|
РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ ЯРОСЛАВА МОГУТИНА "SВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ SUPERТЕКСТЫ" - Нью-Йорк, 2000, 1000 экз. Встретиться в тот приезд его в Сан-Франциско мы не смогли - "поеду в Соному" - сказал мне Могутин. Вскоре из изданной в Нью-Йорке новой книги Могутина "Sверхчеловеческие Superтексты" - с "отпечатками крови и спермы СуперМогутина" на особых тридцати трех нумерованных экземплярах (мне был подарен тридцатый) - я узнаю, что делал в Сономе Могутин: он шел по следам сономской жары, обильных виноградников, дармовых вин - он проживал жизнь с единственной целью: ее записать (стихотворение "120 минут Сонома"). Он под рукой, как пролетарскую цепь, как нунчаки, держал ноутбук, куда после выброса "свободно конвертируемой спермы" в компании Дезмонда, Марвина, Роберта, герлфренд Полины (которой в sверхчеловеческой книге посвящены самые человечные строчки: "мой язык онемел / я прирос к тебе как в детстве когда на морозе лизал / турник во дворе") осцилографировал жизнь. Текст и жизнь Могутина по времени почти совпадают (зазор - расщелины компьютерных клавиш, скорость перегона событий из зрительных, слуховых, осязательных центров - нужное подчеркнуть - по нервным волокнам на кончики пальцев). Тексты пишутся по прозрачным следам только что закончившегося обмена флюидов - "не знаю как другие а я пишу спермой / самым изысканным и элитарным / из всех существующих флюидов". Даже ворует Могутин, чтобы художественную правду удобрить правдой-маткой. "Я ПИСАТЕЛЬ И У МЕНЯ ЕСТЬ / ДЕНЬГИ Я ПРОСТО ЗАБЫЛ ЗАПЛАТИТЬ", оправдывается он и в жизни, и в прозе, защищая себя на суде. Могутин не вживается в своих героев, а изживает-изжевывает, извергает героя из самого себя: сидит в тюремной камере где-то в Нью-Йорке, а в голове уже ползет телеграфная лента, автоматически перегоняющая физиологические позывы в слова. Длина могутинской фразы равна вдоху (или выдоху), его детальную "автопрозу" или педалированные ненормативной лексикой "автостихи" так же легко читать, как и проговаривать вслух: "бизнесмен сжимает свои яйца через тонкую шерсть / брюк от Зеньи / в его гардеробе 13 костюмов и 2 токсидо от Зеньи / он торговец экзотическими валютами / работа нервная: большие прибыли - большой риск". Особое очарование Могутину придает география его текстов. Только что он сидел в "в полном говне на проспекте химиков в кемерово", а сейчас уже встречает бегущего по улице Нью-Йорка дизайнера Исаака Мизрахи или супермодель Марки Марка, или летит на съемку самого себя в Берлине и Лондоне, попадает в Торонто ("Торонто - не город контрастов / скорее наоборот / стаи шальных педерастов / вставляют друг другу в рот"). Стихи Могутина, переполненные "культовыми" именами, выдающими в Могутине эстета-нью-йоркца - Уорхол, Серрано, когда-то эпатировавший американцев работой "Описай Иисуса Христа", Мэпплторп, Чиччолина ("он неправильно написал латиницей 'Чиччолина'", вдруг промолвил мой друг-итальянец) - поражают разнообразием фабул: то мы узнаем о могутинском первом мужчине ("полупоэт-полужурналист-полуплейбой не оставивший после себя ничего кроме худенькой книжки стихов и нескольких стремительно стареющих мальчиков"), то о нравах Америки ("в Америке убьют чтобы попасть на TV / сменят пол и будут доносить друг на друга / ради 15 минут славы / не говоря уже о том / чтобы сношаться с мелким и крупным рогатым скотом"). Отрывки, интонации текстов, и даже рисунки ("Superтексты", набранные Могутиным на компьютере, - образец печатного творчества, со своей особой стратегией коллажей и шрифтов) берутся Могутиным из брошюр по начально-военной подготовке, из газетных передовиц, из рекламных плакатов. Таким образом, произведенья Могутина, взращенные на ниве собственной несортированной жизни и "найденных текстов", напоминают утиль. В этой свежей куче порой можно найти золотые крупицы: "как будто женщина ждала ребенка а бог ей кинул / кривого идиотика". Желая придать еще большего правдоподобия своему вторсырью, Могутин вставляет в книгу настоящие тексты. Только мы читаем, как он "упустил Марки Марка", как уже видим на следующей странице некое "достоверное" письмо, в котором русский "Марки Марк", герой могутинского стиха, опосредованно признается, что очарован Могутиным. На третьей странице, заворачивая жизнь в рулон туалетной бумаги собственных текстов (фирма "Керуак и сыновья"), Могутин сокрушается: "оказывается была возможность оприходовать того красавца из прошлой ночи похожего на марки марка". "Славе - с любовью", автографирует Могутину Элтон Джон. Роберт (Марвин, Дезмонд, Марки Марк) сидит, как с прохудившимся сапогом, с презервативом в руках, согбенно, так, будто на руках держит убитого оленя или ребенка (вид со спины).
|