Вадим Калинин
Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном НикифоровичемЯ впервые был приглашен в подобное место. Мне назначили прием, а прием сегодня такая штука, что если его назначат, так уж не отвертишься. Я открыл дубовую дверь, и просящая, но сановитая морда швейцара была мне вывеской. Я сунул ему двадцатку, и он встал как вкопанный. Я поднимался по мраморной лестнице с вытертым красным ковром. Вдоль стен стояли фальшивые антики да уральские вазы работы Данилы-мастера, у которого так до конца жизни и не вышло приличной чашки. В одном месте я видел растертый окурок в губной помаде. "Маша курит Давидофф", - подумалось мне. Голландский и итальянский ширпотреб времен Екатерины был заключен в деревянные рамы неплохой, цельной резьбы. "Дрянь обстановочка, - решил я, - живут, как свиньи. Представляю себе морды итальянских алкашей-подмастерий, малевавших сии аллегории. Неплохо было бы сделать что-либо правильное: наблевать на ковер или сморкнуться на контракт". Меня встретил второй слуга, с мордой погрубей и позадиристей. Ему я ничего не дал, наглый больно. Голова Ивана Ивановича была, как известно, похожа на брюкву с хвостом, но сегодня хвост был уложен на прямой пробор. В глазу Ивана Никифоровича был монокль, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Оба были во фраках и сидели с двух сторон от меня в креслах. Мне кресла не предложили, и я упал по-турецки на ковер, выбрав, где почище. - Вы к Маше? - спросил Иван Иванович. - Она обязательно скоро будет. Ничего не стесняйтесь. Лови яблочко. - Он бросил мне сморщенный, но вполне съедобный плод. - Забавница наша. Она мне сказала, чтобы я о Вас позаботился. - Иван Никифорович многозначительно указал мне на поднос посреди комнаты, на котором были навалены горсти смятых купюр. Я не заставил себя долго упрашивать. Сгреб деньги, рассовал их по карманам и сардонически ухмыльнулся. - Чудовищно обидно, - сказал Иван Иванович. - Да, невыносимо оскорбительно. Вам не кажется, молодой человек, что неприлично набивать деньгами карманы, когда беседа еще и не начиналась? Я вывалил все набранное обратно на поднос, и, чтобы им стало стыдно, кинул туда же и свои кровные. Хотелось развернуться и уйти, но я обещал Маше, я был уверен, что нужен ей, что она без меня пропадет. Вошел слуга. Он принес четыре рефлектора, расставил их по комнате и включил, направив на меня. Потом накидал в камин дров, плеснул керосину и зажег. По лбу и по спине у меня побежали ощутимые струйки. - Душно, - сказал Иван Иванович и снял фрак. - Невыносимая жара, у меня на пятках ожоги, - добавил Иван Никифорович и снял фрак, брюки, ботинки и носки - ожогов на пятках у него не оказалось. - Нет, - высказался Иван Иванович, - жара штука хорошая, главное, отнестись к ней с душой, - он снял с себя все, кроме плавок. - Вы совершенно правы, - пропел Иван Никифорович, - Вы порядочнейший и образованнейший человек, - после чего также оголился до бикини. - Молодой человек, - обратился Иван Иванович ко мне, - Вы разделись бы, а то нам, голым, при Вас, одетых, неудобно. - Да уж, - прохныкал Иван Никифорович, - уважьте стариков. Если трудно, представьте, что Вы на пляже. Я любил быть голым среди одетых, но терпеть не мог быть одетым среди голых. Я разделся до трусов, хотел бросить вещи в камин, чтоб знали, но передумал, всякое могло случиться. - Послушайте, Иван Никифорович, - пробубнил Иван Иванович. - может, нам снять плавки, а то в паху намокло. - Только Вы уж тогда первым, - ответил Иван Никифорович. - Это почему же я первым, - вознегодовал Иван Иванович. - Давайте на "раз, два, три". - Знаем мы Ваши "раз, два, три", милейший, - возмутился Иван Никифорович. - Я на три, а Вы - на восемнадцать. - Когда ж такое было, чтобы я на восемнадцать, - Иван Иванович покраснел. - Да вчера и было. - И это Вы про меня так, при молодом человеке, щадите юношество. - А Вы будто не при молодом, - Иван Иванович сделался каким-то сивым из красного. - И все же, Иван Иванович, Вы порядочный гусак, - монокль выпал из глаза Ивановича и повис на цепочке. - Может, лучше, Вы первым, молодой человек, - Иван Иванович стал грустен и стар. - А то этот осел всех нас перессорит. Я снял плавки, несильно, но ношеные, скомкал и залепил ими Никифоровичу в глаз. Именно затем, чтоб знали. - Убрать голую тварь! - завизжал Иван Иванович и, схватив за хвост брюкву Ивана Никифировича, покатился с ним по полу. В комнату вошел второй слуга, ткнул мне в спину пистолетом, заломил мне руку за спину и голым выставил на улицу. Я сел на холодный мрамор парадного крыльца и так просидел часа три. Маша так и не пришла. Видимо, она пропала. Меня, окоченевшего, подобрала старушка с зонтиком, назвала внучеком и отдала мне свою шаль. С тех пор я сторожу ее дом. |