несколько часов назад - мой адвокат выставил себя на посмешище. - Вы, должно быть, гонщик, - сказала она. - Вы в каком классе? - Классе? - раздраженно переспросил он. - Что за хуйню вы несете? - На чем вы ездите? - спросила она, кокетливо улыбаясь. - Мы снимаем фильм о гонках для телепередач: может, мы задействуем вас. - Задействовать меня? "Матерь божья, - подумал я. - Ну вот, началось". Лифт был битком забит гонщиками и полз от этажа к этажу как черепаха. К тому времени, как мы остановились на Третьем, его уже понесло не в ту степь. Оставалось еще пять: - Езжу на самых больших! - неожиданно выкрикнул адвокат. - На настоящих больших гондонах! Я рассмеялся, пытаясь превратить все в шутку. "Винсент Блэк Шэдоу, - сказал я. - Мы представляем команду производителей". Это заявление вызвало приглушенное, но грубое несогласие окружающих. "Чушь собачья", - пробормотал кто-то позади меня. - Минутку! - закричал мой адвокат: и снова обратился к девице: "Прошу извинить меня, леди, но, по-моему, сюда затесалась какая-то недоношенная дрисня, которая качает права и хочет, чтобы ей располосовали морду". Он сунул руку в карман своего черного пиджака и повернулся к людям, стоявшим у задней стенки лифта. - Ну вы, ничтожные белые пидоры, - прорычал он. - Кто хочет, чтобы его порезали в натуре? Я не отрываясь смотрел вверх на определитель этажей. Дверь открылась на седьмом, но никто не двинулся с места. Стояла мертвая тишина. Дверь закрылась. Вверх на Восьмой: Снова открылась. И все еще ни звука или движения в переполненном лифте. Как только дверь начала закрываться, я выскочил и выдернул адвоката, схватив его за руку в последний момент. Двери плавно захлопнулись и вскоре на панели прозвенел Девятый. - Быстро! В номер! - сказал я. - Эти козлы натравят на нас легавых! Мы бегом завернули за угол. Мой адвокат хохотал как сумасшедший. "Обосрались! Обосрались! - орал он. - Ты это видел? Они обосрались. Как крысы, угодившие в крысоловку!" Как только мы заперли за собой дверь, он перестал смеяться и сказал: "Твою мать. Вот теперь дело серьезное. Эта девочка все поняла. Она в меня влюбилась". И сейчас, много часов спустя, он был убежден, что Ласерда - так называемый фотограф - каким-то образом снял ту девицу. - Пойдем туда и кастрируем эту скотину, - предложил он, поигрывая у лица своим новым ножом. - Это ты ее под него подложил? - Послушай, - бросил я. - Ты бы лучше убрал это чертово перо и привел свою голову в порядок. Я должен загнать машину на стоянку. Медленно пятясь, я осторожно двинулся к двери. За много лет общения с нарколыгами постигаешь в том числе, что абсолютно все серьезно. Ты можешь повернуться спиной к человеку, но никогда не поворачивайся спиной к наркотику - особенно, когда он размахивает у тебя перед глазами остро отточенным охотничьим ножом. - Прими душ, - сказал я. - Вернусь минут через двадцать. Я быстро юркнул за дверь, запер ее за собой, прихватив ключ от комнаты Ласерды, украденный ранее моим адвокатом. "Не повезло бедному мудаку, ох не повезло", - думал я, спускаясь в лифте. Они прислали его сюда выполнять вполне пристойное и осмысленное задание: сделать всего несколько снимков мотоциклов и "вседорожников", раскатывающих по пустыне, и не успел он оглянуться, как, даже не сознавая этого, угодил прямо в пасть некоего мира за пределами его понимания. Даже приблизительно представить себе, что же все-таки произошло, он был не в состоянии. А вот что мы здесь делаем? Каков смысл этого путешествия? Может, и нет в действительности никакого большого красного Шевро с открытым верхом, стоящего на улице? Катаюсь ли я в этих лифтах Отеля "Минт" в каком-то наркотическом исступлении, или на самом деле приехал в Лас-Вегас делать репортаж? Я порылся в своем кармане и извлек ключ. На нем было написано "1850". Это хоть по крайней мере реально. Задачей номер один было разобраться с машиной и вернуться в эту комнату: затем по возможности привести себя в нормальное состояние, чтобы достойно встретить любую неожиданность, поджидающую нас на рассвете. Теперь из лифта в казино. У игральных столов было по-прежнему столпотворение. Кто все эти люди? Что за лица! Откуда они только взялись? Выглядят как карикатуры торговцев подержанными машинами из Далласа. Но они реальны. И, дорогой Иисус, их было здесь до хуя - и их вопли раздавались за столами в пол пятого утра в воскресенье. Все еще тискают Американскую Мечту, этот образ Большого Победителя, умудрившегося сорвать куш в последние минуты предрассветного хаоса в занюханном казино Вегаса. Знатный отрыв в "Серебряном Городе". Обставить крупье и вернуться домой богатым. Почему бы и нет? Я остановился у Колеса Удачи и поставил на Томаса Джефферсона - двухдолларовая купюра, Торчковый билет прямо в рай, - полагаясь, как всегда, на врожденный инстинкт ставки, способный перевернуть все вверх тормашками. Ан нет. Мимо кассы. Просто еще два доллара вылетели в трубу. Ах, мерзавцы! Нет. Успокойся. Учись получать наслаждение от проигрыша. Очень важно сделать репортаж по всем канонам жанра: все остальное оставь "Life" и "Look" - сейчас по крайней мере. По пути от лифта я столкнулся с парнем из "Life", лихорадочно переминавшимся с ноги на ногу в телефонной будке, и бубнившим свои мудрые изречения в ухо какого-то похотливого робота, сидящего в небольшой комнатке на другом побережье. Ну разумеется: "ЛАС-ВЕГАС НА РАССВЕТЕ - гонщики все еще спят, пыль все еще висит над пустыней, выигрыш в пятьдесят тысяч долларов дремлет во мраке офисного сейфа Дэла Уэбба, владельца роскошного Отеля "Минт", сердце которого, преисполненное благородства, находится в "Казино-Центре". Чудовищное напряжение. И наша команда "Life" пребывает в самой гуще событий (как всегда, в сопровождении решительного полицейского эскорта:)". Пауза. "Да, оператор, это слово было "полицейский". Что еще? Это был Специальный корреспондент журнала "Life":" Красная Акула торчала на Фримонте, там, где я ее оставил. Я заехал в гараж и зарегистрировал ее: машина Доктора Гонзо, никаких проблем, и если кто-нибудь из вас будет бездельничать, мы еще до утра разнесем всю вашу шарашку. Без всяких сантиментов - только оплатим номер. Когда я вернулся, мой адвокат лежал в ванне, погруженный в зеленую воду - маслянистый продукт какой-то японской соли для ванн, которой он обзавелся в магазине подарков отеля, не считая нового AM/FM-радио, включенного им в розетку для электробритвы. На полную громкость. Играла какая-то бессмыслица в исполнении хряков из "Трехсобачьей Ночи", песня о Лягушке по имени Йеремия, захотевшей принести "Радость Миру". "Сначала Леннон, теперь это, - думал я. - Следующим будет Гленн Кэмпбелл, визжащий "Куда подевались все цветы?"" А куда, собственно? Никаких цветов в этом городе. Только насекомоядные растения. Я приглушил звук и заметил рядом с радио большой кусок разжеванной белой бумажки. Изменения громкости мой адвокат, похоже, не заметил. Он потерялся во мгле зеленых испарений, и лишь голова наполовину виднелась над водой. - Ты это съел? - спросил я, держа в руке белый катышек. Он проигнорировал мой вопрос. Но я все понял. До него будет доходить как до жирафа в ближайшие шесть часов. Он сожрал целую марку. - Ах ты злобная сука, - сказал я. - Надейся только, что в сумке остался торазин, потому что, если его там нет, у тебя завтра будут серьезные напряги. - Музыка! - заревел он. - Вруби ее снова! Поставь ту пленку! - Какую пленку? - Новую. Вон там. 
Я взял радио и обнаружил, что это еще и магнитофон - одна из тех штуковин со встроенным кассетником. И пленку, "Сюрреалистическую подушку", надо было всего лишь перемотать. Он уже прослушал первую сторону - на такой громкости, что только мертвый бы не проснулся во всех комнатах в радиусе ста ярдов, невзирая на стены и все такое. - "Белый Кролик", - изрек он. - Я хочу, чтобы звук нарастал. - Ты обречен, - поставил я свой диагноз. - В ближайшие два часа я тебя покину, а потом сюда поднимутся люди и выбьют из тебя все несусветное дерьмо большими дубинками, обтянутыми кожей. Прямо здесь, в ванне. - Я сам вырою себе могилу. Зеленая вода и Белый Кролик: поставь его; не заставляй меня пускать в ход вот это. И из воды взметнулась его рука, судорожно сжимавшая охотничий нож. - Господи, - пробормотал я, и в тот самый момент неожиданно понял, что помогать ему бесполезно - он был выше этого, и валялся в ванне с обкислоченной головой и острейшим ножом, который я когда-либо видел в своей жизни, полностью потеряв способность внимать разумным доводам и требуя "Белого Кролика". "Приехали", - подумал я. Слишком уж далеко я зашел с этим водоплавающим уродом. На этот раз он отправился в суицидальное путешествие. И хотел этого. Он был готов: - О'кей, - сказал я, перевернул пленку и нажал "пуск". - Только, может, сделаешь мне последнее одолжение? Можешь дать мне всего два часа? Все, о чем я прошу: дать мне поспать всего два часа до завтра. Я подозреваю, что будет очень трудный день. - Ну конечно. Я же твой адвокат. И дам тебе то время, о котором ты просишь, по моим расценкам: 45 долларов в час. Но ведь ты захочешь отложить что-нибудь на черный день, так почему бы тебе просто не оставить одну из этих сто долларовых купюр прямо здесь, около радио, и съебать? - Как насчет чека? - спросил я. - На предъявителя в Национальном Банке Сотуф. Тебе не потребуется там удостоверение личности, чтобы получить по нему деньги. Они меня знают. - Как угодно, лишь бы игра стоила свеч, - сказал он, начав дергаться под музыку. Ванная напоминала внутренности огромного, испорченного репродуктора. Гнусные вибрации, подавляющий звук. Пол был весь залит водой. Я отодвинул радио как можно дальше от ванны, насколько позволял шнур, затем вышел и плотно закрыл за собой дверь. Не прошло и минуты, как он стал кричать мне: "Помоги! Ты, скотина! Мне нужна помощь!" Я влетел внутрь, полагая, что он случайно отрезал себе ухо. Но нет: он изо всех сил тянулся из ванны к мраморной полке, где стоял приемник. "Я хочу это блядское радио", - мычал он. Я едва успел перехватить у него технику. "Идиот! - заорал я, отпихивая его руку. - Залезай обратно в ванну! И лапы прочь от этого чертова радио!" Громкость была настолько запредельной, что разобрать, кто и что играет, если только ты не знаешь "Сюрреалистическую Подушку" почти наизусть, не представлялось возможным: я, в свое время, знал каждую ноту этого альбома и уловил, что "Белый Кролик" уже закончился; кульминация накатила как волна и отхлынула обратно в море. Но мой адвокат, как оказалось, никогда не загружал себя изучением музыкального материала. Он хотел большего. "Прокрути пленку назад! - кричал он. - Я хочу ее снова!" Его глаза переполняло безумие, взгляд блуждал. Он походил на человека, дошедшего до последней стадии какого-то ужасного психического оргазма: - Запускай ее! - визжал он как недорезанная свинья. - И когда дойдет до этой фантастической ноты, где кролик откусывает себе на хрен голову, я хочу, чтобы ты бросил это радио ко мне в ванну, твою мать". Я посмотрел на него, продолжая крепко держать в руках приемник. "Не по адресу, - выдавил я, наконец, из себя. - Буду счастлив прямо сейчас бросить со всего размаха в ванну с тобой какую-нибудь 440- вольтную электродубинку для скота, но только не это радио. Да тебя прямо в стенку впечатает - десять секунд и ты труп". Я засмеялся: "Вот дерьмо, они же заставят меня потом это объяснить - потащат на какой-нибудь гнилой судебный осмотр тела коронером и присяжными, допросят "с пристрастием": да: все подробности. Мне это не нужно". - Хуйня! - завопил он. - Просто скажи им, что я хотел Улететь! Я немного поразмыслил и сказал: "Ладно. Ты прав. Наверно это единственно возможное решение". Я поднял кассетник/радио, все еще включенное в сеть, и занес его над ванной: "Просто мне надо быть полностью уверенным в том, что я все себе уяснил. Ты хочешь, чтобы я бросил эту штуку в ванну, когда наступит кульминация в "Белом Кролике", так?" Он плюхнулся обратно в воду и расплылся в благодарной улыбке. - Да, твою мать. Тысячу раз да. Я уже начал думать, что придется отсюда вылезти и притащить одну из этих чертовых горничных, чтобы она это сделала. - Не беспокойся. Ты готов? Я нажал "пуск", и "Белый Кролик" зазвучал снова. Почти сразу же адвокат начал выть и мычать: очередное быстрое восхождение на ту же самую гору, причем на этот раз он полагал, что наконец-то доберется до вершины. Его глаза были зажмурены, и только голова да колени, торчали из маслянистой зеленой воды. Пока играла песня, я отобрал из кучки толстых спелых грейпфрутов, лежавших рядом в тарелке, самый большой, весивший почти два фунта. Размахнулся словно заправский бейсболист и, как только "Белый Кролик" достиг апогея, швырнул его как пушечное ядро прямо в этого мудозвона. Мой адвокат безумно взвизгнул, заметавшись в ванне, как сожравшая мясо акула, расплескивая воду по всему полу, и отчаянно пытаясь от чего-то отмахнуться. Я рванул из розетки шнур, и поспешно выскочил вон: аппарат продолжал играть, только уже на своих безвредных вшивых батарейках: Пока я шел по комнате к своему саквояжу, слышал, как постепенно стихал бит. Едва я успел вытащить газовый баллончик "Мэйс": как мой адвокат распахнул дверь ванной и застыл в дверном проеме. Его глаза продолжали бесцельно блуждать, но он размахивал своим ножом так, как будто твердо вознамерился что-то порезать. - "Мэйс"! - закричал я, наставив баллончик прямо на его слезящиеся глаза. - Хочешь попробовать? Адвокат остановился как вкопанный. "Негодяй! - прошипел он. - Ты ведь сделаешь это: Что, не так?" Я заржал, по-прежнему направляя на него баллончик. "Чего дрейфишь? Тебе понравится. Блядь, да ничто не сравнится с кайфом от "Мэйса" - сорок пять минут на коленях с пересохшей дыхалкой, глотая воздух, как обессилевшая рыба, выброшенная прибоем на берег. Это как пить дать тебя утихомирит". Он уставился в мою сторону, пытаясь сфокусировать свой взгляд, и пробормотал: "Ах ты, дешевка, белое отродье. Ты ведь сделаешь это, правда?". - А почему нет? - спросил я. - Твою мать, да ведь еще минуту назад ты умолял себя угробить! А сейчас ты хочешь убить меня! И вот, что я сделаю, черт возьми: Я вызову полицию! Он обмяк. - Легавых? Я кивнул. "Да, выбора нет. Я не могу рискнуть отправиться спать, зная, что по моей комнате расхаживает человек в таком состоянии - обожравшись кислоты и намереваясь своим поганым ножом нарезать меня ломтями". Мгновение адвокат грозно сверкал глазами, но потом попытался улыбнуться. "Да кто говорит, чтобы нарезать тебя ломтями? - заныл он. - Я просто хотел вырезать у тебя на лбу маленькую букву "Зет" - ничего серьезного". Он пожал плечами и отправился за сигаретами, которые лежали на телевизоре. Я снова погрозил ему газовым баллончиком. "Убирайся в ванну. Съешь немного красных и попытайся успокоиться. Покури травы, вмажь герыча - да, блядь, делай все, что должен делать, только дай мне немного отдохнуть". Адвокат развел руками и смущенно ухмыльнулся, как будто все мною сказанное четко отложилось в его голове. "Ну да, черт тебя дери, - заявил он очень искренним тоном. - Тебе действительно надо немного поспать. Тебе же завтра работать". Он печально покачал головой и побрел к ванной. "Твою мать! Какой облом:" И махнув мне рукой, сказал на прощание: "Постарайся отдохнуть. Не позволяй мне себя будить". Я кивнул, наблюдая, как он шаркает обратно в ванную, все еще сжимая нож; но сейчас, видимо, он держал его по инерции. Кислота сбавила в нем обороты; следующей фазой, вероятно, будет один из тех жутко напряженных кошмаров кислотного самоанализа. Около четырех часов в кататоническом отчаянии, но ничего физического, ничего опасного. Увидев, что дверь за ним закрылась, я осторожно пододвинул тяжелое округлое кресло прямо к ручке двери ванной, и положил газовый баллончик рядом с будильником. В комнате было очень тихо. Я подошел к телевизору и включил его на пустой канал - белая рябь на максимуме децибелл, прекрасная колыбельная для засыпающего человека, мощное, беспрерывное шипение, заглушающее все странное и необычное.
8. "ГЕНИИ ПО ВСЕМУ МИРУ ДЕРЖАТСЯ ДРУГ ДРУГА, И КАК ТОЛЬКО ДОБИВАЕТСЯ ПРИЗНАНИЯ ОДИН, ЗА НИМ УЖЕ ПОДТЯГИВАЕТСЯ ВСЯ ОРАВА"
Я живу в очень тихом месте, где любой звук ночью означает, что происходит нечто из ряда вон: ты быстро просыпаешься, и начинаешь думать, что же это может быть такое? Обычно ничего. Но иногда: трудно приспособиться к дыханию большого города, где ночь полна всевозможных звуков, и все они - достаточно привычные. Машины, гудки, шаги: невозможно расслабиться, так что глуши всю эту лажу успокаивающим шипением пустой картинки одуревшего телевизора. Заблокируй переключатель каналов и дремли себе в удовольствие: Игнорируй этот кошмар в ванной. Просто еще один урод, сбежавший из Поколения Любви, преследуемый неумолимым роком калека, не выдержавший давления. Мой адвокат никогда не был способен разделить точку зрению - часто пропагандируемую завязавшими наркоманами и особенно популярную среди тех, кто условно освобожден - что ты можешь улететь гораздо дальше без наркотиков, нежели с ними. По правде говоря, я, даже в большей степени, не был на такое способен. Но вот однажды, - я жил неподалеку, если спуститься с холма, от Доктора - на - Дороге (имя убрано по настоянию адвоката издателя), бывшего кислотного гуру, позже заявившего, что он оставил химический беспредел и прыгнул гораздо дальше, к сверхъестественному сознанию. В один прекрасный день того первого поднимающегося вихря, который вскоре станет Великой Кислотной Волной Сан-Франциско, я остановился у дома Добряка Доктора, собираясь спросить его (еще даже в те времена он был известным нарко-авторитетом), не сможет ли он удовлетворить здоровое любопытство своего соседа насчет ЛСД. Я припарковался на дороге и неуклюже двинулся по подъездной алее, усыпанной гравием. На полпути остановился и любезно поприветствовал его жену, работавшую в саду в соломенной шляпе с немыслимыми полями: "хорошая сцена, - думал я, - старик внутри варит свою фантастическую нарко-тушенку, а в саду его женщина выращивает морковь, или что она там выращивает:" напевая себе под нос во время работы какую-то мелодию, которую я обломался распознать. Ну да. Мурлыкая песенку: но прошло почти десять лет, прежде чем я понял, что именно нес в себе этот звук: как и Гинзберг, наглухо отъехавший в своем ОМ, он пытался замурлыкать мне мозги. В том саду оказалась не пожилая дама, а сам добрый доктор собственной персоной - и эти напевы были возмутительной попыткой помешать мне вкусить плоды его чересчур расширенного сознания. Я сделал несколько попыток очиститься от нахлынувшего подозрения: просто сосед зашел на огонек, спросить совета доктора относительно закидывания на кишку ЛСД в своей лачуге, у подножия холма. Да, у меня, помимо прочего, имеется оружие и взрывчатка. И мне нравится стрелять, - особенно по ночам, - когда прекрасное голубое пламя вырывается из ствола со всем этим шумом: и, да, не стоит забывать о пулях. Как же без них. Здоровые толстые дуры из свинцового сплава неслись по долине со скоростью 3700 футов в секунду: Впрочем, я всегда палил по ближайшему холму, или, не удовлетворившись этим, просто в темноту. Никакого вреда; мне просто нравятся выстрелы и взрывы. И я был осторожен, и никогда не убивал больше, чем мог съесть. "Убить?" - и я тут осознал, что никогда не смогу адекватно объяснить это слово существу, сосредоточенно копающемуся в своем огороде. Пробовало ли оно когда-нибудь мясо? Может ли проспрягать в кислотном экстазе глагол "охотиться"? Ведомо ли ему чувство голода? Знакомо ли оно с тем паскудным фактом, что мой доход в тот год составлял в среднем 32 доллара в неделю? Нет:никакой надежды на общение в этом гиблом месте. Я врубился, но недостаточно быстро для того, чтобы удержать наркоцелителя от мурлыкания песенок мне вслед, пока я бежал назад по подъездной аллее, забрался в машину и поехал вниз по горной дороге. "К черту ЛСД, - думал я. - Посмотри, что оно сделало с этим бедным ублюдком". Так что в следующие полгода я зависал на хэше и роме, пока не перебрался в Сан-Франциско и не оказался в одной точке под названием "Филмор Аудиториум". Вот там все и произошло. Один серый кусочек сахара, и: БУУМ! Я мысленно перенесся обратно в сад доктора. И очутился не на поверхности, а под землей - выскочив из этой с таким тщанием ухоженной почвы каким-то мутировавшим грибом. Жертва Наркотического Взрыва. Натуральный уличный фрик, потребляющий все что ни попадя. Я вспоминаю одну ночь в "Мэтрикс", когда внутрь зашел роуди с большим рюкзаком за плечами, и закричал: " Кто-нибудь хочет немного Л:С: Д: Все компоненты со мной. Нужно только место, где его приготовить". За ним следом тут же помчался менеджер, лепетавший: "Уймись, уймись, возвращайся обратно в офис". После той ночи я никогда его больше не видел, но, до того, как его взяли за жопу, роуди успел распространить свои образцы. Огромные белые кристаллы. Я отправился в туалет хавать мой. "Сначала одну половинку", - решил я. Думать, конечно, можно все, что угодно, но вот исполнить задуманное при данных обстоятельствах - совсем другое дело. Я съел половину, но просыпал все остальное на рукав моей красной Пендлтонской рубашки: Пытаясь сообразить, как теперь поступить, я увидел, что внутрь зашел один из музыкантов. "Что случилось?" - спросил он. - Ну, - протянул я. - Вся эта белая фигня у меня на рукаве - это ЛСД. Музыкант ничего не сказал: просто схватил мою руку и начал ее сосать. Очень похабная драматическая сцена. Я задавал себе вопрос, что же может произойти, если сейчас в туалет завалится какой-нибудь молодой биржевой маклер, типа "Кингстон Трио", и застукает нас за этим действом. "Ну и хуй с ним", - подумал я. Если немного повезет, то жизнь этого парня можно считать конченой - его всегда будет неотступно терзать мысль, что за какой-то узкой дверью во всех его любимых барах, люди в красных Пендлтонских рубашках испытывают ломовые приходы от вещей, о которых он понятия не имеет. Рискнет ли он пососать рукав? Наверное, нет. Прикинься чайником. Делай вид, что ты никогда этого не видел: Странные воспоминания лезут в голову этой беспокойной ночью в Лас-Вегасе. Пять лет прошло? Шесть? Похоже, целая жизнь пролетела, или, по крайней мере, миновала Главная Эпоха - апофеоз, который никогда больше не повторится. Сан-Франциско середины шестидесятых был очень особенным местом и временем, неотъемлемой частью всего этого. Возможно, это что-то значило. Возможно, нет, слишком много воды утекло: но никакие объяснения, никакая мешанина слов или музыки: или память не сможет затронуть то чувство, что ты был там, и остался жив в этом закоулке времени и мира. Что бы это ни значило: Историю трудно понять до конца, и все из-за этой продажной хуеты, но даже если не доверять "истории", вполне уместно будет предположить, что время от времени энергия целого поколения вырывается наружу в восхитительной яркой вспышке, причин которой никто из современников по-настоящему не может понять, и, копаясь в прошлом, они никогда не объясняют, что же на самом деле произошло. Мои главные воспоминания о том времени, похоже, зациклились на одной или пяти - или, может быть, сорока - ночах: а может, это было раннее утро, когда я, наполовину очумевший, покидал "Филмор", и вместо того, чтобы идти домой, мчался на здоровой "Молнии 650" через мост Бэй на скорости сто миль в час, одетый в шорты Л.Л.Бин и ковбойской куртке "Бьютт": несясь через туннель Острова Сокровищ к огням Оклэнда, Беркли и Ричмонда, не представляя себе четко, где повернуть, когда я доберусь до другой стороны (и всегда застревая у шлагбаума - слишком удолбанный, чтобы ставить регулятор скоростей в нейтральное положение, пока я шарю по карманам в поисках мелочи): но, будучи абсолютно уверенным, что не имеет значения, куда я направлюсь: всегда попадаешь туда, где люди такие же отъехавшие и дикие, как и ты сам. И в этом не было никаких сомнений: Безумие творилось во всех направлениях, каждый час. Если не через Бэй, то вверх к Золотым Воротам или вниз по 101-ой к Лос-Альтос или Ла Хонде: Ты мог отрываться где угодно. Это было всеобщее фантастическое ощущение, что все, что мы делаем, правильно, и мы побеждаем: И это, я полагаю, и есть та самая фишка - чувство неизбежной победы над силами Старых и Злых. Ни в каком-либо политическом или военном смысле: нам это было не нужно. Наша энергия просто преобладала. И было бессмысленно сражаться - на нашей стороне или на их. Мы поймали тот волшебный миг; мы мчались на гребне высокой и прекрасной волны: И сейчас, меньше пяти лет спустя, можешь подняться на крутой холм в Лас-Вегасе и посмотреть на Запад, и если у тебя все в порядке с глазами, то ты почти разглядишь уровень полной воды - ту точку, где волна, в конце концов, разбивается и откатывает назад. |