АНРИ ВОЛОХОНСКИЙ

ИЗ КНИГИ "СТИХОТВОРЕНИЯ"


Иог и суфий




*

Мой суфий сердца трезв как тамплиер
Уста души невинней баядеры
Смирения двугорбый дромадер
Берет подъем не претыкаясь в еры

Червей моих могила рыболов
Вздувает над костром шашлык из репы
Как Магомет люблю свинину в плов
Когда смущен - алею будто трефы

Меж лебедей мне мил лишь тот удод
Кто ворона вороной назовет
Кто этот миг блаженно проворонит
Кто весь падет, но части не уронит






мечта о береге


Худая молва, не беги впереди
Ты злой мусульманин с крестом на груди
Ты магометанин и твой минарет
Высоко воздвигнет кларнет.
Деревянные звуки мне пели: беги!
Непостоянная как вода
Прозрачная дева из неги реки
Вставала и убегала тогда
Когда узнавала высокую башню
С которой к молитвам я ее призывал
Ее под которой "моя" называл
И день походил на вчерашний
И ветер гнал перья и колпаки
И маски слепых с отверстиями для глаз
И девы той полурыбья стать
Быстро исчезала на дне реки
Где невозможно упасть.
Ускользавшего дна вдруг коснулась она
И сердце забилось мое
И солнце из лона вчерашнего дня
Осветило ее
Когда она проникновенно твердила: уйди,
Ты злой мусульманин с крестом на груди.

Единственно только тобой
Влек меня пепел речной
Я рыбою вслед за тобой
Бегу дорогой ночной
Плыву деревянной дудой
И флейтою вслед за тобой
Как за одною другой

Я рыбою в сеть изловил серебро,
Послушай, златое ребро,
Се - ребро душа непресуществленной стихии!
Мелькали как четки чешуи сухие
Ты магометанин! - сверкал и кивал
Как колокол на минарете кимвал





плач

Скажите, не умер ли плач?
Ах зачем мы хороним его при огромном стеченье народа?
Да не вышло бы хуже - лепить его серый калач
Потрясая об яблоко грозную медь небосвода -
Наше правое дело собрало на зрелище тучу ворон,
Так скажите, не умер ли он?

Если так - не по жести чернила
Или невидаль вдаль запустить искусительный винт
В гибких лентах - и вот он живет и бежит
Обернувшись не надо ли было
По металлу из легкого льда.
Говорите: забыли иль да?

О веселая память! Но дерево тенью улыбки
Покрывает ветвями готовую падать росу,
Только листья висят да роняют слезу
Бледных туч серебристые рыбки
Поливая сады неудач.
Так скажите, не умер ли плач? 








Флейта


Чистые формы содержат в природе лазурь
Девушка пляшет, а старец дрожащей рукою
Плачет старухе добравшись клюкою
Покуда юношей спел поводырь

Честные люди редки, а нечестные и подавно
Где бы мне слово такое найти, чтобы спрятать его и сказать:
Кажется стоило б знать
Да случилось недавно
Силится в небо родить трудится мать
А сказать - почему?
Мы дети света, мы рождаем тьму
На грани голубой
"Рос бы я деревцем, тек бы я речкой, ветром бы дул"
Но не в этом труд.
Светлые формы из зеркала падают в пруд,
Синяя лебедь людской ковыляет на берег за свечкой.

Что же мы скачем так долго за нею мелким галопом?
Что нам, казалось бы, честность и нрав 
      доброхотных старух, скакунов, стариков и плясуний,
Что нам их чистота - и вдаль провожает который
                      слепого под ручку на берег лазурный
Плетеный ковер - да огней погорелая копоть?
Что нам, что им и что им до нас, если в аквамариновой чаше 
Разве поставят весы или смерят никелированным метром:
"Тек бы я деревцем, дул бы я речкой иль ветром"
Что им, что нам до чудес в улетающем нашем?





вид на озеро


Стоит гора, по ней течет река
Кого благодарить за эти танцы
Кто с нею вниз хватая за бока
По чьим кустам трепещут оборванцы?

Течет река, гора стоит под ней
Толкая воду неподвижным телом
Кто дал ей быть расставив скалы пней
По простоте искусством неумелым?

Над обнаженной мимикой горы
Река пиликает еще одной музы`кой -
Кому ж это пришло еще игры
Добавить врозь с пейзажем двуязыким?

Чья мысль была однако столь тонка?
Стоит гора. По ней течет река.





плач лота


Ах зачем, ах зачем оглянулась она
Вот и стала: соленый болван
Мимо гнал по долине горы и холма
Кочевать бедуин караван

Ночевать бедуину велела луна
Он раскинул шатер-балаган
Ах зачем же зачем обернулась она
Вот и стала - соленый болван

Хохотали зятья индюком петуха:
Значит, нефть - говоришь - керосин
В бороде седина, в голове шелуха
Перебрал - да и верно, хамсин

Да и выдался вправду такой вечерок
Вся округа - пузырь смоляной
По железу чугун в черепах поперек
Голый воздух колдует смолой

А сегодня луна как шалфей и шафран
Развернула седой сарафан
Ах зачем же тогда оглянулась она
И стоит как соленый болван

Значит, дождь - говоришь? Керосин - говоришь?
Ты как Ной нам вещаешь навзрыд:
На пороге плясать чтоб не падали с крыш
А ковчег в огороде зарыт

Поднесите пророку смокву и хурму
Лопухов принесите ослу
Ну-ка разом, друзья! Да всем хором ему!
Как вчера молодому послу

И кудахтали: Ах ты вот так таки-так
И сказал бы: "А я за юнцом
Хоть в пучину, в пустыню, в пещеру, в кабак!"
Что за прелесть с веселым концом...

А луна над пустыней одна солона
В серебре головы котлован
Но зачем же туда обернулась она
И застыла: соленый болван!

... Хлопотливых чудес чтоб с дружком в лопухи
Про бензиновый дождик плести
Десять рыбок? - Пойди поуди из ухи
Целый город и нет десяти!

Ну, подругу по кругу да круг по домам!
Встали в сумерках - ляжем чуть свет
Попугай же бензином асфальтовых дам
Поливай керосином проспект!

Холодна над пустыней ее голова
И горька словно дым седина
Солоней чем Соленое Море глаза
Ах зачем ты глядела туда

Над смолой серебра и над серой луны
В нефть одетая ночь-бедуин
От пожара взошла головою жены
И глотнула очами бензин

Солона и горька, холодна и нема
Над пустыней сверкает одна
В небе камень-луна как ее голова
Словно камень сверкает она 







тайфун и скука


Усмехался Тайфун в голубые усы
А кикиморой Скука была
Пролетели твои золотые часы
	И журавли - курлы-курлы

Не правда ли - руки, когда они высоки`
И пять пальцев на каждой
Взгляни на это дважды
	Ради ветра и моря

Ну не болотный ли в самом деле дух
	Образовался из испарений его сестры?

Говорил Тайфун, и усы его развевались вдоль гребней волн:
Сыграть ли мне когтем на лире - на корабле
Где струны это свитые от страха души тех кто на нем?

А Скука ему возразила:
	Рано радоваться
	Возможно они видели воду в зеркале.
	Так что ж!
	И автор добавит, что
	Скука права
И этого нельзя отрицать.

Дул Тайфун, выл Тайфун, завывал Тайфун
Но та ему не поверила:
	Век ураганов прошел
	Золоченые птицы ходят как могут ногами
	Руки со скуки гуляют обнявшись попарно.

Тогда сразу разбух Тайфун в водяной морской пузырь
Ветром в воздух вознесен взвыл и немного пискнул
                            легчайший жесткий краб
Даже спрут пополз к хокусаевой падчерице
                  наводить на нее сон жены рыбака
Самое море встало на четвереньки
И уж не теми глазами глядело
Как на сладких соленых змеях
	пятится по его спине раздутый крылатый пьяница
                         со своим безобразным животом

А Скука сказала очень внятно:
	Неужели и правда последние мы
	Что боимся и жизни и смерти?

Это немногословное восклицание так поразило Тайфун
Что он закрутился отчаянным вихрем
Внезапно обдавая брызгами
Летучую желтую радугу

Ах! Что же нам делать! Что делать -
	Орала в воздухе всевозможная рыбная тварь
	И подсыхали жабры
	И Скука торжествовала

Но торжество ее было временным,
Мы попробуем спеть другую песню
Песню с рогами и лапами
Песню с клыками и шерстью дыбом на мокром загривке
Песню с нехорошим зрачком,
С серым нутром
Песню с мордой -
Простую песню-собаку.




взоры нежд


Когда Саладин с войском покидал Каир
Народ взошел прощаться с площадей
И лица обращенные к вождю
Застыли в ожидании 
Усеяв минареты и столпы,
Как суфий вдруг сквозь грязный шелк толпы
Пред голубой металл воинственных одежд
Возник - и крикнул весь в тоске своей глубокой:
Наслаждайся взором волоокой Нежд
Наутро не увидишь волоокой.


*

И Саладин стремительно ушел навстречу им.
Тогда еще не дрогнул алый Лузиньянов стан
И тамплиеры пьяные от жажды держали строй
Иль правя вероломного Рейнальда головой
Ходили морем грабить двери Джидды
И караваны что везли зеленый камень с медных копей
И с огненной главой и медным сердцем льва
Король не гнал за строем строй стрелков из-под скрещенных копий
А голос тот звучал в мечте его надежд:
Наслаждайся взором волоокой Нежд.


*

И зазвенела чаша под чалмой
И пала об пол сабля асасина
И отвернулся Азраил немой
От лика Саладина
Перед сухим пером убийцы влажных вежд.
Наслаждайся взором волоокой Нежд.




*

Труби в победоносный Хеттский Рог
И празднуйте в заиорданских замках
Подземный ангел роз кровавых строк
Считает прибыль на железных франках
Померкли на плащах блестящие кресты
И не пронес по галилейским водам
Воды средь битвы пыльной пустоты
Свободы в прибережный форт Раймонда
Хермона льда отведал пленный Ги
И - по заслугам - сталь Рейнальд неверный
Чья голова в руках его слуги
Молчала ныне с горечью безмерной
Немея знаньем смерти в слух невежд:
Наслждайся взором волоокой Нежд.


*

Наутро не увидишь волоокой...
Смолк голос суфия в небе Каира
И плакал от счастья Саладин наслаждаясь красотой битвы
Которая не принесла ему победы,
Счастья - и лишь высокую грусть
Побежденному повелителю Иерусалима
Тогда еще приносили масличные ветви на что-то надеясь
Но и Саладин никогда вновь не увидел утра Каира
Ибо "жемчужины лик скрыл темный локон"
И рек он
Ступая на мост острейший края отточенной меди:
Наутро не увидишь волоокой.


*

Суфия кости истлели за восемь иль девять веков
И кости вождя Саладина и кости победоносных полков
И кости ими сраженных вперемешку с костями коней
И рыжая ржавчина с медью краснеет еще зеленей
И кости народа Каира и охлоса Акры распались в песках
Их золото стерлось, их стекла рассыпались в прах
И луны сменяют подковы и снова подковы кресты
И Анны Святыя высокие стены пусты


*

О нет, ты не увидишь ее
Наутро ты не увидишь, о сердце мое
И я как паук осьмирукий вцепившийся в окаянные камни 
Как жук тонконогий пустынный вою: о Небо, куда мне
И где мне когда же ты явишь мне прежде обещанный мне призрак надежд?
Но слышу лишь мертвого суфия голос гортанный и странно высокий:
Наслаждайся взором волоокой Нежд.
  



смерть пу-и


Оставь дела и помыслы свои
Послушай лучше песнь про Смерть Пу-и.

Смерть Пу-и - может быть в этих двух-трех словах
Сосредоточено возвратно-поступательное движение вперед
Всей судьбы Поднебесной Великой Державы
Смерть Пу-и - в ее образе раскрывается
             последовательная историческая преемственность
Высокого Хань, Шань, недолгого Чжоу, Цянь, Сунь,
                                                     Мин,
Благородного Тан и Юань
Смерть Пу-и - в этом дыхании скрытно проявлено 
                                                Дао Основ
Или как его еще называют Глубокое Знанье Предмета

Поэтому оставь дела и помыслы свои.


*

Собери всю силу воли к мысли
В одну сверкающую точку где-то спереди лба
И пусть содержимое этой безразмерной величины 
Станет окутывать видимость вещества
Блестящая мгла словно жемчуг песчинку
Центральное событие Смерти Пу-и.
Ты можешь быть уверен, что не успеет паук проскакать по краям паутины 
Как Смерть Пу-и войдет в это мыслящее созерцание
Во всей своей белобезмозглой полноте


*

Дело ведь вовсе не в неопределенных помыслах о том
Что некто Пу-и протянул свои худощавые ноги    в сторону бесконечности
Что он, скажем, откинул голову на подушку абсолюта
Мы можем смело пренебречь этим фактом
Как уже не обратили внимания на другие образы
                                        политической карты мира
Состоящего из Маньчжоу-Го и Монте-Карло.
Он умер - он воцарился трехлетним младенцем
Он умер имея от роду пять тысяч лет
И разные шлейфы традиций за худыми плечами
И как же все-таки сумела умереть
Такая практически бессмертная личность?

Оставь дела и помыслы свои.

Ты увидишь как вымышленная светлая точка впереди твоего лба -
Некоторым образом третьего глаза -
Окутывается в шелковый кокон ассоциаций:
Шелковичная бабочка прежде жевала тут -
Тутовый шелкопряд довольно длинной истории
И цепочка инеем подернутых луж в Южных Горах
И снежных как вечная память о них Гималаев
И вот он окутан блестящий весь
В ощущение отсутствия независимости от -
Он умер - верный сын истории своего народа
Которому свойственно по очереди умирать
Пять тысяч лет подряд тому назад.


*

Пу-и был совершенно необыкновенным человеком.
И дело конечно не в поверхностных размышлениях
О его утраченном титуле.
Многие не лучше и не хуже его 
Смело приобретали разные славные имена
Иные из них даже жертвовали жизнью
Для того чтобы громко произнести вслух 
                                        собственную кличку
Которая затем испарялась заодно с дыханием.

О как мы не можем, как мало способны сказать что-нибудь
О том что так просто и понятно по существу
Но невозможно даже подумать о том
Чтобы сделать попытку поставить себя
На место этого легкого существа
Которое мы здесь приблизительно употребляем в растертом виде
В качестве безвредного яда против непроницаемой тупости 
Или домашнего средства в умеренных дозах.

Наверное имеет смысл верить, когда со всех сторон говорят:
Принято считать, что это действительно было.
Но это не значит, что мы
Действительно можем оставить это 
В приемном покое или в морге 
Перед самым носом ладьи
Уносящей в мнимое небытие этого лысеющего китайца

Мне так трудно вообразить, что Пу-и действительно умер
Что он впрямь помер
Ну как к примеру ты представил бы себе Смерть Пу-и?
Лучше оставь свои пустые дела и праздные помыслы свои 
И сосредоточься на этом таинственном том,
Что так легковесно именуется:

Смерть Пу-и.

Поверните вокруг своей оси блестящий игрушечный шар
Немного слева от середины вашего лба.
За его ртутным с изнанки боком 
Понемногу вырисовывается куколка Смерти Пу-и.
Она вначале похожа на дешевый амулет из мутной пластмассы
Но понемногу она вырастает
Облекаясь сухим перламутровым паром,
А чтобы шар запотел и виденье исчезло
Довольно будет дунуть изо всех сил в середину
                               сложенных лодкой ладоней -
Его дальнейшая судьба будет в наших руках. 
                     
Если сильно захотеть
(Это можно нацарапать ногтем на его заиндевелом боку)
Может быть он вообще никогда не умрет
Вероятно он даже не умер - вот хорошая свежая новость
И никогда не умирал - как никто нигде не умирал
Он не пытался этого делать
Не делал поползновений родиться, ползать и мыслить
Переживать трагическую судьбу
Всего своего никогда не унывающего многострадального населения
И разделение Великой Империи
На северную и южную часть так же легко
Как мы разводим лотосы и лопухи
И рукоплещем в ладони.

Ведь если бы он в свое время сдался в плен японцам -    
                                             как он и сделал
А японцы сдались бы в плен албанцам - и это им почти удалось
А эти последние (мирмидонцы)
                     перестав верить в Смерть Пу-и -
                                   чего на самом деле не было
Наконец обрели бы себя 
В каких-нибудь земледельческих обрядовых действах,
Чучело Пу-и набитое соломой и ветром
Болталось бы на длинной палке под колокольный звон
Поздней осенью или ранней весной  когда появляются первые всходы
Или в самый разгар лета при уборке урожая
Среди суетящихся как муравьи ребятишек и ликующих галок.

Если бы он был хром на левую руку и так далее
Будь он впрямь чудак и ботаник
Собирай он крабов на пустом побережье микадо
Куда море выносит их панцыри
Которые он мог бы лениво коллекционировать
И нанизывать из них гирлянды на благо народа и самураев -
Другими словами: будь Пу-и хозяином своего слова
Властелином своей души и повелителем собственной смерти,
Нам вместе с мирмидонскими недорослями
Оставалось бы только развести руками
А надутый рыбий пузырь перед лобными пазухами
Так и лопнул бы с огромным гулом
Оставляя в памяти предков алые паруса и запах жень-шеня.

Но это обеднило бы человечество.
И обнищавшее человечество
Хромая на несколько десятков тысяч ног
Слепое как только можно быть слепым
Стояло бы с протянутой рукой в сторону бесконечности
И с гофрированным бумажным драконом, развевающимся в этой руке
Стояло бы умоляя о так называемой "Смерти Пу-и"
Которая в этом случае оставалась бы не чем иным
Как фантазией
Вроде легендарного мифа о происхождении мирмидонцев из муравьев
Или о сказочной обратной метаморфозе термитов в албанцев. 
Бедное человечество!
Ты так нуждаешься в смерти Пу-и
И тем не менее ты даже не заметило ее.


*

Но это еще далеко не все.
Мы сами стоим перед выбором:
Оставить в покое Смерть Пу-и
И вернуться к нашим домыслам и басням о прочих ему подобных
Или итти по проторенной дороге
Перекидывая висячий мост из извилистого седалища мысли ущелий
Строя понтон в этот мутный аквариум
Где шевелится в перламутровой дымке
Рыба-попугай с перьями и хвостом.

Она откликается когда ее позовут
Даже картавя сюсюкая и шепелявя
Подвывая как будто она сама - Смерть Пу-и
Так себе, малорослый левиафан
С хвостом, с перьями, с холодным ничего не выражающим глазом
И вышитый живым шелком на шелковом валике абсолюта.
Мы стоим лицом к лицу перед широко известной проблемой
Вот она - кристаллически блестящая на изломе альтернатива
Все герольды поднесли трубы к губам
Нам предстоит принять ответственнейшее решение
Спой, трубадур, как быть дальше?
Ведь речь идет не более не менее как о нашем жалком будущем
Которое родилось из нашего недостойного прошлого
И теперь все зависит только от нас.


*

Взгляни, тот рыбий садок раздулся и значительно вырос
До больших величин, до гигантских масштабов
Словно горное озеро вынутое из котловины
Висит перед очами воображения
Сосредоточенного на мысли о Смерти Пу-и
Со всеми его обитателями:
С рыбами, водорослями, раками
Тюленями, серой треской и лохнесским дивом
О как колеблется странно его тонкая масса!

Давайте возьмемся и уничтожим ее  пока она не превратилась в луну!
Бейте-лупите ее из-за ее огромных размеров и устрашающей формы!
Именно сейчас настало самое время остановить этот чудовищный необратимый процесс!
Вот-вот - и она станет реальной бумажной судьбой
                                           и фарфоровой смертью!
Проткните же наконец пленку поверхностного натяжения
Только и удерживающую пред глазами опалесцирующий фантом
Сферический мировой океан
Кипящий черноватым и дымным огнем как мутная колба алхимика
Со Смертью Пу-и в затухающем маятнике
Болтаясь где-то поближе к центру
Хотя он и умер естественной смертью
Но эта смерть выросла едва ли не со вселенную ростом
А ведь была-то - всего ничего

О нет, никто не поднимал руку на бедного маленького Пу-и!

Это будет ужасное стихийное бедствие
Вызванное исключительно работой воображения.


*

Я знаю что все вышеизложенное звучит несколько декларативно
Поэма словно бы плещется написанная изнутри водяной краской 
И ты имеешь полное право  остаться свободным и равнодушным
                                   как моя размытая акварель. 
Вот если бы я пощекотал тебя в области политической психологии 
Коснулся пальцами клавишей похоти, страха и зависти
Хлеба и зрелищ и лакомств
Сказал бы, что и мне по-человечески жаль Пу-и,
Ты бы у меня запрыгал прямо как конь
Попирая подкованными копытами пустоватое нутро в грудной клетке
И в щелевидном черепе под спущенной каучуковой маской
Взбивая тонкий прах на тамошних проезжих дорогах

Тебе польстило бы мое внимание
Но я глубоко презираю подобные приемы:
Я хотел предоставить тебе поистине уникальную возможность
Легко скакать вместе со мной на крылатом коне по самым пикам
Горной страны лебедей где этот умерший человек
Одно время полагал пределы своей эфемерной власти
Там где она до сих пор имеет общую границу с другой огромной страной.

Ну, собственно, а что - Пу-и?
Он умер своей смертью
И никто не поднимал на него руку.

И кто может знать 
Почему так огромны они - эти страны.


*

Ниже приводятся основные даты событий
Сопровождающих субстанцию по имени "Живая Смерть Пу-и"
И которые последовательно привели ее к утрате самого первого эпитета
С заменой на противоположный ему по смыслу.
Тысяча девятьсот шестой год - появленье на свет
Ее увидели другие души при помощи этого света на который она появилась
Что означает:
Стала отбрасывать тень в жемчужные глаза посторонних.
Трех лет от роду она - император Китая
И - чем ниже солнце, тем длиннее тени -
Шести лет она отрешена от правленья по собственной воле
И пребывала еще двадцать два года в состоянии полной отрешенности 
Не отличая Ини от Яня, то есть будучи в статусе Пу
Присвоив себе лишь для виду
Одно мужественное имя с сочинителем этих строк о нем.
Двадцати восьми лет он вновь воцарен
Как император фамильных маньчжурских земель
Между Монголией и Кореей
И десять лет подряд там повелевал с разрешенья 
                          японских властей в элегантных мундирах 
Пока не оказался вдруг быстро перемещен русскими к северу: 
Угодил-таки на пять лет в каталажку.
Тем не менее все еще может кончиться благополучно.
Так например,
Свидетельством, что в китайском народе
Гуманизм прямо пропорционален его многочисленности
Может служить хотя бы та ступень умиротворения Пу-и
На которой ему вернули Родину
Из легкого поворота недальновидной русской 
                                                истории Сибири 
Ему вернули Свободу
Гулять по Ботаническому саду в столице
Ему вернули перо и бумагу, кисть, тушь и напильник
Его вернули даже в самый великий на свете Хурал
(О как велико терпенье пространства
Если оно до сих пор не свернулось в черную математическую дыру
От взаимных чувств подобной любви теней!)

Теперь мы можем смело сказать, что рассматриваемое явление 
С самого начала носило в себе зерна собственной гибели
А поскольку элеватором этих зерен мысли
Послужила довольно респектабельная Энциклопедия
Можно полагать что процент мышьяка
Тоже был в них довольным.
Он (этот текст мышьяка)
Привел его к смерти в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году
В течение всего-то тридцати одной полустроки
                                                включая ссылки 
А тридцать второй строкой
Да послужит наша кухонная латынь - против крыс,
                                                      для науки:  
Пу-и умер своей смертью,
Естественной смертью,  пронизывающей собственное качество ее естества
На всем последовательном протяжении нашего повествования о нем.


*

А я? - спросишь ты
А ты? -
Ты будешь вспоминать
Нашего депутата всекитайского собрания народных представителей 
Всякий раз как тебе придет в голову
Испустить в пустую вечность
Из истлевающих легких
Через прохладную гортань
Свое последнее
Неверное
Пу-и
И.


 



ручной лев


1.

Кормили зверя птицами и мясом
Поили зверя пивом и вином,
А он - дичал и, молвить слогом ясным,
Так перст исторьи почиет на нем.
Давали зверю кашу и малину
И пробовали рыбу и халву -
Валялся он хвост за спину закинув
И все дичал как подобает льву
И думали кругом: что означает,
Что этот лев все время так дичает?
Кошмарным рыком оглашая ночь
Ходил он вдоль и поперек по клетке
Пугая мать, попугивая дочь
И в ужас приводя свекровь соседки
И в обмороке бабушка - точь-в-точь 
Равна предусмотрительной наседке
Что закудахчет и куда-то прочь
Несется чуть заслышит шелест ветки -
Но бабушка уж бегать не могла
А - просто услыхала - и легла.

2.

Был случай тот предлогом длинной мысли:
С чего бы это зверю так дичать?
Все думали: с чего бы? не от крыс ли?
Подумали и принялись молчать
Молчали час, не менее, а может
И более, а то и два часа
Иль даже три, и зеброй день стреножен
Бродил как полосатая верста -
Все очень долго думали в молчаньи
Об этом непонятном одичаньи.
Предмет их медитации простой
Со временем казалось не менялся -
Куда как был искусник Лев Толстой,
И то бы к третьей строчке потерялся
Иль подпустил драгунов на постой,
Где я лишь львом дичая кувыркался -
В квартире кони, дедушка, постой!
Толстой! Стой! Граф, куда? - Как ни брыкался,
Хулить его не след мне: у него
Ведь для сравненья не было его.



3.

Заносимся над прошлым через меру
Мы часто. Привожу простой пример.
Вот говорят: владеть простым размером
Сто лет любой как может землемер,
Личиною коломенского метра
И валенок отстукает строку -
Валяйте! Но из вашего же фетра
Вам куколка проквакает: Ку-ку!
И скоком в кокон к шелкопряду тщанья,
А там уж не стихи, а завещанье.
Смотри - вкруг двух драгун кавалергард
Зарылся в войлок хоть и при параде
Там гренадер под множеством гранат
Мчит к вечности в сверкающей Гренаде
По гнездам пучась виноградом лат -
Пять кирасиров что сыры в засаде,
А вон - младой улан десятым в ряд
Упал ничком - его мы видим сзади,
Как - вновь багаж былого вороша -
Вся сцена - склеп и пьеса хороша!


4.

Прощай война! Нет войска. Перебито.
Любовь сменила древнюю вражду.
Планета поцелуями умыта
Преследует насущную нужду:
Науки углубленные ученья, 
Искусства, средства, левые права -
Европа вся плодами просвещенья
Увешана и право же права,
Когда в цветах, как девушка с Таити
На травах празднует труды своих забытий.
Но память мне пока не изменит,
Я помню дни иные, дни былые
Какие дни! Она о них звенит
Ко мне поворотив одни тылы их,
А я на них гляжу и знаменит
Их отраженьем в серебре стихии -
Не думайте, что лев уже забыт
В тех дней полупритворной ностальгии -
Игры лишь для стою на голове.
Так вспомним о поэте - не о льве.



5.

Кто нынче помнит, кто есть Ф......ский?
Мы, правда, слышим Ф......скую,
Что простенькой строкой немного плоской
Кокетливо-венецианскую
Фигурную избу игрушечную лепит
Из муравьиных перышек газет
Она. - А он?! - Бросает память в трепет:
Он тоже выл, он тоже дул в кларнет
И даже, помнится, "витийствовал на грани"
Норд-осты выдувая с левой длани.
Ужель мой прежний друг уже меж баб?
Как лошадью жена в бреду горячки
У Т. (у Я.) промерзла в баобаб
Его бездельем вынужденной спячки
В то время как весь генеральный штаб
Спал на коленях у последней пачки,
Так я - сперва спросив: ужель меж баб?
Отвечу сам, швырнув строфу из тачки
Набобу в ноги, чтоб трубил в кебаб -
Он баба, а не просто "между баб"!

6.

Вот, вспомнил. Называется приятель.
Приятно вспомнить. Лучше бы забыл.
Но не забыл. Послушай, друг-читатель,
Он - мне, а не тебе - приятель был.
О строки рядом дроты претыкая
Тогда Роальд невидимый сверкал
Он дал мне орифламму утекая
Он первым был и первым быть не стал...
Какие годы! Память к ним привыкла:
Девятый Ренессанс иль Век Перикла!
Евтерпой терпеливой напряжен
Орлом, певец в те дни нам не горланил,
Мы не водили падающих жен
Охотой на ежа в соседнем клане
И к пифии в Додоне петь в донжон
Силком на ясной отродясь поляне
Не бегали - чем кто и ублажен
Так разве дымом дури или дряни -
О где вы дни, премудрости верней?
Ну, это, впрочем - "Дамы прежних дней".




7.

Да, кстати. Дамы. Притираясь к дошлым 
Причудам турок, серый их сераль
Совсем поблек. Все минуло, все в прошлом
Ну, так и быть, уж выпишу спираль:
"Снег Дании и инеи в Египте
Белее ок татарских век бровей
И дивно уха вылепленный диптих
В чужие скулы смешанных кровей"
Я их любил. Не то чтоб безответно,
Но по стиху и посуху - заметно.
Прошли дожди - настали холода.
Из центра с юга катят эмиссары
Коротконоги как сковорода
Обутая в обрубок фрачной пары
Между сосцев имея "ЫФЬШЯВФЕ"
Дианы в передвижнических шалях
Вдруг все Минервы, и с тех пор глядят
Как совы стилизованные в Палех
И скука, скука - хоть залей ульян...
О где моя старуха и улан?



8.

Лежат где положили и не видно
В их обществе заметных перемен.
Знакомая картина: многим стыдно
И предложить так нечего взамен.
Улана ль в коммунальную квартиру
Нам сволочить за шпоры по весне?
Иль бабушку пришпорить к кирасиру?
Но что там за забавы в смертном сне?
Все это право лишние заботы -
Хлопоты к перемене мест охоты.
Ведь личности упавшие ничком
Лишь призваны помочь нам в этом тексте
Забыть эон, где юным новичком
Порхал я малым юношей в претексте -
Я терций поплавки ловил сачком,
Нырнуть с Пегасом в обращенной сексте
Еще не смел, а вынырнув сверчком,
Пел стрекозу в прозрачнейшем контексте,
Не так как тут - немея в львином рву.
Что, лев? Ура! Скорей назад, ко льву!



9.

Они лежат. А лев, напротив, едет.
Не едет. Да. Нет. Едет, но везут. 
Мазутом черной шпалой синей меди
Переливаясь рельсами за Прут.
Изгнанны оба в нравственной обиде
Кто Цезарем, а кто, сказать - царем,
Здесь наш Арап мечтал, что он Овидий
Но мой Бербер не думает о нем:
Он вовсе чужд поэзии Предпрутья
Лишь в такт езде хвостом молотит прутья.
Мелькнули бессарабские холмы
За ними трансильванские пригорки
Где зрелые румынские умы
Французские плодят скороговорки,
Вон Венгрия, что мы в дымах чумы
Распотрошили как мешок махорки
Вон Чехия - сквозь призрак Колымы -
Остеклянела от последней порки
И тупо варит ладный свой хрусталь
Германии отхаркивая сталь.




10.

Гляжу ль на юг - паленые болгары
Под полумесяц выкроив звезду
Лежат как под монголами татары
Целуя плеть, намордник и узду,
А к северу, о Посполитой Речи,
Пасть против пасти с Пруссией в зубах
Копают уголь доменные печи
В заброшенных картофельных садах
И в серый край до запада заката -
Как кол над ними тень понтификата.
Стучат в ночи засовы и ключи,
Везут. Трясется клетка роковая
Кружат дорог степные палачи
Закатаны в колеса рукава их
Чего-то стонет поперек свечи
Мне лира-балалайка роговая
Чужая, да Емелей на печи
Мчит перлы в жемчуга переливая
Крылатый лев в Кастальские ключи -
О муза, умоляю, помолчи! 



11.

Молчанье то произвело движенье.
Безмолвных обывателей конклав
(Строфа вторая) произнес тюленье
Решение: путь скатертью устлав
Пусть катится с отечественной свалки
Через сугробы в полусферу ту,
Где Волга - Рейн и где ундин русалки
День дуют щелочь, о ночь кислоту.
Гремя железом как трехконный Габсбург
Въезжает лев в имперский город Страсбург.
Как мирен идиллический пейзаж!
Сколь девственно спокойствие в кварталах!
Здесь западного духа эрмитаж,
Здесь честь и совесть стран больших и малых
Нечаянно попали за корсаж
Их тертых представителей бывалых -
Вдруг слышат шум и все бегут туда ж,
Что ж видят? - В шатунах, дымах и шпалах,
Сама собой, осям бы только тлеть,
К ним прямо на колесах катит клеть.



12.

Предвижу приближение пуриста:
Де "клеть" есть приложение к "избе"
И как ей стать кочевьем для туриста?
Иное "клетка". Это "вещь в себе".
Но случай наш - пример экстраверси`и:
Хоть диковаты странствия в клетях,
Пуристу делать нечего в России
Как чисто россиянину в нетях.
Затем, Пегас, не испаряясь в нети
Пойдем попутешествуем в подклети.
И завернув путем на сеновал
В часы когда...  3 Не встань ногой на вилы!
Ты вдруг поймешь... 3 Не угоди в подвал!
Что все вокруг... (Копыто отдавило! - 
Вот надо ж... А недавно подковал...)
... Всего лишь только клеть Европы... (Милый,
Там, верно, едет кто-то? Угадал?)
... Или Европа - клеть от нашей виллы...
Стояли и на этом и на том
Пурист же пусть сидит за решетом.





13.

Дым улетел. Она остановилась.
Остыли шпалы. К прутьям льнет толпа
И церемониймейстер "Ваша Милость,
Пожалуйте" выделывает па.
Он полноват, с улыбкою широкой 
На сером незначительном лице,
В очках, однако взором недалекий
Читает надпись на другом конце:
"Стандартная. Размер 6 х 4.
Нехватит двери, прорубите шире".
Измерили и принялись рубить
Избранники Европы. Пахнет пылью.
Они прекрасны в искушеньи быть!
Как слаженны их общие усилья!
Долбят вот так, хоть всем бы так долбить,
Имея цель, коль таковые были,
Балдея в одолблении избыть
И под конец избыли и забыли
И в Илион ушли на перекур
Свернув труды тьмутороканьских кур.



14.

Минуй меня, о рок Лаокоона!
Рек морем Крита вон бредут ко мне
Два мерзких мозозавра, два питона
Клубясь как злые локоны в волне.
Они идут избыть мои кебабы
И в трубы дури тел согнув кальян
Лохани злобы изрыгнуть - куда бы? -
Уж верно в обалделый мой ульян.
Все ближе, ближе слышен голос брани:
Они идут на кур Тьмуторокани!
Так будь мне обороной, старина,
Степной байтур Олджас ибн Сулеймани,
Кыпчакский гений! Что тебе война!
И со Всеславом ты ходил к Тамани,
От рвов Куры, где тюркская стена, 
Мы их тесним! О скверные критяне!
Кыш, мозозавры! Эй, держись меня!
Вяжи - того!.. Повисли тороками...
Ишь, критики... Прийти в такую рань!
(Но есть еще одна Тьмуторокань).




15.

Там в стены кур неловкими руками
Сограждане слагали как стихи
Там улицы мостили индюками
А башнями там были петухи
Скрипели ясным селезнем ворота
Чижами оглашалась высота
Сам лебедем пройдешь до поворота, 
Навстречу гусь - такая красота.
А колокольней городского веча
Был Соловей-разбойник, мой предтеча.
А за рекою, матушка, легка
Вся жизнь плескалась ласточкиным пухом
Косым платочком в белые шелка
Как пеликаны сказочным старухам...
Давай забудем про нее пока
К иносказаньям приклонившись ухом
Порою залетая в облака
Где не слыхать о ней ни сном ни духом
Где память кружит уткою нырка,
Чтоб новой брани рати петь бока.



16.

Пора свести проверенные счеты!
Пора вернуть постылые дары!
Пора! Пора! Стоят четы-нечеты
Вдоль всех концов большой земной дыры.
Земли-воды как скифы прежде Ксерксу
Не поднесли в забитый колом чан
Но удалившись в степь навстречу персу
Послали крысу, жабу и колчан,
Так мы: вот лев - в своем размере крыса,
Жаль жаб нет, пусть держава дротом лыса,
Зато мы ны и вы по роду гряд
Под грохот ны на вы горохом в ряд
Под корень вы - и, соловей, салат! -
Пора! - выходит просто газават.
И мы вот-вот и срок коротковат
Предъявим вы ужасный ультимат-
ум. Да, придется вы солоноват-
о, Мы на вы хвоста узнать по пят-
кам, Вы держите льва, что крысой звать
А жабой мы найдем кого назвать.





17.

("Ахейцы взяли Трою!") Сцена в зале.
Кругом сидит Страсбу`ргский Парламе`нт
(Сказал бы галл. А мы бы как сказали?
Парла`мент Стра`сбургский). Я вижу тот момент
Когда открылось дело в парламе`нте
(Парла`менте. Пиррихием? - Изволь!)
Все было длинно в странном документе
Когда ж азианическую соль
Известь лакедемонскими тростями,
Все коротко: Что вы - со львом, мы - с вами.
Однако не лаконянин писал
Да и повествователь не спартанец,
Ему Дракон язык не окорнал
(О Дионис, прости мне этот танец!)
Но я вдруг вижу яркобелый зал,
Застывших лиц неблагородный глянец,
Как председатель в бубен заиграл,
Едва явил (мимически) посланец
Четыре такта в ритме топора
И к ним еще призыв: Пора! Пора!


18.

Пора, пора. Пегас, да ты рехнулся!
Куда понес Химеру приручать -
Лев как дракон вдоль прутьев извернулся,
Собрался в ком, попробовал рычать,
Затряс брадой, глазами глянул хмуро,
Подпрыгнул, заорал от ми до ре,
Зевнул, слегка оскалился и шкурой
Ондатр улегся в мускус к конуре.
И тут соображает все собранье:
"Его изгнанье нам сулит изгнанье".
О странный зверь Пегас, скажи куда
Тебя завлек инстинкт продленья рода?
О одичалый мой, ужель всегда
Тебя манила суетная мода?
Иль сквозь прозрачный гребень "иногда"
Ты исподволь следил полет удода?
Но вспыхнув не спеши ответить "да" -
Химера как и ты седоборода,
Единорогом лев нисходит в тлен
И "плен его нам предвещает плен".


19.

Фи, мой Пегас, ты вовсе стал политик -
Портфель копыта в ямах требухи,
И пятистопный ямб как паралитик
Трясется зрелой фигой в лопухи
Между фигур зеленых виноградин
Да фиников лежалых к слову "рать":
"Кинокефал клянется безотраден
В тени родной ступни не загорать,
Не кутать кнехт телес в бом-брамсель уха
И не мигать корме глахами с брюха".
Пародии! - а шкура-то бела,
Все шуточки - а дело? где же дело?
Ну что, соловушка, плохи дела:
Ты ей - хлеб-соль, а я, говорит, не ела,
Что было взять, с собою не взяла
(Не оттого ль ты, дура, похудела)
Эк, удаль-невидаль, дуда ль тебе в удила,
Не из чужого ль ты, говорю, удела? -
Пойди, товарищ, посиди в хлеву,
А я тебя чуть скоро позову.


20.
Или еще. Гласила муза наша
(Припоминаем древнее с трудом):
"Всем в доме занималася Параша"
И вот, Параша заняла весь дом.
Какой Содом! Параша! Муза! Маша!
Какой позор! - Небось, пережуем.
"При ней варилась гречневая каша"
Нет, манная! Пшено да клей со льдом!
И запустив в нее по горло руки
Давайте сдохнем, искренне, со скуки.
Пора - кормить читателя, поить,
Доить, любить, дарить стихотворенья,
Присесть, в глаза взглянуть, поговорить -
У самых почв производить паренье
Пора-пора - придется повторить -
Варить-варить и кашу и варенье,
И тыквы реп отпарить, а парить
Туда, где пухнут верные коренья,
Который образ верно укорит
Того, чей Библ от рифм не угорит.


21.

Грифоны, змеи, львы, химеры, козы
Да ангелы в клейнодах на лугу,
"Пора-пора" да ратные угрозы -
Одну из них забыть я не могу:
"Мы в трое пим унта`ми сложим шляпу,
Из Ватикана в Сыктывкарский Плен
Ее свезем и навлечем на папу
И будет нам не папа, а Пиме`н -
Засада впереди, осада с тыла,
Рим наш!" - Все врут, не верь, держись Войтыла!
Воскликнул убеленный сединой
Один как перст большой избранник важный
И сам к трибуне двинулся стеной
И так провозгласил с нее отважный:
Я право сам не знаю что со мной!
Что означает этот бред протяжный?
Невеста ли прикинулась кумой
В подарок свахе дом многоэтажный
Не завещал чтоб дядя предпочесть? -
Я говорю: чем жизнь, дороже честь!


22.

Гоните ж льва! - так продолжал оратор -
Вон льва! А там пускай решит металл!
Вы видите, что сердцем консерватор,
Я вам сегодня просто радикал! -
И погасил из микрофона свечку.
И депутаты повскакали с мест
И вмиг секретари заносят речь ту
Строча бустрофедоном в палимпсест
И снова лев рычит и весь парламент
Кричит в восторге: Что за темперамент!
Уткнув лицо в бумажную листву
Другой его сменяет: Сердцем правый,
Я лев по видовому существу -
Хоть и не прав был сеятель картавый,
Но - к жатве перейти по естеству -
Так выйдет: не разинете и рта вы,
Уж на траву придут косить ботву!
Я, право, не магистр Калатравы,
Но по "руну" о "льве" судить я смог:
Повесимте на клеть другой замок...


23.

Слова исчезли. Их следы песцами
По белоснежной тундре понеслись,
Большие запятые месяцами
Украсили трусливой речи рысь
Кружится зверь в неверном лунном блеске
Двусмысленном как зубы ворожбы
А по кустам на пара тонкой леске
Лик в лаврах среди страха и вражды 
Мелькает. Но как быть? С одной отвагой
Итти на битву с финскою бумагой?
Все кончено. Парламент тихо смолк.
Кружат орлы пчелами возле лилий.
Из безысходности выходит волк
Здесь воплощаясь в меру изобилий
В большую стаю, в свору, в роту, в полк
(На миг мобилизован как Виргилий)
И угли глаз сверкают в желтый толк
На звездных шкурах серебристой пыли
И воет волк от страха осмелев:
Пусть лев решает пусть решает лев!


24.

Да, мы не верим в силу гаруспиций
Мы не гадаем по полету птиц
Склоняясь как Лициний над лисицей
Лить молоко на мельницу ослиц
Затем что толст и тощ и с длинной шеей
Наш Рим - курятник, где священный галл
Порхал на стены не щадя ушей их
И где кудахтал, там и гоготал.
И все же ради чувства формы, что ли -
Не в масть медведю лезть на Капитолий.
Не верьте в птиц! Обманет их полет,
Обманет цапель, выпей, канареек
Воронам вещим лебедей балет
Блестит Психее, но ее не греет
Павлинам-королям фазан-валет
В лес по низу суком на ветке реет -
Не верьте им - и журавлям чей лет
Пигмеям был знаменьем в эмпиреях
Грачам на нивах, галкам по гумнам
Не верьте им, а верьте львам и нам.


25.

Вот цепью грохоча, свинтив печатей
Свинцовый груз и в море утопив,
Под вспышки представителей печати
Плывет мой шлюп из гавани в пролив
Не шелохнутся берега лагуны
А на мысу меж тем взрывают форт -
Точить топор на колесе Фортуны,
Друзья мои, вот благородный спорт!
Тот бомбу драит, этот мину удит,
Кого не будет, много не убудет.
Так что же будет? Удерет иль нет?
А если, то куда? Глядим на карту
Звенят ланиты, полон рот монет -
Цыганка пляшет комментарий к фарту,
Звенят ключи - останется иль нет?
И то вино, что мы разлили к старту
Так, только зашипит? Иль Континент
Зальет Свободой? - Тост подходит марту,
А завтра - Новый Год, святой Сильвестр.
Щеколда брякнула. Читатель, см. сл. стр.


26.

Клеть распахнулась. Шлюп встает на бочку,
И взорван форт, и журавлиный клин
Стремится в небо заполняя строчку
Подобно скалке что катает блин.
Один лишь лев лежит не шелохнется
И зал глядит в мгновения янтарь
Чуть-чуть дыша, едва не задохнется,
Что выкинет загадочная тварь,
А он лежит, не входит, не выходит,
Лежит - и ничего не происходит.
К нему идет сама Симона Вейль:
Животное, явите вашу волю!
Вы видите, я кутаюсь в вуаль
На вас взирая с горечью и болью,
Сюда смотрите, зверь, пред вами дверь,
Так предпочтите волю иль неволю,
Но не лежите так, как вы теперь
Лежите, словно шкуру съело молью,
Вы великан, гигант и исполин
Не в вашем духе нюхать нафталин!



27.

Но тщетны эти жалкие уловки
Лев до сих пор лежит как и лежал:
Сапожник-век стучит по заготовке
А миг-то босиком и убежал
Во всех концах стоят четы-нечеты
Парламенты сидят разинув рты
Поэты шьют строча из переплета
Взамен рубах на головы порты -
Таков их скепсис: мироощущенье,
Не требующее освященья
Традицией - кто первый, тот и прав
Гласить всю правду с терийокской дачи,
Тот сунул нос в штанину как в рукав
Тот учит саксов речь с натуги плача
И дань слезниц с учительниц собрав,
В них тонет - браво, редкая удача,
Их чистоте завидовал бы краб,
Иль вот, совсем высокая задача:
Вбить русский стих в техасские зады
Из лбов преподавательской среды.


28.

Покуда взаперти дичать горазды,
Друзья мои, мы все - ручные львы
И рыбий дух общественности праздной
Нам чертит невод в заводи главы
Снаружи хвост, а естество в неволе
Свободен зад, а все по грудь в плену
Казалось бы осел гуляет в поле,
Посмотришь - нет: лев пашет целину
Как бегемот надут надут высокопарный
Откроет рот, услышишь слог тропарный.
Там бродят в путах сеятель и жнец
Кукует мукомол в печатный грохот
И пекаря большой мучной венец
Сидит на литераторе неплохо,
Всем чучелом в глубины как тунец
Нырнет поэт не чуя в том подвоха
Но ждет рыбарь измученный вконец
К уде его маня с глубоким вздохом,
Чтоб оросив взаимный водоем
Домой по хлябям шествовать вдвоем.


29.

Так диво ли, что вместо хлеба студень
Для скучных мух печальный варит цех?
По клеточкам меж восковых посудин
Пчела-цикада дребезжит "за всех"
И в результате опытов Гальвани
К амфибии приделав провода
Труп ямба оживает в кислой ванне
Глядишь, и лапка дрыгнет иногда:
Тритоны аплодируют в ладоши
И саламандры ползают в рогоже.
Я полагаю это бред и чушь
И ложь, и блажь - сплошные заблужденья
Пока еще бумагу терпит тушь
Давайте справим слову день рожденья
И звездный блик сверкнет из черных луж
Чернильных рос в черничных насажденьях
И нимб поэта, в царственный картуш
Очерчен, явит светоч наслажденья
Всему тому, на чем я тут стою
И громко память вечную пою.


30.

Я славлю мир с его ручными львами
Прекрасный мир - аквариум химер
Пусть карлы букв качая колпаками
В последний раз чредою громких мер
Прошествуют по метрам стоп туфлями
Слагая стих, как я бы не сумел,
Пылай, мой мир, высокими углами
Над бабкой, что коптит последний мел
На пенсии - а где и быть-то старой?
А что улан? - Улан пошел в гусары.
Итак, я восхваляю праздный мир
И зверя с флагом впереди парада
Стоит у Фермопил его кумир
Там нашим другом хвалится Эллада,
Простимся ж ныне с чемпионом игр
Которым все, надеюсь, были рады
И где Нева, как в Ниневии Тигр
Над водами ночного Петрограда
Струится - пусть висит его портрет
Петлею губ на ямба парапет.  

   






   
  


Из книги "Чуждые ангелы"


радуга

В последний звон дождей прозрачный и печальный
Невыносимый блеск первоначальный
На облака незримые ветрам
Упал развеянный и веянье венчальное
Явление на небе влажных трав
Среди прекрасных трав
Взошло необычайное

По воздуху цветущая пером
Чтоб оку не было погибельно и бело
Обнажена фиалковым ребром
Витая синим зелень голубела
Как два ручья вливая в море хлад
Гонимый ими рядом реял выше
Проникновен кристаллом многих злат
Пространный рог и огненный и рыжий
Словно бы горн где жар звенит и где зола
А в нем струна была
А ветка что над ним была ала
А край был ал ее и так глубоко
Что лишь бледнел едва перетворяясь в воздух
Из разных лент слепящего узла
И этот выветренный образ возникая
Из блеска невозможного для ока
Медлительно над волнами стекая
Для блага ока тканная дуга
Сквозь пустоту желанная цветная
Стояла яркая рука
Стекая на окраинные льды
И камни гор окрашенные в дым

Я знаю птица знаю где скала твоя
Ты выросла цветок в том дальнем устье
Там где высок - сквозь ветер купола
Тот город дорогой мечты моей и грусти


дом и река


1.

Костлявых волн в себе змея
Хребты и чешую
Плыла реки одна змея
Был дом на берегу

В змее реки листов и гад
Водилось много в ней
Восток перетекал в закат
Алей и зеленей

Там стрежень в омут силой рыб 
Пересыпал песок
И рыбы плавали у дна
Очами на восток

Там пламя рыб вертело блеск
На плесе из песка
Но иногда виднелась сеть
Иль плавала доска

Зато из нор каких-то крыс
Чей был подшерсток ржав
Порой выглядывала мысль
Но в образе ужа

Среди листвы цветов и трав
В округе мокрых мест
Мелькал в стекле стрекоз наряд
И несся крылий крест

А на краю воды тростник
Качая многий прут
Среди туманных верениц
Стоял из тонких струн

А на другом краю тростник
Но выросши длинней
Среди тумана по утрам
Виднелся как во сне.


2.

Стеклянных вод в себе стремя 
Блестящую руду
Была река округ меня
Похожа на слюду

А над рекою небосвод
Темнел по вечерам
В том небе семь незванных звезд
Ходили по ночам

Меркурий мерк и хохотал
Дрожа повсюду ртуть
Ему навстречу шла Иштар
Дрожал цветок в устах

Ты голубой, цветок Иштар, 
Как олова слеза
Они с серебряной луной
Глаза - как будто два

Верховный Дий зелен и стройн
Поодаль не мерцал
Когда над ним в рубине вой
Метал стрелу зерцал

То был рубинокрылый кметь
Железный ворон бурь
Темнее прочих был свинец
Который был Сатурн

О полдень Солнца рыжий диск
Став на закате шар
Сиял как злато золотист
На мелкий серп Иштар

И серп второй сперва желтей
Бледней бывал потом
Когда взлетал над ними Дий
Как яркий медный ком

И ртуть синела невдали
У ночи молодой
А у полуночной реки
Вода была слюдой.


3.

Зубчатых вод в себе стоймя
Сгоняя вниз пилу
Река текла брега клеймя
Как вечный жидкий плуг

А рядом - там где ось ея 
Извечно била в брег
Стеной над зеленью подъят
Там дом стоял навек

Устои дома - среди глин
Вблизи скалы куска
А крыша в воздухе неслась
Углом навес двускат

И крыши горб летя вверху
В последствии дождя
Темнел и водостоком брызг
Строенье окаймлял

Высоко был возделан сруб
И прочен спай древес -
Крыльцо нависшее как гриб
Тропа ступеней вверх

Двенадцать окон чтобы свет
С востока был внутри
И дверь устроенная так
Чтоб отворять вовне

Деревья стен, полов и свай
Светлели среди тьмы
В среде строения - таков
Был дом где жили мы.


4.

Змея реки как бы во сне
Темнела возле скал
Там рыбы плавали на дне
Там дом над ней стоял

Нас было семеро - из нас 
Она была одна
Но такова была она
Как ночь реки у дна

Нас было семеро - друзья
Подобные звездам
Зиявшим в небе в небесах
На небе невсегда

Один - из ветра и пеньки
Сотканный золотой
Метался весел и увитый
Рыжей бородой

Летать в моря его стезя
Его судьба влекла
И дуть и падать в паруса
Из белого стекла

Был ртутен синий друг другой
От хохота его
Светильни плавились в дугу
И мерк на них огонь

Зеленый толстый медный бог
Мне третьим другом был
В его устах певучий слог
Звучал о наши лбы

На фиолетовом лице
Четвертый седовлас
Носил морщины мудреца
Свинец храня для глаз

А пятый - красный будто сталь
Всегда рубил металл
А если нет, тогда в бокал
Как спирт перетекал

Шестой был оловянный друг
Бемерный негодяй
Меж двух голубоватых рук
О прочем не судя

Я сам, седьмой, из серебра
Желтел от вида их
Но часто прямо от ребра
Мой смех летел и стих.


5.

Среди таких семи из нас
Она одна была
Но такова что ночь-река
Днем ото дна плыла

Прекрасней всех была она
Прекраснее ночей
И только редкая весна
Могла сравниться с ней

Был огнь лица ее столь тонок
В туманном воздухе окна
Что уходящие в сутанах
Вотще оглядывались к нам

Она прекраснее дождей
Прекраснее дождей
И только редкая вода
Могла сравниться с ней

Был дым лица ее столь тонок
В туманном воздухе в окне
Что ветра лиственные тени
За ней не видели теней

Неизреченный несказанный
Среди бессвязных тонких слов
Ее носился облик странный
На пряди ветренных ветров

Был лист лица ее столь нежен
В дымящем образе весны
Что тихо шедшие в подснежник
Неслышно пели рядом с ним

И лик лица ее столь ветер
Подобно рою средь ветвей
Что рай светился бы несветел
Отпрянув рядом с ней.



6.

Бренчащих волн в себе звеня
Гоня колокола
Река вовне всего меня
Стремила влажный клад

Однажды утром выйдя к ней
К реке на берег влаг
Я понял что ее весна
И кратка и пуста

И что в стекле ее змеи
Среди листов и рыб
Видны лишь первые струи
Безмерны и мертвы

И что планетной чешуи
Угас размерен час
И что прекрасная она
Не выйдет из окна

Там яркий рой моих друзей
И несгоравший дом
И неслиянная волна 
Сказали мне о том

Что я в сплетении огня
Зачем ищу сутан
Когда обман на новый стан
Иначе будет ткан.



ЛИКИ СУЩЕСТВ



аист

Раз над землей соломенного лета
Иероглиф бесцветного стекла
Возник по следу аистова лета
Казалось буква дивная рекла
Инейная с плиты голубоватой
Трилистник впаянный в поток летел крылатый
Поистине как будто в зеркала
Звездой проистекая угловатой
Из трещины невнятной синевы
И вдруг нежданно рядом показался
Плескался воздух, аист приближался
Собрал крыла, измял волну травы
И в воду встал. И тут я увидал
Чудесное: святые струи шеи
Вдруг слились в ком округлой головы
С зеницей смуглой странным оборотом
Клюв лучевидный вытянулся к зелени
Трезубец лапы виснул над болотом
Над тенью полосатых тростников
Там над руном согнувшихся ростков
Луч завершив тончайшей длинной голени
На стебле стройная багряном леденела
Пернатая сверкала пирамида
Как терем мраморный вершина ветряная




слон 

Среди холмов телесен и двуглав
Уж зримый слон растит себя из трав
Как некий холм который скрыт травою
Воздевши влажный клык над головою
Подъяв над головой костлявый клык
Среди холмов телесен и двулик

Четыре человека ног его -
Шестнадцать штук копыт - державный обод
Шестнадцать раковин - а держат одного
Четыре истукана у него,
Два идола подъемлют влажный хобот
Из лба из подо лба растущих рук
С дырою длинной вдоль до переносья
Где локоть сломленный как сук как будто сук
Жрет жрет и жрет колосья и колосья

Там шкуры бездыханные мехи
Смыкают веко над отдельным глазом
И колыхают хмурый балдахин
И труп нутра объемлют влажным мясом -

Порода бренная, от ветхих чудищ вервь
Неимоверный вывернутый червь
Червь внутренний, огромный, непомерный
Стоит среди холмов покрытый скверной






змея

Змея полумертва. В ней гиблая вода.
В ней влаги труп, смердит струя гнилая
Ее обличье прочит холода
Как мутная слюда с нее сползая
Подобно льду немного талых льдин
И образ обнажив еще один.

Так заново окрашен полугроб
Чтоб вспять текли невысохшие краски
С чела змеи и вдоль ее боков
Переживая в смерти смену маски
Вослед протекшей вымершей струи
Роняя прошлый образ чешуи
Костяк расцветки явного покрова
Скелет резьбы лица ее сухого

Струя воплощена. Но воплощенна в тварь
И столь вполне себя с себя свергает
Что линзу даже ока отвергает -
Она же вновь вдвойне полумертва,
Полумертва, хоть силясь быть живой
Обличья сеть возденет своего

Вновь влага зрит сквозь ока смутный вид
И вновь вдоль ней с хребтом многоквадратным
Ромб черепа и игрек ядовит
Язык поползновеньем многократным
Снует биясь как маятников миг -
Как вот уж вновь поблекнет свежий блик




клен

Перед закатом в хладном небе клен
Был осенью мне некогда явлен
Чернея тонкий ствол стоял непрочный
Напротив солнца в стороне восточной
Был совершенным желтый цвет листа
На черных сучьях словно златом став
На каждой ветке повторившись дважды
Как украшенья жесткие - и каждый
Из листьев, что слагал чертог златой,
Был обнесен столь явственной чертой
Что павшие напомнили их тени
Прообраз меланхолии осенней
На незадолго убранной земле
В проекциях живых запечатлев
Отдельность их и цвет не изменяя.

Я только видел - взор опять вздымая
Листвы чеканной неподвижный пар
Зубцами ограничив редкий шар
Обозначал собой сосуд с ветвями
Наполненный немногими листами,
А клен как истлевающий фиал
По одному их медленно ронял
И долго символы передо мной парили
Прохладных дней предсонной эйфории  




О КАРТАХ




тузы:



Червей

Выносит герб мэр города Гоморра
Черней души но ликом розовей
Ползти на зов подземного амора
По сердцу иерархии червей

 
Пик

Се, воздевая чрево на копье
И с ним печать как мемуар о Лоте,
В косматый мех символ стыдливой плоти
Нырнув главой смолу густую пьет


Треф

Египетским епископством поддельным
Скопец скорлупки сбросив, будто свят
Сулит взлететь, и вот вспорхнул крылат
И щит его блестит клеймом раздельным


Бубен

Кимвал над Вавилоном в вышине
Багряный бубен пламенный парящий
И флаг его сверкает в тишине
И красный туз лежит в нем - бес - как спящий



король

Благословенна призрачная власть
Держава с желтым яхонтом Бульона
Пусть сохранит оправой медальона
Блестящих гнезд повыпавшую сласть

Как хорошо в наследственном венце
В звездах многоконечного узора
Ногами вверх - знак внутреннего взора,
Поигрывать сапфиром Монпансье




дама

Всем сердцем ту, что за стеклом, любя
Она глядит в кружок из гладкой ртути
Светло ее намеренье: по сути,
Взыскать хоть часть не лучшую себя

Светлеет небо, взоры холодней
И вот под зелень щек губой немного синей
Она румянит лоб трефовой половине
Надменная висит бубновая над ней 



двойка

О как мы далеки высоких сфер
Нам слишком ярок этот блеск хрустальный
Всегда однообразный и печальный
Наш полумесяц холоден и сер

Не надо нам ни злата ни даров
Ни радостей ни черезмерно плача
Не надо тоже нам - и пусть удача
Не катит нам в суму своих шаров

Нам дороги прохладные поля
А за полями ровные дороги
А одаль - редким рядом тополя

Под ними вдалеке отряд немногий
Пройдет ногами в облаке пыля
Да шут когда заскочит одноногий 


тройка

Едва лишь из ничтожества - и в храм
Чуть вылезли из ямы - и к Астарте
Запретный плод бежать делить в азарте
Так на троих чтоб вышло пополам

Из пены вышло это диво к нам
Иль из-под снега что сверкает в марте
И три сердечка на игральной карте
Прикованы цепочками к ногам

Когда вокруг могилы в трех шагах
Подняв рога - Диана, но иная -
Лежит в летучем золоте Даная -

Как никогда прекрасна и нага
Ее великолепная нога -
Все трое мнят, что то` дана она им


семерка

Разбита колба. Выпал из стекла
И взвился вдруг почуя что свобода
Мятущихся мышей летучий клан
И залетал на свет что бьет из свода

Полупрозрачны серые крыла
Несущие дитя заморской свинки
Мелькнут с глазами круглые тела
И голос их как звук высокой квинты

Семь крыс едва сложивши короля
Семь дыр в стеклянной яхте демократа
Грызут найти сквозь днище корабля

Свободы с блеском весом в полкарата
Так манит их летучая крылата
Что в небе киль, а всё поют: Земля!


восьмерка

Злых бабочек чьи черви лижут мед
Как лисенята пьяны виноградом
Слетелась туча и уселась рядом
Гранатовый раскачивая плод

Грозят селеньям теменью и гладом
Они когда верша свой перелет
Глотают с неба падающий лед
Как Гарпии над Северной Элладой

Как тело древа выпрямив суки
Стоит в руинах башен город древний
Задетый страшной поступью Руки

Что бродит по народам рыбьим бреднем
И по широким берегам реки
Где восемь саламандр свернули гребни 


девятка

Сегодня музыканты во дворце
Коллегия танцует экосезы
У званых в таковые диоцезы
Стекает масть на призрачном лице

По цвету губ их впрочем не узнать
Их выдает лишь аромат помады
То не вчера отмытые номады
По триста лет иначе пахнет знать

И так они толкутся и кружатся 
Жужжа как рой разнообразных птиц
И радужное тулово со спиц

Готово белоснежное сорваться
Чтоб в зеркалах исчезнуть может быть
А может и вернуться может статься


десятка

Уж взрослое младое поколенье
Задвигалось и выползло на свет
Оно скорей чем бесы прежних лет
Исполнит века подлое веленье

Невозмутим их глаз свинцовый блеск
Темны движенья рук немногопалых
И тяжких уст чугунные кораллы
Жуют фаянс из пыли на асбест

А стройная ватага незнакомок
Мелькающая в ликах домино
Пусть вечно пляшет невдали рекомых

Что вечность перед тлением? - Оно
Ей ради украшения дано
Как меркнущее кружево фантому




шут

Есть дважды двадцать шесть блестящих витражей
Суть каждого стекла в судьбе любой особы
Есть говорят предлог для тщаний ворожей
При этом роль моя мне кажетя особой

В случайном равенстве с валетом я валет
С галантностью что к вам приходит лишь с годами
Могу - чего не скажешь сев на арбалет -
Стать королю под стать по всем статьям как даме

За разноцветным стадом следом впереди
Будь живописец то иль трезвый стихотворец
Никто нейдет как я как маршал в Парадиз
С толпою с бубенцом под малый колоколец

Лечу к большим тузам размахивать - Дедал -
Крылами или в прах как сын его Икарус
Который в пенный храм империи зеркал
Пал обратив к волнам прозрачный солнцу парус

Я Фениксу в глаза все очи проглядел
В яйцо его судьба вселилась голубое
Четырежды тринадцать окон в сей удел
Лицо мое лицо глядит из них в любое









пустыня

Поэма когда настраивают оркестр



1.

Пустыня начинается у воды
Широко простертая в дальние страны
Кто изъяснит ее смысл?
Кто расскажет нам ее загадки и тайны?



2.

Небо над ней
Небо, небо и бытие
Ибо небо и ты - и небо и небытие.
О небо!
О шести небесах мы знаем вернее чем о земле поднебесной.
Речи о ангелах проникновенней человеческого страдания
А ангелам - что сострадать?
Мы вернее щедро одарим
Бескорыстным восхищением столпы пустынной пыли
Что медленно шествуете вслед за редкими овцами
Невольных здешних стад



3.

Но кто она
Когда всегда пуста
Кто именем - того не ведаем
Мы только спим и видим:



4.

Пустыня проистекает от воды
Широко распространенная к самым дальним побережьям
К другим берегам, где все опять начинается - одна
Зачем путыней названа она, того не ведаем, но думаем о ней 
И видим сновиденья.


5.

Теперь скажу так:
Имя "Пустыня" возникает в воздухе.
Кто изъяснит его смысл и труд? -
Ангела имени, который так благоухает,
Когда закутывается в воздух -
Тот, которым полны содомские яблоки 
На здешней высоченной белене.


6.

Безумная трава объемлет воздух здесь
Оранжевыми желтыми плодами
Пустыми.
	      Мутный ветер весь
Исходит в холмы пыли семенами
И облаченный в пурпур пар
	растекается вечером над их плоскими вершинами
	когда воздух уже не тот, что был о полдень.



7.

Мы все более удаляемся от воды.


8.

Эти плоды 
	растут на высотой 
	в полтора человеческих роста дурмане
А вечером приходится видеть в воздухе
	довольно странные оттенки вдалеке
Вот его наполненный сумасшествием ритм:

9.

Возник ли ветер от воды
Но влаги не принес
Кто изъяснит его труды
И смысл его и слез его
	сухое разочарование, когда тучи собираются на западе 
	и рассеиваются на юге, не пройдя и полукруга -
	едва ли четверть - 
	к моему сердцу ветра полному жаждой?


10.

Нам остается делать наблюдения над яблоками:
Снаружи они состоят из тонкой оболочки
	внутри же они - один воздух
Говорят где-то здесь и начинается исчисление пустыни.


11.

Поверим и встанем и вступим в самое тело пустыни
И оглядимся вокруг
Отдаленный блеск воды там откуда мы едва начинали 
	наше краеугольное шествие 
	ныне лишь напоминает нам
	что и эта исчезающая видимость
	некогда гордо именовалась стихией.
Отныне она будет носить совсем другое название.
Что это за наваждение, право -
	серебро или жидкое серебро мечты
Тяжелое живое серебро
И отдаленнейшая ртуть
Да и той, если вглядеться, более не существует.


12.

Не ветра вихрь, не влаг вода пустыни суть зерно
Иной предел в началах - да - в ней - нет - предварено

Пока она только учится разговаривать,
	но ей предстоит звенеть, петь, тихо выть



13.

Цвети безумный мой дурман 
Плодами белены
Пуста мечтой рыжей хурма
Ртуть серебром сурьмы

Эта белена - белизна воспоминаний о неизвестном здесь море 
Туманная пелена - и прочие влажные знаменательные явления 
Даже чайки.
Пусть слово "Пустыня" ведет исчисление своих истоков 
Из мокрого горла певца
Но тщетно дыхание выдувает его тайный вой,
	его одушевленный смысл
	на запотевшую поверхность зеркального разума.
Здесь действует лишь сожженный словом воздух.



14.Огненный куст (Труба)

Встанем теперь в самое средоточие огня
Там пляшут голые ветви его
Пляшут иглы его
Пляшут мелкие цветы
Переступают ногами малоподвижные корни
Его сухие корни
Как иглы на его ветвях
Как пчелы на иглах
Как цветы вытатуированные на пчелах
Которые правят воздушный танец взаимно пересекающегося огня движения
Над полостью костей скалистого куста
Как муравьи влипшие в жаркую камедь 
И их огонь медовый
Медвяный дом прозрачного огня
Преискусительнейшее нутро пылающего воздуха 
                                                      пламени пляски
Каменного пританцовывающего воздуха
Осуществленного его листвой на сетчатых крылах
Огнистых пчел -
И их полет
	   - и куст полета их - 
	                               медвяный огнь полета их куста 

Изображает нам пустынный полдень


15.  О, Искусство! (Флейта о том же)

С расписными цветами в кувшине-горшке
Не стояла стихия и в кадке
Но вертелась она на соленом вершке
Чтоб не пасть - не распасться в упадке

Чтобы капал на иглы веселый дымок
Она в гости велеть пригласила
Перевяленных рыбок копченый садок
Позвала и сама их просила

А когда на медок искусительный мух
Прилетело их звонкое стойбище
Она встала в репей, она села в лопух
И сказала им: Тише, пожалуйста!

И на небе орех раскаленный до синевы
Не казался ни красен, ни зелен
И дурман-молочай беленой головы
Простирается к небу не велен




16.

Флейта объясняет самовольное усердие иных из тварей пустыни
В известное время суток



17. Столп

Хотя мой дух еще витал
И ал зари восток
Однако сух его фиал
И пуст его чертог

Его хрусталь сожжен в песок
Горит его кимвал
И соль глазниц его пустых
Глядит как он пылал


От жарких волн руна - кто там?
Кто там, кто там такой
Прозрачный ходит по холмам
И серый и сухой?

Кому там синюю лазурь 
Небес - и скал стекло
Опал и мутную глазурь 
Стеклом заволокло?

Чьи это легкие следы
Средь мелких волн золы
Белеют меж костей травы
Сквозь серый блеск слюды?

Смотри: за стадом пыльный дух
Поднявшись в зрак столпа
Шагает нем рождая вслух
Сухого слова прах

Не отставая ни на горсть
Он ходит вслед зверей
Чьих шкур раскачивает гроздь
Мех золотых углей

За стадом вспять невысоко
А впереди - второй
Склонившись рядом с пастухом
Суровым пастухом

Он вечен в пастырстве пустом
Кто-где его баран
И пыльный джинн козел овец
Хамелеон варан.


18.

(Слово "козел" в предпоследней строке
есть поистине глагол, слово действия!)



19.

Гоните его!
Нет, погодите.



20.О происхождении столпов

Жара непомерная.
Разумеется, о ветре нет и речи.
Земля прогибается между холмами и раскаленный воздух стоит здесь неподвижно, неспособный лететь.
Когда приходят овцы, горячая пыль слегка приподнимается от прикосновений их заостренных копыт, а движение животных приводит в
 движение воздух, который устремляется теперь вверх, сквозь разрушенную структуру воздуха, словно в трубу.
Увлекаемая им пыль принимает форму этой медленно вращающейся гибкой колонны высотой примерно в два-три человеческих роста.
Выше вершина столпа редко существует долго: 
там еле заметный ветер, ее понемногу рассеивая, сносит к востоку. 
Голова джинна поворачивается в направлении туда.
А когда стадо восходит на холм, азазель двигается за ним, согнувшись назад пополам.
Случается видеть даже как он рождается на глазах - прямо из бесформенного облака.
Такова природа столпов, следующих вместе с толпами.
Подобные стихийные духи, как правило, высоко не летают.



21.

Ну, вот, теперь:


Гоните черного
Гоните косматого
Такого знакомого
Он - здесь
Он - вот он
Его туда
Гоните его до заката солнца к закату
Гоните его прочь как можно дальше вглубь
Гоните его с синими глазами
Ибо промедление подобно смерти и угасанию
Поговорили - и хватит
Чего ему здесь надо самозабвенному
Что колебаться - гоните его гоните
Время действовать немедля сейчас или никогда
Так гоните же его без долгих отлагательств
Гоните его пните
Обломайте ему рога
Таким не место среди нас
Вперед вперед гоните его вон
А сами - следом за ним, следом за ним
И гоните его до скончания века топчите
Топите его такого черного-пегого
Гоните его пока наше терпение не истощилось
Гоните его куда глаза глядят
Гоните его
Его
Гоните, невзирая на возможные последствия 
	                        нашей собственной опрометчивости
Гоните его от всего сердца через холмы и возвышенности
Гоните его вдаль с облегчением вздохнул
По очереди, все по порядку
Гоните его постольку-поскольку всему свое время
Каждый хотя бы самую малую толику
Гоните его ни дать ни взять
Всякому свое
С полной откровенностью
С отроческой непосредственностью
Гоните его вполне заслуженно
Гоните его завоевал уважение
Гоните его деньги не пахнут
Ткните и пните его не такой как все
Вне себя от негодования
Ради будущего наших детей
Стоит подумать
Сидел бы себе и ворковал
Гоните его
Пока он все еще ничего такого
Покуда он
Гоните его в шею
Ничему не верьте его гоните
Его не догнать
Его не догнать по дороге и просто
Сам убежал


22.

Черная туча поднялась собралась и рассеялась.


23. Хвалы бедуина


Рассудите изгнанника с его путями
Но рассудите и одинокого с тропой
	      по которой он ежедневно бродит взад-вперед
А изгнанник путей не выбирает
Ибо путь его есть сеть
И морскую птицу судьбы своей - суть ее
Он ловит крепкой сетью -
Пернатую здесь
Весь своей далекой горной равнины родины,
Лесистой родимой степи.
Отдаленнейшие последствия,
Следы народа его деяний
Приплясывающей толпы своего сатирического отечества
Крики его гонителей косяка -
В полном числе: табуна и гурта
Стада отары и стаи и своры -
В вертикальную Родины сеть
Водянистую степь-есть-суть-здесь-весь
В пустыне встают перед ним в ореоле
В ореоле падают позади него в пустынном месте
И куда ни обернись
Всюду видит он - я, несчастный!
Горелую яшму путей изгнания
Истлевшие по ней в суетливом беге копыта
Родительные падежи добровольного бегства:
Легкое лицемерие
Небольшую трусость
Средней меры поступки
И до огромного размаха повествования
Преувеличенные воздухом мысли.
В яшмовых поплавках подобной сети судьбы
О, он - несчастный -
О - говорит он - поистине несчастный
Я есмь бедуин!
О - говорю я -
Спроси об этом у бедуина.
Весь бедуина, несчастный - есть "у"
То есть отечество его овец
Преисподняя его козлов
Исчерпанное величие его верблюдов -
А у тебя зато есть теплое здесь,
В котором ты отогрел свою помолодевшую весь
Да, бедуин ведь будет, брат, пожалуй весьма потемнее лицом 
И вообще посуше как личность
Засим оставь бедуина наедине
В его переполненном доме из рваных веревок,
А сам положи свое драгоченное сердце
В яшмовую табакерку из-под горелого кофе
И осмотрись вокруг как можно искреннее
Чобы, возможно, произвести впечатление на бедуина:
Естественнейшие люди
Они высоко ценят смелость речей
Искренность чувств
Независимость в мыслях
И прочие добродетели проверенные искушением.


24.

Какого же отечества отчасти - его отец? -
Вопрос - не из простых!


25. Она

Спросила его подруга ши`и притворно ласкаясь
А он ей ответил задумчиво топнув ножкой:
Здесь отныне моя столица и Антарктида
Здесь моя Атлантида и суетное отечество паки!
Я даже думаю:
Это ты
Ты мой дом, моя крепость, моя кастелянша
Я совью в тебе самое уютное на свете дупло
И сяду поплевывать попадая
Когда в тычинку
А когда и в пестик -
Кузнец своего счастья
Портной своего соседа
Дурак своей судьбы.
И еще он сказал, обращаясь уже не к ней
А к народу,
А более - к самому себе -
Тоже этак притворно, но с большим чувством
И сказал:
Лети, лети
Лети мое зеленое дацзыбао
К самой Стене Плача
Где раскачиваются со спиралями по углам головы
Австралийские гуси хасидов -
И куда еще лети - как пели некогда где-то на севере
Не разбиться ли на помощь нам летящим?
Куда там!
Дерево душ выросло напоминая по форме бороду предков
По которой прыгают серые волки волосатых псоглавцев
И тащат его в зубах
Каждый в свою берлогу
Эк разбежались!


26.

Изгнали и избавились


27.

В проклятом падении он гоня ласточку речи
Вновь взлетает в смысла куполовидную твердь
Крылатым кречетом речетатива


28.

Аист, аист над ареной!
Огромная птица летит


29.

Над ареной пустыни тень пронеслась.


30.

Навечерие вновь возвращается в полдень
Лишь тени резче от горелой яшмы
Да плесень весны наполняет тень желтеющую летом
Вдруг на мгновение ставшую, было, пестрой
От цветения недолговечных.
Дурман начинает звенеть и раскачиваться
С визгом уходят пыльные столпы
Бедуины сбиваются поближе к колодцам
	к зеленым углублениям
	в вертикальных куполовидных склонах
	с двумя глотками воды.
Это каменные колоды
В них можно плавать
Нырять пересохшим ртом
И проповедовать истинную веру дурману.



31.

Собака бедная шакал
Лакает из тех же чаш
Что молчишь
Когда мелькнет среди удлиненных теней
На высоких ногах лиса?



32.

Бежав своих монастырей
Я вижу: там и тут
Стада голодных пастырей
За овцами бегут

И длинными и добрыми руками
Они тянутся к свалявшемуся руну
Но лишь одна овца глядит глазами
И вспоминает отдаленную страну

Ее не утешают прикосновения отцов
Ей непонятна эта суета
В течение многих месяцев
Она сама себе не та

Отбилась бедная от стада
Краснеет и сгорает от стыда
И то` одно лишь ей отрада
Что не сгорает никогда


33.

Вот не сонет не песнь не стих не слово
Не музыка не речь не звук не образ
Не красота не мысль, что в пыльном вихре
В обличье духа бродит следом стада
Не музыки не звука не сонета
Не образа не песни не стиха,
А одурманенной толпы
Неведомо кого -
Гоните его
Гоните
Не дайте ему даже возникнуть!


34. Ночь(На арфе)

А к вечеру пустыня будет лгать:
В ней начинается движение к гармонии
Ее мелодии сплетут ткань тела симфонии
И выйдут трубы вечер колыхать

И на несовершенном инструменте
Что золотой в зеленом свете сизом
Звездой румейской в мутной шелком ленте
Взойдет над ней небес раздельный призрак

И в ней его тончайшие оттенки красок
Изобразят возвышенности и низины
И камни в образе овец армейских касок
Утратят внешность сдвинув головы на спины

Все более мутный восточный край
Прямо на глазах темнеет и чернеет
И солнце уходит в потерянный рай
Где холод смерти более не греет

А мелодия симфонии ночи все звучит и звучит
Не в силах превозлечь в какой-то новый опус
На севере фиал арктически молчит
На юге льющийся безмолвствует Канопус

Ночь вступает в свои права
По холмам и по высохших русел текучим созданьям
Где шуршит дикобраз и летает сова
По вороньим следам и орлиным изустным преданьям

В небесах истлевая возникнет большая стальная река
И пустыня прольется навстречу такими потоками мрака
Что обнимет жену в чепраке бедуина сухая рука
И залает собака хвосты поднимая от счастья и страха

Звезды падают навзничь с веселых горгоньих кудрей
Сквозь невзрачного воздуха ночи седые колонны
И большая Венера-Иштар синеватой и лживой зарей
Меж востоком и западом спляшет свой танец холодный

О как лживы, как глухи и немы пустынных небес золотые слепые вожди!
Так легко уступают серебряный век свой они
                                      беззаконьям блистательных чисел
Тщетно царские девушки ждут чтоб лились золотые дожди
Но бесплодно их легкое лоно и холодно плоти серебряных чресел


Ни зеленый Зевес, ни Меркурий, ни угольный пыльный Нергал
И ни дальний медлительный пламень латинского имени Крона
Не сгустится горящей серьгой чтобы в колокол им - 
                     в озаренные недра войти и трезвонить хорал 
И расплавить падучие стены тюрьмы роговой пересохшего лона

Да и, право, как можно святые мгновенья любви и страстей 
Воплотить по охоте светил, знаменующих 
формы времен круговратно бесстрастно?  
Драгоценное тело пустыни поет завывая из Мертвого моря тростей
Нарочито бессмертна она и за это она никогда не воскреснет напрасно

Только в серую бездну безмерно алкающих душ
                                         бесконечный пустынный разврат
Изливает всем телом небес бытие в галактическом пагубном ритме
Вот и вновь претворен в Набатейских предгорий рассвет
                                        Аскалонский заморский закат 
Полнолунного дня половиною тучной в желтеющем нимбе. 



35.

А утром он ему сказал: Скажи камням
И он сказал тогда: Лети с крыла
И, если да - пади к моим ногам.

Учитесь иностранным языкам, 
Изгнанники! - Поди скажи камням
А там - пойди, беглец - взлети с крыла
Скажи камням - пади к моим ногам

Скажи камням на новом языке
Что значит здесь свобода хлеб и власть
А сам лети с крыла зерном в муке -
Учитесь падать и неситесь пасть!

Твердите на пустынном языке
Слова недолговечные камням
Летите прямо с крыльев налегке
Вас принесет ко мне в пустыню к нам
Придите пасть - пастись к моим ногам
И будет мир в руках и хлеб в руке

Цари, цари, учитесь ремеслу
Уже седлают белого осла
Цари, учитесь ремеслу, цари
Берите ветвь и наряжайте слуг
Уже седлают белого осла
И на краю небес уже горит
Учитесь ремеслу, цари, цари!

О он ему сказал в ответ: Не искушай
Сказал ему тогда: Не искуси
И если да то ныне отойди

Пока седлают белого осла
Пускай седлают белого осла
И куст пылает и она пуста


36.

Вослед перу щебечущего права
Когда бы нам лететь на светлый остров
По воздуху в котором пела пава
Легко рисуя ввысь свистящий остов
Без меры разума немеющего подвиг
Лишь друга разумея  в духе меры
О небо, подожди любви другого
Что льется в песнь спасенным легкой верой
О жалкий стон из безобразной глотки
О крик сухой щебечущей надежды
Пустые паруса крылатой лодки
Любви в обличье птицы прежде в небе
Взлетают в воздух как обман надежды
Терзая слух словам обмана с плахи
Редеют перья аистовой птахи
И с песни речи ветр сорвал одежды
Нагой любви мутнящей разум веры
Напрасно образ мнит любви из ветра
Соткать Софии веры перья речи -
Слепую птицу тщетно гонит кречет
Вослед перу щебечущего права.

Мы ловим птиц из алебастра песни
Поем мы птицу в алебастре лова
Мы алебастрствуем ловлей в песне птицы
Мы птицедействуем на ловле алебастра
Мы ловим в алебастре песнопенья
Птиц пенья нас о алебастр ловли
Птах в песнь.
             И чуду гипсовой поимки
Дивятся созерцающие твари -
Речам и пенью мела в мрамор дива
И памяти - белее алебастра
И зренью песни что белее чуда
И слуху что возвышенней улова
Пернатой формы в белый мрамор гипса

Какие мне слова еще в пустыне 
 
 









ангел

Напрасно и тщетно я долго взирал
На небо где ангел на арфе играл
В таинственном небе лишь сумрак пустой
Клубился над тучей простой

А в воздухе сизом крикливые птахи
Носились по небу неистовой стаей
И вились со щебетом вихрем
Меж небом дневным и ночным

В сером пурпуре легкие воды
Солнце ушло за тонкие горы
Это длится лишь несколько мгновений
У ангела нехватает слов


 



галилея

Пою на флейте галилейской лютни
Про озеро похожее на скрипку
И в струнах голос друга или рыбы
Да озеро похожее на птицу

О озеро похожее на цитру
Над небесами где летает небо
Там голубая рыба или птица
На берегах мой друг доныне не был

Поет ли ветер это Галилея
Ты слышишь голос это Галилея
Узнаешь голос друга - Галилея
Привет поющей рыбы - Галилея

На дудке филистимских фортепьяно
На бубне голубого барабана
Пою в огне органа Ханаана
Под пьяный гонг баяна Иордана

Молчи - то аллилуйя Галилеи
Ты слышишь - Галилеи аллилуйя
О лилии белее Галилея
О пламени алее аллилуйя

О небо - галилейская кифара
О колокол воды как пламень звонкий
Поет мне рыба голубого дара
Да арфа птицы вторит в перьях тонких:

О лилии белее - Галилея
Любви моей алее аллилуйя





рай

Над небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И с яркою стеной

А в городе том сад
Все травы да цветы
Гуляют там животные
Невиданной красы

Одно как рыжий огнегривый лев
Другое вол преисполненный очей
Третье золотой орел небесный
Чей так светел взор незабываемый

А в небе голубом
Горит одна звезда

Она твоя о Ангел мой
Она всегда твоя

Кто любит тот любим
Кто светел тот и свят
Пускай ведет звезда тебя
Дорогой в дивный сад

Тебя там встретит огнегривый лев
И синий вол преисполненный очей
С ними золотой орел небесный
Чей так светел взор незабываемый