Ярослав Могутин
"ЗООФРЕНИЯ" ОЛЕГА КУЛИКА ОКАЗАЛАСЬ ЗАРАЗНОЙ ДЛЯ МНОГИХ АМЕРИКАНЦЕВ
Фото автора и Милы Бредихиной

По иронии, начало нью-йоркского шоу Олега Кулика "I Bite America and America Bites Me" ("Я кусаю Америку, и Америка кусает меня") совпало с введением в городе новых правил по отстрелу диких бездомных собак и прочих бешеных псов, разносящих по Нью-Йорку всякую заразу и терроризирующих мирных граждан. В то же время, Кулик, прибывший на американскую землю в образе собаки, на протяжении двух недель подвергался массированному обстрелу фото- и телекамер.

В названии куликовского шоу арт-гурманы без труда распознали аллюзию на знаменитую акцию Джозефа Бойса 1974 года "I Like America and America Likes Me" ("Я люблю Америку, и Америка любит меня"). Тогда легендарный немецкий художник прямо из аэропорта в машине "скорой помощи" прибыл в галерею Rene Block в Сохо, где провел пять дней в просторной клетке с койотом, символизировавшим Америку, Дикий Запад, с которым Бойс пытался установить цивилизованный контакт, после чего сразу вернулся в аэропорт - опять-таки на "скорой".

Почти четверть столетия спустя Кулик осуществил гораздо более провокационный, хоть и не столь "концептуальный" ремэйк бойсовского шоу. Имитируя эволюцию, обратную той, что претерпел булгаковский Шариков, Кулик добровольно перевоплотился в собаку вслед за древнегреческим философом-аскетом Диогеном, нашедшим "собачью жизнь" оптимальной моделью человеческого поведения. (По этому поводу Диоген стал жить в бочке, опустился до скотского состояния, полуголый и вонючий мастурбировал прилюдно и справлял прочие физиологические нужды, постоянно устраивал дебоши, всеми возможными способами демонстрируя свою "внутреннюю свободу". В наше время подражателям Диогена, которого по праву можно считать прародителем современного радикального искусства, несть числа.)

На языке психиатрии это называется "регрессивным поведением". Мила Бредихина, супруга Кулика и соавтор нескольких его последних шоу и перформансов, использует для описания их концепций термин "зоофрения".

Сразу после того, как Аскет Кулик прошел паспортный контроль и таможню в аэропорту JFK, он разделся догола и в клетке был доставлен в галерею Deitch Projects на Грэнд Стрит в Сохо, где безвылазно провел две недели своих замечательных американских каникул, после чего таким же образом и в том же виде был послан восвояси. По правилам "игры", на строгом соблюдении которых настаивали не только устроители шоу с американской стороны, но и сам Кулик, он жил в клетке (в отличие от жены Милы, жившей в квартире, расположенной над галерей), передвигался исключительно на четвереньках, спал на куцем матрасике на бетонном полу, ел из собачьей миски мясо и кашки, приготовленные ему Милой, грыз искусственную кость и испражнялся в специально для него сооруженный вакуумный туалет - пластиковый бочок с химраствором голубого цвета (американский вариант отечественной лагерной "параши"). Никто не знает, чем занимался и как вел себя Кулик по ночам, в уединении, но днем вся его незамысловатая жизнедеятельность, сопровождавшаяся неугомонным заливистым лаем, проходила на виду у публики и прессы. В хорошую погоду Мила выводила Олежку погулять по Сохо - на поводке и в специальном собачьем свитере, прикрывающим причинные места (дабы избежать проблем с блюстителями порядка и обвинений в так называемом "indecent exposure" - "неприличном обнажении"; не надо забывать, что Америка - страна пуританская).

Впервые приехав в Штаты мало известным концептуальным художником из страны, откуда никто здесь давно уже не ждет ничего хорошего, и не проронив за весь свой визит буквально ни одного человеческого слова (проблема "языкового барьера", таким образом, отпала сама собой: английского он не знает, русского, вероятно, знать не хочет), 35-летний Кулик заставил говорить о себе даже тех американцев, которые никогда в жизни не интересовались современным искусством и слыхом не слыхивали о Диогене, Бойсе и Булгакове. Энди Уорхолл, наверное, перевернулся в гробу от зависти, а Джефф Кунс чуть не "сыграл в ящик". Кулик уезжал настоящей звездой - в западном смысле этого слова...

Некоторое время назад мне довелось быть участником разговора небезызвестного Сергея Бугаева-Африки и Дэна Камеруна, авторитетного арт-критика и куратора, возглавляющего сейчас нью-йоркский New Museum. Мы обсуждали последние скандальные выходки Кулика, на пару с Александром Бренером затерроризировавшего европейское арт-комьюнити.

После того, как на выставке Interpol в Стокгольме Кулик покусал некого арт-критика, а Бренер тем временем изничтожил уникальное панно из человеческих волос китайского художника Венда Гу, разгорелся международный скандал. Дабы прекратить это бесчинство, организаторам выставки пришлось вызвать полицию. На состоявшейся по горячим следам пресс-конференции покусанный арт-критик и мало кому известный до этого Венда Гу были объявлены чуть ли не мучениками от искусства. В журнале Flash Art было опубликовано душераздирающее воззвание к мировой художественной общественности, подписанное большинством участников "Интерпола", с призывом ни коим образом не содействовать распоясавшимся российским молодчикам, так как это ведет к торжеству вандализма и "эстетического фашизма" - что-то в этом роде.

Дэн Камерун сказал тогда с полной уверенностью, что карьера Кулика-Бренера на Западе невозможна ни при каких условиях, они сами себе перекрыли кислород, и ни один здравомыслящий куратор или галерейщик не станет иметь с ними дела. (У Камеруна были личные основания не любить русских арт-экстремистов: пару лет назад он сам стал жертвой Бренера, напавшего на него во время открытия организованной Дэном в Москве выставки. В отместку за то, что Бренера не оказалось в числе ее участников, он отхлестал Камеруна букетом роз, которые предварительно аккуратно очистил от шипов.)

Террорист Бренер первым нанес визит в Город Желтого Дьявола. Визит замышлялся им как своего рода "разведка боем" - с двумя-тремя взрывоопасными акциями в районе Сохо. Забавно, что однажды Бренер встретил на улице того самого Венда Гу, чье волосяное панно уничтожил в Стокгольме. Тот был, похоже, не в обиде, напротив, благодаря Бренеру он получил международную рекламу и поддержку (в том числе и финансовую), позволившую ему сейчас спокойно трудиться над восстановлением своего уникального произведения.

Бренер, живший одно время у меня и раскрывшийся мне с самой лирической своей стороны, совсем не знал американских реалий, и мне пришлось объяснять ему, что здесь не Москва и либеральничать с ним никто не будет, согласно недавно принятому закону о борьбе с терроризмом его, чужака, могут загрести за любое, самое минимальное возмущение общественного спокойствия и фактически без суда и следствия посадить на долгие лета, в лучшем случае - депортировать из страны без права въезда впредь. Мне, по правде сказать, жалко было терять друга и единомышленника. Мои доводы на него подействовали, и Нью-Йорк остался нетронутым и непокоренным: Бренер прожил здесь три месяца расслабленной жизни, сочиняя стихи о своей нелюбви к Америке и вынашивая планы, воплощенные-таки в жизнь в уже ставшей легендой акции в амстердамском музее. Он оставил свой автограф из пульвелизатора в виде знака доллара на "Белом кресте" Малевича. На мой взгляд, в жесте Бренера было больше смысла и искусства, чем в произведении Малевича, но так не считало руководство музея. Под улюлюканье коллег-художников и значительной части арт-прессы Бренер был отправлен за решетку.

Однако в отношении западной карьеры Кулика Дэн Камерун и его единомышленники жестоко ошиблись. Олег, сделавший в соавторстве с Бренером несколько скандальных акций и дебютировавший в одной из них в "собачьем амплуа", всегда был гением паблисити и умудрялся добиваться успеха там, где Бренер получал лишь подзатыльники и шишки. Кто из этих двух гений-Моцарт, а кто злодей-Сальери - сказать трудно, но факт остается фактом: Бренер сидит в амстердамской тюрьме по обвинению в вандализме, а использующий его идеи и методы Кулик почивает на лаврах славы.

Кулик, побывавший за свою десятилетнюю карьеру в шкуре провинциального киевского художника, приехавшего в Москву в конце 80-х без зубов и связей, франтоватого куратора, автора серии скандальных проектов, сделавшего громкое имя себе и галерее "Риджина", любвеобильного зоофила (акция "Вглубь России" 1993 года), рогатого кандидата в президенты России в качестве лидера Партии животных (1994 год), птицы ("На самом деле, Кулик - это птица" 1995 года), помоечного и полицейского пса (перформансы 1995 года), подопытной собаки Павлова (1996 год) и во многих других масках и ипостасях, - решил, видимо, пойти до конца, разыгрывая свою "собачью карту" и испытывая на прочность терпение и терпимость публики и возможности собственного организма.

Не думаю, что Кулик изучал американские реалии перед своим первым визитом в Штаты. Между тем, именно такое впечатление возникает от его нью-йоркского шоу. Его даже можно было бы обвинить в том, что он идет на поводу у местной публики, - если бы он знал, чего именно эта публика от него хочет. Интуитивно ли, по гениальному наитию или наущению матерых московских арт-критиков или галерейщиков, поднаторевших в западной конъюнктуре, - Кулик, что называется, "попал в десятку", задев самые нежные струны американской души и вызвав ажиотаж, какого не удостаивался ни один русский художник в Америке за последние несколько лет. То, что в Европе с известной долей презрения и брезгливости воспринимается не более, чем "проказы диких русских", здесь пошло "на ура". В чем тут дело?

Во-первых, в Америке существует давняя традиция так называемых "freak show" - показов уродов. В этом - принципиальная разница с Россией, где к уродам всегда относились с жалостью и состраданием. Они нередко жили при церквах, и издеваться или потешаться над ними было не просто чем-то аморальным, но даже греховным. Поэтому такое негодование в народе вызвал указ Петра Великого о создании первого российского freak show - Кунсткамеры и о национализации уродов и обязательной их передаче в государеву коллекцию.

В отличие от средневековой Европы, где подобные сомнительные увеселения носили сугубо маргинальный характер, "уродские смотрины" в Америке и по сей день пользуются общенациональной любовью. Фрики типа Мальчика-Лобстера становились здесь настоящими звездами и героями толпы, ими пестрит и современная американская поп-культура: Элис Купер, "Kiss", Майкл Джексон, РуПол, Деннис Родман или "Мэрилин Мэнсон" - не кто иные, как современные разновидности фриков. (Мне запомнилась надпись в витрине магазина Barnes & Noble: "Do you want freaks? We got them!" И тут же, рядом с бестселлером о жизни Лобстер-боя, знаменитого урода 50-х годов, бестселлер о жизни Майкла Джексона, знаменитого урода 80-х и 90-х.)

Шоу Кулика соответствовало этой классической американской традиции и было подано и разрекламировано именно как freak show: привезли какого-то редкостного заморского урода, вытворяющего что-то невиданное и неслыханное! Основные каналы новостей в числе важнейших событий взахлеб рассказывали о "человеке-собаке" из дикой России.

Сотрудники галереи утверждают, что в жизни не видели такого наплыва прессы и публики - причем такой публики, какой не увидишь ни на одной другой выставке современного искусства в Сохо. Шли целыми семьями, дети визжали от восторга, родители умилялись и взволнованно перешептывались. Американцы, не меньшие халявщики, чем русские, приезжали из других городов и штатов, чтоб бесплатно поглазеть на оскотинившегося Кулика.

Во-вторых, американцы в большинстве своем любят животных гораздо больше, чем людей, во всяком случае, если вести речь о домашних собаках и кошках. Это не преувеличение и не издевка, а факт, известный любому, кто бывал в Штатах. Вот лишь один пример. В продуктовой лавке рядом с моим домом около кассы стоят две банки для пожертвований: одна - с фото маленького ребенка, которому нужны деньги на лечение, другая - с фото какой-то болонки, с которой тоже что-то неладно. Ребенкина банка пуста, если не считать нескольких медяков на дне, болонкина банка набита до отказа - виднеются даже несколько купюр. Сейчас эту банку опорожнят на радость болонке, и сердобольные американцы снова забьют ее до отказа, не обратив внимания на банку с фото ребенка...

Кажется, Гитлер или кто-то из его соратников изрек сакраментальное: "Чем больше я узнаю людей, тем больше начинаю любить собак". Кулик как будто нутром почувствовал, что в Америке, чтобы заслужить успех и любовь, нужно из человека превратиться в животное, но не в дикого какого-нибудь волка, а в домашнего пса, который хоть и большой, и лает громко, и рычит, и даже цапнуть может, но в сущности - совсем ручной и безобидный.

Кулик покусал Америку только в названии своего шоу. Возможно, он искренне рассчитывал запугать американцев своим агрессивным перформансом (как в той глупой детской присказке: "Испугал ежа голой жопой!"), но они-то знали наверняка, что его привезли не пугать, а развлекать. Так что Америка его кусать в ответ не собиралась, она ответила ему любовью, она гладила его по загривку и сюсюкалась с ним, как с глупым, беспомощным и безобидным щенком.

При желании в концепте шоу Кулика можно разглядеть и некую пародию на модное сейчас на Западе "движение за права животных" (что и было сделано многими высоколобыми критиками).

В-третьих, проект Кулика является по сути своей секс-шоу, в котором реализованы классические садо-мазохистские фантазии и где художник-артист выступает в характерной для него роли эксгибициониста, а публика играет свойственную ей роль вуайериста. Интерьер галереи напоминал съемочную площадку порнофильма или интерьер секс-клуба, где клетка, цепи, замки, ошейник, защитный комбинезон для тренировки собак, миска, сиротский матрасик на бетонном полу были возбуждающим бутафорским антуражем, призванным еще больше разжечь похоть толпы, подстегнуть остроту ощущений. Сам Кулик в своем "собачьем имидже" прекрасно бы вписался в экстравагантную толпу посетителей соответствующего заведения типа моего любимого садо-мазохистского клуба The Lure в районе Meat Market, где я на днях познакомился с Жаном-Полем Готье. (Но это - отдельная история!) Среди завсегдатаев "Лура" тоже есть персонажи, называющие себя "собаками" и "свиньями". Не важно, что у них другие мотивы.

С одной стороны, "собачья жизнь" - жизнь в качестве безвольного и безмолвного объекта чьей-то прихоти/похоти - излюбленная (если не сказать - избитая) мазохистская тема, нашедшая отражение во всех жанрах, прежде всего - в порнографии. В то же время, этот "кобель", безусловно, является привлекательным и желанным сексобъектом для людей, испытывающих садистские наклонности. Уверен, что на месте Милы Бредихиной, жены Кулика "в мирное время", а в условиях ART+S&M - его "тренера"-Dominantrix, хотели бы оказаться многие американки. Во всяком случае, именно женщины составляли основную часть публики, и на лицах некоторых из них можно было заметить нечто большее, чем просто удивление или восторг. А вот критик Роберта Смит, автор громадной, на полполосы, "сочувственной" статьи в "Нью-Йорк Таймс", как ни старалась - не смогла скрыть своего восхищения мужскими достоинствами Кулика.

Показательно, что среднестатистические обыватели, составлявшие, как я уже упомянул, основную часть публики, никогда бы не признались себе в том, что пришли посмотреть на "лающего артиста", как окрестила Кулика пресса, под влиянием своих сексуальных фантазий, и уж тем более - никогда бы не пошли в секс-клуб, дабы эти фантазии реализовать, без страха прослыть извращенцами в глазах окружающих и прежде всего в своих собственных глазах. В то же время, побывав в галерее в Сохо, они почувствовали себя интеллектуалами, приобщившимися к современному искусству.

Вообще, в век кризиса сексуальной и гендерной самоидентификации и повальной сексдезориентации, обыватели предпочитают иметь рядом персонажей типа Кулика, чей сексуальный имидж существенно отличается от общепринятых ролевых и поведенческих норм. Глядя на него, обыватель может успокоить свою душу, сказав самому себе: "Конечно, я не знаю, кто я и что я, кого и чего хочу, но, по крайней мере, я не ползаю голым на четвереньках в клетке и не изображаю из себя собаку". Так что Кулик, сам того не ведая, провел среди местного населения серьезную психотерапию...

Тут я почему-то вспомнил рассказ одной своей знакомой о том, как во времена застоя она с подругами решила попробовать секс с догом - так, от скуки, тоски и серости застойной жизни. "Ничего особенно приятного и интересного в этом не было, - вспоминает она. - Но мы чувствовали себя после этого настоящими диссидентками, как будто мы сношались с этим догом в знак протеста против режима!" (Но это имеет отношение, скорее, к зоофилии, а не к "зоофрении"!)

Наконец, Кулик пролил бальзам на сердце американцам, ставшим жертвами разворачивающейся в местной прессе антирусской истерии. Перестроечная эйфория на Западе давно миновала, и теперь опять, как в старые времена холодной войны, любые новости, связанные с Россией и русскими, воспринимаются негативно. Русские, судя по последним голливудовским поделкам типа "Golden Eye", по-прежнему олицетворяют собой Врага, безмозглых и диких варваров. Только теперь к внешней угрозе, исходящей от России, добавилась и внутренняя - от русской мафии, жестокость и могущество которой, если верить многочисленным публикациям в прессе, не знает границ.

Кулик показал русского таким, каким его больше всего хотят видеть американцы - жалким и опустившимся, деградировавшим до скотского состояния, в ошейнике и в клетке, зависящим от своих хозяев, которые в любой момент могут лишить его еды. Такой русский здесь удобен и приятен, такого русского здесь хотят и любят. Не исключено, что этот мощный идеологический подтекст шоу, прочитанный кем-то буквально, а кем-то воспринятый на подсознательном уровне, сыграл решающую роль в успехе Кулика.

Что до русских эмигрантов, толпой валивших в Сохо (что, опять-таки, - случай из ряда вон выходящий), то одних переполняла радость за успех соотечественника, а других - возмущение и ненависть к Кулику, позорящему, по их мнению, свой великий народ и не менее великую свою державу. Об этом я узнал из пухлой книги отзывов, в которой каждый желающий мог оставить свой автограф. Самый разгневанный отзыв на русском (намеренно корявым почерком с ошибками): "Ви Олег и не художник и не русский! Ты пизда..." (далее - что-то неразборчивое сплошным матом). Среди англоязычных отзывов, показавшихся мне забавными, были такие: "Этот русский - или сумасшедший, или человек, который сделает всё ради денег и славы!" (писавшему мальчику - 10 лет, согласно родительской приписке); "Нельзя не заметить разницы между русскими и американскими собаками!"; "Олег - хороший пес. Его не нужно выпускать из клетки"; "Я хочу быть твоей собакой" (прямое подтверждение моей садо-мазохистской интерпретации куликовского перформанса! - Я.М.); "Единственный человек тупее, чем этот "пёс", - хозяин галереи, демонстрирующий его!"

Автор последней надписи глубоко ошибался. Хозяин галереи Deitch Projects, эксцентричный миллионер Джеффри Дэйч, заработал на Кулике такое паблисити, какого не приносили ему все его предыдущие выставки и проекты вместе взятые, сколь бы "концептуальными" и "высокохудожественными" они ни были. В промежутках между интервью он разгуливал по галерее, излучая удовлетворение и самодовольство. Была бы его воля, он бы действительно оставил у себя Кулика на вечное поселение, как редкую дорогую игрушку для себя и своего породистого бульдога - такого же самодовольного, как он сам. С выражением вселенской тоски этот отвратительный пес с оттопыренной нижней челюстью взирал на голого человека в клетке, старательно изображавшего из себя собаку.

По мнению Дэйча, перформанс Кулика символизирует ГУЛАГ - советскую тоталитарную систему, превратившую человека в животное. Таким образом, Дэйч, воспитанный на стереотипах холодной войны и антисоветской пропаганде, представил человекоподобного арт-экстремиста неким пламенным борцом с тоталитаризмом, чуть ли не диссидентом-антисоветчиком.

Самоустранившись от каких-либо комментариев и интервью, лающий "узник совести" Кулик предоставил своей аудитории простор для догадок на тему "Что он имел в виду?" и интерпретаций любого рода, и многие критики обнаружили в его шоу концептуальные глубины, которых там не было...

Я пришел посмотреть на Кулика в день закрытия шоу. Олег выглядел совершенно изможденным и уже с трудом справлялся со своей рутиной. Заметив меня, он грустно мне подмигнул. Несколько девушек около решетки ждали возможности погладить его по загривку. Мне было как-то неловко на него смотреть. Уже после закрытия, когда я вернулся, чтобы сделать фото в клетке, перед галереей стояла толпа опаздавших, которые умоляли пустить их внутрь хотя бы на несколько минут - ехали издалека посмотреть на "человеко-собаку"! Но - "кто не успел, тот опаздал" (или наоборот - я точно не помню), сотрудники галереи были неумолимы...

Облачившись в толстый стеганный комбинезон для тренировки собак, я мужественно ступил в клетку - один на один со страшным Куликом (если не считать Милы с камерой). Всем своим видом он выражал радость встрече, махая воображаемым хвостом. В итоге это он, а не я руководил съемкой, лая и рыча, если мы с Милой что-то делали не так. Самой трудной задачей было схватить его за ошейник, но в конце концов мне удалось и это, и я получился на фото как настоящий укротитель со своим ручным куликом. (Или "как красавец и чудовище", по мнению Ирэны Куксенайте, гостившей недавно в Нью-Йорке и видевшей наши с Куликом "веселые картинки".)

Прощаясь, я рассказал Олегу о своих новостях и планах, ловя себя на мысли, что говорю так, будто действительно общаюсь с животным. Он глазами давал мне понять, что все понимает, но из образа выходить не стал. "Как собака! - подумал я. - Все понимает, а сказать ничего не может!"

Апрель 1997, Нью-Йорк