Маргарита Меклина
ВТОРОЕ ПРОЧТЕНИЕ БОРХЕСА

В 9:01 утра г-н Ковачек идет на фильм Эррола Морриса "Краткая история времени" и узнает о теории Стивена Хокинга о черных дырах. Эррол Моррис показывает, как падает на пол и разбивается на куски белая чашка; после этого, по теории Стивена Хокинга, в соответствии с которой время, как кинолента, перематываемая Эрролом Моррисом вспять, может возратиться в исходный свой пункт, обломки чашки притягиваются друг к другу, и восстанавливается незыблемый порядок вещей. Никто достоверно не знает, что происходит после того, как г-н Ковачек выходит из кинотеатра, однако предполагается, что Ковачек, встревоженный, сразу же идет к психиатру, и начинается сессия, во время которой психиатр применяет гипноз. При предварительном выяснении обстоятельств неожиданной смерти психиатр рассказывает, что все шло как по накатанным рельсам, однако, в течение двух минут, которые психиатр не смог, как чужую беду, развести ни руками, ни пассами, вдруг стало происходить нечто странное, чему ни психиатр, ни впоследствии журналисты не смогли найти объяснения.

История эта, разумеется, осталась бы всего лишь историей, если бы не было обнаружено тело. В полицейское управление N штата Огайо поступил запрос, в котором требовалось подтвердить достоверность и личность господина, тело которого было найдено в 32-ом пресинкте, без всяких убийственных следов нечестной, насильственной или незаконной игры. В одеждах покойного было обнаружено удостоверение на имя швейцарского подданного г-на Ковачека, 1941 года рождения. Поскольку, как выяснилось, смерть произошла естественным путем, в результате остановки достаточно крепкого сердца, бег которого уже невозможно было повернуть вспять, Ковачека без дальнейших хлопот было решено похоронить на местном кладбище, на том участке, что ближе к дороге - а значит, дешевле. В районной газете было помещено объявление, что желающие пожертвовать деньги на обустраивание похорон должны обращаться с вопросами в мэрию. Вскоре после того, как спорый мальчишка-газетчик зашвырнул увесистый сырой рулон на крыльцо, к начальнику полиции явился человек, заявивший, что вышенайденный господин Ковачеком являться не может, так как подлинный Ковачек, родившийся в Латвии, в Риге, в двадцать втором, по всей вероятности жив, чудом избежавший газовой камеры герой Холокоста, и как писатель известен. Начальник полиции также узнал, что крупный еврейский издатель только что получил доскональные мемуары Ковачека о пребыванье в Майданеке, из которых следует, что г-н Ковачек имеет на руке татуировку с номером, позволяющую отличить его руку от любых других рук. Начальник полицейского управления отдал распоряжение заново освидетельствовать труп: номера не было, однако, удалось заключить, что Ковачек подвергся обрезанию, что в очередной раз подтверждало то, что он был евреем. Г-н Хайц, член Еврейского Литературного Комитета (впоследствии ЕЛКа), принес фотографию, на которой был изображен мальчик с прикипевшим к душе и тюремной куртке матерчатым могендовидом, с застывшим на время целостности и сохранности фотобумаги отчаянным взглядом, и стал сличать фото с неузнаваемо выросшим за взрослые годы телом покойного. Неудовлетворенный фото-форензикой, Г-н Хайц отправил запрос в Ригу на предмет документов на имя Ковачека, который указал в мемуарах, что был там рожден. Пришел ответ, что никакого мальчика Ковачека в рижских школах никогда не было. В то же время всплыло письмо из Швейцарии, оповещавшее, что г-н Ковачек был вполне посредственным учеником в школе на Лэго Маджори - все эти нестойкие, распадавшиеся на атомы несоответствия факты говорили о том, что либо г-н Ковачек никогда не был в Майданеке, либо человек, найденный ими, был не Ковачек, либо человек, найденный ими, на самом деле являлся г-ном Ковачеком, никогда не бывавшем в Майданеке. Объявился наконец психиатр, который поведал, что г-н Ковачек посетил его и провел у него сто двадцать минут, в которые, как меченые карты в колоду, были вкраплены две, когда объяснить поведение г-на Ковачека было почти невозможно. Г-н Хайц острием и решкой ставил на ладони вопрос: мог ли Ковачек вспоминать о концлагере, если он в концлагере не был?

Появился некто Веломирский, который заявил, что в соответствии с рассказом Борхеса о писателе Пьере Менаре, который прожил жизнь Сервантеса и написал своего "Дон-Кихота", можно воспроизвести последний день г-на Ковачека и узнать тайну его пребывания в лагере. Для этого Веломирский, воссоздавая ситуации, в которые попал в день, описанный в начале рассказа, Ковачек, должен превратиться в Ковачека и пойти на фильм Эррола Морриса "Краткая история времени". Веломирский идет на "Краткую историю времени" в последний день перед тем, как фильм-гастролер покидает их город, и события подбираются один к одному с той же точностью, с какой они собирались в день, когда Ковачек пошел на премьеру Эррола Морриса "Краткая история времени", и той же поступью, какой Веломирский подбирается к тайне Ковачека, за исключением трех минут, когда вдруг оборвалась пленка и в зале стало темно. Эти три минуты, подобно двум уже упомянутым, сыграли важную роль. Пленку, а вместе с ней и разбитую чашку под музыку склеили и фильм продолжался. После киносеанса Веломирский, глубоко растревоженный, пошел к психиатру и подвергся гипнозу, в который, как крапленые, с червоточинкой, карты в колоду, затесались две минуты, позволившие Веломирскому превратиться в Ковачека, который пошел на фильм Эррола Морриса и к психиатру, и в две минуты прожил и прижил все двенадцать лет предвоенного и военного детства; дома же воспроизвел все, что ему не давало покоя, выслал рукопись самым безденежным, безнадежно замедленным почтовым классом издателю и умер. Веломирский предполагает, что Ковачек, как в черную дыру, провалился в Майданек и вел там свои записи вплоть до того, как он, будучи двенадцатилетним подростком, был в газовой камере циклоном-Б умерщвлен. Таким образом записки двенадцатилетнего мальчика, оставаясь незаконченными, прерывают свой бег в преддверии газовой камеры почти одновременно с владельцем. Веломирский решает, что если согласно теории Стивена Хокинга время можно обернуть вспять, тогда он, Веломирский, став на время Ковачеком, будет вести записи не с рождения в Латвии до смерти в газовой камере в чуждой польской стране, а с момента кончины в концлагере (аккуратная горка очков, пирамидка ботинок, иссеченная иссякшим вдохом молитва) до рождения в Латвии, в Риге, и таким образом повествование завершит, избежав преждевременной смерти. За две минуты Веломирский попадает в Майданек и ведет записи с конца до начала, с двенадцати до нуля лет, до того момента, как он рождается в Риге, и таким образом рукопись мертвого мальчика обретает полноту состоявшейся жизни, а начало забегает вперед на двенадцать лет и обгоняет конец.

В это время толпа литературных энтузиастов местечка, собравшаяся на похоронах г-на Ковачека, ищет Веломирского, чтобы он прочитал речь, но Веломирского не могут найти. Взламывают дверь в квартиру Веломирского и видят дополненную рукопись Ковачека, которая прежде прерывалась на пороге газовой камеры, а теперь туда без предупреждения неподготовленного, ожидающего увидеть душ и водопроводные трубы обыденной прозы, а не кровавую баню умерщвленных евреев, читателя входит. Листы книги пронумерованы с конца в начало, а не с начала в конец, то есть в обратном порядке, и поэтому зарождается подозрение, что перед читателем не документ, а мираж, и Ковачек - злостный шут и обманщик. Однако, поскольку в книгу мемуаров Ковачека уже вложены деньги, оставляют все так, как и есть, и приносят на его могилу цветы, затем продолжают искать Веломирского и наконец находят его мертвым в морге психушки, с цианозными пятнами и с номером на руке, хотя всем членам ЕЛКа известно, что рожденный сразу же после войны Веломирский никогда ни в Латвии, ни в концентрационном лагере Майданеке не был. Веломирского хоронят рядом с Ковачеком рядом с дорогой и ставят в конце всей истории мертвую, жирную, как комки земли на дешевом участке еврейского кладбища, точку.

Члены ЕЛКа постановляют, что труп найденного неизвестного господина следует считать истинным трупом героя Холокоста Ковачека; на местном же, частном собрании ЕЛКа господин Хайц заявляет, что 1941 год рождения и был номером концентрационного лагеря, ибо если в сорок первом ты родился евреем, существовал большой шанс, что ты будешь убит, и поэтому вряд ли стоит теперь предаваться рассужденьям на тему, был ли в концентрационном лагере Ковачек, поскольку самое главное -- то, что Ковачек еврей, и этим все сказано. Затем в нескольких городах проводятся посмертные чтения, на которых рассказывается о последнем дне прошедшего через Майданек Ковачека, и в частности о посещении Ковачеком фильма Эррола Морриса "Краткая история времени". И как по мановению сверхестественной палочки в эти города из Кэмбриджа приезжает с лекцией разбитый болезнью Лу Герига Стивен Хокинг и повествует о "Краткой истории времени", и повторяет то, что в фильме "Краткая история времени" о Стивене Хокинге объясняет в течение трех минут Эррол Моррис, а именно, что теория, предполагающая, что во время крушения Вселенной время обращается вспять, была признана и его коллегами, и самим Стивеном Хокингом, совершенно не имеющей под собой основания.

4 ноября, 1998