Фернандо Аррабаль
Из романа "ВААЛ ВАВИЛОНСКИЙ" (1959)

1
В кино во время хроники я видел самолеты, которые падали охваченные пламенем. Тогда мне перехватывало дыхание, и я внезапно сознавал, что в зале очень темно.
Военные самолеты в хронике были из металла, а на крыльях пулеметы, которые им служили, чтобы сбивать другие самолеты, которые падали в пламени. Когда я видел эти схватки, я ставил ноги на сиденье и вдавливал себя в спинку кресла.
Однажды одному из летчиков удалось выпрыгнуть с парашютом, который зацепился за заводскую трубу. Я запомнил этот образ, который я видел в кино.
В ту эпоху часто показывали военную хронику перед фильмами, и иногда можно было увидеть самолеты, падающие в пламени.

2
Когда ты мне дала свою фотографию, мама, чтобы я носил ее в своем портфеле, в кармашке под слюдой, ты мне ее надписала, мама:
"Моему дорогому сыну, подающему надежды авиатору".
Ты мне все объяснила очень хорошо, мама, и я тебе сказал, да, мама. Ты мне сказала, мама, что военная форма очень шикарна и что девушки всегда влюблются в молодых офицеров, и что я буду гордостью семьи. Я, мама, я сказал тебе да, мама. И ты, мама, меня поцеловала.
Ты мне сказала, мама, что это твоя мечта, и что ты будешь гордиться и маршировать рядом со мной. Тогда я, мама, я тебе сказал, да.
Через несколько дней, мама, я тебе сказал, нет. Ты, мама, мне сказала, что выставишь меня за дверь, и ты меня назвала мокрой курицей. Тогда, мама, я сказал тебе, да, мама. И ты, мама, меня поцеловала.

3
Ты сказала, что он не имел права подрывать свое будущее и будущее своих детей.
- Это не я подрывала будущее своих детей, это он. И ничего плохого не было в том, что я его предупреждала. Вот разница: я всегда внимательна к малейшим вашим желаниям, готова на все жертвы, а он, не задываясь ни на миг, подрывал свою будущее, и не только свое, но и своих детей, ради своих идей. Все им разрушено: счастье, семья, дом. Он все разрушил. Вот почему моя жизнь всегда была отчаянной борьбой - ты не знаешь ценой каких жертв! - чтобы воссоздать все то, что он разрушил!
Твой голос резонировал в сумраке комнаты. Я сидел на стуле слева от тебя, я тебя слушал.
- В качестве твоего отца он должен бы сначала исполнять долг главы семьи. А его долг был стать на сторону порядка, умеренности. Но он остался на другой стороне: стороне анархии, стороне беспорядка. Сколько раз я его предупреждала! Сколько раз я повторяла, что ему надо бросить его идеи! Сколько раз! Ты не мог этого понять. Ты был тогда ребенком.
Карты ложатся в четыре ряда. Карты у тебя в руке, и карты перевернутые вверх рубашкой лежат на столе.
- Если бы он исполнял свой долг, сегодня он был бы на стороне победителей. Сегодня бы он был отцом среди других отцов. Но он все испортил ради своих идей...

4
Каждый год девяносто юношей принимаются в испанские Военно-Воздушные силы: сорок будущих пилотов, сорок членов вспомогательных служб и десять будущих офицеров-интендантов.
Хотя ты меня назвала мокрой курицей, я сказал тебе, что я выбрал интендантство.
Впоследствии, когда тебя спрашивали, где я учусь, ты отвечала, что я учусь на офицера Военно-Воздушных сил Испании; и когда тебе говорили:
- Чтобы стать пилотом?
Ты отвечала:
- Он будет офицеров ВВС Испании.
И когда тебя спрашивали:
- Он будет летать?
Ты отвечала:
- Он будет офицером ВВС Испании.
Однажды соседка у тебя спросила:
- Но он пойдет в интенданты?
Ты убила себя, потом сказала:
- Да.

5
"Воинский дух - никакого" - написано в моем дневнике. Ты меня избила деревянным метром. Я заперся в ванной. Я плакал один в ванной. Я смотрел на себя в зеркало и плакал.
Потом ты мне сказала, что я должен сделать усилие. Ты спросила меня, сделаю ли я его, и я ответил, да. Ты мне сказала, что я должен доставить ей удовольствие, пройдя конкурс в армию, чтобы ты могла прогуливаться со мной в форме офицера испанских Военно-Воздушных сил, и я тебе сказал, что доставлю тебе это удовольствие. Ты мне сказала, что у меня как у военного будет блестящее будущее, и я тебе сказал, да.
"Ученик не показывает никакого интереса к армии". "Воинский дух - никакого", "воинский дух - никакого, воинский дух - никакого". "Ученик не выражает никакого интереса к предмету". "Воинский дух - никакого", "воинский дух - никакого". "Ученик не выказывает никакой воли к улучшению". "Воинский дух - никакого", "воинский дух - никакого". Каждые две недели преподаватели выражали в дневнике свою оценку; вот почему ты била меня деревянным метром, вот почему затем я запирался в ванне, и вот почему у меня были синяки на руках и на спине, когда я смотрел на себя в зеркало.
Когда ты меня потом спрашивала, буду ли я хорошим учеником, я, только чтобы сделать тебе приятное, отвечал, да.

6
Они мне говорили, что теперь все изменилось, что теперь излечивают болезни, что теперь путешествуют быстро, что теперь человечество сделало прогресс и что благоденствие приносит счастье. Ты тоже мне это говорила. Когда я задавал вопрос, они мне отвечали. Потом я больше не задавал вопросов.
Они мне говорили, что надо любить родину, что ради нее нужно жертвовать собой, что нужно уважать порядки страны, что нужно выдавать предателей, что нужно ненавидеть врагов. Ты тоже мне это говорила. Когда я задавал им вопрос, они мне отвечали. Потом я больше не задавал вопросов.
Они мне говорили, что семья священна, что нужно уважать своих родителей, что нужно благодарить их за то, что они нас вырастили, что нужно их слушаться, что нужно их любить, что бы они ни делали. Ты тоже мне это говорила. Потом я больше не задавал вопросов.
Они мне говорили, что надо благодарить Бога за то, что он дал нам жизнь, за то, что не отнял ее, за то, что дал возможность спасения. Ты тоже мне это говорила. Потом я больше не задавал вопросов.
Потом они мне сказали, что я должен делать это, тогда я больше не задавал вопросов и я это делал. Потом они мне сказали, что я должен идти туда, тогда я больше не задавал вопросов, и я туда пошел.

7
Я спросил у тебя: "Почему евреи плохие?"
Ты мне ответила: "Потому что. Все это знают".
Потом я у тебя спросил: "Почему анархисты плохие?"
Ты мне ответила: "Потому что. Все это знают".
Я у тебя спросил: "Почему папа был еврей?"
И ты мне ничего не ответила.
Потом я тебя спросил: "Почему папа был анархист?"
И ты мне ничего не ответила.
Да.
Я у тебя спросил: "Евреи, это те кто убили Исуса Христа?"
Ты мне сказала: "Ну да!"
Потом я спросил: "Анархисты: это те, кто подкладывают бомбы: чтобы убивать людей?"
Ты мне сказала: "Ну да!"
Я спросил у тебя: буду ли я евреем: когда вырасту большой.
Ты мне сказала: "Конечно, нет!"
Потом я спросил, буду ли я анархистом, когда вырасту большой.
Ты мне сказала: "Конечно, нет!"
Потом ты добавила: что я был хорошим, и ты меня поцеловала.
Да.

перевод А.Гальего и С.Юрьенена