Владислав Кушев
СЕМЬСОТ ТРИДЦАТЬ ШАГОВ
(аналитическая прогулка)

Посвящаю Зое Абросимовой

Действующие лица:

Федор Михайлович Достоевский,
Владимир Порфирьевич Амбросимов.

Место действия -- город Санкт-Петербург/Ленинград,
время действия -- 15 декабря 1982 года.

Автор выражает искреннюю благодарность режиссеру Э.Г.Горошевскому и артисту АБДТ им. Г.А.Товстоногова А.И.Романцову в творческом содружестве с которыми в попытке сценического воплощения исходный замысел приобрел окончательную форму.

Известно, что средой обитания человека является культура в широком смысле слова и что в огромной степени именно она определяет наше поведение.

В повседневной жизни мы осознаем лишь часть этих культурных влияний (к ним принадлежат понятия моральные и научные). Большая же их часть остается неосознанной. В разной степени незаметными в силу своей привычности являются такие факторы культуры, как речевое поведение, архитектурный пейзаж (экосистема в широком смысле), личные и коллективные мифы (сны и искусство), а также число в широком смысле, включая и время.

Как эти факторы формируют человека, его творчество и его судьбу -- вот о чем мы будем размышлять вместе с вами сегодня.

Описание Схемы:

1. Двор с камнем (Вознесенский пр., дома 3-5).
2. Дом Грибоедова (Екатерининский канал, д. 104 -- Средняя
Подъяческая ул., д.15 -- Екатерингофский пр., д.41).
3. Дом Добужинского (Канал, 108).
4. Дом у Никольского рынка (Канал, 118 -- Садовая, 65).
5. Дом Евреинова (Малая Мещанская, 9 -- Столярный, 13).
6. Дом Раскольникова (Средняя Мещанская, 19 -- Столярный,
5).
7. Дом Алонкина (Ср. Мещанская, 7 -- Столярный, 14).
8. Дом Шиля (Столярный, 9).
9. Дом Сони (Канал, 73 -- Малая Мещанская, 13).
10. Дом-улей (Канал, 75).
11. Публичные дома в Таировом переулке.
12. Дом Гоголя (Столярный, 18 -- Канал, 69).
13. Дом Трута (Канал, 72).
14. "Вяземская лавра" (Забалканский пр., 2).
15. "Пале де Кристаль" (Садовая, 56).
16. Спасская часть (Большая Подъяческая, 26 -- Садовая, 60).
17. Дом Человеколюбивого общества (защиты животных) -- Садовая, 62.
18. Дом Ярославского (Екатерингофский, 5).
19. Дом Мицкевича (Екатерингофский, 3).
20. Дом Толя или Ширмера (Вознесенский пр., 27-29).
21. Церковь Вознесения Христа (Угол Вознесенского пр. и Канала).
22. Дом Козеля (угол Екатерингофского пр. и Большой Подъяческой).
23. Дом Астафьевой (Малая Мещанская, 1 -- Канал, 61).
24. Дом Юнга (Канал, 67).
25. Пожарная Управа (Канал, 77).
26. Церковь Успения Пресвятыя Богородица.
27. Часовня Церкви Вознесения Христа.
28. Дом Сони (Канал, 63).
29. Дом Шиля (Вознесенский, 8 -- Малая Морская, 23).
30. Полицейский участок (Фонарный, 9).
31. "Нумера" Бакалеева или Юшина (Угол Вознесенского пр., 43 и Большой Мещанской, 22).
32. Дом на углу Гороховой ул. и Большой Мещанской.
33. Фонтан во дворе домов Ярославского-Трута (18-13).
34. Дом Шефера (Садовая, 49).
35. "Гауптвахта" на Сенной площади (Садовая, 37).
36. Дом Рогожина (Гороховая, 33).
37. Юсупов сад.
38. Ново-Никольский мост.
39. Харламов мост.
40. Львиный мост.
41. Подъяческий мост.
42. Вознесенский мост.
43. Кокушкин мост.
44. Сенной мост (во времена Достоевского его не было).
45. Демидов мост.
46. Каменный мост.
47. Николаевский мост.

Нумерация домов современная, названия улиц старые.

Занавес украшен эпиграфом:

Сознание и любовь, что может быть, и одно и то же, потому что ничего вы не осознаете без любви, а с любовью осознаете многое.

Ф.М.Достоевский

ДЕЙСТВИЕ I.

Комната в доме, идущем на капитальный ремонт. Амбросимов один.

1 Амбросимов: Ортигия,
обитель Артемиды,
сестра Делоса,
Тобою хочет начать
сладостная песнь моя
Хвалу коням,
чьи ноги как буря...

Появляется Достоевский. Он точно замкнут на ключ -- никаких движений, ни одного жеста, только тонкие бескровные губы нервно подергиваются. Говорит вначале глухим и подавленным голосом.

2 Достоевский: Э-э, послушайте, любезный, огонька не найдется?
3 Амбросимов: Огонька? Пожалуйста!
4 Достоевский: Точно он попал клочком одежды в колесо машины... Благодарю. А Вы курите? Есть у Вас? Вот-с папиросочка.
5 Амбросимов: Спасибо, Федор Михайлович.
6 Достоевский: А как Вы меня изволите знать?
7 Амбросимов: Вас каждый знает.
8 Достоевский: Помнят меня? Помнят? Не охладели? Не изменили характера? Не обратились все в наживу денег? Не забыли старое?... А Вы кто сами-то изволите быть?
9 Амбросимов: Амбросимов Владимир Порфирьевич, натуралист.
10 Достоевский: Примите уверения, милостивый государь, мое почтение. Так, говорите, читают?
11 Амбросимов: Весь мир, Федор Михайлович, весь мир! Читает, изучает, слушает, смотрит: балеты, оперы...
12 Достоевский: Оперы?! Да Вы уж скажете, друг мой любезный, простите забыл как величать-то Вас. (Смеется) Оперы!
13 Амбросимов: Порфирьевич.
14 Достоевский: Ну, насмешил! А право, шутник Вы, Владимир Порфирьевич, забавник! (Добродушно смеется) Оперы!
15 Амбросимов: Кантаты.
16 Достоевский: "Руслан и Людмила"!
17 Амбросимов: "Жизнь за царя".
18 Достоевский: Да... Все в жизни -- контрапункт. Владимир Петрович. И что же..?
19 Амбросимов: Публика? Публика в восторге. Зал рукоплещет, дамы плачут и падают в обморок... гроздьями. Ведь это Вы открыли психоанализ.
20 Достоевский: Открыл что?
21 Амбросимов: Психоанализ: управление поступками. Как это у Вас? Начало поступков зависит от разных болезненных впечатлений. Похоже на сон.
22 Достоевский: Все мы и весьма часто почти как помешанные, с маленькою только разницей, что "больные" несколько больше нашего помешаны, потому тут необходимо различать черту. А гармонического человека...
23 Амбросимов: Вот-вот! Вы открыли сверхчеловека! -- Вас конспектировал Ницше. Вами вдохновлялся Эйнштейн. Вы пророчествовали о будущей славе России.
24 Достоевский: России! Благородной и великой России, Святой нашей Матери. Европу и назначение ее окончит Россия!.. Царство мысли и света способно воцариться у нас, в нашей России! Наша способность языка, понимание всех идей европейских, сердечное и духовное их усвоение -- все это, чтобы разрозненные личные народные единицы соединить в гармонию и согласие. Всемирность и общечеловечность -- вот назначение России! Вы скажете -- это сон, бред!: хорошо, оставьте мне этот бред и сон.
25 Амбросимов: Оставили, Федор Михайлович, оставили. И Ваш дом, тот, что с меандром, и дом Раскольникова. К ним теперь на экскурсии водят. Сам видел ана-оно-мнясь: семьсот тридцать ... один автобус из Японии.
26 Достоевский: Сколько!? Простите, запамятовал, как звать-то Вас.
27 Амбросимов: Владимир.
28 Достоевский: Прямиком из Японии?
29 Амбросимов: Порфирьевич. К дому Раскольникова.
30 Достоевский: Да к которому же?
31 Амбросимов: Это условно. Толком-то никто не знает: одни толки идут. Полемика-с, сплетни. Литературы много накопилось на сей предмет, капитальные есть исследования.
32 Достоевский: Что Вы говорите, Владимир Порфирьевич! Неужто не нашли?
33 Амбросимов: Нет. Вы всех запутали. Замели следы, простите за дерзость. (Напевает) Степ да степ кругом, путь далек лежит...
34 Достоевский: Беда-то какая! Ай-ай-ай! Вот беда... Помадки не желаете, Владимир Филипьич?
35 Амбросимов: Это зачем?
36 Достоевский: Да мармелад это, голубчик, мармелад. (Тихо смеется)
37 Амбросимов: Ах, мармелад! Спасибо, Федор Михайлович, спасибо! А то я, грешным делом, подумал -- марципан: жил на свете рыцарь бедный, молчаливый и простой, с виду сумрачный и бледный... Он имел одно виденье... Уму непостижно! -- сладко!.. Вот только меня Порфирий зовут по батюшке. Порфирий. Понимаете? Пор-фирий.
38 Достоевский: Простите, Христа ради, любезный друг мой, Порфирий Петрович... Владимирович... гм... Память у меня совсем плоха стала, рассеян ужасно-с, гнусная и отвратительная рассеянность.
39 Амбросимов: Ах, да не все ли равно, Федор Михайлович! Я ведь давно вас здесь поджидаю.
40 Достоевский: Как не все равно? Никогда не смейте так говорить! Никогда! Это стыдно!
41 Амбросимов: А ведь Вы меня не узнали.
42 Достоевский: Это значит не уважать своей личности! Человек должен с гордостью носить свое имя и не позволять никому, слышите, никому забывать его!
43 Амбросимов: А Вы меня не узнали.
44 Достоевский: Не узнал? Но разве?.. Постойте!.. Извините, не могу признать, не имел чести... С кем имею? Натуралист? А-а-а! Бернары! Аве-нарр-с!
45 Амбросимов: Здравствуйте, Федор Семенович! Здоровались уже... А за смех этот проклятый Вы, батюшка, Родион Романович, меня извините. Родион Романович? Ведь так, кажется, Вас по батюшке-то?.. Нервный человек-с, рассмешили Вы меня очень остротою Вашего замечания, иной раз, право, затрясусь, как гуммиластик, да этак на полчаса... Смешлив-с... Так я Вам никого не напоминаю?
46 Достоевский: В самом деле? От Порфирия? Петровича?
47 Амбросимов: Вроде.
48 Достоевский: Ай-ай-ай... Право, какое утро фантастическое... А тут еще город... То есть как это он сочинился у нас, скажите, пожалуйста! Подозрительные и необыкновенные люди выживаются по здешним углам... Так и Вы где-то здесь?
49 Амбросимов: Поблизости. Тет-а-тет с Соней.
50 Достоевский: Да как же Вам известно, где Соня живет?
51 Амбросимов: Говорят.
52 Достоевский: Ах, говорят!...
53 Амбросимов: Правда, и тут не бесспорно. Но... я не исследователь Вашего творчества. Так, проходил некогда, в школе.
54 Достоевский: А сейчас что ж? Ах, да! -- факультеты!... (Читает) "Мутация "Дельфин" у Homo sapiens -- антропологическая фуга". Для Вас -- ученые исследования, книга, перо за ухом -- вот где парит Ваш дух!.. Вам вся эта бель-летрика, можно сказать, -- nihil est, аскет, монах, отшельник! Впрочем, ведь Вы уж, конечно, не нигилист? Отвечайте откровенно, откровенно!
55 Амбросимов: Н-нет...
56 Достоевский: Нет, Вы знаете, Вы со мной откровенно, Вы не стесняйтесь, как бы наедине сам себе. Иное дело служба, иное дело... Вы думали, я хотел сказать -- дружба? Не-ет-с, не угадали, не дружба, а чувство гражданина и человека, чувство гуманности и любви к Всевышнему. Я могу быть и писателем, и пророком, но гражданина и человека я всегда ощутить в себе обязан и дать отчет. Отношусь к Вам как к человеку, облагороженному образованием. Вот еще этих...
57 Амбросимов: Бога ради, Федор Михайлович! О повитухах ни
слова! Мне бы не хотелось... Уж полдень близится, а я не...
Вы думали, я хотел сказать -- Германн? Не-е-ет-с, не
угадали, стократ не угадали! Сократ, -- я хотел сказать, --
Со-крат. Акушерство и гинеко... кратия. Или гиппократия?
А-а! Иппохондрия! Маркиз дель Крокодилло! Да? Коли уж
откровенно Коли! К топору зовите Русь! Время у Вас
найдется? Простите, у Вас нет времени. Так, может, проясним
кое-что, коли уж откровенно?
58 Достоевский: Да чего же ты, батюшка, так вдруг... что такое? Фу, какой странный! Мне сдается -- Вы бредите.
59 Амбросимов: Брежу? Я странен? Ну, а любопытен Вам? А? Любопытен?
60 Достоевский: Любопытен.
61 Амбросимов: Ушки на макушке?
62 Достоевский: Какая еще там макушка?
63 Амбросимов: После скажу, какая макушка, а теперь, мой милейший, объявляю Вам... нет, лучше: "сознаюсь"... нет, и это не то: "показание даю, а Вы снимаете" -- вот как! Так даю показание, что читал, интересовался... отыскивал... разыскивал... розыскивал -- и для того зашел сюда -- черточку стократтысячную.
64 Достоевский: Какую-такую сто... тысячную? Что за черточка?
65 Амбросимов: Да Вы только что о ней говорили.
66 Достоевский: Ах, вот Вы о чем! И на какой предмет?
67 Амбросимов: Да на предмет Почвы, Традиции, культуры в конце концов. Время, говорят, требует Правды?.. Приступим?
68 Достоевский: (осунулся, сгорбился, ушел в себя, как улитка, мрачно) Что?
69 Амбросимов: Пре-ступим-то? Да прогуляемся -- в мир мечты, снов, туманов, белых ночей, бледных ангелов, видений, наказаний, преступлений... Преступим черточку, которая отделяет вымысел от действительности, нормального человека от больного, одного от другого, иного, множественного... Только где она, махочкая, где?.. Я сказал не пре-ступим, а при-ступим! Вы ослышались. Это выдает...
70 Достоевский: Что выдает? Опять Вы за старое, Порфирий Петрович? Все за те же Ваши приемы! Как это Вам не надоест в самом деле?
71 Амбросимов: Э, полноте, что мне теперь приемы, когда у меня черт... точка в руках!
72 Достоевский: Вы что -- заика?
73 Амбросимов: Зайка. Прыг-скок и уже поспел. Зачем Вы Анну Григорьевну обманули?
74 Достоевский: Свою супругу, милостивый государь, я никогда не обманывал. Что за нескромности!
75 Амбросимов: Нет, я не про то, Федор Михайлович! Боже упаси! Я не Страхов.
76 Достоевский: Но как я еще мог?..
77 Амбросимов: Обманывать? Не столько ее даже, как через нея -- публику.
78 Достоевский: Публика-то, публика тут при чем?
79 Амбросимов: А зачем Вы ее повели во-о-он как далеко от места-то?
80 Достоевский: Какого еще места? Извольте говорить прямо! Без намеков.
81 Амбросимов: Вы показали Анне Григорьевне дом, где жила процентщица?
82 Достоевский: Не помню. Месяц медовый... Гуляли-с...
83 Амбросимов: Вы даже показали ей камень, под которым Родион сокровище схоронил!
84 Достоевский: Возможно. Ну, и..?
85 Амбросимов: Анна Григорьевна вспоминала, что Вы зашли во двор этого дома (Схема, I), что в начале Вознесенского проспекта, извините, зачем заходят в укромные места прохожие.
86 Достоевский: Да?! О Sancta simplicita! Вот будь она хрома, али горбата, я бы, кажется, еще больше ее полюбил...
87 Амбросимов: Да бросьте, Вы же на это и рассчитывали.
88 Достоевский: Не вижу в чем тут расчет мой мог состоять. Что за выгода? (Смеется) Или Вы в самом деле думаете, что я деньги прятал? Мне не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить.
89 Амбросимов: Вы рассчитывали, что святой простоте все поверят, не размы-шляясь...
90 Достоевский: Не размышляя-сь?.. Странно... Впрочем, вздор! Что Вы все ходите вокруг да около?
91 Амбросимов: Это Вы уходите. Давайте попросту: да-да, нет-нет, остальное от лукавого.
92 Достоевский: Да кто Вы? Какое право имеете?
93 Амбросимов: Материнское. С Эллагина острова. Или плаща не заметили?
94 Достоевский: Вы или сумасшедший, или...
95 Амбросимов: Или? Что "или"? Ну, что? Ну, скажите-ка!
96 Достоевский: Ничего! Все вздор!.. Что Вы чай-то не пьете? Остынет.
97 Амбросимов: А? Что? Чай?.. Пожалуй... Так Вы показали Анне Григорьевне дом старухи-процентщицы? (пауза) Ну, намекнули, по крайней мере. Ведь как у Вас? -- По Подъяческой пошел, Свою прежнюю нашел.. Харламов мост... дом?
98 Достоевский: Ты говоришь.
99 Амбросимов: Якобы дом тот находится на Екатерининском канале в районе Подъяческих близ Харламова моста. Вот тут (Схема, 2). Этот дом? Этот? Посмотрим, посмотрим... Здесь один двор?
100 Достоевский: Не совсем, чтоб один...
101 Амбросимов: Полноте, Федор Михайлович! Не будем же мы считать вторым двором этот закуток в вершине...
102 Достоевский: Согласен.
103 Амбросимов: Треугольного двора. Цитирую: С замиранием сердца и нервной дрожью подошел он к преогромнейшему дому, выходившему одною стеною на канаву, а другою в -ю улицу.
104 Достоевский: Входящие и выходящие так и шмыгали под обоими воротами и на обоих дворах дома. Тут служили три или четыре дворника.
105 Амбросимов: Прямо Ноев ковчег. Много окон, выходивших на этот огромный, квадратный двор, было отперто в эту минуту, но он не поднял головы. Сил не было. А Вы в силах?..
106 Достоевский: Чинах...
107 Амбросимов: Херувимах, престолах, серафимах, ангелах... падших. И, тем не менее, публика введена в заблуждение. Где второй двор? Где четыре ангела, тьфу, дворника? Нельзя же называть вершину треугольника стороной, а треугольный двор квадратным!
108 Достоевский: Натуралист прямо. Положительный метод. Логистика!
109 Амбросимов: Нет, я из морфологов. Последователь Кювье.
110 Достоевский: По одной косточке? Но причем тут Грибоедов? Чацкий мелко плавает, основной сущности зла не понимает.
111 Амбросимов: По вкусу дома подбирают. То -- этот (Схема, 2), то -- тот (Схема, 3), а не то и на торг (Схема, 4).
112 Достоевский: (Смеется) Да, что говорить! Был грех, спросил кого-то: Ну, как, мол? Да, вот, -- говорит, -- жил я этим летом на даче в Павловске и, гуляя с дочерьми, мы все искали ту роскошную дачу, во вкусе швейцарской хижины, в которой жила героиня романа Аглая Епанчина. Воля Ваша, -- продолжает, -- такой дачи в Павловске не существует!
113 Амбросимов: Это "Идиот"! А мы о "Преступлении"... Где жила старуха?
114 Достоевский: Толку то что с того? Все вздор один, вымысел, книжные мечты-с...
115 Амбросимов: Теоретически раздраженное сердце... Опять цитируем. Но создается впечатление, что Достоевский как бы умышленно скрывает подлинные места, интригуя и намекая, что Вам они хорошо известны. Помните "Белые ночи"? -- Никогда не забуду истории с одним прехорошеньким светло-розовым домиком.
116 Достоевский: Что ж: фантазии, сны, мечты, ночи...
117 Амбросимов: То есть, все это, я Вам скажу, взяла и выдумала, и не то, чтоб из легкомыслия, для одной похвальбы-с! Нет-с, сама всему верит, собственными воображениями себя тешит, ей-богу-с! И я не осуждаю; нет, это я не осуждаю... Но -- Почва! Вначале -- почва! Где жил Раскольников? Колоться будете?
118 Достоевский: Оставьте Ваш тон и возьмите человеческий.
119 Амбросимов: Простите, Федор Михайлович, заигрался. Но и Вы тоже хороши! Такого тут напутали! Сам черт ногу сломит. Не понимаю только, причем тут Капернаумов? Хром и косноязычен, косноязычен и хром, косно... Погодите! Гефест же не портной, а кузнец?
120 Достоевский: Причем тут Гефест? Вроде бы я...
121 Амбросимов: Ах, да! Лессаж! Бес хромой. Понятно. Но где Родион? Где жил Родион? Я у всех спрашивал. Решительно у всех. Одни говорят -- в доме девять по Малой Мещанской (Схема, 5)...
122 Достоевский: Что-с?
123 Амбросимов: Штосс. Это у Лермонтова.
124 Достоевский: В Столярном переулке, у Кокушкина моста, дом ти-тюлярного советника Штосса. Был дом Кифейкина, а теперь так Штосса.
125 Амбросимов: Это дом Евреинова.
126 Достоевский: Так он трехэтажный!
127 Амбросимов: Благодарю. И в самом деле, версия сомнительная. Большинство предпочитает дом девятнадцать по Средней Мещанской (Схема, 6). В любой книге можете прочитать: Каморка его приходилась под самою кровлей высокого пятиэтажного дома. И тут же фотография -- четырехэтажного!
128 Достоевский: Разве этак возможно? Разве это исследование? Я же писал до мельчайшей точности, все подробности текущего. Как же так?
129 Амбросимов: Но где же тогда?
130 Достоевский: А почему бы не в моем? Где я "Преступление"-то писал? (Схема, 7).
131 Амбросимов: У Аленкина? Понимаю. Анне Григорьевне Вы это тоже пытались внушить.
132 Достоевский: Зачем? Она сама. Он сразу напомнил ей дом, где жил Раскольников.
133 Амбросимов: Вот-вот. И топор в дворницкой лежал, да? У самого выхода в подворотню, под лестницей. Три ступеньки вниз. Или две?.. Куда теперь японцев тех водят из семьсот тридцать... первой.
134 Достоевский: Но...
135 Амбросимов: Но дом тоже четырехэтажный. Не сходится. Что ж, Федор Михайлович, остается считать...
136 Достоевский: Хоть бы в сумасшедший дом поступить что ли, а потом вылечиться...
137 Амбросимов: А потом что ж? Неужели опять романы писать?... Остается считать, что Родион прав: живет он в Столярном, у Шиля (Схема, 8). Тут и аргументик один веский припрятался: Соня...
138 Достоевский: Соня?!
139 Амбросимов: Принято считать, что Соня жила на канале, не очень далеко от Вознесенского. Близко.
140 Достоевский: Возле -ского моста, согласно тексту.
141 Амбросимов: Я и говорю... согласно тексту построили там для нее зеленый трехэтажный домик, после Вашей смерти уже. (Схема, 9). Только вот не попасть к ней никак без дремадолита.
142 Достоевский: Это почему?
143 Амбросимов: Да потому что сон. Я пытался как-то через подворотню с набережной проникнуть. Длинная такая подворотня -- туннель прямо, то есть, косо -- она в соседний дом ведет (Схема, 10). Но все равно интересно: как улей, не правда ли? Три двора, как соты, и леток. Сладкий дом, мармелад просто... Кэнди... Но если все же войти в ее сон-дом, содом, -- через парадную, в двух шагах от туннеля справа, то можно попасть в некое подобие галереи, через площадку второго этажа. Настоящая-то галерея в другом доме, да?
144 Достоевский: Как это Вы так заметливы?
145 Амбросимов: Вот-вот, куда Заметов с Разумихиным хаживали: Таиров переулок (Схема, 11). Галерея там как раз с внутренней стороны по третьему этажу двор обходит, и нумера-с, нумера-с... Только вот девочки не от себя живут, от Лавизы.
146 Достоевский: Превосходно!
147 Амбросимов: Не думаю... И комната треугольная есть -- один угол ужасно острый и убегает куда-то вглубь, другой же широк, до безобразия широк русский человек... Но это потом, это потом... Слишком широко... Я бы сузил. О чем бишь?
148 (Реплика из зала).
149 Достоевский: Об аргументике.
150 Амбросимов: Благодарю. Так вот, если исходить из движения Мармеладовой от дома Раскольникова, то он, дом Раскольникова, должен находиться на нечетной стороне Столярного. Правой.
151 Достоевский: Это почему?
152 Амбросимов: Посмотрите: ей надо завернуть направо, чтобы попасть к себе на канал, в Капернаум.
153 Достоевский: Кому?
154 Амбросимов: К портняжке-Гефесту, у которого семь детей, правда, не хромых, но тоже мелких, маленьких идиотов с застывшим смехом на лице. Это их что ли ипохондрики режут? Вивисекция.
155 Достоевский: Гефест? Капернаум? Направо?.. Не может быть!
156 Амбросимов: Что?
157 Достоевский: Ничего, ничего, продолжайте. Направо? Как же так?
158 Амбросимов: Как в тексте: Вам направо, Софья Семеновна?
159 Достоевский: Пошла потупясь, торопясь, чтобы поскорее как-нибудь уйти у них из виду, чтобы поскорее пройти как-нибудь эти двадцать шагов до поворота направо в улицу.
160 Амбросимов: Да, заминка... Но дом Шиля (Схема, 8) тоже четырехэтажный. Нет, Федор Михайлович, придется, я вижу, считать.
161 Достоевский: Считать? Да что считать-то, что?
162 Амбросимов: Как это -- что?! Да шаги же, конечно, шаги!
163 Достоевский: И что это Вы вдруг затеяли, батенька, проверку эту? Смешно, право.
164 Амбросимов: Психология творчества меня заинтересовала.
165 Достоевский: Говорите -- психология, а между тем въехали в математику.
166 Амбросимов: Ну-у! Не Вам бы меня упрекать, не мне бы слушать! Сами-то, сами! Только и делаете, что считаете, считаете, считаете! Между Раскольниковым и Разумихиным -- один шаг, чуть лбами не сталкиваются; Свидригайлов стоит перед Дуней в двух шагах, Соня открывает дверь, когда Родион от нее в трех; в трех же шагах Дуня стреляет в Свидригайлова, идет он за ней по пятам в пяти шагах, кстати, четырех шагов в романе никто не делает, а "до смерти четыре шага"; между их нумерами-шесть шагов, точно как на галерее у проституток; сидит он от Дуни в восьми шагах, Родион после удара хлыстом делает десять шагов по направлению к часовне, которая от него в двадцати шагах. К часовне, ведь, кажется? Да, к часовне. Двадцать шагов.
167 Достоевский: Вы отмечаете все эти цифры и числа, как человек уже сосчитавший дни свои, а не как человек, живущий самой полной, непосредственной жизнью, настоящею минутой, без всякой заботы о последних выводах, цифрах или...
168 Амбросимов: Нечего мне Терентьева шить!
169 Достоевский: Шить?
170 Амбросимов: Вспомните лучше те сто шагов, которые Вы с Пушкиным рядом шли и ничего у него, целых сто шагов, спросить не посмели, после того, как он Вам "убийцу" в глаза сказал!
171 Достоевский: Да что Вы... что... кто убивец? (про себя) До чего человек возобожал себя! Кто он? Кто этот вышедший из под полу человек? Почему он только теперь выходит из под земли?
172 Амбросимов: Да что Вы так побледнели, Родион Романович? Не душно ли Вам, не растворить ли окошечко? Я же не Толстой. Из черновиков это я, из черновиков... Думаете, безнравственно? Впрочем, что есть нравственность?!
173 Достоевский: Нравственные идеи есть! От религиозного чувства они. Доказать же, что нравственны нельзя. Тут соприкасание мирам иным. Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных. Мыслю так... Не обмануло меня сердце: как увидел Вас, так будто толкнуло что -- нигилист! Совсем Вы контакт потеряли со всем!
174 Амбросимов: Ну, зачем же так, Федор Михайлович? Почему не соприкасаемся? Есть контакт! И на Луне Аполлон наследил, и Шамбалу этим летом человек триста посетило.
175 Достоевский: Что за Шамбала?
176 Амбросимов: База для летающих тарелок из миров иных.
177 Достоевский: Тарелок? Метла, выходит, нынче не в моде?
178 Амбросимов: Технический прогресс. В мирах иных тоже не отстают от нас. Подтягиваются гоминоиды!
179 Достоевский: Ничего не понимаю.
180 Амбросимов: Я тоже, но интересно! -- аж дух захватывает! -- во время контакта, по ночам, в парных снах, когда гигантские троглодиты легко и грациозно впархивают в палатки участниц экспедиции.
181 Достоевский: Вот в Берлине я видел орангутанга!
182 Амбросимов: Шамбала на Памире. Но зимой они мигрируют в Тибет -- когда кончаются банки со сгущенным молоком и корни неизвестных науке растений.
183 Достоевский: Да что Вы тут мелете?
184 Амбросимов: Я серьезно. О Пушкине речь.
185 Достоевский: Да как Вам не стыдно, милостивый государь? Пушкин -- и какие-то орангутанги... берлинские!
186 Амбросимов: Ну, а давешний мещанин, в таком же халате и так же сгорбленный? С которым прошли Вы шагов сотню, рядом и опять совсем молча? Ну, а холод-то этот в спинном мозгу? Колокольчики-то эти, в болезни-то, в полубреде -- воскресный-то звон колоколов в-нской церкви, а? Не этот ли звон ему старухин-то колокольчик Вам напомнил? Как там у Вас?
187 Достоевский: Брякнул так слабо, как будто был сделан из жести, а не из меди. Этот особенный звон как будто вдруг ему что-то напомнил и ясно представил... Да что Вы меня с Раскольниковым путаете?
188 Амбросимов: Сами же пытаетесь всех уверить, что Вы и Раскольников -- одно!
189 Достоевский: Я?!
190 Амбросимов: Не я же перенес свою дворницкую в дом Гоголя.
191 Достоевский: Гоголя? Гоголь-то, Гоголь тут причем? Гоголь великорусского народа совсем не знал.
192 Амбросимов: Они вошли темными Казанскими воротами в Мещанскую улицу, улицу табачных и мелочных лавок, немцев-ремесленников и чухонских нимф. Оттуда поворотили в Столярную, наконец, к Кокушкину мосту и остановились перед большим домом.
193 Достоевский: Это же "Невский проспект".
194 Амбросимов: Столярный переулок. Грязный свой переулок, излюбленный и свойственный ему переулок. Этот дом я знаю -- сказал я себе: это дом Зверкова. Эка машина! Помните клочки? Одежды, другого мира... Здесь Гоголь жил. Петербургский небоскреб: шесть этажей со двора, пять с улицы и каморки, каморки, каморки (Схема, 12).
195 Достоевский: Все-то замечаете. Настоящий игривый ум-с!
196 Амбросимов: Благодарю за цитату. Если ее продолжить, то станет ясно, что Вы умышленно сшиваете два лоскутка текста: Это ведь у Гоголя, говорят, эта черта была в высшей-то степени-то? -- Да, у Гоголя... Раскольников прошел прямо домой. (Смеется) Пробрался в шестой этаж и зазвонил в колокольчик! Нет, Вы только оцените себя, Федор Михайлович! Какие ассоциации, какая скрупулезная проработка деталей, какой, простите за выражение, реализм! А Вы говорите: мечта, фикция, фантазия! Не-ет! Тут дело серьезное. Тут все рассчитано, каждая мелочь, черт-точка.
197 Достоевский: Опять Вы с этим черточкой.
198 Амбросимов: Но почему Соня идет направо? Ведь от Гоголя ей налево! Правда, и шагов тут не двадцать до поворота, а раза в три больше, но это потом, это потом... Так почему, спрашивается, направо? По чему? По чему она идет направо? По почве?
199 Достоевский: Ошибка. Досадные ошибки. Писал-то я далеко, за границей, по памяти.
200 Амбросимов: Ну, положим, написанное по памяти-то Вы сожгли... Но это потом!.. Значит, по памяти, говорите? Не по почве, а по памяти. Вечная память, -- Софья Ивановна.
201 Достоевский: Семеновна.
202 Амбросимов: Ивановна. Бедная Сонечка! Сразу две папы! Прямо улей какой-то: трутни. От Трута. Там тоже Гоголь жил (Схема, 13).
203 Достоевский: Что Вы несете?
204 Амбросимов: Копеечку нашел, и несу... Орел или решка?... Так где тот дом? Где старушка? Где Аленушка?
205 Достоевский: А это Вам уж решать, батенька, загадку эту.
206 Амбросимов: Вот как? Извольте. Вперед за Раскольниковым! В зону Хрустального дворца, оттуда начнем. Но где он? Анне Григорьевне Вы сказали, что он в "Вяземской лавре" (Схема, 14), в черновиках же даете точный адрес сей отели "Де Кристаль" -- Садовая, 56 (Схема, 15), чем повергаете исследователей в недоумение.
207 Достоевский: Я реалист в высшем смысле слова. Изображаю все глубины души человеческой... Реализм есть ум толпы, большинств он всем по плечу. Реалисты неверны, ибо человек есть целое лишь в будущем, а вовсе не исчерпывается настоящим... Для вас пиши вещи серьезные -- вы ничего не понимаете, да и художественно нельзя писать для вас, а надо бездарно и с завитком... Ибо в художественном изложении мысль и цель обнаруживаются твердо, ясно и понятно. А то, что ясно и понятно, то, конечно, презирается толпой.
208 Амбросимов: То-то каждое Ваше слово вдвойне воспринимаешь, словно под ним другое сидит! Но это потом. Вначале -- о топографии. Где теодолит-дремадолит? Впрочем, и без него видно что Хрустальный дворец находится на Царскосельском проспекте, шагах в тридцати-сорока от Сенной (Схема, 14). Следим за Родионом. Вот он выходит из кабака, доходит до Садовой, заворачивает за угол и следует прямо на Вознесенский мост. Отсюда до полицейской части, куда он направляется, два шага всего: второй поворот налево. Так?
209 Достоевский: Да. До конторы.
210 Амбросимов: Теперь так, в контору из своего дома он идет по Садовой, да?
211 Достоевский: Предположим.
212 Амбросимов: Ножницы получаются. Значит, часть...
213 Достоевский: Контора.
214 Амбросимов: Контора, извините, расположена на перекрестке Большой Подъяческой и Садовой? Похоже. А вот и дом с каланчой. Эта каланча? Эта? (Схема, 16).
215 Достоевский: Возможно.
216 Амбросимов: Но где же пожарник?
217 Достоевский: Продолжайте, мой друг, Вы имеете несомненные способности по сыскной части. Дан талант, так надо усовершенствовать.
218 Амбросимов: Какая ирония судьбы! Напротив Спасской части -- дом Человеколюбивого общества (Схема, 17)! Но он идет не туда... Подождите! Куда это он у Вас идет? Ему же в Конный!
219 Достоевский: Как в Конный?
220 Амбросимов: Ну, сдаваться-то он идет в конце через Конный!
221 Достоевский: Это потому, что контора переехала. Помните, еще свежей краской пахнет?
222 Амбросимов: Краской пахнет вначале.
223 Достоевский: На Садовой.
224 Амбросимов: Так куда она переехала? С Садовой или на Садовую?
225 Достоевский: Контора?
226 Амбросимов: Часть! И когда? В начале или в конце? Что тут у Вас со временем? Куда оно переехало? Или кого? Мармеладова или Вас? Впрочем, это потом. У Вас же нет времени. Сейчас о другом: он идет не туда. Он трусит и хочет оттянуть время, придти в часть крюком через две улицы. Он сворачивает в переулок, но не в Конный -- в Вознесенский!
227 Достоевский: Погодите! Погодите! Куда Вы? Там же противоречие!
228 Амбросимов: Ничего, разберемся. Всему свое время, даже если оно движется вспять.
229 Достоевский: Разберемся? Когда?
230 Амбросимов: Потом. Вначале... последуем за Раскольниковым. Что его заставило свернуть? Трусость? Не только. Тут дело в другом. Что-то его подсознательно притягивает, какое-то болезненное впечатление, да? Ах вот что притягивало-то его! -- внезапно он очутился у того самого дома! Отлично! Район поисков сужается. Загоняем льва в треугольник: Садовая-Вознесенский-Канал. Молчите? Что ж, пойдем в обход. Молча. После убийства он выходит из того самого дома, сворачивает налево, проходит по улице, вновь сворачивает и оказывается на набережной канала. Так-так... Крутим ленту назад. Чтобы попасть сюда, на канал, следуя указанной Вами тактике, нужно идти от дома, расположенного в нашем треугольнике или на Садовой, или на Екатерингофской улице.
231 Достоевский: Проспекте!
232 Амбросимов: Ну-у... это такой проспект, что его и улицей-то не назовешь: Раскольников во сне, с мещанином-то, вообще в переулок сворачивает. И Юсупов сад рядышком. Да сами же Вы пишете, что Мармеладова раздавило на улице! Прямо у дома Козеля, в тридцати шагах.
233 Достоевский: А где дом Козеля?
234 Амбросимов: Это я у Вас сам спрошу. Только потом. Будем последовательны. Вначале -- процентщица! Итак, на Садовой дом располагать нельзя: не будет выходить на канаву. Значит -- Екатерингофский! Помните, когда Родион в часть идет -- в начале -- он проходит поворот во вчерашнюю "-ю" улицу и с мучительной тревогой заглядывает в нее, на тот дом? Заглянем и мы. Ба! Да тут дом Ярославского (Схема, 18) с проходным двором на канал к дому Трута! Одна стена на канаву, другая в -ю улицу, под обоими воротами, два двора: огромных, квадратных, сразу из подворотни направо вход в подъезд. Поднимаемся на четвертый этаж, единственная площадка, на которой две квартиры! Все сходится, Федор Михайлович, все!
235 Достоевский: Нет, не все!
236 Амбросимов: Дворников нету? Или ангелов? Ай-ай-ай... Где же они? Ау-у!
237 Достоевский: Нет не все. Здесь нет окон: глухие стены.
238 Амбросимов: Ну, это просто -- комбинация.
239 Достоевский: Из чего?
240 Амбросимов: Из стен и окон. Стены переносим на Вознесенский 3/5, где сокровища хороним, а окна от Трута -- сюда. Обычный Ваш прием. Соне-то Вы номер квартиры у старушки отобрали девятку-то. У Сони числа нет. Это у Данте девятка Беатриче сопровождает: паж.
241 Достоевский: Браво! Удался чрезвычайно! Как говорите? Девятку у старухи отобрал для Беатриче-то? Ну, а старухе-то что? Лизавету что-ли у Пушкина умыкнул?
242 Амбросимов: Старухе?! Ну-у-у-у... старухе-то, старушке, старушонке-то старенькой... сами знаете -- что! -- по темечку! По макушке, по макушке, маковке желтенькой...
243 Достоевский (Трет висок).
244 Амбросимов: Да, кстати, тут для Вас во дворе и сюрпризик припрятался: Фонтан у просвирни (Схема, 33). Вот почему Родион про фонтаны-то думает, когда на убийство идет! Казалось бы: чего это вдруг, да? Да?! Что ж Вы сразу-то не признались, Федор Михайлович?
245 Достоевский: Искусство писателя -- вычеркивать все свое.
246 Амбросимов: Лишнее.
247 Достоевский: Свое!
248 Амбросимов: Прекрасно! Свое -- значит лишнее, личное. Так, так... Что ж, и к этому мы еще вернемся.
249 Достоевский: К чему?
250 Амбросимов: К тому, что Вы вычеркивали из текста и зачем. К тому, что зашифровано, запретно, запрятано. Найдем ключ и посмотрим, что за сокровище-кровище Вы прячете. Одно мы уже нашли: Елену... Вы куда, Федор Михайлович?
251 Достоевский: Как странно, знаете... Что же теперь делать? Вот и забыл, как нарочно, вдруг забыл, сейчас помнил...
252 Амбросимов: Я сказал -- Елену мы нашли.
253 Достоевский: Алену Ивановну.
254 Амбросимов: Алену, Аленку, Аленушку... Но, согласитесь, здесь шагов-то гораздо меньше. Раза в два, я думаю.
255 Достоевский: Раза в два, Вы правы... А вспомнил! -- бежать! скорее бежать, непременно, непременно бежать! Да... а куда? Понимаете ли, понимаете ли Вы, милостивый государь, что значит, когда уже некуда больше идти? Что это?.. Чай.
256 Амбросимов: Странно, странно... Сразу после "Преступления" Вы уезжаете за границу?
257 Достоевский: Да. Что ж тут странного?.. Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь да пойти!
258 Амбросимов: Четыре года там прожили, два романа написали, двух детей родили...
259 Достоевский: Сонечка умерла...
260 Амбросимов: Искренне сочувствую.
261 Достоевский: Двух с половиною месяцев от роду. Мы назвали ее в честь моей племянницы, Верочкиной дочки... Но к чему это Вы?
262 Амбросимов: Столько событий, столько впечатлений новых... И, тем не менее, возвратившись в Петербург, куда Вы квартиру-то нанимать идете?... Что молчите? Обо всем известен-с. Сюда, Федор Михайлович, сюда. На Екатерингофский рядом с домом Елены (Схема, 19). И что это Вас потянуло сюда из Вознесенского переулка? Какое болезненное впечатление?
263 Достоевский: Мы выбрали эту местность с той целью, чтобы наша девочка жаркие июльские и августовские дни могла проводить в Юсуповском саду... в двух шагах от дома.
264 Амбросимов: Да ладно! Это Вы с Анной Григорьевной считайте. А мы с Вами по каналу посчитаем.
265 Достоевский: По канаве? Да зачем по канаве?!
266 Амбросимов: Так ведь надо было торопиться и в то же время сделать крюк: подойти к дому с другой стороны! Посчитаем-ка до Трута.
267 Достоевский: Зачем же до Трута? До Трута и того меньше семисот... тридцати-то...
268 Амбросимов: Действительно, идти ему было немного: он даже знал сколько шагов от ворот его дома: ровно семьсот тридцать. Как-то раз он их сосчитал, когда уж очень размечтался... Где Вы взяли это число?
269 Достоевский: Не помню. Память у меня очень слабая.
270 Амбросимов: Хоть убей, следа не видно, Сбились мы, что делать нам?
271 Достоевский: В поле бес нас водит, видно, Да кружит по сторонам.
272 Амбросимов: (подбрасывает монетку) Откуда она? Не с луны же свалилась
273 Достоевский: На каторге считал! В остроге! В Италии!
274 Амбросимов: Ну, от собак схватил? Ну, темнота... Ну, в Италии... Родион, чай, не по Риму ходит, немея от восхищения! Читали Фрезера? Так что же находится на семьсот тридцатом шагу, если идти от дома Гоголя по каналу мимо Трута? Это где-то за Вознесенским мостом будет...
275 Достоевский: Да это еще зачем?!
276 Амбросимов: Не знаю. Но что-то ведь заставило его именно там свернуть с пути покаяния!
277 Достоевский: Что ж, любопытно познакомиться с методой Фрезера.
278 Амбросимов: Ничего достойного внимания. Странно. Перелет? Да-а... Совершенное действие не имеет следов.
279 Достоевский: А что Вы ожидали увидеть? Пиковую даму?
280 Амбросимов: Червовую. Послушать хотел -- всех вместе: даму, семерку, тройку, туза. Полифония. Анахата -- звук сердца. Как невеста украшенная для мужа свояго... Свадьбу-то где играли после "Преступления"?
281 Достоевский: В Троицком.
282 Амбросимов: Там венчались. Невеста в белой фате, жених...полунощный. Жена да убоится вечнаго мужа свояго. Аллилуйя! Нет, я про другое: в каком доме гуляли? Куда окна смотрели, где месяц медовый проходил?
283 Достоевский: Знаете.
284 Амбросимов: Знаю. В Вознесенском переулке, куда Родион свернул. Да, Федор Михайлович, да!.. Шаги не совпадают, но все остальное! Право, если бы не документы, можно было бы заподозрить нас в шулерстве: мол, подтасовываем карты, топографические, в угоду системе.
285 Достоевский: Какой системе?
286 Амбросимов: Да той, что Вы изобрели в Висбадене.
287 Достоевский: Гнусная фантазия, мучавшая меня много лет. Я все мечтал выиграть. Мечтал серьезно, страстно. Не гожусь в разряд солидно живущих людей.
288 Амбросимов: На тройку ставили или на семерку? А потом? На даму? Или туза? Ах, да! Не "фараон" же! Значит, на зеро. Семь -- три -- ноль. Направо легла дама, то бишь, тройка; тройка, то бишь, дама. Вот давайте на нее и поставим. Меня все же интересует личность убитой: никто опознать не может. Кто такая? -- Чиновница? Венус московит?
289 Достоевский: Да Вы... Да что же Вы теперь-то все так говорите?
290 Амбросимов: Что так говорю? А объясниться пришел-с, так сказать, долгом святым почитаю. Кто такая Елена?
291 Достоевский: Я не люблю шпионов и психологов, по крайней мере таких которые мне в душу лезут! Вы думаете, я Вас боюсь?... Вы совершенно убеждены, что я пришел Вам открыть одну "страшную" тайну... Ну, так знайте, что я Вам ничего не открою, никакой тайны, потому что в Вас совсем не нуждаюсь. Assez cause!
292 Амбросимов: Я не болтаю, я серьезно. Поздно уже. Кто такая? Фамилия?! Говорить будем?!
293 Достоевский: Ассе...тьфу, регистраторша коллежская.
294 Амбросимов: Легистраторша? А Вы уверены? А не фрейлина ли придворная? О графине, стало быть, ни слова? И о воспитаннице ея? И о бобах? Бобы тоже вычеркнули? Почему? Или они другой природы, чем горох?
295 Достоевский: Да при чем тут горох?! Человек есть тайна! Ее разгадать надо!
296 Амбросимов: Это которую Пушкин в гроб с собой унес? Вот мы теперь без него эту тайну и разгадываем: кого же Вы убили, Федор Михайлович?
297 Достоевский: Господи! Покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой мечты моей!

ДЕЙСТВИЕ II

Та же обстановка. Звучит ария Германна из оперы "Пиковая дама" П.И.Чайковского.

298 Амбросимов: Послушайте, Федор Михайлович...
299 Достоевский: Я слышу, слышу... Нам далеко до Пушкина. Пигмеи мы, пигмеи.
300 Амбросимов: Ну, зачем же так?
301 Достоевский: Тьфу, пропасть! Опять полон рот каламбуров.
302 Амбросимов: Послушайте, что Анна Григорьевна пишет:..
303 Достоевский: Ведь вот эти папироски! -- вред, чистый вред, а отстать не могу! Кашляю-с, першить начало, и одышка.
304 Амбросимов: Сразу после венчания мы отправились на квартиру на Вознесенском проспекте, которую Федор Михайлович нашел для нас: в доме Толя (Схема, 20), прямо против церкви Вознесения (Схема, 21). Это не ее ли маковка у Вас в "Сейчашних справках" для "Преступления" нарисована? В тексте же о ней ни слова, как и о графине.
305 Достоевский: Разве?
306 Амбросимов: Ну, кроме бреда Раскольникова: там были какие-то мысли или обрывки мыслей, какие-то представления...
307 Достоевский: Какие-то представления без порядка и связи, колокольня Вознесенской церкви...
308 Амбросимов: Биллиард в одном трактире и какой-то офицер у биллиарда, запах сигар в какой-то подвальной табачной лавке, распивочная, черная лестница, совсем темная, вся залитая помоями и засыпанная яичными скорлупами, а откуда-то доносился...
309 Достоевский: А откуда-то доносился воскресный звон колоколов. Вот видите?
310 Амбросимов: Видите? Район описан так подробно, со всеми деталями, погребками, проходными дворами, лестницами с отбросами. Все-то закоулки знаете! Но почему господствующая над всей местностью церковь упоминается один-единственный раз? И в каком контексте!
311 Достоевский: Я описывал трущобы и капернаумы.
312 Амбросимов: А дом Козеля? Где дом Козеля? вокруг которого тридцатки прыгают? Почему к нему пути не указаны? он что -- в воздухе висит? Гнездо? -- госпожи Липпевехзель? Странная какая фамилия: липпе -- губы, вехзель -- вексель. Сама же пучеглазая -- сычиха... Афина? Иуда?.. Очень странно, очень... Но это потом, это потом. Где церковь, я спрашиваю? Где церковь? У читателя может сложиться неверное впечатление. Вы что из Твери? Рязани? Из раскольников? Федька Каторжный? Яко тать в нощи... афинской.
313 Достоевский: Вы что -- спятили? Какие Афины? Я описывал святых, монастыри.
314 Амбросимов: Ваши святые смердят! Деньги, обреченные в монастырь!
315 Достоевский: Не мои слова! Что Вы мне подсовываете слова моих героев? Так это и есть Ваша метода? Во всем привыкли видеть рожу сочинителя? Я же своей не показывал. Прекрасно знаете, как я относился к этим утопиям и коммунам! Раз отвергнув Христа ум человеческий может дойти до удивительных результатов. Нет! Мир спасет Красота!
316 Амбросимов: Что есть Красота?
317 Достоевский: Красота -- загадка!
318 Амбросимов: Первая загадка Сфинги. Вторая: почему потребность в Красоте развивается наиболее тогда, когда человек в разладе с действительностью, в негармонии, борьбе? и третья: почему нравственное развитие личности начинается именно с преступления? Страшно много тайн! Слишком много загадок угнетают на земле человека.
319 Достоевский: Нет счастья в комфорте. Покупается счастье страданием. Книгу Иова знаете? Она приводит меня в болезненный восторг. Вот путь человека: мимоидущий Лик земной и Вечная Истина соприкоснулись тут вместе.
320 Амбросимов: Что ж, последуем за Вами. Вот только откуда? Вы ведь здесь в разных домах жили.
321 Достоевский: Да, у Евреинова и Алонкина.
322 Амбросимов: Ну, у Евреинова только месяц. А до того?
323 Достоевский: У Астафьевой (Схема, 22).
324 Амбросимов: В доме с меандром. Рядом с полицейской конторой третьего участка Казанской части, которая до того переехала на Садовую и куда Вас вызывали за...
325 Достоевский: Вот видите? Видите? Контора находилась в той части, где жил я сам!
326 Амбросимов: Дамы и невеста помещаются у Бакалеева (Схема, 31), здесь же (Схема, 24) -- Порфирий Петрович? Кстати, Федор Михайлович, почему Порфирий в черновиках имеет фамилию "Семенов", в тексте же она вычеркнута? Семенов -- это реальное лицо? Управляющий частью?
327 Достоевский: Нет. Частью управлял штабс-капитан Юнг.
328 Амбросимов (хохочет): Так это Юнг Вас вызывал за неуплату долга Пушкину?
329 Достоевский: Не юродствуйте. Знаете, о каком Пушкине речь.
330 Амбросимов: Знаю. Об Александре Сергеевиче, с которым Вы те сто шагов рядом шли после того, как он Вам "убийцу" в глаза сказал.
331 Достоевский: Да как Вы можете?! По-почему Вы знаете?
332 Амбросимов: Муха летала, она видела... Спрашиваю в последний раз: хотите ли назначить мне Ваши три карты? Да или нет?
333 Достоевский: Графиня не отвечала.
334 Амбросимов: В эту минуту Германну показалось, что мертвая насмешливо взглянула на него, прищуривая одним глазом.
335 Достоевский: Да точно ли?
336 Амбросимов: Уверен. Старушонка, вся скрючившись и наклонив голову, сидела в уголку за висящим на стене салопом и смеялась, так и заливалась тихим неслышным смехом...
337 Достоевский: Согласен. Но Пушкин! -- и мещанин?
338 Амбросимов: К тому же очень походивший на бабу в чем-то вроде халата, голова его свешивалась вниз, да и весь он был точно сгорбленный. Он, верно, тут где-нибудь притаился в углу... за салопом, на стуле...
339 Достоевский: Да, реализм есть фигура Германна, хотя на вид, что может быть фантастичнее?
340 Амбросимов: А не последовать ли и нам за этой фантастической фигурой в старом салопе? Посчитаем шаги заодно: от дома с меандром до дома Аленки, прекрасной нашей сестрички, старушки, то есть, веселушки, Вы уж простите.
341 Достоевский: Считайте, считайте! Только зачем? Ведь я у Алонкина жил, когда "Преступление"-то писал! И какая ж, однако, дичь!
342 Амбросимов: Я хочу докопаться до сути.
343 Достоевский: Какая там суть! Все равно не сходится! Мы, русские, прежде всего боимся истины, то есть, и не боимся, если хотите, а постоянно считаем истину чем-то уж слишком для нас скучным и прозаическим.
344 Амбросимов: Такая, знаете ли, смесь горячо идеального и вместе с тем тускло прозаического и обыкновенного, чтобы не сказать: до невероятности пошлого.
345 Достоевский: Это второе: мы все стыдимся самих себя.
346 Амбросимов: Пошлости стыдимся?
347 Достоевский: Нет. Все мы раскаиваемся в тяжелых делах своих, из тех, которые у каждого человека всю жизнь лежат втайне на совести.
348 Амбросимов: Так вот для чего нужны страдания, остроги, концлагеря?
349 Достоевский: Каторга была для нас чем-то даже очищающим, мученичеством, за которое многое нам простится. Точно камень у меня с души свалился.
350 Амбросимов: И вдруг -- Раскольников! Все тот же камень на пути. Да? И сны. Да? Чего это вдруг Вам уже после каторги сон про луну расколотую приснился? Помните?
351 Достоевский: Как сейчас вижу: на востоке была полная луна, представляете? Огромная полная луна, которая вдруг раскололась на три части, и вновь сошлась. И так три раза. Потом... Потом из луны вышел щит, на котором два раза было написано ДА ДА старинными церковными буквами. Щит отделился от луны и прошел по всему небу от востока на запад, а потом скрылся за горизонтом. И сам щит, и буквы на нем были осиянные. Представляете?
352 Амбросимов: Интересно.
353 Достоевский: Очень. Очень интересно. Этот сон меня чрезвычайно интересует. Я у всех спрашивал, решительно у всех, чтобы он мог означать.
354 Амбросимов: А и Д своею кровью начертал он на щите... Так никто и не растолковал?
355 Достоевский: Нет. Никто... А-М-Д... А и Д... Да... Ад... Странно... (трет лоб) Весьма... А что сейчас? Никто не пытался?
356 Амбросимов: Растолковать-то? Нет, не встречал.
357 Достоевский: А как же исследователи? Они то что? Мне этот сон непременно растолковать надо, непременно. Я у всех спрашивал, решительно у всех.
358 Амбросимов: Исследователи? Да что Вы, Федор Михайлович! Скажите спасибо, что до Ваших снов не добрались, одни тексты толкуют. Представляете, старуха-процентщица, якобы, -- символ Вашего батюшки! Ха-ха-ха! Эмблема!
359 Достоевский: То есть, ухват выходит по ученому не ухват, а эмблема?
360 Амбросимов: Ухват-то? Не-ет! Ухват -- это икона. А старуха -- эмблема. Понимаете? Ну, да это еще что - эмблема-то! А то ведь и горизонтальный инцест пришить могут.
361 Достоевский: То есть как это?
362 Амбросимов: Любовь к сестре. Старушку-то Вы вместо нее убили, якобы! Представляете? Символически убивая сестру, Вы тем самым вступаете с нею в связь!
363 Достоевский: Господи, да как же так, да что же это?
364 Амбросимов: Это? Психоанализ. Фрейдизм в развитии. Но это потом, это потом... После смерти Вашей, представляете, странное какое совпадение все же: через несколько лет Вашу сестру убивают грабители.
365 Достоевский: Господи, ужас то какой! (трет лоб)... Какая странность, таинственность, как будто присутствие каких-то особых влияний и совпадений... Но о чем это мы?
366 Амбросимов: О снах.
367 Достоевский: Я придаю им большое значение. Мои сны всегда бывают вещими. Когда я вижу во сне покойного брата Мишу, а особенно когда мне снится отец... мда... я знаю, что мне грозит беда. А однажды снится мне сон, что я сижу у тетки в гостиной, тут же и мать-покойница, говорим мы о чем-то и вдруг вижу -- маятник остановился. И в самом деле -- тетка умерла в сей момент.
368 Амбросимов: А сон о луне Вам здесь (Схема, 23) приснился? В сониной комнате?
369 Достоевский: В сониной? Почему в сониной?
370 Амбросимов: Понимаете, мне бы хотелось привязать его к конкретному месту. Вы ведь Соне подарили свою комнату из дома с меандром?
371 Достоевский: Да.
372 Амбросимов: Я и подумал, что здесь. Да, да... Соне! Памяти нашей вечной! -- все для нее, все в ней. И девятка от старушкиной квартиры, и галерея от суфлерок, и леток из Казны, и хвост Жар-птицы, и перо огненное... А вот и те двадцать шагов, которые спешит она пройти, чтобы скрыться из виду: от парадной дома с меандром до поворота направо в улицу. Смотрите! Смотрите! Чей это шлейф мелькнул за углом? Не Сусловой ли? Ух какая ж эта ножка! Следок такой узенький и длинный, сладко-мучительный...
373 Достоевский: Да... Направо -- песнь заводит, налево -- сказки говорит...
374 Амбросимов: Тут чудеса, "Преступление"...
375 Достоевский: И что мне тычут со всех сторон: "Преступление", "преступление"! "Я за чертями пришел", "отпустите мне десяточек "дьяволов"!
376 Амбросимов: Это Анна Григорьевна вспоминала. Сами-то Вы о себе ни слова. Мемуары не писали-с: не Жан-Жак.
377 Достоевский: К "Исповеди" питаю отвращение.
378 Амбросимов: Тем не менее, Вы пишете брату, что роман -- это и есть Ваша исповедь! О каком романе Вы говорите? Не о "Преступлении" ли? -- окончательный роман, который навеки утвердит Ваше имя. Ведь о нем же речь, о нем? Признайтесь, Федор Михайлович?
379 Достоевский: Предположим. Что с того?
380 Амбросимов: Как это -- что? "Убийство как одно из изящных искусств"! Страшная это вещь -- красота! Опиум... для народа.
381 Достоевский: Боязнь эстетики -- первый признак бессилия.
382 Амбросимов: А я и не боюсь. Это Вы жаловались, что почерк -- Ваше единственное сходство с Наполеоном.
383 Достоевский: Откуда Вы?..
384 Амбросимов: Да из собственного Вашего письма. Приносят мне на почту письмо... Взял да и распечатал.
385 Достоевский: Как же Вы?
386 Амбросимов: Сам не знаю, неестественная сила побудила. Жаль, однако ж, что Вы не читаете писем. Есть прекрасные места. Вот недавно один поручик описал бал в самом игривом... барышень много, музыка играет, штандарт скачет... Я нарочно оставил его у себя. Хотите прочту?
387 Достоевский: Вам не кажется, Владимир Порфирьевич, что перлюстрация интимных отношений дело не столь уж нравственное?
388 Амбросимов: Полностью с Вами согласен. Но Вы же сами просили всех растолковать этот сон.
389 Достоевский: Вот его и толкуйте.
390 Амбросимов: Именно этим я и занимаюсь все это время.
391 Достоевский: Простите, не понял.
392 Амбросимов: Я хочу сказать, что Вы сами пытались расшифровать его: своим романом. Расшифровать, а, возможно, даже и утвердить -- этот сон, тот смысл его, который Вам не рассудочно, а бессознательно как бы был ясен. Я ясно выражаюсь?
393 Достоевский: Это можно и без факультета. Но почему Вы думаете...?
394 Амбросимов: Что сон это музыка? Нет, это Вы потом спросите. Почему я думаю, что Вы пытались утвердить сон? Да Ваши же слова: Я больше любил лежать и думать. Помните?
395 Достоевский: "Преступление"? Помню. Я лучше любил лежать и думать. И все думал. И все такие у меня были сны, странные, разные сны... Тогда начало мне мерещиться... Я догадался тогда, что... власть дается только тому, кто посмеет наклониться и взять ее. Мне вдруг ясно, как солнце, представилось, что как же это...
396 Амбросимов: Ни единому не приходит в голову...
397 Достоевский: Проходя мимо всей этой нелепости, взять просто-напросто все за хвост и стряхнуть к черту?.. Впрочем, может быть, и приходит: веселых людей у нас много отыщется.
398 Амбросимов: Ну, вот, человека, который смеется, Вы и нашли, на каторге еще.
399 Достоевский: На каторге? Ом ки ри? (l'homme qui rit)
400 Амбросимов: Да чего уж там! -- дети знают.
401 Достоевский: В самом деле, я задумал его еще на каторге. Все сердце свое с кровью хотел вложить я в этот роман. Тогда у меня возникло много потребностей и надежд таких, о которых я и не думал. Но это все загадки, и потому -- мимо, мимо.
402 Амбросимов: Мимо?! А какие книги Вы просите прислать Вам в ссылку?
403 Достоевский: Историков древних и новых, экономистов, отцов церкви, "Историю философии" Гегеля...
404 Амбросимов: Шведенборга, монографию о буддизме, "Материнское право" Бахофена, "Происхождение семьи, частной собственности и государства" Энгельса!?
405 Достоевский: Не вижу преступления. Или они запрещены?
406 Амбросимов: Я спрашиваю: приехав в Петербург Вы сразу ищете сближения с раскольниками?
407 Достоевский: Как это известно?
408 Амбросимов: Миллер говорит.
409 Достоевский: Орест Федорович?
410 Амбросимов: Я сказал: я... Как Вы сказали? Орест? Орест Федорович? Не может быть!
411 Достоевский: Я и говорю -- сплетни.
412 Амбросимов: Да еще Федорович? Красиво.
413 Достоевский: Что ж тут красивого -- в сплетнях-то?
414 Амбросимов: Значит, это он приходил к Вам,за день до смерти? Вместе с Аполлоном и Страховым. Речь о Пушкине просил повторить.
415 Достоевский: Он самый.
416 Амбросимов: И тут кончается искусство, и дышит почва и судьба... Да... Вот ведь куда заехали, Федор Орестович, да... С ума можно сойти.
417 Достоевский: Да что с Вами? Да о чем?
418 Амбросимов: А что он за человек был?
419 Достоевский: Орест Федорович-то? Как Вам сказать? -- добр очень, до чрезвычайности. Любвеобильность -- вещь, положим, и недурная, но ведь можно и заездить клячу либерализма... Что с Вами?
420 Амбросимов: Трудно после такого продолжать допрос.
421 Достоевский: А надо?
422 Амбросимов: Надо. Работа такая... Давайте только не торопясь, хорошо? Вернемся к дому с меандром. Здесь в одно время с Вами жили Ливанов, Щапов, Максимов. Почему они все интересовались сектантами?
423 Достоевский: А восхощу мучений, сам явлюсь к мучителям и буду я спасен за муки добровольные.
424 Амбросимов: Извольте говорить прямо, без извилин. Что Вас связывало?
425 Достоевский: Не вижу связи.
426 Амбросимов: Не хватает тех связей, которые соединяют человека с жизнью? Что ж... Когда Вы познакомились с Апполинарией Сусловой?
427 Достоевский: В шестьдесят первом.
428 Амбросимов: Не с нее ли списан портрет матери Лизы Трусоцкой -- хлыстовская богородица, меняла любовников и любила их мучать? Тип страстный, жестокий и чувственный. Что молчите-то? Она вон целую книгу написала: "Годы близости с Достоевским". Хотите послушать?
429 Достоевский: Валяйте.
430 Амбросимов: Федор Михайлович нервно ходил по номеру, бросая отрывистые фразы. Внезапно поворотясь от окна к постели, в которой я лежала, отходя ко сну...
431 Достоевский: С Вас вовсе не требуется таких интимностей, милостидарь, да и времени нет.
432 Амбросимов: Несколько лет спустя Полина вышла замуж за Розанова. Знаете...
433 Достоевский: Это ее личное дело.
434 Амбросимов: Знаете, как он ее называл?
435 Достоевский: Не сердитесь, голубчик, но об женщине, я повторяю это -- об женщине нельзя сообщать третьему лицу... Ангел и тот не поймет.
436 Амбросимов: Ну, не скажите! -- Поморской раскольницей, хлыстовской богородицей! Правда, говорят, хлысты у своих богородиц не ножку целуют -- коленку.
437 Достоевский: Экий Вы сплетник.
438 Амбросимов: В поисках истины не пренебрежем и молвой: вдруг Академ проговорится?.. Перед Вашим приездом в Париж, к ней, на Елисейские поля, летом шестьдесят третьего, Полина пишет в своем дневнике, что подумывает... о вступлении в секту!
439 Достоевский: Достаточно. Мы и так дело бросили и эвона в какую литературу заехали.
440 Амбросимов: Да ведь я это все к чему? План романа возник у Вас в этом доме?
441 Достоевский: С Сусловой? План? Да о чем Вы?
442 Амбросимов: Нет, я не про то. Все эти чувствительные подробности, милостидарь, до нас не касаются. Мы о "Преступлении".
443 Достоевский: В общих чертах -- да.
444 Амбросимов: Нас интересует топография.
445 Достоевский: Архитектурные очертания линий имеют, конечно, свою тайну.
446 Амбросимов: Это о доме Рогожина на Гороховой, где он Настасью Филипповну зарезал (Схема, 35). Она, кстати, тоже с Сусловой списана? Да, Федор Михайлович, никогда фантазия не может выдержать сравнения с действительностью. Жизнь гораздо интереснее наших ортогональных проекций.
447 Достоевский: Плагиат.
448 Амбросимов: Проекции-то? Конечно... Из дома с меандром два выхода: через черный ход в подворотню на Малую Мещанскую, и через подъезд на набережную канала. Вы каким ходом пользовались? Парадным? По торжественным дням, одержимый каким-то недугом...
449 Достоевский: Что Вы хотите?
450 Амбросимов: Прогуляемся по каналу от подъезда дома с меандром. Медленно, как бы в нерешительности, пройдем по Столярному мимо дома Гоголя, перейдем через Кокушкин мост, не останавливаясь и не опираясь о гранит, повернем направо. Шаг первый: кто такая процентщица?
451 Достоевский: Опять? Говорили уже.
452 Амбросимов: Коллежская секретарша? Асессорша?
453 Достоевский: Регистраторша.
454 Амбросимов: Афродита Петербургская? Таврическая?
455 Достоевский: Да что Вы, право...
456 Амбросимов: О графине, стало быть, ни слова? И о бобах, и о церквях? А почему Кох называет Лизавету красотой неописанной? А Елену Ивановну -- старой ведьмой? Почему у нее шея куриная? Прямо Баба-Яга в кринолине! Палец в рот не клади -- откусит! А может, Царевна-Несмеяна? То-то ее наш принц рассмешил! Веселого человека выдумали!
457 Достоевский: Да уж и Вы рассмешили, батенька! Прямо опера! Черномазов выходит!
458 Амбросимов: Никто никуда не выходит. Бабку Еленой зовут.
459 Достоевский: Но почему ж не Людмилой?
460 Амбросимов: Да потому что Раскольников не Руслан... А Лизавета кто? Почему у нее ноги козлиные?
461 Достоевский: Да что Вы, право, Владимир Проппович! Хотели сон мне растолковать, а сами сказки, этаким Гоголем...
462 Амбросимов: А я сны и толкую: журавля в небе ищу.
463 Достоевский: Но причем тут ноги? Ни черта не понимаю!
464 Амбросимов: Танец такой журавлиный есть. Геранос называется. Ариадна Тесея научила, открыла ему тайну Лабиринта. Показать Вам? Смотрите: нужно запомнить все повороты и число шагов. Раз-два: налево, два-три: направо, три-четыре: вверх, пять-шесть: вниз. Понимаете? Это очень важно! Иначе не выберешься: кругом "ведьмин студень" и "комариные плеши"; шаг в сторону -- и в баньку с де... пауками попадешь. Понимаете, это -- Зона. Только Сталкеры могут пройти. По памяти. Представьте себе мы в центре. Минотавр где-то бродит, руно золотое висит.. Давайте прямо к цели: у Лизаветы-то ребенок был шестимесячный, поминутно беременна.
465 Достоевский: Поминутно, поминутно...
466 Амбросимов: Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому... старушку.
467 Достоевский: Слышу, что кричит что-то за две комнаты, а спросить как-то совестно и страшно...
468 Амбросимов: Так кого Вы убили, Федор Михайлович?
469 Достоевский: Погодите, погодите... минутку... Устал я... поминутно...

МЫТАРСТВО ТРЕТЬЕ

Та же сцена, отраженная в зеркале.

470 Амбросимов (рисует на стене три полумесяца, расположенные по окружности): О, если бы хоть тень отца спросить мне удалось тогда, перед убийством!
471 Достоевский: Что это?
472 Амбросимов: Ананасный компот. Рисуночек Ваш из письма: три серпа из луны расходятся. Лабрис вместо креста.
473 Достоевский: Лабрис? Вы видите здесь топоры?
474 Амбросимов: А Вы не видите... сон Раскольникова после убийства? Полная луна светлела все ярче и ярче...
475 Достоевский: Грустно и таинственно проходил сквозь стекла лунный свет.
476 Амбросимов: Это во сне... она так грустно улыбается. В действительности же комната ярко освещалась косыми лучами заходящего солнца: солнце сыпало золотым снопом лучи свои... Вся комната янтарным блеском озарена.
477 Достоевский: Вся комната была ярко облита лунным светом, все тут по-прежнему: стулья, зеркало, желтый диван...
478 Амбросимов: В момент убийства Родион солнца не видит. Только диван желтый.
479 Достоевский: Картинки в желтых рамках...
480 Амбросимов: Вот! Даже картинки желтые!
481 Достоевский: Огромный, круглый, медно-красный месяц...
482 Амбросимов: Вот-вот! Самое главное! Обратите внимание, Федор Михайлович, как работает архетип!
483 Достоевский: Кто?
484 Амбросимов: Архетип. Это Юнга словечко. Не того, что в полиции служил, другого: психоаналитика. Означает оно, то же, что и эйдос. Шеллинга-то читали?
485 Достоевский: Шваховат я в философии.
486 Амбросимов: Знаете, как говорится: не букве, а духу? Архетип -- это одушевленная и одухотворенная цвето-музыка. Образ ее -- икона. А если дух из нее вон -- то символ, картинка. Ну, а если и без души, и без духа -- то буква, знак, доска. Вот такая эмблематика смысла.
487 Достоевский: А месяц-то?
488 Амбросимов: Это потом... Сейчас про месяц. Знаете, мечталка такая есть? -- Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана? Или топор, да? Петельку, на которой топор у Родиона под мышкой висел, анх в Египте называлась петля эта... Впрочем, о чем это я? Это потом, это потом... Это месяц, да... Круглый он, понимаете? Круглый месяц! Луна, то есть, круглая, черт побери! У Вас в тексте она мужеского полу!
489 Достоевский: Полу... месяц... Ну и что?
490 Амбросимов: Тут все дело в памяти. Чем больше Вы можете вспомнить, тем яснее Ваше сознание, тем правильнее речь. Мы многое забыли по разным причинам и в личной жизни, и в истории. Но, как бы это сказать? -- забыть-то забыли, но бессознательно помним, так сказать, напеваем. И вот этим архетипическим мотивом и определяется наше речевое поведение. Музыка нашей речью управляет, сон.
491 Амбросимов: И кто знает кто кому снится?
492 Достоевский И кто знает кто кому снится?
493 Амбросимов: Да. Потому что сознательно мы меньше помним, значит, жизнь -- это сон? Бред?
494 Достоевский: Бред!
495 Амбросимов: А во сне, творчестве, порывах вдохновения, взлетах фантазии за журавлем, любовью, мечталкой -- мы вспоминаем иногда такое что нам и не снилось! Вот и Вы вспомнили, оговорились, что круглый месяц, который сейчас луной называется, -- мужчина. Понимаете? Это очень важно, Федор Михайлович, очень! дело в том, что в незапамятные времена, при царе Горохе, как говорится, Луны не было. Не на небе, конечно, а в языке. Был Месяц-Силен, бык рогатый: символ разума, рассудка, логики. Его изображали также в виде двойного топора-лабриса. Понимаете? Да? Нет? Это -- логика: да-нет, или-или, третий -- лишний! Вот почему луна улыбается, а месяц смеется... и вынимает из кармана Мармеладова петушка.
496 Достоевский: Старушонка сидела и смеялась, так и заливалась тихим, неслышным смехом, изо всех сил крепясь, чтобы он ее не услышал. Вдруг ему показалось, что дверь из спальни приотворилась и что там тоже как будто засмеялись и шепчутся...
497 Амбросимов: Третий -- лишний...
498 Достоевский: Бешенство одолело его: изо всей силы начал он бить старуху по голове, но с каждым ударом топора смех и шопот раздавались все слышнее, а старушонка так вся и колыхалась от хохота... Это от месяца такая тишина... Он, видно, теперь загадку загадывает...
499 Амбросимов: Отгадали?
500 Достоевский: Н-нет...
501 Амбросимов: Да что тут неясного? Все ясно, как Божий день! Месяц -- мужчина, а Солнце -- женщина. Гелена. Вот почему Елена-Солнушка ударом топора рассудка раскалывается на три части: вначале обухом по голове -- раз! (бьет по выключателю) -- и свет погас! Дух из нее вон! А тут еще Лизавета! Зачем она подвернулась?
502 Достоевский: Странно, однако ж, почему я об ней ничего не думаю, точно и не убивал? Лизавета, Соня! Бедные, кроткие, с глазами кроткими, милые.
503 Амбросимов: Он посмотрел на Соню и вдруг в лице ее как бы увидел лицо Лизаветы. Он ярко запомнил выражение лица Лизаветы, когда он...
504 Достоевский: ...приближался к ней тогда с топором, а она отходила от него к стене, выставив вперед руку, с совершенно детским испугом в лице точь-в-точь как маленькие дети, когда они начинают чего-нибудь пугаться... Почти то же самое случилось теперь и с Соней: так же бессильно, с тем же испугом, смотрела она на него несколько времени и вдруг, выставив вперед левую руку...
505 Амбросимов: Два! Лезвием пополам! Душа из нее вон! Вот Вам и сон. Сколько будет дважды два?
506 Достоевский: Пять.
507 Амбросимов: Три: Елена, Лиза и Соня.
508 Достоевский: Но там луна раскалывается!
509 Амбросимов: Ну! Солнце-то не разобьешь! -- не зеркало! Сознание -- можно, но Солнце -- нет! В сознании же -- пожалуйста!: была Солнушка, будет Солнышко, была Гелена -- будет Гелиос, Ваш щит осиянный лоб медный, каска пожарная... Да! Да! Сколько будет дважды два?
510 Достоевский: Три.
511 Амбросимов: Верно. Трижды три -- девять, да? Число Беатриче.
512 Достоевский: Но месяц?
513 Амбросимов: Что -- месяц? Месяц Селеной стало, Гекатой-трехликой -- Богиней, внушающей ужас и любовное безумие, ведьмой ночей, владычицей перекрестков, Луной. (Напевает) Солнце -- матушка моя, Месяц -- ясный мне отец... (по-грузински).
514 Достоевский: Все наоборот. Любопытно.
515 Амбросимов: Любопытно?! Да что ж тут любопытного? Мрак сплошной, лес темный, не видать ни зги, сам черт ногу сломит! Нет уж, какой тут Родя, Федор Михайлович! Нет! Тут не Раскольников, тут дело фантастическое, мрачное, когда помутилось сердце человеческое. Нет, тут не Раскольников! Тут топор, запущенный в Космос! Раскол сознания! Звездные войны! Космическая шизофрения!
516 Достоевский: Что? Что?!
517 Амбросимов: Так что сами видите, Федор Михайлович, хорошо еще, что Вы старушку только убили, ну, и сестричку ее беременную между прочим. А выдумай Вы другую теорию, так, пожалуй бы и еще в сто миллионов раз безобразнее бы дело сделали!
518 Достоевский: Позвольте! Позвольте!
519 Амбросимов: Не позволю. Теперь уже не позволю. Пишите же: законодатели и установители человечества, начиная с древнейших, продолжая Ликургами, Солонами...
520 Достоевский: Что Вы мне убийство-то шьете? То к цифре прицепились, теперь психику мне мою подсовываете! Стало быть и у Вас ничего нет, ничего, кроме этого бреда, никаких фактов, кроме психологии, которая о двух концах, ничего, кроме двух топоров, ничего...
521 Амбросимов: Магометами, Наполеонами и так далее, -- все до единого были преступниками, уже тем самым, что, давая Новый Закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый. Ореста помните?!
522 Достоевский: Миллера?
523 Амбросимов: Нет, другого! Который мать свою убил, Клитемнестру! -- и Елену, между прочим!
524 Достоевский: Это Вы к чему?.. Елену? Я не помню... За что?
525 Амбросимов: Это его дружок научил. -- Убей, -- говорит, Елену, -- и прослывешь не убийцей матери, а убийцей этой бляди, мстителем за героев ахейских, павших под стенами Трои, по которым эта сука бесстыжая хвостом плаща своего пурпурного мотала -- с белым подбоем.
526 Достоевский: Все началось с Каина.
527 Амбросимов: Никто не может перемерить меру Судьбы, Предел Богов: За высоковолосую за Елену был должен в пылу палящего огня Сгинуть просторный Пергам!
528 Достоевский: Куда стремишься, офицер?
529 Амбросимов: Стремлюсь ослободить Россию... Спрошу теперь как истый Росс: что значит женский сей вопрос?
530 Достоевский: Женщины, женщины, главное женщины, потому что женщины всем орудуют. Нынче век женщины повсеместно. Женский век, говорю тебе. Во всей Европе первая женщина это уже, конечно, ледя.
531 Амбросимов: Афина? Та, что Ореста оправдала на Ареопаге? Иуда, предавшая древний матриархальный завет?... С Новым Вас заветом! С новым Законом! Да здравствует царь-Орест!.. Но разве отменишь совесть? Живут Богини-мстительницы! Живут! Помните, как они Ореста гоняли? Аж палец себе откусил! А Гамлет! Чего это он мучается? Распалась дней связующая нить, не знаю как ее соединить!
532 Достоевский: Шекспир -- это избранник, которого Творец помазал Пророком, чтобы разоблачить перед миром тайну о человеке.
533 Амбросимов: Time is out of joint! Свихнулось время! Захромало. Прервалась нить памяти. Забыли люди повороты в лабиринте. И Офелия ничем не может помочь: не любит ее Гамлет. Что ему Офелия! Он за папочку мстит родной матушке: Я ту, что ложе моего отца изменой запятнала, уничтожил! На тебе, сука, клоп-шток-с! Ах, негодница-Настасья, не может нитку в иголку вдеть, воротнички не успеть пришить королеве на гильотинку! Мне жен лихих казнить не надоест!? Выродок, подонок!
534 Достоевский: Да что Вы все в кучу-то?
535 Амбросимов: Да потому что куча и есть! Сами знаете. Все. Семьсот тридцать первую, правда, нет. Это уже после Вас было. И Хиросима тоже... Да где ж конец кровавой этой цепи? Дядюшками клитемнестриными шестимесячными не закусим?
536 Достоевский: Подите к дьяволу!.. А Вы мне нравитесь, милостивый государь, нравитесь. Удались чрезвычайно, Порфирий Порфирьевич. Дерзайте! На приступ! Вы еще молоды. Но когда-нибудь и Вы поймете, что страдания и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца. Истинно великие люди должны ощущать на свете великую грусть... Вот только Елена, помнится, не Луной стала -- звездой!
537 Амбросимов: Ну, уж если быть точным!, -- то Елена -- вторичный мотив. Она дочь Леды, или Лето, которую Зевс изнасиловал. Ее же сестра Ортигия гордая, спасаясь от него, звездой-Астерией пролетела через весь небосвод, как комета, -- только клочок шлейфа за угол зацепился и -- плюх! -- в Средиземное море: остров стал, Делос называется, знаете? Он всем известен. Тут и храм Солнцу стоит, сюда, говорят, волчица Лето, Зевсом изнасилованная, из русских чащоб гиперборейских прибежала и родила тут щенков: Артемиду и Аполлона. Только вот Аполлон на сестру свою ноль внимания, а делос мучается: Ортигия, обитель Артемиды, далеко...
538 Достоевский: Хватит! Греческая антология и прекрасная вещь, но иногда бывает просто не к месту.
539 Амбросимов: Моя печаль бессменно тут и ей конца не будет...
540 Достоевский: Понятно.
541 Амбросимов: Понятно теперь почему Соня направо идет?
542 Достоевский: Потому что от меня?
543 Амбросимов: Не только. Сны по земле не ходят. Они в людях живут, в Зазеркалье, и призраки тоже -- Эриннии.
544 Достоевский: Может ли мерещиться в образе то, что не имеет образа? Но мне как будто казалось временами, что я вижу в какой-то странной и невозможной форме эту бесконечную силу, это глухое, темное, немое существо. Я помню, что кто-то будто повел меня за руку, со свечей в руках, показал мне какого-то огромного и отвратительного тарантула, и стал уверять меня, что это то самое темное, глухое и всесильное существо, и смеялся над моим негодованием.
545 Амбросимов: И вошел Князь. Интересно, Федор Михайлович, давайте пофантазируем, а? Представим, что не Родион к Соне идет, а Лев?
546 Достоевский: Извольте.
547 Амбросимов: На какой бы он этаж попал, как Вы думаете?
548 Достоевский: Почему Вы спрашиваете? На третий, конечно.
549 Амбросимов: На третий? Лев? Странно. А почему же Раскольников на второй идет? Почему Вы его на второй посылаете?
550 Достоевский: На второй? Да. Опять ошибка?
551 Амбросимов: Это не ошибка. Это Закон Числа. Двойка -- мужское число, тройка -- женское. Ваши герои за числами следуют. Числа их водят -- бесы. Туда-сюда, вверх-вниз, все по крюку да по кругу, по спиральным лестницам.
552 Достоевский: Вот-вот! Каяться-то Родион идет на четвертый этаж, не на второй!
553 Амбросимов: Тоже четный. Как в народе говорят? -- Бог нечетку любит. Четные числа -- мужские, нечетные -- женские. Родион -- четный, меченый, мино-тавренный, таврический... О! Да тут целая история! Он ведь не сразу сдается-то! Мужская доблесть. Он еще подшучивать изволит -- над Ильей -- пророком стебается и Афину Иудой, сычихой называет. Или это уже Вы? Когда Пушкину-то задолжали? Зарницыной, то есть, Заре, Зос... На Запад путь забыв с одною кобылицей к Заре вернулся Гелиос... Извините, что так дотошен: каждой кобыле счет веду. Да ведь кобылицы-то: золото!

Дай вороного коня! Жилы во мне играют!
Я пролечу до края, город и степь накреня.
Ветер раздует пламя в жаркой крови аргамака,
Травы сгорят под нами -- пыль и копотный цок.
Твой аргамак узнает, что такое атака!
Бросим робким торпам грохот копыт в лицо!..
О чем это я?

554 Достоевский: Чет-нечет, числа, Заря, кобылы...
555 Амбросимов: Бобы! Вот Вам и бобы! Пифагор. Числа. Погиб смертью храбрых на гороховом поле. Тройка -- это энергия. Женская энергия. Когда Вы посылаете Родиона каяться, то он попадает не на четвертый этаж -- не король уже, царь горох! -- опять Вы все перепутали! -- Соня загоняет его на третий, хотя о любви нет между ними ни слова. Это...
556 Достоевский: Да, да, ни слова... На третий, так...
557 Амбросимов: Но и тут еще он не кается. Его гордыня преследует -- Гибрис и он опускается вниз, и только широко открытые глаза Сони заставляют его вновь вознестись, не считая уже ни ступенек, ни этажей. Я правильно Вас понял? Историю эту поисков души? Ведь тут опять ангелы-дворники, и собачонка лает ведьмина, и кто-то в нее скалкой кидает.
558 Достоевский: Мимо! Мимо! дальше!
559 Амбросимов: Куда дальше-то? И времени больше не будет! Четыре плюс три число оперативной памяти: семерка. Человек не может одновременно, в один миг запомнить больше семи битов информации. А память и есть время. Семерка эта. Число. Вот когда Германна спрашивают, -- Сколько время? -- неподвижная идея заставляет его автоматически отвечать: без пяти минут семерка. Да? Очень болезненное впечатление произвели на него рассказы старушки, Сен-Жермен и Каббала.
560 Достоевский: Верно! Верно! Время есть цифры! Время есть: отношение бытия к небытию.
561 Амбросимов: Главное -- семерка. Вы примеряете ее в романе только ко временным категориям. Правда, с исключениями. Когда речь идет о детях Гефеста -- семеро их, чакры это, духи энергии, в Вавилоне в виде лошадей изображались, видно, Солнцу без коней не обойтись... О чем это я? С головой что-то...
562 Достоевский: Вы говорили об исключениях.
563 Амбросимов: Каких исключениях? Господи, что это с головой творится? Вы ничего не видите?
564 Достоевский: Н-нет... Да Вы присядьте, голубчик, отдохните.
565 Амбросимов: Отдохнуть? от чего? Я не устал. Времени нет. да! Я о времени. Исключая Гефеста, я говорю, кабиров, то есть семеро их, в виде карликов изображались, семеро их... Семеро их! Но это потом, это потом, это потоп, это потоп, это топот, топот копыт, это топыт, это поты..(бормочет)... (резко) Семь-пять-три-один! семь тысяч пятьсот тридцать один год. Камо грядеши, старик? (Падает в обморок).

ДЕЙСТВИЕ III.

Обстановка как в первом действии.

566 Амбросимов: Бредил я что-нибудь?
567 Достоевский: Еще бы! Себе не принадлежали-с!
568 Амбросимов: О чем я бредил?
569 Достоевский: Эвося! О чем бредят? Известно, о чем бредят... Вы, должно быть, несколько дней сряду ни с кем не говорили?
570 Амбросимов: Почти так. А что, верно, дивитесь, что я такой складной человек?
571 Достоевский: Нет, я тому дивлюсь, что уж слишком Вы складной человек.
572 Амбросимов: Оттого, что грубостью Ваших вопросов не обижался? Так, что ли? Да... чего обижаться? Как спрашивали, так и отвечал. Ведь я особенно-то ничем почти не интересуюсь, ей Богу! Особенно теперь, ничем-таки не занят... Я Вам откровенно скажу: очень скучно!
573 Достоевский: Что же Вы это так, голубчик? Ай-ай-ай! Нежности у Вас нет, одна правда, стало быть, несправедливо!
574 Амбросимов: Нежности?! Какие нежности? Одни числа! Знаете, сколько у Вас чисел этих? Больше двух тысяч!
575 Достоевский: Что Вы говорите?
576 Амбросимов: Не роман, а какая-то бухгалтерская книга. Что Вы за числа-то прячетесь? Кажется, что вот хотите что-то сказать, но из боязни прячете свое последнее слово. А?
577 Достоевский: Вся действительность не исчерпывается насущным, ибо огромною своею частью заключается в ней в виде подспудного, невысказанного будущего слова. Европа идею предчувствует самостоятельную, русскую, чревата ею земля ужасно, и в страшных муках готовится родить ее.
578 Амбросимов: Мы такого изобретем философа-красавчика, который выйдет и начнет лекции читать философские на тему веселости и невинности и в которого разом влюбятся все дамы, вроде Владимира Соловьева, да?
579 Достоевский(смеется): Подъезжая под Женеву, у подножия креста встретил вдруг Святую Деву, Матерь господа Христа.
580 Амбросимов: Скажите, Федор Михайлович...
581 Достоевский: Что?
582 Амбросимов: А почему Любимов и Катков заставили Вас переписать четвертую главу четвертой части, когда Соня читает Четвертое Евангелие? странно сошлись за чтением вечной книги убийца и блудница...
583 Достоевский: Про эту главу я ничего не умею сказать, я писал ее во вдохновении настоящем. Любимов объявил решительно, что надо переделать. Я переправил с трудом и тоской. Зло и Доброе в высшей степени разделено, размежевано и ясно. Чтению Евангелия придан другой колорит.
584 Амбросимов: Но русским духом пахнет.
585 Достоевский: Где?
586 Амбросимов: Здесь.
587 Достоевский: Ей мучительно самой хотелось прочесть именно ему. Соня раздельно и с силой прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала: Я верую, что -- ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир!..
588 Амбросимов: Отрепьева -- знаю, Толстого -- знаю, а Вас... Вы не боялись?
589 Достоевский: Чего?
590 Амбросимов: Анафемы.
591 Достоевский: Не вижу оснований.
592 Амбросимов: Но Вы настаиваете на этом духе весь роман! Русский Христос -- идеал красоты человеческой -- и убийца матери!
593 Достоевский: Идеал красоты человеческой -- русский народ!
594 Амбросимов: Это мы знаем: народ-Богоносец!.. Но к Соне-то не весь народ приходит! Зачем, зачем я прежде тебя не знала? Зачем ты прежде не приходил, о Господи! -- Вот и пришел, -- отвечает Великой Блуднице наш L'homme qui rit... Да, Ареопаг осмеет Вас и освищет, но всегда является где-нибудь в невидном углу женщина, именем Фамарь... и идея не умирает, в ход идет, растет и множится и побеждает мир, а мудрецы умолкают.
595 Достоевский: Да. Это -- о передаче Великой Идеи через Великих Блудниц.
596 Амбросимов: Но какой? Идеи поклонения полу через целование коленки? Той, что Суслова Розанову отдала?... Да, там блудница и тайна... Но что мне в конце концов за дело, кто... где живет? Меня Вы интересуете, Вы!
597 Достоевский: Но мы установили место моего жительства. Знаете, странное свойство: я способен ненавидеть места и предметы, точно как будто людей.
598 Амбросимов: Да знаю я, знаю! Вы поселили Родиона не в том доме, где замышляли "Преступление", и даже не в том, где его описывали. Вы поселили его ближе к месту убийства. Но Вы не сократили числа шагов! Вы даже не оставили того числа, что идет от Вашего дома! Что это значит? Что? Отнимите же камень!... Это значит, что дом, где жила процентщица Елена, вовсе не тот дом! Но куда же Вы идете, куда?
599 Достоевский: В Петербурге много народу, ходя, говорят сами с собой. Это город полусумасшедших.
600 Амбросимов: Э, нет, Федор Михайлович! Адрес Вам известен. Он в Вашей памяти механически отчеканился. Очень он для Вас важен был! Все! С меня довольно сего сознанья!... (Скрывается за углом).
601 Достоевский: Да погодите! Да куда ж это Вы?!
602 Амбросимов: С меня довольно! Слова! Слова! Слова! А сами водите все за нос битый век уже! Тоже мне, Гоголь!
603 Достоевский: Да Вы-то кто такой? Вы-то что за пророк? С высоты какого это спокойствия величавого Вы мне премудрствующие пророчества изрекаете?
604 Амбросимов: Да хватит цитировать! Тем же могу ответить: признаюсь Вам, я сюда насчет женщин поскорее приехал. (резко) Почему Родиона так и тянет на Сенную? Почему он кается на Сенной? Почему кругами по ней ходит? И все время отворачивается! От чего Вы отворачиваетесь? Почему Вы не видите огромную церковь Успения Пресвятыя Богородицы? (Схема, 26)

Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла
Так никто взглянуть и не посмел...

Три раза ее взрывали по ночам, три раза! Одна макушка под конец оставалась, так и ту отбойными молотками раскрошили! А?! Лягушек-царевн можно хлыстом избивать и старушонок чем попало лущить в свое удовольствие?!
605 Достоевский: Знать ничего не знаю! Язва!
606 Амбросимов: Так Вы ж ее и ждали, моровой язвы-то, трихин этих семьсот тридцать первых, атомов чумных, после которых только такие как Ваш Родион и "идиоты" Ваши выживут!
607 Достоевский: А, так вот оно что-с! Слушайте, сударь, меня, я еще давеча, с первого шагу, разгадал вашу неприязнь, но нарочно оставался здесь, чтобы узнать еще более. Многое я мог бы простить больному, но теперь... Вам... никогда.
608 Амбросимов: Я не болен!
609 Достоевский: Что Вам нужно?
610 Амбросимов: Солнце ярко блеснуло ему в глаза, так что больно стало глядеть. (Смеется).
611 Достоевский: Прекратите!
612 Амбросимов: Любишь ли ты на Солнце смотреть, Шатушка? (Смеется).
613 Достоевский: Довольно!
614 Амбросимов: Точно гвоздь ему вбивали в темя!
615 Достоевский: Остановитесь!
616 Амбросимов: А он все хохотал, все хохотал!.. Успокойтесь, люди же смотрят. Смешно, право, и стыдно.
617 Достоевский: Что ж, люди? Пусть смотрят, как ты меня до исступления довести хотел! Ты же знал, что я болен и раздражить хотел, до бешенства, чтобы я себя выдал, вот твоя цель! Нет, ты фактов подавай! Ведь это еще не факты, это только миражи! Я все понял! У тебя фактов нет, у тебя только одни дрянные ничтожные догадки! Ты знал мой характер, до исступления довести хотел, а потом вдруг и огорошить попами... и депутатами! Но смеяться себе в глаза и мучать себя я не позволю! Слышите Вы это, Ставрогин? Не позволю!
618 Амбросимов: Что значит семьсот тридцать?
619 Достоевский: Не знаю, не знаю! Все как в тумане... Сон, мираж, Афина, Академ, Гелена, Орест, лабиринт, пальмы, Египет... С одной стороны море, с другой Италия... Самый умышленный город на земле. Может быть, все это -- чей-нибудь сон, и ни одного-то человека здесь нет настоящего, истинного ни одного поступка действительного? Кто-нибудь проснется кому все это снится, -- и все вдруг исчезнет? Уйдет туман и останется всадник на финском болоте.
620 Амбросимов: Хватит тумана! Смотрите: перед нами Малая Мещанская, в основании улицы -- Ваш дом. Справа -- Казна, Пожарная управа (Схема, 27) во главе с брандт-майором Геллерманом и Соня. Так?
621 Достоевский: Не мешайте!.. Афина, лабиринт, Солнечный человек?..
622 Амбросимов: Слева -- Трут, Елена, Юсупов сад. Справа -- Казана, Эллерман и Соня...
623 Достоевский: Это все теперь точно на том свете... И так давно. Да и все-то кругом точно не здесь делается... Вот и Вас... точно из-за тысячи верст на Вас смотрю... Да и черт знает, зачем мы об этом говорим! И к чему расспрашивать?
624 Амбросимов: Какая у тебя дурная квартира, Родя, точно гроб.
625 Достоевский: Квартира?.. Да, квартира много способствовала... Я об этом тоже думал... А если бы Вы знали, однако, какую Вы странную мысль сейчас сказали...
626 Амбросимов: Куда упирается вершина креста?
627 Достоевский: К черту! Знать ничего не знаю! Вот Вам Ваши семьсот тридцать! -- пусто!
628 Амбросимов: Это потому что Вы семените. Я тоже считал. Моих тут семьсот десять. И до часовни еще (Схема, 27)... двадцать? У всякого свои шаги. (Бросает монетку в канал). Третий час пополудни. Соня ждет Родиона. Где-то он летает, сокол ясный, на какое солнце смотрит -- голубое, зеленое, черное? Конечно! Она же в окно видит не солнце, а брандмауэр Пожарной управы! Почему? Ведь три ее глаза, окна, простите, на канал смотрят в начале романа! опять перепутали? Слыхом не слыхать, видом не видать? Где русский дух-то?.. Так я Вам скажу: в окна свои она должна видеть золотую маковку церкви Вознесения Господня.
629 Достоевский (сжимает виски руками): Больно!
630 Амбросимов: Вот почему Родион видит в бреду эту маковку, а не лысину старухи и не купол Исаакия, который, казалось бы, должен был отпечататься в его памяти после бичевания Мышкина на Семеновском плацу!
631 Достоевский: Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышею сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно долго смотрел на эту крышу и на лучи от нее сверкавшие, оторваться не мог от лучей: ему казалось, что лучи -- это его новая природа, что он через три минуты как-нибудь сольется с ними.
632 Амбросимов: Луч солнца прошил Вашу память насквозь. Через всех героев прошел: Родиона, Аркадия, Мышкина, Хромоножку, Ипполита.
633 Достоевский: Взойдет Солнце и "зазвучит на небе" и польется громадная неисчислимая сила по всей подсолнечной. Пусть! Я умру, прямо смотря на источник силы и жизни! (Смотрит на солнце).
634 Амбросимов: Говорят, Солнце живит Вселенную? Взойдет Солнце и -- посмотрите на него: разве оно не мертвец?
635 Достоевский: Это не Солнце! Я люблю Солнце! Это... что это?! Странный припадок: похож на падучую, и однако же не падучая. (Сбрасывает шинель). Ух, как с колокольни слетел! Какое блаженство! Господи, какое блаженство!
(Исчезает. Амбросимов продолжает диалог сам с собой).
636 Амбросимов: Это -- аура перед приступом эпилепсии. Она дает человеку ощущение райского блаженства, слияния с матерью-природой. Время движется вспять - в Золотой век. Это -- состояние целостного сознания, не расколотого на мужское и женское. Йоги называют его самадхи. Оно длится всего секунды.
637 Достоевский: На несколько мгновений я испытываю такое счастье, о котором не имеют понятия другие люди. Я чувствую полную энергию в себе и во всем мире, и это чувство так сильно и сладко, что за те несколько секунд такого блаженства можно отдать всю жизнь.
638 Амбросимов: Но самадхи возникают от волевого усилия, тогда как аура -- следствие болезни... аурируемого.
639 Достоевский: Болезнь -- единственная связь с тем миром, откуда приходят клочки его -- привидения, -- и чем больше человек болен, тем соприкасание с другим миром больше.
640 Амбросимов: Больное сознание проективно и продуцирует экстатические видения, кои, в свою очередь, искушая блаженством, заставляют экстатирующего искать болезни.
641 Достоевский: Что же в том, что это болезнь? Какое до того дело, что это напряжение ненормальное, если самый результат, если минута ощущения, припоминаемая и рассматриваемая уже в здоровом состоянии, оказываются в высшей степени гармонией, красотой, дает неслыханное дотоле чувство полноты, меры, примирения и восторженного молитвенного слияния с самым высшим Синтезом жизни?
642 Амбросимов: Я остановил часы. Тридцать семь минут третьего. Вот и часовня. Семьсот тридцать.
643 Достоевский: Врешь, Кириллов!
644 Амбросимов: А такое дело, что после ауры наступает припадок, судороги, пена изо рта, а потом -- депрессия, оглушенность, амнезия, мания величия и бред отношений! А такое дело, что в этой "священной" болезни Наполеон шарахает по толпе картечью, Лютер швыряет в чертей чернильницы, Магомет рубит головы неверным, Цезарь испепеляет пол мира! Полноте, Федор Михайлович! Мы все глядим в Наполеоны...
645 Достоевский: Врешь, Ставрогин! Врешь, Смердяков! К каким приемам вы прибегаете! Да, я болен падучей, но чтобы я, Федор Достоевский, сделал что-либо из выгоды или самолюбия? Врешь, я сбиться не могу! Я видел Истину, и живой образ ее наполнил душу мою навеки. Я видел Истину, я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей.
646 Амбросимов: Ну, да! Меч не прейдет и мир переродится вдруг чудом! Смотрите! Смотрите! Эллинград в воздухе складывается, в аккурат над Юсуповым садом!
647 Достоевский: Да! Россия победит мир духом, а не мечом!
648 Амбросимов: Чтобы переделать мир по-новому, надо чтобы люди сами психически повернулись на другую дорогу. Мы -- существа переходные... куколки, переходящие в бабочку...
649 Достоевский: Главное -- люби других, как себя, вот что главное, и это все, больше ровно ничего не надо... Если только все захотят, то сейчас все устроится.
650 Амбросимов: Все захотят? Чего? Красиво жить?.. Вот я, например, чего я хочу? Зачем я здесь? Что я хочу понять? Что? Месяц лежу я в своем углу и думаю о... Почему я все думаю о царе Горохе? Когда царь-Горох с грибами воевал... Кто он такой?.. Воевал с грибами... А! а! Вот оно что! С грибами-мухоморами, поганками-шаманками!.. Царь-Горох: царь Орест! Гор эст, нихиль эст!.. Но я-то тут причем? Зачем мне все это надо? Горохи, бобы, оресты, юнги... Откуда они тут все появились? Как грибы из почвы лезут!.. Не может такого быть! Не может! Тут все подогнано, подтасовано, это какая-то западня. Лабиринт! Где выход? Кто выход? Где Вы, Федор Михайлович? Неужели Вы только затем, чтобы мучать, пришли? (обнаруживает, что он один) Опять пустые комнаты, опять я один. Вот маятник стучит, ему дела нет, ему ничего не жаль. Нет никого -- вот беда! Но что со мной? Если я так буду, то когда соберу все в точку? Скорей, скорей! -- дело совсем не в том, о Боже! Не может этого быть! Не может! Как же так? Я же не мистик, я ученый... Уму непостижно! Не может быть! Я -- ученый. Нет, не то... Кто я? Купец, или закладчик, цитующий Гете? Это еще вопрос. Какой вопрос? И этого не понимаешь. Да и наплевать на меня. Не во мне совсем дело... А кстати, что для меня теперь -- во мне, или не во мне? Вот этого так уже совсем решить не могу... Во мне, во вне, во вне, во мне, в овне, в омне, в о-о-о-Т почему я думаю про Лизавету! Так это я!? Я? Это я убил тогда старуху-чиновницу и сестру ее Лизавету топором и ограбил. Это я -- убил тогда старуху-чиновницу и сестру ее Лизавету топором и ограбил. Лучше бы спать лечь. Голова болит... Ортигия, обитель Артемиды... чьи ноги, как буря...