DONOR_DAROM
МАРУСЯ И ПУСТОТА
ч.1. Маруся угодила в кондуит
Маруся Климова– прогульщица и хулиганка, педработники ею недовольны. В «Новом
мире» Алла Латынина прорабатывает «озлобленного подростка, который выражает свое
неприятие взрослого мира тем, что все делает наоборот. Взрослые требуют мыться
— так буду ходить грязным, пугаются испорченного лифта — вот я кнопки и
повыломаю, просят не шуметь — а вот я вам магнитофон врублю на полную мощность,
твердят, что надо учиться, — так вот назло брошу школу. Маруся Климова
признается, что сожгла свой университетский диплом назло родителям. Вот-вот:
ценное признание для психоаналитика. Даже излюбленные слова Маруси Климовой —
урод, дебил, кретин — отдают подростковостью.»
Действительно, «Моя история русской литературы» похожа на школьный учебник,
разрисованный веселой восьмиклассницей. Тут еще иллюстратор Зоя Черкасская
постаралась. Кто не размалевывал портреты в школьных учебниках? Не только
писателей, но и других осточертевших классиков. У меня, например, Бойль и
Мариотт изображали сцену дуэли: я им пририсовал руки с пистолетами, чтобы они
друг друга поубивали. Выговор Климовой за порчу казенного учебника и неуважение
к старшему педперсоналу! Занести в кондуит и оставить без сладкого. Пускай
зубрит ордена комсомола и биографии пионеров-героев. Вот что себе позволила эта
Климова: «разухабистый стёб по поводу сравнительной
длины... как бы это выразиться, не нарушая традиций толстого журнала? — ну,
скажем, так: детородных органов у классиков русской литературы». Долго думала дама как бы выразиться,
да вот и выразилась: «длина…толстого». Латынина зажигает! На ее фоне дискуссия про бананы и сигары меркнет. Круче только тетка из
«Молодой гвардии», ляпнувшая как-то раз про «жизнеутверждающий стержень»
чего-то там – духовности или соборности. И после этого Латынина посылает
Климову к психоаналитику? И эти-то люди запрещают нам ковырять в носу? Традиции
толстого есть – уши уже не требуются. Зачем пытаться произносить вслух
собственные фразы? Интеллигентный критик лучше сразу даст оппонентке по морде:
«Такие лица бывают у ткачих, буфетчиц, продавщиц сельских магазинов,
железнодорожниц в оранжевой униформе и прочих представительниц пролетариата». И
сетевому журналу «Топос» Латынина отвесила фунт презрения. Конечно, куда «Топосу»
до «Нового мира». Там не найдешь выражений вроде «красота спасет мир» или
«судьбы России», там не печатали Брежнева.
Впрочем, я сам купился на портрет, украшающий обложку «Моей истории…». Мне было
любопытно - как выглядит Маруся? Даже пошел на презентацию ее книги в Москве, но к началу опоздал и должен был
угадывать, кто есть кто. За столиком президиума справа сидела элегантная дама в
очках и читала университетским голосом про философский пароход. На Марусю с
обложки она была совершенно не похожа. Где же Климова, куда делась? Наверное, в
самом начале представления принялась безобразничать, кидаться в публику
табуретками и была выведена милицией. В центре композиции, в настоящем цилиндре
и жилетке цвета нежности –Ольга Серебряная. Сразу узнал серебряную вундерфрау
по юзерпику, хотя на картинке она в профиль. Да ведь у цилиндра с любой стороны
профиль, не спрячешься.
Слева - Владимир Кирсанов и Елена Трофимова – литературоведы в обычной
гражданской одежде.
- Маруся – культурный кунструкт, - объявила Трофимова, - и не есть!
В буфете кто-то испуганно поперхнулся.
- …и не есть прямая проекция личности Татьяны Кондратович.
Элегантная дама справа деликатно улыбнулась. Я вспомнил, где раньше слышал
голос Маруси: она читала свои произведения на радио «Свобода» несколько лет
назад. Хорошо бы получить автограф – это придаст книге особую ценность. Когда
публика стала расходиться (кролика из цилиндра так и не достали), я робко
подошел к Марусе и пробормотал свою кличку.
- Даррел? – переспросила Маруся. Наверное, я напомнил ей кого-то из персонажей
писателя. Интересно, какого – Лоренса или Джеральда. Но имя мое в свою историю
все-таки вписала:
Дома я внимательно прочитал книгу Маруси. Но об этом – отдельный разговор.
(http://www.livejournal.com/users/donor_darom/6943.html 8 апреля 2005 года.)
Ч.2. Маруся и пустота
Идиоты, олигофрены, кретины, дебилы, дегенераты… Эти диагнозы, поставленные
Марусей Климовой классикам, бросаются в глаза читателям ее книги «Моя история русской литературы» сразу, как надписи на заборе. Многие читатели ничего
больше и не видят, они так и ходят вокруг забора с крамольными надписями,
зачитывают обиды вслух и громко возмущаются. В книжке есть слова и покрепче,
например, «хер» и «мудак» - правда, это не про классиков, а про других
персонажей. В «Моей истории…» полно действующих лиц и разнообразных эпизодов,
все они зачем-то автору понадобились. Ноль внимания! Раз уж общественность
записала Марусю в хулиганки, справка из драмкружка ей не поможет.
А мне, солдату запаса Советской Армии, Марусины выражения особо ругательными и
не кажутся. Что, автор «Морских рассказов», где даже пароход носит имя
«Красножопск», не знает других слов, пообиднее? Недостойное дочери моряка
однообразие: синонимический ряд «идиота» и все! Что-то это слово мне
напоминает, еще сериал недавно в телевизере показывали… Точно! Мало Марусе
намеков-аллюзий, так она еще вот так прямо, в лоб:
«…читатели романа «Идиот» сами оказались идиотами…роман навсегда останется
одной из самых загадочных и магических книг мировой литературы…»
Сама Маруся все время кокетливо жалуется на собственную голову, то и дело
называет себя сумасшедшей – то есть ставит себя в один ряд с этими самыми
писателями-«идиотами», которых она вроде бы ругает. А вот советского графа
Алексея Толстого она хвалит: сумел подлизаться к начальству и превосходно
устроился, в отличие от «дебилов» вроде Хармса и Платонова.
По-моему, такая похвала у Маруси гораздо обиднее «идиота». Есть еще один термин
с тем же корнем – «идиолект», индивидуальное авторское словоупотребление.
Марусин «идиот» - идиолект в квадрате.
«…неожиданно для самой себя вдруг запела романс на стихи Фета «Сияла ночь,
луной был полон сад». И весь этот грязный обшарпанный зал вдруг превратился в
пустынный гулкий готический собор, наполненный разными прекрасными неожиданными
звуками и я уже не думала о том, что мне предстоит, я вообще перестала замечать
окружающее, я все читала вслух стихи Фета и даже не заметила, как все
закончила, все оказалось убрано, а ведь прошло целых четыре часа, но я и не
заметила, мне-то казалось, что это длилось не больше пятнадцати минут! Потом
мой знакомый психиатр сказал, что это определенный симптом, так начинаются
некоторые психические заболевания: тебе кажется, что пять минут длятся как пять
часов, или наоборот, пять часов пролетают, как пять минут. Но тогда я об этом
не думала. Я вышла на пустынный Невский, увидела в небе одиноко светившую и
озарявшую мне путь бледную луну, потому что фонари уже не горели, и я так и
пошла домой, и у меня в ушах все звучали эти стихи, и мне было совершенно все
равно, что вокруг грязь, слякоть и сырость, мерзкая промозглая питерская погода
- я чувствовала себя счастливой, все неприятное ушло куда-то в дальний угол
сознания, и совершенно закрылось чем-то красивым легким мелодичным и
прозрачным.»
Какое-то странное очернение классической русской литературы. Оно больше походит
на признание в любви, сделанное застенчивой и ревнивой гимназисткой.
Один из персонажей книги – влюбленная девица, украшающая зашифрованными
инициалами своего «предмета» все доступные ей стенки и заборы. Собственно и
книга эта больше похожа на роман, а не на полемическое сочинение по истории
литературы. Ее сложная образная система заслуживает отдельного исследования, но
вот основные мотивы:
- Море и корабли. Едва ли не центральный образ книги, он проходит через весь
текст во всем символическом многообразии – от «Титаника» на первых страницах до
капитана, ведущего корабль к скалистому берегу в финале. Тут и философский
пароход, и постсоветский средиземноморский круиз, и рассуждения о том, что
русская литература проигнорировала морскую тематику. Историософские фантазии на
морскую тему, детские воспоминания о происшествиях в порту, синяя пластмассовая
лодочка с желтым человечком, слова «все главное вершится где-то там, в
темноте, под водой, и спрятано от глаз посторонних»… Да «посторонние» и не
желают ничего этого замечать. Ведь всем давно известно, что Климова –
нигилистка и очернительница классики, зачем еще вникать в ее тексты?
- Поиск убежища, желание очутиться «в теплом, уютном, защищенном от внешних
воздействий месте». Иногда пересекается с образом «чистого» корабля как
идеального убежища от мира. Выражается также в желании «где-нибудь
отсидеться и не выходить из дома» во время казенных торжеств и массовых
мероприятий. Домик-макет в музее Островского – жилище гномов.
- Пустота. От «готической» пустоты в цитированном фрагменте до «буддийской» в
главе 44, так и названной – «Образы пустоты».
- Смещение масштабов, несовершенство субъективного восприятия. В общем, та
сфера, где не обойтись без длинных иностранных слов на букву «э» -
«эпистемологический кризис», «Эпштейн Михаил Наумович»… У которого Маруся брала интервью – и не в качестве девочки с микрофоном, а как равный этому
ученому человеку собеседник. Конечно, теткам-критикам проще считать Климову
недоделанной уборщицей и «озлобленным подростком». Ну и ладно – пубертатный
период "Топоса" веселее климактерического "Нового мира".
http://www.livejournal.com/users/donor_darom/7483.html 13 апреля 2005 г.
|