|
Пол де Филиппо
- Ты что, еще не кайфуешь, Лорен? Я медленно поднял голову. Такое ощущение, будто она чужая. Какого-нибудь садомазохиста, который набил ее песком, использовал язык вместо половика, глазницы - вместо ванночек для реактивов, после чего выставил ее под холодный осенний дождь. Надо мной возвышалась Энн Мари, хозяйка дома, со стаканом в руке. Море спиртного, поглощенное минувшей ночью, почти не убавило ее неиссякаемого жизнелюбия. - А что, разве я похож на человека, который "уже кайфует", Энн Мари? Я сидел на полу, в углу гостиной Энн Мари, обхватив руками сжатые в коленях ноги. На мне был замызганный пиджак, который я носил целую неделю, причем сутки напролет. Мои волосы походили на стог сена, накиданный каким-нибудь особо бестолковым представителем семейства Сноупсов. Заросшая щетиной физиономия была заляпана сохлой горчицей - следы стабильно составляющих мой рацион лоточных хот-догов. Вокруг кружило и пузырилось, булькало и бурлило, пенилось и хохотало, вопило и визжало, дышало и гоготало, тренькало и крушилось всенародное мероприятие под названием тусовка. Я оказался на вечеринке, вовсе не собираясь веселиться. Энн Мари пыталась сфокусировать на мне свои поблескивающие бурундучьи глазки, и в итоге, очень по-женски сосредоточившись, преуспела. - Гм, ну если на то пошло, Лорен, то я видела тебя и более веселым, и уж конечно более нарядным... Из дальней комнаты донесся звон разбивающегося стекла, за ним - визг, крики "ура", и, похоже, треск срываемых с карнизов занавесок. - Энн Мари, - сказал я устало, - а может, вам лучше пойти проведать остальных гостей? Они, сдаётся, крушат ваше распрекрасное жилище. Кажется, это было сказано об одном из наиболее скудоумных королей Англии: "Будьте осторожны, подавая королю какую-либо идею, ибо, однажды заронив в его голову, ее едва ли возможно извлечь обратно". Энн Мари, особенно после обильного возлияния, была не менее твердолобой. А я в тот момент был единственным объектом ее внимания. - Ах, да мне на все наплевать, - радостно сказала она. - На эту ночь я купила специальную праздничную страховку. В конце концов, не каждый день доводится встречать новое столетие. - Замечание проницательное и бесспорное, Энн Мари. - Видишь ли, мне плевать, кто сегодня чем занимается, главное, чтоб все ловили кайф! Именно поэтому я о тебе и беспокоюсь. Ты же явно кайфа не ловишь! "Кайф" - это понятие в голове моей больше не укладывалось. Теперь мне с горя начало казаться, что я вообще никогда не понимал этого слова. Я сомневался, что хоть кто-нибудь его понимал. Мне хотелось одного - чтоб меня оставили в покое до полуночи. Столкнувшись взглядом с Энн Мари, я попытался заложить в нее эту мысль. - Энн Мари, вы знаете, зачем я пришел на вашу вечеринку? - Как зачем, ну, разумеется, затем, чтобы кайфовать с друзьями. - Нет, Энн Мари. Когда-то, возможно, я приходил именно за этим, но сейчас, увы, нет. Я пришел, Энн Мари, лишь потому, что вы живете на сорок девятом этаже. Совершенное замешательство тотчас преобразило физиономию Энн Мари - так, будто она была куколкой с кнопкой на спине, с помощью которой можно переключать выражение лица. - Отсюда хороший вид на город, Лорен, но вы его уже сто раз видели... - Сегодня ночью, Энн Мари, я намерен увидеть его, как вы бы сказали, "лично и непосредственно". В полночь, когда все будут отмечать начало чудесного столетия, я намерен открыть вашу стеклянную дверцу - допустим, что никто из этих "заядлых тусовщиков" не успеет ее разбить - в ином случае я просто перешагну раму с торчащими из нее осколками - и окажусь на том маленьком участке голого бетона, который по вашему настоянию называют "патио", и с обрамляющих его перил немедленно брошусь в открытое пространство, покончив, таким образом, со своей окончательной и бесповоротной ничтожностью. Кто-то нажал на кнопочку на спине Энн Мари, и на ее лице вспыхнула маска изумленного неприятия. - А вы представляете, Лорен, какой переполох поднимется среди тех, кто будет в это время кайфовать? - Я и сам не очень-то тверд в своем намерении, Энн Мари. Но, по-моему, это единственное, что мне остается. Энн Мари уселась возле меня на корточки, попутно омочив мне брючину содержимым своего бокала. Плевать. - Ну, расскажи старушке Энни, что произошло, Лорен. В чем дело? - Все очень просто. Ровно неделю назад вся моя жизнь рассыпалась как дешевые наручные часики. На протяжении одного часа от меня ушла Дженни и я был уволен с работы. - То-то я думаю, она с тобой не пришла. А что случилось? - Да я до сих пор не знаю. Вернулся домой и обнаружил записку. Она гласила, что Дженни улетает в Лос-Анджелес с неким Рейнальдо. - Ну и дела. Ты знал про этого Рейнальдо? - Она уверяла меня, что это все несерьезно. Я закрыл лицо руками и секунд тридцать слушал, как кто-то скулит, пока не понял, что это я сам скулю. - Ну и ладно, Лорен, - сказала Энн Мари, поглаживая меня по плечу. - Не очень-то она тебе подходила. - Но я, черт подери, все же люблю ее! - Другую себе найдешь, я уверена. Если только приведешь себя в порядок. А знаешь, ведь твоя новая любовь может быть здесь! И работу себе найдешь, в этом я тоже уверена. Я, должно быть, ужасно громко и зловеще рассмеялся, желая привлечь внимание окружающих, что мне и удалось. Даже Энн Мари, была, похоже, ошеломлена - а она-то знала, каково мне. - Не говори мне... - начала она. Я испугался собственного крика, но ничего не мог поделать. - Да! Меня заменили экспертной системой! Пакет программ за тыщу долларов занял мое место! Шесть лет высшего образования на хер! Мне остается только правительственный лагерь повышения квалификации! - Говорят, еда удалась на славу, - выдавила из себя Энн Мари. Я кое-как встал на ноги. Семь ночевок на скамейках и паровых решетках не прошли даром. - Плевать мне, что там подают, хоть фазана, блядь, фаршированного! Я намерен покончить с собой! Вы все меня слышите? Я намерен хорошенько спикировать! Покупайте билеты! - Лорен, умоляю! Люди хотят вступить в новое тысячелетие в бодром настроении! Из меня вышли все соки. Сказать, что я был как мешок с дерьмом, значит приукрасить действительность. Я чувствовал себя как пустой мешок, в котором когда-то было дерьмо. - Ладно, Энн Мари, ваша взяла. Я буду примерным мальчиком. Пока не пробьет полночь. А потом я поступлю как изувеченный голубок. И вновь Энн Мари проявила врожденный кретинизм. - Вот и прекрасно, Лорен. Прежде чем ты успеешь совершить свой необдуманный поступок, тебя непременно что-нибудь отвлечет. Так, сейчас посмотрим. Во-первых, тебе надо немного выпить. Потом мы познакомим тебя с каким-нибудь интересным человеком. С кем бы ты хотел поговорить? - Ни с кем. - Слушай, кончай валять дурака! Знаю! Есть один классный персонаж, его Сэм привел. Парень считает себя греческим богом или кем-то в этом роде. Представляешь! С ним ты забудешь о своих дурацких проблемах. - Он что, Харон? C Хароном, я бы, пожалуй, затусовался. - Шарон? Я же сказала, что это парень! Давай, пошли. Я позволил Энн Мари увести меня. На ближайший час у меня планов не было. Веселье вокруг нас набирало скорость, как пианино, сброшенное с пентхауса, обещая столь же эффектный зубодробительный финал. Пятеро оккупировали середину комнаты, играя в "бутылочку" на раздевание. В ход пошла, кажется, бутылка детского масла. Зрители, в числе трех человек, расположились на софе, игнорируя, похоже, тот факт, что одна из ее подушек подает признаки тления. В углу напротив меня наблюдалось скопление туловищ вокруг какой-то хреновины наподобие булькающего кальяна. Народ собрался перед плоскоэкранным телевизором, играя в застольную игру - каждый раз, когда великовозрастный Дик Кларк говорил: "Да здравствует миллениум", тот, кто не успевал прокричать "А мы провожаем девятьсот девяносто девятый!" должен был глотнуть из бутлика мятного ликера. То, что выглядело запеленатым в новогодний флаг младенцем, оказалось карандашным рисунком на стене. Приглядевшись, я понял, что это карлик, нарисованный в изысканно-непристойной манере. Из соседней комнаты доносился, заглушая звуки рвотных конвульсий, грохот магнитофона, и я чувствовал, как танцующие сотрясают пол. Все здание, в общем, ходуном ходило. Ничто, однако, не могло прервать сон мышеподобной женщины, заснувшей в шести футах над полом на узеньком книжном шкафу. Никогда не врубался в вечеринки. Жара или дикий холод, оглушительный грохот или гробовая тишина, скука или перевозбуждение, перенаселенность или безлюдье, еды слишком много или слишком мало, пьяный угар или воздержание - вечеринки всегда заключают в себе ту или иную крайность. Мне не доводилось присутствовать на вечеринке просто приятной, без излишеств. Возможно, таких вообще не бывает. А уж безумство в квартире Энн Мари по поводу конца столетия таковым точно не было. - Подумать только, - сказала Энн Мари, проводя меня мимо распластанного тела, завернутого, подобно пижонистому манекену в занавески, которыми гости, как я слышал, незадолго до этого воспользовались не по назначению. - Сейчас вот, наверное, миллиарды таких же вечеринок проходит по всему миру! - Потрясающее наблюдение! - Глупыш! Где же, черт возьми, этот грек? - Мы вошли в кухню, и нам чуть было не снесло головы цветастой летающей тарелкой, которая врезалась в стену и разбилась у самой двери. - Ах ты, сука! - Ублюдок! Энн Мари встала между ними. - Жюль и Мелисса, как мне жаль! Это была тарелка из фарфорового сервиза. - Прошу прощения, Энн Мари. Так ему и надо. Я застала его с этой блядью Уной в ванной! - Говорю тебе, она только попросила меня застегнуть ей платье... - А как оно, интересно, оказалось расстегнутым? - Ну, ну, ну, - сказала Энн Мари. - Я думаю, вам надо поцеловаться и заключить мир. Не хотите же вы начинать новое тысячелетие с глупейшей склоки, правда? Уверившись в том, что для примирения сделано все возможное, Энн Мари оставила истеричную парочку в покое. Заметив на стойке бутылку - "Смирнофф", она тут же ее схватила. Поставила свой стакан рядом с неизвестно чьим, вымазанным помадой, и плеснула водки - себе и мне. - На вот тебе! Так что если... - а, вон он! - она потащила меня к человеку сидевшему в одиночестве на стойке. Если соединить Кита Ричардса в апогее наркотической зависимости и Чарльза Буковски на шестом месяце попойки, скрещенного с нашпигованным морфием телом Майлза Дэвиса на пороге смерти, и остановить трансформацию в точке полураспада, то у вас получится некое подобие того типа. Он был в сандалиях, в одеянии, напоминающем голубую атласную пижаму, и с вялым пренебрежением ел гроздьями виноград. "Рассеянный" - самое приличное слово, словарную статью, о котором он мог бы проиллюстрировать. Энн Мари поздоровалась с ним. - При-вет. Хочу тебя кое с кем познакомить. Это Лорен. Лорен - познакомься - ой, забыла, как тебя зовут. С ленивой тщательностью пережевывая виноград, он сказал: - Бахус. Я почти слышал, как ветерок, поднятый этой репликой, пронесся в голове Энн Мари. - Ну, хорошо, мистер Бакус, вы с Лореном мило пообщаетесь. Я пошла к народу. Энн Мари ушла. Тишина будто сомкнулась вокруг нас, как водоем, странным образом отделив от всех остальных. Я стал думать, что надо говорить, и зачем это надо делать. Трудно изжить привычку к общению. В итоге избрал интонацию легкого сарказма: - Что ж это с твоей фигурой, чувак? Тебе ведь, кажется, покрупней положено быть? А как же венок из плюща? К цветочнику не успел забежать? Погоди, дай подумать. Клуб анонимных алкоголиков, "Уорлд Джим", я Ральф Лорен, а ты - новичок. Я выпил, созерцая его и исподтишка, ожидая реакции на мои издевки. Бахус прекратил жевать и смотрел на меня без особой враждебности, но не то чтоб и дружелюбно. Впитав вкус ягод до последнего атома, он заговорил. - Ты чё, бля, из Диснея или как? Я понял не сразу. А когда понял, то прыснул со смеху. - Во-во, - продолжал Бахус. - Я их засудить собирался, когда этот ебаный мультик вышел. Хер знает что из меня сделали. Милейший ослик, простофиля, перепугавшийся молний! Ради Геры, как будто мы с Зевсом не в той же связи состоим, в какой ты - с промежностью своей мамочки. Но потом я понял, что мы можем и без суда сговориться. До сих пор получаю тридцать процентов с каждой проданной кассеты. - Это круто, - сказал я, потом сорвал у него виноградину и запустил ее через всю комнату. Чтобы поддержать тонус. Водка прошла по пустому пищеводу и ударила в голову. Показалось вдруг, что для воплощения моего замысла быть пьяным это даже лучше. Я двинулся в сторону "Смирнофф", решив добавить, но Бахус остановил меня. - Погоди, дай я. Я подставил стакан, не зная, чего ожидать, и он накрыл его правой ладонью. Из нее хлынуло вино - как из винного стигмата. Я сделал вид, что нисколько не удивлен. - Уберешь шланг? Бахус пожал плечами. - Как хочешь. Я попробовал вино. Прохладный ветерок на зеленых холмах, брызги океана и солнцепек, тенистый ручей под древней дубовой рощей. Вино - высший сорт. Голова стала легкая, как вордсвортовское облачко. Голос Бахуса, казалось, доносился из соседней галактики. - Видишь ли, называть это можно как угодно. Вечеринки, пирушки, карнавалы, оргии, сатурналии, Марди грас - Гадес! Можно называть это вакханалией, ведь я же в свою собственную дуду дую. Но у всех празднеств есть определенная логика. Книгу ебаную мог бы написать - про движущие силы тусовки. И одна из глав была бы посвящена случаям вроде твоего. Я глотнул еще чудесного вина. - И кто же я именно? - Призрак на торжестве. Самоубийство. Висельник и дуралей. Я попытался унять дрожь. - Ну и что с того? Ты что, отговорить меня собрался? Бахус поднял вверх руки, показав мне ладони. Что до трубочек или дырок, то ничего похожего я там не заметил. - Ни в коем случае. Я лишь предлагаю свой олимпийский взгляд на вещи, не более того. Я вдруг устал разговаривать. Устал жить. До полуночи оставалось пятнадцать минут, и мне хотелось лишь скорее развязаться. - Тебе что, больше пойти некуда? Бахус засмеялся. - А я и так везде. Я собрался было уйти, но это меня остановило. - Что-что? Заговорщически наклонившись ко мне, незнакомец произнес: - Все вечеринки, которые были, есть или будут, взаимосвязаны. Как и все войны, и все совокупления. Так, по крайней мере, говорят Венера и Марс. Ты должен лишь знать, как попадать с одной на другую. - А как ты это делаешь? - А меня просто всюду одновременно приглашают. Боги, они такие. Видишь ли, я самый настоящий дух тусовки, повсеместный фронт волны, который воплощается в физическое тело, как только позволяют условия. Но если ты хочешь попробовать, то нужны некоторые приспособления. - Приспособления? Бахус откинул правый рукав. Вены у него на руках были не голубые, а роскошно-алые, а под одеждой у него тоже определенно не имелось никаких трубок. Он поднял пустой рукав, приняв манерную позу мага. Я не отводил глаз, а он, как-то странно передернувшись, призвал некий предмет. Это был праздничный рожок, сделанный из пластмассы и бумаги, с его раструба свисали целлофановые вымпелы. - Дунешь в него один раз, и сразу куда-нибудь перенесешься, беспорядочно смешиваясь с веществом вечеринки. - Беспорядочно? Он снова пожал плечами. - Вот упрямый. Один поддатый ученый по фамилии Гейзенберг как-то пытался мне это объяснить, но я не въехал. Стохастический, пробалистический, хаотический - в Сократе и то смысла больше. Ах, да, и вот еще что... Где бы ты не оказался, ты заключен в психологические рамки тусовки. На каком бы сборище ты не возник, ты не можешь просто взять и попасть из него, скажем, в Нью-Йорк на День Перемирия. - Как это? - За пределами особого пространства тусовки, ты будешь чужаком по отношению к пространству-времени. Твое сверхъестественное присутствие вызовет немедленное превращение всей твоей массы в энергию. Хиросима по сравнению с этим - искра в камине. - Неважно, - говорю. - Плевать. Бахус сунул мне рог в карман пиджака. - Не зарекайся. Слышу - я опять что-то говорю, причем сам того не желая: - Ты упомянул какие-то приспособления, во множественном числе... Бахус ухмыльнулся, и снова задергал рукой. Возникла треугольная карнавальная шляпа в горошек. Не успел я опомниться, а он уже нацепил ее мне на голову, свирепо протянув резинку под подбородок. - Дает возможность разговаривать и понимать на всех языках. И вот еще что, - он материализовал сумку на молнии, набитую разноцветными конфетти. - Посыпь немного на кого хочешь, и они присоединятся к тебе - после того, как ты дунешь в горн. Он опустил конфетти мне в другой карман. - Шел бы ты уже. Вот-вот полночь. Засим Бахус раскрутил меня и двинул ногой в крестец. Я упал на колени. А когда поднялся, его как не бывало. Однако праздничная шляпа была на мне, а прочие "реквизиты" я также нащупал в карманах. Что за херня! Ничего в моей жалкой жизни не изменилось. Я двинулся к дверце патио. Ни один из гостей Энн Мари меня не остановил - то ли они были так заняты болтовней, то ли им было все равно, а самой Энн Мари поблизости не оказалось. Как и следовало ожидать, принимая во внимание мороз и сумерки, маленький балкончик был пуст. Я закрыл за собой стеклянную дверь, отделившей меня от тепла и людского шума. Ощутив руками прохладу узких гладких перил, я забрался на них ногами. Город раскинулся подо мной как витрина магазина Тиффани. Ветер задувал в рукава, манил за собой. Глаза начали слезиться. Я перегнулся вперед, потом заколебался. Неужели это и вправду единственный выход? Кто-то подтолкнул меня сзади. - Увидимся! - раздался крик Бахуса. Пролетев этажей двенадцать, я достал рог и поднес его к губам. Закрыл глаза и заиграл как заправский трубач, выдувая злобное протяжное ВУУУУ! Чудовищный ледяной ветер, овевавший мое пикирующее тело, утих. Ощущение падения ушло. Я, вроде бы, сидел на большом, мягком и удобном кресле. До меня донесся грохот пляшущей на столе посуды. Кто-то пыхтел и фукал. Еще кто-то хрюкал. Третий пищал. Потом тот, кто хрюкал, заговорил. Вернее, закричал - высоким нечеловеческим голосом. - Обмажьте-ка ему уши маслом! Я открыл глаза. Над нарядным чайным столиком раскинулось, простирая изумрудную тень, огромное дерево. Пахло свежей травой и теплыми лепешками. Безумный Шляпник держал Соню за щиколотки, а Мартовский Заяц давил на крохотные плечики грызуна, проталкивая ее в сахарницу. Алиса, разумеется, только что ушла. Оставив попытки, Безумный Шляпник поставил Соню лапками на стол, а голова ее так и осталась в сахарнице. Писк ее постепенно затихал, превращаясь в храп. Безумный Шляпник снял цилиндр и потер свой покрытый жиденькой порослью скальп. Вокруг ленты на его шляпе я заметил темную влажную полоску. "Обмажьте-ка ей уши маслом". Зачем, с какой стати? Мы же собираемся ее есть, правда же? Мартовский Заяц брезгливо поморщил нос, подергал бакенбардами. - Дурень! Ну, конечно, нет. Соню можно есть только в те месяцы, которые заканчиваются на "О", например, в мае! Положив шляпу на стол, Безумный Шляпник сказал: - Насколько я припоминаю, именно вы посоветовали мне когда-то добавить масла в часовой механизм, и всем нам известно, что из этого вышло. Почему же на этот раз должно быть иначе? - Вы же не будете спорить, что время, которое показывают ваши часы, когда в их механизм добавлено масло, сильно разнится со временем, которое они показывали прежде. Безумный Шляпник достал часы из кармана и скорбно посмотрел на них, после чего опустил их в чашку с чаем. - Да, именно так. Хотя они теперь правильны только два раза в сутки, зато дни кажутся гораздо длиннее! - На этот раз я предложил только масло, - напомнил Мартовский Заяц, клюя носом. - Вы сказали "уши", а не "глаз". Уши Сони необходимо намазать маслом, утверждали вы. Я помню это вполне отчетливо, ибо это повергло меня в такое замешательство, какого я никогда не испытывал, и, надеюсь, никогда не испытаю. Мартовский Заяц обиделся. - Никогда я такого не говорил! Я всего лишь утверждал, что у нашего сомнамбулического приятеля в ушах масло, и его нужно вытереть. - Это вранье! - Это правда! - Нет, вранье! - Нет, правда! Из чайника раздался сдавленный голос. - Почему бы не попросить джентльмена в колпаке урегулировать разногласия? Мартовский Заяц и Безумный Шляпник повернулись ко мне. Я попытался вжаться в кресло, но бутылочки с надписью "Выпей меня" под рукой не оказалось. Господи Иисусе, зачем я ввязался в эту историю? Проклятый Бахус! - Глубочайшая мысль! - вскричал Безумный Шляпник. - Кто может быть более беспристрастен, чем тот, кто не имеет ни малейшего представления о происходящем! Сощурив на меня один глаз, Мартовский Заяц сказал: - Сомневаюсь, что он подойдет. Он как будто что-то ищет. Разве может нам помочь тот, у кого есть миссия? - Мы уже пытались привлечь мисс из миссии, но она оказалась ни на что не годной. Мартовский Заяц захлопал в лапы. - Все понятно! Он ищет Алису! Соня, схватив одной лапой носик чайника, а другой - ручку, ухитрилась стащить его со своей головы. - Не думаю. Девчонку какую-нибудь ищет, вот и все. - Ну, хорошо, на этот случай имеется Королева. - Или Герцогиня, - добавил Мартовский Заяц. - Обе не замужем. - А как же Король? - Королю нечего делать с Герцогиней. Это грязные сплетни, распускаемые Валетом. - Так что ж, король не станет возражать, если этот тип захочет жениться на Королеве? - А чего ему возражать? Муж должен поступать так, как угодно жене, тем более, если он так всемогущ, как Король. - Что ж, значит решено? Наш друг с сахарной головой сегодня женится на Королеве? - Непременно. - Великолепно! Заяц и Шляпник, взявшись за руки, принялись танцевать и петь.
Плясать и веселиться Соня между тем прошлась по столу и шагнула мне на колени. Я невольно отпрянул от этого мохнатого комочка. Однако сдержался, позволил ей свернуться клубком и заснуть. Я не осмеливался что-либо предпринимать внутри этой галлюцинации. Я не врубался, как ее воспринимать. В любом случае, я был вполне готов к тому, чтобы в любой момент грохнуться на тротуар под окнами Энн Мари, когда завершится этот амброзбирсианский период маниакальной мозговой активности. Прекратив паясничать, два странных существа обступили меня с разных сторон. - Вина выпьете? - спросил Мартовский Заяц. - Спасибо, мне уже хватит. Вы не могли бы ответить на один вопрос? - Если только вы его зададите. - Допустим все, что сказал мне Бахус, было правдой, тогда как же я оказался на фиктивной вечеринке вместо настоящей? - Фиктивной? Кто сказал, что мы фиктивные? Это вам кто-то небылиц наплел! Вот это, по-вашему, фиктивно? - Мартовский Заяц наклонил голову и дал мне потрогать свое длинное плюшевое ухо. - Нет, - вынужден был признать я. - Отнюдь... - А несчастная Соня? Если бы мы были фиктивны, как вы фиктивно утверждаете, разве смогла бы она есть конфетти в вашем кармане, чем она сейчас увлеченно и занимается. Забеспокоившись, я посмотрел вниз. Хотя глаза ее были закрыты, Соня каким-то образом залезла ко мне в карман, прогрызла дыру в сумке-хранилище конфетти, и теперь набила ими пасть. - Эй! - я вскочил на ноги, скинув Соню на землю. Она лежала на спине, апатично двигая челюстями. Вдруг Безумный Шляпник со страшной силой выкрутил мне руки. - Нельзя так обращаться с тем, кого вы только что отравили! - Отрубить ему голову! Появилась Королева со своим двором. Меня почему-то порадовало, что у их карточных фигурок имелось слегка выступающее третье измерение. Это придавало происходящему некоторую благовидность. Палач в маске двинулся в мою сторону. В руке он держал не топор, а нож для масла, взятый со стола. - Мне так жаль, что мы сейчас не сможем пожениться, - сказала Королева. - Но я не могу выйти за убийцу, пока он не заплатит за свои преступления смертью. Я почувствовал, как сталь ножа коснулась моего горла. Резко дернувшись вперед, я взгромоздил Безумного Шляпника себе на плечи. Он летал между карточных фигур, внося сумятицу в их ряды. Я достал рог Бахуса и поднес его к губам. Слышу - Мартовский Заяц кричит: - Великолепно! Фанфары по случаю собственного обезглавливания... А потом я исчез. В неровном свете двух развеивающих сумерки факелов я увидел вывеску над дверью мраморного особняка, гласившую: если раб, без приказания господского выйдет за ворота, то получит сто ударов - А, латынь, - послышался сонный голос с моих колен. - Как же мне хочется читать на этом прекрасном языке! К несчастью, в школьные годы у меня развилась привычка засыпать, как только Учитель начинал декламировать Цезаря. И до сих пор, какая-нибудь Крошка Вилли Винки немедленно погружает меня в сонное царство. Соня, стоявшая на задних лапках, начала облизывать ладонь и водить ей по круглому, не намазанному маслом ушку. Я не верил своим глазам. - Что вы здесь делаете? - Как что, привожу себя в порядок. Меня определенно мазали сырыми чайными листьями! Прошу прощения, если я вас смущаю. А что, там, откуда вы пришли, считается неучтивым прихорашиваться на публике? Волшебное конфетти Бахуса определенно работало, как и было обещано. Я надеялся, что все связанное с Безумным Чаепитием осталось далеко позади. Было понятно, однако, что с Соней мы связаны теперь навечно. - А где латынь-то? - спросил я. - Как где, на вывеске, где ж еще? - Это английский. - Прошу прощения. Я англичанка, и мне хочется думать, что я признала бы соотечественника, встретив его. Нет, это латынь, или я не отношусь к подотряду сонь. Я оттянул завязку и приподнял шляпу, не снимая ее. Надпись была на латыни. Я снова надел шляпу. Надпись была на английском. - Ах, черт побери... Моя плачевная участь предстала вдруг передо мной во всем своем великолепии. Затянувшийся хмель перегорел в моих венах быстрее пороха, и я ощутил неимоверную тяжесть, приклонившую меня к земле. Я был проклят. Я больше никогда не попаду в свою родную эру, разве что мимоходом. Это подтверждает вьющаяся во времени и пространстве стезя моих перевоплощений с помощью рога. И преходящая сущность вечеринок, в которые я вынужден был вживаться, уверяла в том, что эти беспорядочные перемещения я буду совершать постоянно. Сколько в среднем длится пирушка? Восемь часов? Ну, положим, день. Мне пришло в голову, что засиживаться до конца вечеринки для меня теперь так же убийственно, как и пытаться покинуть ее пределы в самом разгаре. Нет, как только вечеринка начинает закругляться, при первом же "уже поздно, нам пора, было очень весело" я должен затрубить в трубу и исчезнуть. Терпеть не могу тусовки! А теперь я был обречен провести за посещением тусовок весь остаток своего чудовищного существования. Летучий Голландец в светском круговороте. Я предпочел быструю и относительно безболезненную - хотя и грязную смерть - жизни среди канапе и коктейлей, крошечных, утыканных зубочистками хот-догов и пустопорожней болтовни, вульгарных студенческих склок и скучных трапез в Белом Доме, между открытиями галерей и празднованиями бармицвы. Я развернулся и побежал прочь. Насколько может быть тягостна вечная участь новой звезды! Услышав приближающиеся голоса, я остановился. Я забыл о том, что существуют другие люди. Моя кровавая смерть непременно унесла бы тысячи невинных. Я-то был вполне согласен уйти, а вот становиться орудием массового уничтожения не хотелось. Проклятый Бахус! - Ой, - зевнула Соня, - эта латынь хороша как ромовый пунш, которым вымываешь из глаз песчинки. Уже привычная близость Сони почему-то принесла вдруг успокоение в виду надвигающихся незнакомцев, и я попытался разбудить ее. - Нет, не спите, не спите! - Боюсь... что это... не в моих .... силах... Свернувшись в клубок, Соня наполнила воздух своим грызуньим храпом. Я быстренько схватил ее и вновь шагнул в полумрак, моля бога, чтобы не пересечь невидимую границу тусовки. Хорошо это или плохо, но взрыва не произошло. Шумные визитеры поднялись на широкое крыльцо с колоннами перед дверью особняка. На всех были роскошные цветные подпоясанные тоги, кроме рабов, одетых более грубо и единообразно. Граждане же, явно пьянствовавшие уже какое-то время, напоминали паруса триер под порывом ветра. Великан, похожий на Зеро Мостела, громко сказал: - О, Тримальхион! Ты богатый невежа, выбившийся из рабов, манеры у тебя не лучше, чем у камелеопарда, и все же мы выпьем твоего "фалернского"! - Молчи, Гликон, а то хозяин услышит! - посоветовала пожилая женщина с вопиюще густым для любой эпохи макияжем. - А мне какое дело? Я ему прямо в его сифозную морду скажу! - Тише, ради меня... - Ну ладно, ладно! Теперь заговорила молодая женщина, явившаяся, кажется, без сопровождающих. - Все остальные тоже могут войти. Мне еще надо кое о чем позаботиться. Гликон захохотал. - Бьюсь об заклад, поставить новый пессарий на твою сладенькую пизденку! У жриц Приапа всегда по горло работы! Даже жертва грубости Гликона присоединилась к хриплому смеху, хотя в ее хихиканьи сквозило некоторое раздражение. Она огрела его пуком растений, который держала в руках и сказала: - Квартилла прощает твою гнусную выходку, Гликон. Но я не уверена, что мой Бог настолько же милостив. Приапу очень не нравятся подобные оскорбления. Гликон побледнел. - Умоляю, Квартилла, я не хотел тебя оскорбить! Может быть, я смогу загладить вину, пожертвовал сто сестерциев храму? - Две сотни сестерциев быстрее загладят гнев олимпийца. - Отлично, - пробурчал Гликон. - Я пришлю утром раба. Громадный человек с мечом начал колотить в дверь. Он был мерзкий, как сточные воды и испещрен рубцами, как дряхлое дерево в переулке, где живет твоя возлюбленная. Алкоголь обратил то, что мне казалось природной воинственностью в бурлящую злобу. - Открывайте, ради Ахилла! Эрмерос, здесь бурлит тусовка! Дверь распахнулась, и гость набросился на иссохшего привратника в зеленой ливрее. - Не нужно кричать, граждане, трапеза только что началась. Проходите же скорее, пока ночной воздух не принес мне гибель. Сперва правой ногой, будьте внимательны! - бражники вошли, аккуратно, надлежащим образом переступая порог. Квартилла, покинутая на крыльце, внимательно огляделась, как будто за ней кто-то следил. Приглушая храп Сони на своей груди, я задержал дыхание, боясь, что она меня заметит. В свете факелов, она, казалось, сошла с полотна Алма-Тадема - богиня прерафаэлитов с иссиня-черными волосами, в шелковом одеянии. Пока я созерцал ее хрупкую красоту, она зажгла свой букет от факела, наполнив воздух благоуханным дымом. Бросив горящие травы на камни, задрала юбки и села на корточки над костром. Плеск струйки мочи, заливающей огонь, наполнил воздух. - Именем Приапа, Митры и Эйлетии, я приказываю демону тотчас явиться! Странный порыв заставил меня шагнуть вперед. Квартилла завизжала и, потеряв равновесие, откинулась назад, ее юбки задрались до бедер. В одной руке у меня почивала Соня, другую я протянул ей. Она пожала ее, несколько боязливо. Когда она поднялась, я сказал: - Я здесь. Что вам угодно? Глаза жрицы широко раскрылись от благоговения. - Не могу поверить, это как сон наяву! Надо же было знать, что это случиться в ночь перед моим последним испытанием! Хотя уже я давным-давно пытаюсь демона вызвать... Но, как бы то ни было, вот он, ты, собственной персоной, знакомый и настоящий. Странно, что ни дыма, ни грома не было. - Там, откуда я пришел, дым и гром не в моде, разве что когда воздают высшее возмездие, хотя в этом случае мы все равно используем зеркало. - Нет, пойми меня правильно, я вовсе не жалуюсь. Ты и без этого неотразим, у тебя такой наряд странный и вообще. А что это за веревка висельника у тебя на шее? Не волнуйся, если стесняешься, можешь не отвечать. Я только вот что хочу сказать - мне и в голову не приходило, что демонам нужно бриться как простым смертным. - Мне сейчас туго приходится. От меня ушла жена. Квартилла сверкнула глазами. - Ну да, конечно. Каждый инкуб должен совокупиться с суккубом. - Да, она из них, - согласился я. Квартилла снова схватила меня за руку. - Ты должен пойти со мной в храм! Если тебя увидит Альбуция, верховная жрица, тогда меня точно ждет повышение! Маменька с папенькой будут так гордиться! Она попыталась свести меня с крыльца, но я быстро высвободился. - Боюсь, не получится, жрица. Мне нужно быть на этой вечеринке. Или еще на какой. Квартилла приложила большой палец к изящному подбородку, а указательный - к уголку рта. Она была совершенно очаровательна. - Я все поняла, ты пьян. - Да. Это все Бахус, черт бы его побрал. - А, этот! Это не мудро - пренебрегать заветами скопца Энарха. Советую тебе во всем ему повиноваться. - Можно подумать, у меня есть выбор. - Слушай, а может, после вечеринки? После сможешь прийти? Мне страшно не хотелось ее разочаровывать. - Посмотрим. Она загорелась как греческий огонь. - Чудесно! Я всю ночь ни на шаг от тебя не отойду! А чтобы никто не распознал, кто ты есть, я выдам тебя за одного из своих провожатых - этакий незваный гость, следующий по пятам за хозяином! Перспектива сопровождать Квартиллу на вечеринке меня, в общем, устраивала, так что я согласно кивнул. - Как мне тебя называть? Демоном, конечно же, не стоит... - Лорен. - Грубоватое имя. Может, Лаврентиус? - Сойдет. Удовлетворенная моим новым прозвищем, Квартилла ловким движением разгладила юбку и постучала в дверь огромного особняка Тримальхиона. Тут же появился морщинистый привратник и впустил нас. Сорока в золотой клетке, висевшей недалеко от входа, приветствовала нас стрекотом. Перед нами открылась длинная колоннада, отделанная цветными фресками. - Видишь злобного плешивого старика, который изображен в каждой сцене? Это портреты хозяина. - Он, правда, участвовал в Троянской войне и посещал Элизиум вместе с Меркурием? Квартилла обворожительно повела плечами. - Когда ты достаточно богат, то можешь воплотить в живописи самую приятную из своих фантазий. Привратник удалился в свою каморку рядом с дверью и принялся лущить горох в серебристую чашу. Затем перед нами появилось существо среднего рода. - Евнух отведет вас на празднество, - сказал привратник. - Кстати, этот зверь знает, что не должно гадить на роскошные ковры моего хозяина? Я совсем забыл, что со мной еще дремлющая Соня. - Он вполне учтив, хотя чай порой проливает. - Ну, так смотрите, чтоб на парчу не пролил. Мы последовали за евнухом по коридору, и вскоре вступили - правой ногой вперед - в роскошную столовую. Огромная, битком набитая комната была освещена несколькими масляными светильниками, свисавшими с потолка. Вокруг главного стола были расставлены полукольцом три больших ложа, а повсюду было множество маленьких стульчиков и кресел. Люди слонялись туда-сюда, смеялись, болтали, пили и поглощали изящные миниатюрные закуски. Не успели мы войти, как нас окружили слуги. Проворные мальчуганы - одни обмывали нам руки ледяной водой, другие держали золотые кувшины, куда она стекала. Потом нам тщательно вытерли руки. (Соню пришлось посадить на плечо). Я почувствовал, что с меня стаскивают обувь. - Эй! Слуги снимали сандалии и с Квартиллы. - Они только педикюр сделают, Лаврентий. А что, в царстве Гадеса педикюр не носят? - На вечеринках - нет. Как изголодавшаяся приблудная кошка, взятая в особняк Рокфеллеров, Квартилла блаженствовала от уделяемого ей внимания. - Это неотъемлемый элемент цивилизации. Ах, я, наверное, уже лет пять не была на хорошей вечеринке! Я решил не мешкать. - Пошли, пойдем познакомимся с хозяином. Оба босые, мы прошли по устланной коврами комнате. Квартилла была явно недовольна тем, что ей не дали как следует сделать педикюр. - А что, демоны все такие прыткие и нетерпеливые? - Только те, у которых отняли жен, работу, дом и помешали совершить самоубийство. - Вот оно что. Мы оказались около Верхнего Ложа, как назвала его Квартилла. С одного краю возлежал Тримальхион, завернувшись в красный шерстяной шарф - у него, очевидно, был насморк. На фресках его скудные достоинства были явно преувеличены. Рядом с откупщиком лежал Эрмерос: его тога была изгажена ошметками поглощаемых им креветок, а в волосатой лапе он сжимал гигантский кувшин вина. Мы остановились, а он громозвучно рыгнул, затем обвел Квартиллу наэлектризованным до предела взглядом. - О, моя любимая жрица, - залепетал Тримальхион, - как прекрасно, что ты соблаговолила прийти. Надеюсь, твоя госпожа Альбуция в добром здравии? - Спасибо за приглашение, достопочтенный господин. Да, моя госпожа передает вам привет, но она за последнее время оказала услуги множеству воинов и немного утомилась, как и все мы, служительницы Приапа. Вы же знаете, что такое легионер, вернувшийся из провинций. Тут Эрмерос схватил Квартиллу за ляжку, но она ловко вывернулась. - Иди сюда, прошмандовка! Я покажу тебе, какие бронзовые яйца украшают жезл настоящего солдата! - Ну вот, - сухо сказала Квартилла, - не обязательно нести службу в сирийских пустынях, чтобы стать идиотом. Иногда достаточно быть обычным плодом кровосмешения. Позади нас началась какая-то возня, и Тримальхион немедленно потерял к нам интерес. Не успели меня представить, а он взял полотенце в алую полоску с кисточками, заткнул его под шарф и сказал: - Рад слышать. А теперь усаживайтесь и наслаждайтесь. Мы устремились к свободным местам на среднем ложе, и я с облегчением снял с себя сопящую Соню. Она порядком отяжелела. Кушанье, отвлекшее от нас внимание исходящего слюной Тримальхиона, было выставлено на главный стол четырьмя рабами. Блюдо величиной с дверь было выложено по краям знаками Зодиака, каждому из которых соответствовала определенная, имеющая символический смысл пища. Стоявший посреди блюда металлический свод вскоре был поднят, а под ним оказалась жирная дичь, рыба, будто бы плавающая в соуснице, и заяц с голубиными крылышками, приставленными к спине для сходства с Пегасом. На блюде также находились две-три бесформенных объекта, опознать которые не удалось. Квартилла схватила меня за руку и радостно завизжала. - Ух ты, Лаврентиус! Мое любимое кушанье! Свежее свиное вымя! Весь страх, возбуждение, напряжение и лишения этой безумной ночи и всей прошедшей недели свились у меня в глотке в один сальный узел. Тошнота подкатила к горлу неотвратимо, как скорый поезд. Я попытался встать на ноги, но не смог. Повел головой - и увидел слугу, стоящего наготове с медным сосудом. Потом я начал блевать, и занимался, этим, как мне показалось, целую вечность. Когда я прикорнул на ложе, слабый и опустошенный, в комнате раздались аплодисменты. Над затихающими хлопками послышался голос Тримальхиона. - Заграничный гость Квартиллы принимает первые почести! Наградите его лавровым венком! Появившийся раб накинул мне на голову и на шею венки из растений. Квартилла чмокнула меня в щечку. - Молодец, Лаврентиус! Поистине инфернальный проблев в самом начале торжества. Другой раб протянул мне пахнущую сыростью салфетку, и я вытер рот. - Спасибо. Такого со мной не бывало с самого колледжа. - Теперь ты готов отведать вымя? Сдержав еще один, короткий позыв, я ответил: - Нет спасибо, не беспокойся. Я бы лучше что-нибудь выпил... - Налейте меду Лаврентию-победителю, - приказала Квартилла, потом проткнула свиной сосок и начала его нарезать. Я омочил рот медом, потом улегся и стал наблюдать за происходящим. В конце концов, нечасто же выпадает возможность посетить настоящую римскую оргию! Происходящее, однако, не оправдывало моих ожиданий. Если это низшая точка легендарного упадка Рима, то двадцатый век даст ему сто очков вперед. Собравшихся интересовало, кажется, только поглощение разнообразных яств да пересуды. (Квартилла проводила время в компании самых завзятых обжор за отвратительным состязанием по обмыванию косточек, раскатыванию губок и облизыванию пальцев). Короче, в клубе "Ротари" я видел более безумные трапезы. Напряжение возросло до предела, когда разгорелась ссора между супругами. Она кинула в него тарелкой, он наклонился, и тарелка чуть не попала в Тримальхиона. - Ты, сучка! - Подонок! Тут вмешался Тримальхион. - Юлий и Мелисса, как мне жаль! Это была оригинальная коринфская тарелка! - Прощу прощения, Тримальхион. Но ему поделом. Я застала его в уборной с этой блядью Унотэей! Певцы пели ("Это песенка Асафетиды, дружище", - сообщила мне Квартилла), плясуны плясали, а фокусники фокусничали. После блюда, являвшего собой зажаренного целиком кабана, фаршированного живыми дроздами, на сцену вылезли двое растрепанных крикливых шутов. - Меня зовут Хайга, а моего приятеля зовут Хатта. - Он лживый фракиец! - Ну почему ты так несправедлив, Хатта? - Ты сказал, меня зовут Хатта. - А тебя разве не так зовут? - Ну конечно, так! - Тогда в чем дело? - Мое имя это совсем не то, как меня зовут. - Ах, вот оно что. И как же тебя зовут? - Буян! Публика рукоплескала. - Парадокс, достойный Зенона! - польстил Тримальхион, бросая актерам несколько монет. На протяжении всего вечера я выдерживал поистине неослабевающий шквал свирепых взглядов и рыканья Эрмероса, которого явно не устраивала моя близость к Квартилле. Любое ее движение в мою сторону буквально доводило его до безумия. Несколько раз я уже был готов отразить атаку, которую он, к счастью, так не разу и не довел до конца, удерживаемый, вероятно, соседями по столу. Алкогольно-пищевой вихрь не утихал всю ночь. Каждое блюдо, о котором с вульгарным упоением возвещал Тримальхион, казалось еще изысканнее предыдущего. Я пил мед чашку за чашкой, пока зрение и слух не начали сдавать, как и функции нервной системы, из-за которой я потерял - потеряю - работу две тысячи лет спустя. Я почему-то решил, что было бы здорово преклонить голову на колени Квартиллы и заснуть - и не важно, как на это посмотрит Эрмерос. Но эта идиотская шляпа. Я снял ее и надел на голову Соне, чтоб не потерялась. Болтовня превратилась в бессмысленное бурчание, погрузившее меня в туманную дрему... Я очнулся от вопля Сони. На столе стояло последнее подношение кухни Тримальхиона - маленькие грызуны в засахаренной глазури - они были раз в десять меньше моей Сони, являясь точной ее копией во всем остальном. Соня забормотала на латыни. Я снял с нее шляпу и надел на себя. Теперь я понимал и ее английский, и латынь всех остальных. - Какой сейчас месяц? Какой сейчас месяц? - вопрошала Соня. - Как какой, сейчас месяц квинтилий, - неуверенно ответила Квартилла на мой вопрос. Я передал Соне. - Но ведь он не заканчивается на "О", - запричитала она. - Ах, как же они могли так жестоко обойтись с моими кузенами, даже не дождавшись октября! - Октябрь тоже не заканчивается на "О". - Он хотя бы с него начинается! Когда мы с Соней заговорили, все в комнате притихли. Некоторые показывали мне рожки, от сглаза. Тишину нарушил нетвердо стоявший на ногах Эрмерос. - Это колдун, злой колдун! Иначе как такой ханурик мог очаровать жрицу? Его нужно убить, чтоб освободить ее! - Эрмерос достал меч и грозно двинулся в мою сторону. Я полез за пакетиком волшебного конфетти, достал его, умудрившись высыпать чуть- чуть на Квартиллу - через дырочку, которую прогрызла Соня. Потом поднес ко рту рог. - Он собрался призвать на помощь духов! - завопил Эрмерос, и неуклюже навалился на наше ложе. Хорошенько дунув в праздничный рог, я увидел, что один кружочек конфетти упал с плеча Квартиллы на Эрмероса. Вот дерьмо-то, подумал я. После масляных светильников Тримальхиона свет солнца казался таким ослепительным, что в первый момент я ничего не увидел. Я надеялся только, что Эрмерос - если он, в самом деле, отправился с нами - испытывает те же неудобства. Не почувствовав вонзающегося в мои ослабелые кишки меча, я предположил, что злобный солдафон щурится и трет глаза так же яростно как и я. Когда, наконец, я обрел зрение, откуда-то неподалеку раздался отчетливый звук электрогитары, а по другим привычным звукам я заключил, что мимо нашей компашки двигаются неиссякаемые потоки людей. Я, наконец, прозрел. Квартилла кружилась на месте, открыв рот от удивления. Эрмерос неуклюже возил рукой по своей недоверчивой обезьяньей физиономии, клинок его был воткнут в землю. Соня беззаботно почивала у меня на ноге, забыв о печальной участи своих кузенов. Мы оказались в каком-то современном городе, у ворот парка. Толпы людей, в основном молодежи, шли мимо нас и опускались на траву. Кто-то, проходя мимо, швырнул в урну газету, и я подобрал ее. Это была "Сан-Франциско Оракл". Набранный крупными буквами заголовок гласил: Сегодня первый всенародный БИ-ИН! Это был 1967 год, через десять лет я родился - или рожусь. Лето Любви. Квартилла прекратила кружиться и с улыбкой уставилась на меня. - Лаврентиус, это же великолепно! Ты перенес нас в свою подземную обитель! - Да, почти, плюс минус пара десятилетий и ширина континента. - Не думала я, что в царстве Плутона так чудесно! Вот расскажу Альбуции о своих похождениях! Я мгновенно раскаялся, что вытащил бедняжку из ее родного времени и пространства. Что заставило меня надолго оторвать ее от дома, как не жажда приятной компании? И как же ей признаться в том, что я натворил? - Да, видишь ли, Квартилла - бля-а-а! Клинок Эрмероса коснулся моего горла. Растерянно сглотнув, я ощутил сталь в нескольких микрометрах от кадыка. - Ты, демон! - прошипел солдафон. - Мерзкий демон! Немедленно верни нас в Рим, или я проткну тебя насквозь! - Послушай меня, Эрмерос, это не так просто, как тебе кажется... Он надавил. - Никаких оправданий! Быстро! - Не могу! У Эрмероса на спине, похоже, таились такие же кнопочки, как у Энн Мари. Недовольство на его лице мгновенно сменилась бешеной яростью. - Тогда порази меня проклятье, а тебя - смерть! Я закрыл глаза и попытался прочесть молитву. - Эй, приятель, кончай дурака валять! - Во-во, братец. Остынь. Я открыл глаза. Эрмероса скрутили двое неизвестных. Волосы у обоих доходили примерно до пупка, а на лицах были нарисованы цветы и "пацифики". На одном был цилиндр, а другой щеголял в бандане, с которого свисали тряпочные заячьи уши. На том, который в цилиндре, была мятая рубашка и хлопчатобумажные клеши, а на втором - надетый прямо на волосатую грудь меховой жилет и узкие бархатные брюки. - Этим ножичком ты мог кого-нибудь серьезно поранить, - изрек Цилиндр. - Ты что, не знаешь, что сегодня надо на солнышке кайфовать? Вид хиппи, похоже, поверг Эрмероса в состояние ступора. Обретя, наконец, дар речи, он сказал: - Я видел нагих и вымазанных синим жрецов, видел кишащих вшами сирийских отшельников, разлагающихся под палящим солнцем. Но я бы маму родную в рабство продал, если когда-нибудь видел таких выблядков как эти двое, призванные тобой, чародей. - Собравшись с духом, Эрмерос приготовился к атаке. - Хоть они и разорвут меня на кусочки, но я так просто я не дамся! Цилиндр обернулся ко мне. - Что он говорит, приятель? - Он очень рад вас видеть, но по-прежнему намерен меня прикончить. Заячьи Уши цокнул языком. - Как-то это совсем не клево. - Голяк. - Напряжный город. - Вот так измена. Заячьи Уши засунул в рот два пальца и громко свистнул. Из толпы выскочили двое громадных Ангелов Ада, бородатых и затянутых в кожу. Они схватили Эрмероса за руки, прежде чем тот успел дать отпор. Я облегченно вздохнул. Потом быстро сообразил, что надо сказать: - Он немного перебрал. Вы подержите его чуток, а, ребят, пока его не отпустит? И вот еще что, не уводите его из парка, ладно? - Мне меньше всего хотелось уничтожать Сан-Франциско в такой счастливый судьбоносный день. - Ладно, чувак, - пробурчал один из Ангелов. - Нас тут поэтому и держат. И они повели сопротивляющегося Эрмероса прочь. Я понимал, что это лишь временное облегчение. От привязанного ко мне силой конфетти Эрмероса не отделаться. И все же приятно было избавиться от него, хотя бы ненадолго. Бледная от испуга Квартилла оцепенело смотрела на происходящее. - У тебя здесь могущественные слуги, Лаврентиус. Я поражена, что мне удалось вызвать такого всесильного демона, как ты. - Ты выглядишь подлинным украшением этого сборища, - сказал я. Жрица Приапа залилась краской. - Никто мне еще так не льстил. От мужчин я слышу в основном "то-сё-туда-сюда-спасибо-богиня". - Ну, от меня ты такого точно не услышишь, - заметил я. А про себя добавил: "Главным образом, потому что между нами ничего не было". Кто-то робко кашлянул. Я повернулся к хиппи, они смущенно улыбались. - Ну что, чувачки, будете с нами оттягиваться? - спросил Цилиндр. - А как же? - Отлично! - воскликнул Заячьи Уши. - А видок у вас, кстати, подходящий! Я осознал вдруг, на кого похож. Босой, в завядшем венке, заросший щетиной, заблеванный, в сопровождении девицы, обернутой в простыню. Однако я почему-то вписывался. - Мы, кажется, еще не познакомились, - сказал Цилиндр. - Меня зовут Флетчер Платт, а это мой друг Лионель Стокли Дэвид ван Кэмп, счастливый обладатель наследства овощных консервов, известный также под именем ЛСД. - Флетчер снял цилиндр и поклонился Квартилле, а ЛСД поцеловал ей ручку. - Я Лорен, а это, гм, Квартилла. - Клево. А как насчет крысы? Я совсем забыл про Соню. - Она, в смысле, оно - это копибара. Самый крупный грызун. Происходит из Южной Америки. Хипы с сомнением посмотрели на сопящую Соню. - Так ее может надо это, типа на привязи держать, чувак? - спросил ЛСД. - Нет, он - оно совсем ручное. - Ништяк. Слушайте, так чего ж мы ждем? Давайте чего-нибудь учиним! И мы учинили. Пробираясь по быстро заполняющемуся народом парку, с привалившейся ко мне Соней я почувствовал некое подобие свободы. По сравнению с квартирными тусовками, неизменно вызывающими клаустрофобию, этот крупномасштабный би-ин на свежем воздухе, под солнцем и небесами, казался раем. - Мы взяли хот-догов на лотке (Квартилла нерешительно попробовала хот-дог, потом съела его со смаком, а Соня сожрала мой почти целиком, не просыпаясь) и двинулись к Холму Хиппи, откуда можно было увидеть все, что происходило внизу. По дороге я все ждал, не появится ли Бахус. Он ведь непременно должен появиться на такой мощной тусовке. Вот бы его встретить, тогда он, возможно, освободил бы меня от своих чар. Но там был кто угодно, кроме него. По моим подсчетам, там было несколько тысяч человек, однако я не заметил, чтоб у кого-нибудь лилось вино из ладони. Добравшись до вершины холма, мы плюхнулись на траву. Внизу грохотала группа. - Это кто? - спросил я. - Чувак, ты, вообще, откуда взялся? - Ты что, не узнаешь "Куиксильвер Мессенджер Сервис"? Я покачал головой, потрясенный. - Ну и история. Это как на Вудстоке. - История? Вудстэк? Ну и накрыло тебя, чувак! Квартилла, была, похоже, очарована музыкой, и я объяснил ей, кто играет. Хотя по латыни это вышло забавно. - Вестники Меркурия? Какая честь! - Она начала раскачиваться в такт музыке. Я снова лег на траву. Одному богу известно, где я в итоге окажусь. Хоть бы на минуту расслабиться. Как будто поняв, о чем я думаю, явился ЛСД. Он размахивал косяком. - Хочешь затянуться, приятель? - Мега-расколбас, чувак? - Чего? - А, ну ладно давай. Довольно скоро, после того, как по кругу прошел третий косяк, день стал прозрачен, а все мои заботы исчезли. Квартилла хихикала. - Я чувствую себя дельфийским оракулом. - Эй, чувак, - воскликнул ЛСД, - я врубился! Эта ганджа возвращает мою школьную латынь! - Даже Гусеница, уж на что грубиянка, а дает мне иногда пососать свою трубку. Спавшая у меня на бедре Соня проснулась и привстала на локотках. Флетчер и ЛСД ошалели после первого же ее слова. Глаза у них были величиной с блюдце на Безумной Вечеринке. ЛСД пришел в себя первым. Он медленно протянул руку, предлагая Соне косяк, она взяла его, глубоко затянулась, отдала обратно. - Благодарю, сэр. Я уже говорила, что вы напоминаете одного моего знакомого? ЛСД хорошенько запарился. - Оттяжно, чувак. Более чем. Как ты там говоришь? - Мега-расколбас? - Точно! ЛСД прикурил новый косяк от старого, и теперь мы курили впятером. Денек был безмятежный. Кто-то пришел, принес холодного пива. Кто-то преподнес нам дар - банку сжатого воздуха с приделанным к ней рожком. Флетчер и ЛСД начали по очереди извлекать звуки, пока не устали. Когда опустились сумерки и би-ин начал закругляться, мной овладела меланхолия, остальными тоже. - Чувак, ты хочешь, чтоб этот день никогда не кончался? - вопросил Флетчер в манере, которую ошибочно считал риторической. Я все еще был слегка под кайфом. - Ты хочешь, чтобы жизнь была одной большой тусовкой? - Ну, чувак, кто ж не хочет? - Я достал из кармана конфетти. - Я в силах осуществить ваше желание, ребята. Я посыплю вас этой волшебной эльфийской пылью, - что и сделал. - И как только я протрублю в рог - я показал им рог - начинается ваша нескончаемая тусовка. Хипы хихикнули. - Ну, ты, чувак, совсем выпал. - Сейчас сам увидишь, - начал я, но тут почувствовал спиной холодную сталь. - Вот я и добрался до тебя, чародей! - сказал Эрмерос. Я поднес рог к губам, но Эрмерос ткнул меня острием. - И не пытайся! Флетчер шагнул вперед. - Дай-ка я. Он взял у меня рог и засунул его в банку с воздухом. Потом нажал на кнопку. Волшебный рог начал трубить, и вселенная взорвалась. Все когда-либо происходившие тусовки проносились мимо как в кино, где миллион кадров сменяется за минуту. Я танцевал на "Титанике", участвовал в пикнике с двумя французами и обнаженной женщиной, был зрителем, пьющим шампанское на поле битвы Наполеона, танцевал буги в "Клубе 54", был в древнеегипетском храме, на балу в России. И это лишь в первую пикосекунду. Собравшись с последними силами, я попытался развернуться. Все равно, что пробираться через патоку. Я мог двигаться только в те наносекунды, когда пробирался сквозь сверкающие тусовки. Я был подобен рассыпающемуся камню, я вертелся, чтобы явиться перед Эрмеросом. И, пройдя через миллиард тусовок, я предстал перед ним. Тогда рожок замолчал. Флетчер, видимо, все-таки отпустил кнопку. Нас окружили динозавры. Кажется, Тиранозавры Рекс. Они танцевали, сотрясая землю. Точнее, они тусовались. Эрмерос был ошеломлен, но я был беспощаден. - Тут не до смеха, - посоветовал я ему. Потом я его со страшной силой толкнул, прямо за круг зверей. В это же время, я закричал Флетчеру: - Играй! Рог зазвучал, как раз вовремя. Радиоактивное излучение от взрыва Эрмероса пробросило нас через тысячу рамок, заставив закрыть глаза. Но оно нас так и не затронуло. - Mea culpa*, чувак. Тишина. Благословенная тишина. Наверно, в банке кончился воздух. Я робко приоткрыл один глаз, затем другой. Флетчер держал в руках разбитые останки волшебного рога, который распался из-за того, что в него слишком долго дули. А находились мы - как я с изумлением обнаружил - в апартаментах Энн Мари, на встрече Миллениума, которая, похоже, была в полном разгаре. Я провалился в кресло. - Прямо к старым проблемам. Измена, чувак. Выбежала Энн Мари, бойкая как обычно. - Лорен, я так рада, что у тебя получилось. - Не шути со мной, Энн Мари. Ты не представляешь, что я испытал. - Ну конечно, как же я могу представить? Я же не видела тебя двадцать лет, с тех пор как той ночью ты так круто вырубился, напугав меня до смерти! - Двадцать? Я посмотрел на хозяйку повнимательнее. Действительно, у нее на лице стало гораздо больше морщин. Так что в итоге я вернулся не туда, откуда ушел. Из чего следовало, что я по-прежнему потенциально взрывоопасный оккупант, не имеющий возможности убежать. Как только закончится эта вечеринка, во мне и в моих спутниках проснется новая сила, способная разнести вселенную. Я склонил голову. - Простите все. Правда, простите. - А чего ты хнычешь? - спросила Энн Мари. - Клянусь, ты, наверное, единственный человек на земле, который сейчас не кайфует! - Как это? - Видишь ли, в чем дело. С тех пор как нервные - эти, ну как их там - взяли на себя всю работу и управление, длится одна большая вечеринка! Я поднял глаза. - Ты хочешь сказать, что никто больше не обязан работать? - Ну конечно! Сплошное веселье, веселье, веселье, от рассвета до заката, в любой точке земного шара! Я повернулся к Флетчеру и ЛСД, которые стояли рядом, недоумевая. - Ребята, это та самая бесконечная вечеринка, которую я обещал. Простите, что путь был нелегкий. - Клево. - Прикольно. - Где препараты? Энн Мари взяла обоих хипов за руки. - Именно так. И Лорен, постарайся ловить кайф! Кстати, мальчики, мне жутко нравится ваша одежда! Впервые с начала знакомства мы с Квартиллой остались наедине. Если только соседство с похабной игрой в "бутылочку" на раздевание можно назвать уединением. Я взял ее за руки и посмотрел ей в глаза. - Восславим Бахуса, - только и смог сказать. - Ага. А я с удовольствием научу тебя это делать. По пути в спальню, я услышал окрик Сони: - А это чё там булькает, кальян, что ли? * Моя вина (лат.) |