|
"Какая разница, что о поэте пишут критики, когда у поэта большой красивый член и смешная татуировка?". Я вполне согласен с этим замечанием журнала "Птюч", вынесенным на обложку "Америки в моих штанах", и сознаю полную никчемность сочинения критической статьи о книгах Могутина. Лучшей рецензией были бы не тоскливые буквы на бумаге, а злодейские хеппенинги: убийство какого-нибудь VIP (в духе любимого могутинского персонажа Эндрю Кунанана, застрелившего пингвина-Версаче), захват самолета, совращение малолетних, осквернение чудотворной иконы, самосожжение на Лобном месте. Или, за неимением лучшего, совокупление с негром на нью-йоркском пустыре - в честь единственного красивого поступка, оправдавшего бездарную жизнь дряблошеего лидера НБП, которому в давние времена симпатизировал Могутин. Достойной рецензией на книги Могутина могла бы оказаться подборка цитат, которые можно повторять, как мантры: "Не представляю себя своими родителями потому что они никогда в жизни не были в париже и не ели суши". Или: "В жизни тебе нужны только три вещи: правая рука, левая рука и бензопила". И бесспорное: "Все мы мечтаем встретить Мальчика, Который Никогда не Срет". "Я хочу, чтобы мои книги были запрещены во всех цивилизованных странах (не говоря уже о нецивилизованных), чтобы мои книги контрабандой перевозили через границы как оружие наркотики или детское порно, я хочу чтобы мои книги публично сжигали на центральных площадях всех столиц мира, чтобы за мои книги могли убить посадить или по крайней мере отлучить от церкви", - сообщает Могутин в предуведомлении к SS, и его пожелание уже частично оправдалось: в России против него было возбуждено уголовное дело за "разжигание межнациональной розни", а теперь и в США, где Могутин получил политическое убежище, книжные магазины отказываются продавать его сборник. Вспоминается нашумевшая история с Фернандо Аррабалем, арестованным за то, что на экземпляре своего романа он поставил автограф: "Мне насрать на родину, бога и государство". Тем же, кто назовет эти цитаты дешевым эпатажем, хотелось бы напомнить слова Мандельштама о презрении, которую он испытывает к тем, кто пишет разрешенные вещи. Могутин действительно пишет "неразрешенное", и желающие могут отыскать в его текстах пренебрежение едва ли всеми статьями уголовного кодекса, не говоря уж о правилах политкорректности. Вслед за Жаном Жене и Дэвидом Войнаровичем он выстраивает литературную биографию не из кабинетного воздуха сексуальных или криминальных фантазий - шокирует впечатлительную публику как раз то, что его сочинения обладают достоверностью документа. Надуманное и надоевшее сравнение Могутина с Лимоновым хотелось бы заменить аналогией с эгоцентриком совсем иного масштаба - Чарльзом Буковски. Подобно Буковски, Могутин протоколирует каждый свой шаг, упиваясь собственной порочностью - и этот шквал самолюбования провоцирует читателя, вызывая страстное желание донести в полицию, немедленно заняться мастурбацией или же зарыдать оттого, что жизнь прошла напрасно. Могутина называют гей-писателем, хотя это определение ровным счетом ничего не означает. Само представление о гетеросексуальной и гей-культуре если и уместно, то лишь в тоталитарном обществе, где геи оказываются репрессированным меньшинством, вынужденным в отместку культивировать контр-кумиров гетто. Сам Могутин говорит о том раздражении, которое вызывают у него политкорректные американские геи, думающие только о "карьере, квартире и бойфренде". "Я ненавижу этот "чистый и счастливый" имидж безмозглых "хороших геев", пропагандируемый в Америке Голливудом и масс-медиа. Нам нужно больше Эндрю Кунананов, больше пидоров-террористов, больше "пидоров-индивидуалистов" типа Гинзберга, литературных уголовников типа Берроуза, больше пидоров-"злодеев", чтобы доказать, что бунтарский дух пидорской природы еще не окончательно переварен Великим Американским Консюмеризмом". В России, едва свыкшейся с дозволенным представлением о гомосексуалистах, как о безобидных мотыльках, скачущих на телеэкране в женских тряпках, такое противопоставление, возможно, покажется надуманным. Но Могутина, вполне благополучно живущего с Америкой в штанах, мнение экс-соотечественников вряд ли беспокоит. В самом деле, кому интересны люди, которые никогда не были в Париже и не ели суши. Дмитрий Волчек Новая Русская Книга, 3, 2000 |