|
ОЛЕСЯ ТУРКИНА, ВИКТОР МАЗИН
Как известно, свой образ возникает в результате присвоения своего отражения, точнее того, что принимается за свое отражение. Называется этот процесс стадией зеркала, и на этой стадии мы уже видим изначальную идиотию своеобразия, изначальную девиантность своего собственного образа, искаженного и дезориентированного отражающей поверхностью. Интересно то, что процесс этот не только происходит, как известно, от полутора лет до трех, но и к нему, к этому процессу человек по ходу своего развития вновь и вновь возвращается. Особенно, когда речь идет об идентификации с идеальными образами. С образами нарциссической природы. Механизм такой идентификации постоянно повторяется в сказках. В частности мы читаем в "Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях" А.С.Пушкина: "Свет мой, зеркальце! скажи да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?" И ей зеркальце в ответ: "Ты, конечно, спору нет". Трагизм ситуации, однако, заключается в том, что в определенный момент идентификация со своим образом становится невозможной, невозможно больше "хохотать, и плечами пожимать, и подмигивать глазами, и прищелкивать перстами, и вертеться подбочась, гордо в зеркальце глядясь". Трагизм по сути дела в том, что расставание с этим нарциссическим образом - необходимое условие социализации, вхождения в пространство той или иной культуры. В противном случае приходиться пенять не на образ, но на технологию его воспроизводства - на зеркало: "Ах ты, мерзкое стекло! Это врешь ты мне назло". В переходе от нарциссической идентификации к идентификации объектной место одного идеал-образа занимает множество образов, из которых собирается конструкция "я". В отдельных, можно сказать, достаточно редких случаях, присваиваемые образы, а точнее идеал-образы срываются со своих орбит, чтобы стать зеркальной гладью нарциссического сияния. Идеальным примером такого рода своеобразия может служить Владислав Мамышев, известный под разными именами. Присваеваемые образы достраивают идентичность до полного своеобразия. Момент встречи с собой это момент триумфа, миг поглощенного мира. Таким образом своеобразие Владислава Мамышева в отсутствии однообразия собственного образа, в его одновременном великом разнообразии. Напомним эту многоличностную своеобразность: Владислав Мамышев-Монро, Владислав Мамышев-Ленин, Владислав Мамышев-Гитлер, Владислав Мамышев-Петр 1, Владислав Мамышев-Шерлок-Холмс, Владислав Мамышев-Королевич, Владислав Мамышев-Хрущев, Владислав Мамышев-Екатерина II: Это многообразие своеобразий кажется здесь парадоксальным. Более того, даже свой собственный образ нуждается в постоянном переприсвоении, так что если нет "под рукой" другого человека, на помощь приходит зеркало, фактически волшебное зеркальце. "Свет мой, зеркальце, скажи:",- эти непрестанно повторяемые Владиславом Мамышевым слова свидетельствуют о непрерывном процессе воссоздания собственного образа. Такого рода поведение Мамышева и является его художественной деятельностью, его искусством идеоклептомании. Своеобразие дополняется и рядом других процессов, в частности, стремлением поглотить, присвоить не только образы, но и вообще все так называемые хорошие объекты, отдать же, спроецировать объекты плохие. Эта экономика перераспределения наглядно проявляет механизм идеализации. Речь не идет о чисто визуальной фантасмагории, нет. Очищение от негативных объектов производится в символическом пространстве: по мере того, как тело Мамышева восстанавливается, насыщается, обретает максимальный контур, речь его направляется на избавление от "пороков", на переписывание их на других. Отсутствие Закона, Царя в Голове приводит не столько к параноидно-шизоидному двоению мира, сколько к роли квазитрикстера - того, кто срывает и надевает маски, кто говорит "правду" о других и себе. * Этот фрагмент - третья часть эссе "СКВОЗЬ МНОГОЛИКОСТЬ ИДИОТИЙ". |