Маруся Климова
"Голубая кровь"

Предисловие

Кровь голубая в синей вене
Как флаг под мертвенной луной...
В. Кондратович

"Я хочу уехать за границу, как угодно, любым способом, только за границу. Я готов жить там в коробке из-под телевизора. Я согласен там убирать мусор, мыть полы - все, что угодно. Жаль только, что у них эту работу делают черные, белых не берут, но может, меня возьмут. А может, какой-нибудь богатый старик возьмет меня к себе, и я буду ходить ему в магазин за покупками, ну и просто помогать.

Мой приятель Олег живет в ФРГ, он женился на старухе, она не очень старая, ей всего пятьдесят восемь лет. Правда, недавно она подала на него в суд за невыполнение супружеских обязанностей. Он мне тоже нашел старуху, только французскую - ей шестьдесят пять лет. Она не очень похожа на иностранных старушек - она прислала мне свою цветную фотографию - стоит в цветастом платье на берегу какой-то грязной лужи. Она такая здоровая, и рожа у нее кондовая - видно, что всю жизнь на фабрике работала. Одним словом, колода, как любит говорить мой приятель Пусик. Она очень любит Советский Союз и одобряет политику перестройки.Она как-то давно была в советской стране, и до сих пор не может забыть, так ей здесь понравилось - один милиционер был такой вежливый, что даже сходил ей за лекарством и купил его на свои деньги. У нее есть только кушетка и железная кровать, и вообще, обстановка в квартире не очень хорошая. Она слишком много платит за отопление зимой. Меня она содержать не будет, она так прямо и написала. Ну, может, конечно, не так уж прямо, но мне все равно показалось, что это хамство. Я к такому не привык. Конечно, она боится, или у нее просто есть отрицательный опыт, наверное.

Я послал ей свою фотографию. На ней я был сфотографирован с одной американкой, но американку я отрезал, чтобы старуха не ревновала... Я случайно отрезал себе еще и завиток волос, но потом пририсовал новый фломастером.

Я хотел ехать к ней со своим другом Сережей, я написал, что это мой двоюродный брат. Но я с ним поссорился, он оказался таким гадом, я с ним теперь даже разговаривать не хочу. Поеду к старухе один, а ей скажу, что его забрали в армию. Его, кстати, и так собирались забрать, все слали ему повестки, а он скрывался. Может, даже мне стоит позвонить туда и рассказать, что он скрывается, а сам собирается ехать за границу, чтобы его вовремя прихватили. А то на что это похоже - все служат, а он? А то он еще поедет туда и украдет что-нибудь в универмаге, а когда его поймают, расскажет и про меня. Тогда я больше не смогу никуда ездить. У них там насчет этого строго - занесут в компьютер, и потом всю жизнь не отмоешься. Слава Богу, у нас еще до такого не дошло! Я тут по телевизору видел про Америку, как там они борются с теми, кто не платит налоги, это же просто ужас!

Старуха пишет, что, когда я приеду, она у меня сразу попросит паспорт. Так надежнее. Мне не жалко, у меня их целых два, один прописан на Рубинштейна, а другой - в Кировском районе, где я раньше жил, не знаю уж, который ей больше понравится.Еще она пишет, что сломала ногу и нуждается в помощи. Но мне кажется, это она меня на пушку берет, хочет проверить. Может, конечно, и на самом деле сломала, но тогда вообще нет смысла к ней сейчас ехать. Да я и так к ней сейчас не поеду, только через год. Я женюсь на ней и останусь там, а потом посмотрим. Я уже написал ей, что хочу взять ее фамилию. У нее очень красивая аристократическая фамилия - Дюран-Бертолле.

Мы с моим приятелем Веней недавно были в Западном Берлине. Западный Берлин - это единственное место, куда выгодно ездить. Мне и Вене устроил приглашение мой приятель Эдвин, с которым мы познакомились на пляже в Солнечном. Туда и дорога дешевая, приезжаешь, на эти обмененные деньги покупаешь видеоплейер и еще себе кучу тряпок. А потом здесь этот плейер продаешь. И с деньгами, и удовольствие.

В Западном Берлине я так бегал по магазинам, что совсем похудел, ножки у меня стали как спички - просто ужас. И главное - никак потом не мог поправиться. Нет, вообще-то мне поправиться - раз плюнуть, я наоборот этого боюсь. И ноги у меня сейчас, по-моему, не толстые, это я специально джинсы такие купил - в обтяжку.

В Западном Берлине я украл в универмаге туфли за двадцать марок, свитер и рубашку - там никто за этим не смотрит. А к свитерам у них приделаны такие железные блямбочки, и когда с ней выходишь из магазина, раздается пиканье. Причем, эту блямбочку никак не отодрать, а продавец кладет свитер на тарелочку - она и отваливается. И как только они это делают?

Так вот, Веня нашел свитер без такой штуки - мы его и украли. Он зашел в кабинку и запихал его в пакет. Свитер был очень красивый - синий, крупной вязки - у меня его потом отняли. Я выходил из ресторана летом, а там мажоры тусовались, они с меня его и сорвали. Хорошо, что я сам в метро убежал, к милиционеру.

У меня в последнее время проблема с работой - хорошо бы устроиться в тот музей, что в бывшем соборе, недалеко от меня, музейным смотрителем - там ведь вполне культурное место, и к тому же иностранцы бывают. Я сяду у входа, прикинусь - у меня это самый худший прикид, остальные гораздо лучше. Я сделаю себе прическу, может, меня кто-нибудь и возьмет, ну иностранец, конечно. Пусть даже баба, а не мужик, наплевать. А пока они мне будут что-нибудь дарить: сигареты, например, или ручки. Не знаю только, стоит ли - сейчас я могу устроиться директором булочной - наверное, это лучше.

Я все равно уеду отсюда через год, просто пока надо хоть где-нибудь работать.

Вообще-то, мне ничего не надо, я могу жить на рубль в день. Мяса и масла я не покупаю, сахара тоже. Газеты и кино мне не нужны, там одна пропаганда. Правда, водку я пью, я от нее сразу худею.

Если я поступлю работать в собор, мы с Марусей сразу напьемся. Маруся - это моя подруга, она работает недалеко от меня. Я называю ее Марусиком. Я хотел, чтобы она называла меня Пауль, но она зовет просто Павликом.

Два дня назад мы у нее напились - а там еще была баба - комсомольский секретарь - просто ходячий лозунг какой-то. Откуда она взялась? Никогда бы не подумал, что у Марусика такие подруги. В ней было столько коммунистического, с ней рядом и сидеть-то было невозможно. А потом я пошел провожать другую бабу, ее звали Ира - мне не хотелось, но она так прицепилась, пришлось идти. Я никак не мог поймать ей тачку и решил - поймаю на Невском. Мы пошли на Невский, но там было то же самое. А я как раз там рядом живу, я решил - пойдем ко мне, я по телефону вызову. Мы пришли, она сразу же схватилась за телефон и звонит в такси. Я ей говорю: сними хоть пальто, а она не слушает. Дозвонилась, спрашивает адрес, я ей сказал, а потом спрашивает фамилию, я ей говорю: "Крокодилов", после чего ее там попросили не хулиганить и бросили трубку. Тогда она набросилась на меня, зачем я ввожу в заблуждение службу быта и не говорю свою настоящую фамилию. Наконец я сам позвонил в такси и назвался Чемодановым, мне почему-то поверили, только сказали, что лучше бы моя фамилия была Смирнов.

Ира все допытывалась у меня, как моя настоящая фамилия, но я так и не сказал. Пока мы ждали такси, я рассказал ей, что хочу учить французский язык, и она сразу же принялась писать мне спряжение французского глагола avoir и при этом пыталась положить голову мне на плечо, а когда я не выдержал и отодвинулся, она мне сказала: "Брось, пожалуйста, свои педерастические штучки!" "А ты брось свои жидовские примочки," - ответил я. Тут она вдруг разрыдалась и говорит: " Что ж, если черные волосы и глаза, то уже и жидовка!"

Я был очень рад, когда наконец пришло такси. Она явно нездорова. Я, было, хотел, чтобы она меня обучала французскому языку, но теперь не хочу. Да к тому же она просит пять рублей за урок.

Но наверное, она меня иногда вспоминает, мы все же знакомы.

Веню недавно ограбили - он спал, а к нему влезли через окно. Его били железным ломом по голове, но он жив - удивительно, его и ломом не убьешь. Сейчас он, конечно, немного не в себе - у него что-то с головой. Хотя это у него и раньше было, наверное, от старости - он уже становится "бабушкой". Но я все равно его очень люблю.

Милиция, конечно, ничего не нашла, да и не найдет - его грабят уже не в первый раз.

Почему у нас все так плохо, разве Ленин этого хотел?

Говорят, Маргарет Тэтчер пьет по утрам грейпфрутовый сок. И это весь ее завтрак. А здесь просто некуда пойти вечером, никаких развлечений, ничего. Я вспоминаю Западный Берлин - там совсем другое дело - идешь, как по большому магазину! Там даже дождь какой-то особенный. Когда там пошел дождь, я протянул руку - ну точно, совсем особенный дождь!

Я заходил там в самый дорогой универмаг КДВ, ничего не покупал - там все очень дорого, но там можно бесплатно прыскать на себя разные духи, и я каждый день заходил туда и прыскался. А один раз продавщица сама взяла флакон и опрыскала меня всего - наверное, я ей понравился. От меня потом целую неделю хорошо пахло.

Когда я приехал обратно - тут везде грязь, все грязное, ото всех воняет говном, жрать нечего - ужас! Я даже никуда выходить не хотел. Я покрасил всю свою мебель в белый цвет из распылителя и поставил низенький столик, а на него положил иностранные журналы. Я стал выращивать цветы, но они плохо росли - в комнате слишком темно. Я привез из Западного Берлина много разных дезодорантов, и они все стояли у меня под зеркалом. Все мои знакомые приходили ко мне и прыскались. Они все, наверное, думали : "Ну ничего, я один попрыскаюсь, это немного!" И так каждый, а их сколько! В конце концов, мне пришлось все убрать - ведь им что-нибудь объяснять бесполезно!

У меня есть соседка, Шурка, она уже на пенсии. Она со своим мужем все подглядывала за мной и подслушивала. Но я один раз ее поймал у своих дверей и сказал: "Все подслушиваете? Материалы на меня собираете?" И с тех пор она меня побаивается, хотя подслушивать, конечно, продолжает.

Раньше у меня была жена и дочь - это единственное, о чем я жалею в своей жизни. Я женился потому, что думал, что так должны делать все. Во всех фильмах, которые я видел, молодые люди встречались с девушками, и у них рождались дети. Конечно, мне всегда больше нравились юноши, но я думал, что я какой-то ненормальный.

Когда мне было двенадцать лет, к нам в гости приехал мой двоюродный брат, и нас положили спать в одну постель. Мы трогали с ним друг друга за разные места, обнимались, и в конце я почувствовал такой кайф, ну просто кончил, хотя тогда я еще не знал, что это так называется.

Мой папаша был сумасшедший, у него была любовница, я ее знал - она была техником-смотрителем из нашего РЭУ - такая крашеная блондинка с потасканной рожей. Он приводил ее к нам, когда матери не было дома, а я был за стенкой, и все было слышно - всякие там стоны и шуршание.

А моя жена была балерина. Она все время притворялась, что любит меня, все изображала что-то, а потом у нас родилась дочь. Тут уж жизнь стала просто невыносимой. Я помню, мы с ней ужасно поругались, она мне так осточертела, и ее рожа, и ее задница еще больше, и ее проклятые родственники, они просто доводили меня до сумасшествия. Я шел по Фонтанке и думал, какой я несчастный, как все плохо, какая ужасная жизнь - и вдруг увидел идущего мне навстречу... Лицо его показалось мне таким прекрасным и почему-то знакомым. Он улыбнулся мне. Так мы познакомились с Веней."

***

Маруся закурила сигарету и отложила дневник Павлика в сторону. Во дворе напротив был серый дом. По двору бегали маленькие дети. Рядом находились какие-то очистные сооружения и летом, когда ветер дул в их сторону, в квартире воняло, как будто что-то разлагается. Сейчас была весна, грязный снег еще не растаял, и все вокруг было грязное, серое и унылое. В такие дни она всегда чувствовала беспокойство и тоску, и ей хотелось пойти куда-нибудь, только чтобы не сидеть на месте, и хотя идти было некуда, все равно, можно было идти просто по улице, по лужам, мимо серых домов, и так ходить долго, долго, пока не устанешь, и ноги не откажутся передвигаться. Тогда можно будет сесть на скамейку на ледяном ветру, потому что некуда идти и никто не ждет, и никто никому не нужен, и так и должно быть всегда, до самой смерти.

Когда Маруся училась в школе, у нее было много знакомых девочек. Эти девочки были маленькие, им было только по двенадцать лет, как и Марусе, но они все уже были настоящие бляди. Одна из них ходила в синей куртке и курила в подворотне. А другая, по имени Ляля, жила со взрослым мужиком. У мужика была жена и дети, но по вечерам он встречался с Лялей. Он трахал Лялю в подвале, но больше ей нравилось сосать. Она даже как-то спросила Марусю: "Как ты думаешь, через рот нельзя залететь?" Маруся не знала, она в этом не разбиралась. Другая девочка была очень толстая, все ее звали Куча, ей это не нравилось, и она просила, чтобы ее называли Бланка, потому что она была влюблена в певца Рафаэля и даже учила испанский язык во Дворце пионеров. У нее была цель в жизни - переспать с Рафаэлем. Переспать с Рафаэлем, а потом умереть. Она сказала: "Каждому, кто назовет меня Бланка, я буду давать рубль". Но ее все равно звали Куча. Когда ей сказали, что Рафаэль - гомосексуалист, она не поверила и продолжала надеяться.

Сама Маруся до семи лет жила у бабушки в городе Жмеринке. Там вечерами они собирались с мальчиками у большого солдатского забора, за которым была воинская часть. Мальчики были старше, им было лет по десять, они делали кольца из разноцветных проволочек и дарили их Марусе, а она за это ложилась с ними в канаву, и они тыкали в нее мягкими пипками. Один мальчик говорил другому: "Далеко не запихивай, а то у нее ребенок будет".

Однажды к забору прибежала бабушка Маруси, наверное, она заподозрила что-то, но ее заметили издали и успели мирно рассесться на бревна. "Вы що тута робыте? - с подозрением спросила бабушка. "Да вот, сыдымо тута, - ответил самый старший Алик очень спокойно, - кольцо Маруське плэтэмо". Бабушка сказала, что уже поздно, а действительно, было уже совсем темно, и она взяла Марусю за руку и увела ее домой.

Вечером, лежа в кровати, Маруся боялась, что ее дедушка уже все узнал, она вся тряслась от страха, а еще она боялась, что у нее будет ребенок. Ей было непонятно, что она будет с ним делать, ей было очень страшно, и она говорила себе, что больше никогда так делать не будет. А на другой вечер повторялось то же самое. Днем они играли с подружкой на солнышке, ловили бабочек. Они научились определять, где самец, а где самка, и заставляли их ебаться. Если им попадалась бабочка с толстым брюшком, они сладострастно дрожали и говорили: "Это беременная".

Вокруг было много насекомых, и птиц, и воробьев, и все они ебались друг с другом.

Вечером к калитке прибегал кривоногий рыжий мальчик и говорил: "Маруська, ебаться будешь?", и они вместе бежали к большому забору, где росли желтые одуванчики.

По воскресеньям они с братом Гришей ходили на станцию, туда приезжали поезда, и в буфете продавали мороженое. Там на стене в зале ожидания висел огромный портрет Ленина в расстегнутом пальто, развевающемся на ветру, а вокруг на картине были серые тучи. Марусе он почему-то очень не нравился, и эта картина вызывала у нее тоску и беспокойство, и, когда ей однажды попалась газета с портретом Ленина, она даже выколола ему глаза, а потом изрезала на куски. Тогда, еще совсем маленькая, она любила играть в собачек. Она привязывала себя веревкой за руку к ножке стола и лаяла "ав-ав". Она говорила, что она собачка Нэрочка. При этом ей виделась такая пушистая белая собачка, которую она то ли видела где-то у знакомых, то ли просто в книжке. До пяти лет она спала в постели с дедушкой. Она очень любила дедушку, только иногда он ужасно храпел. А потом вдруг дедушка перестал с ней спать, и ее переселили на пол, на перину. Обычно они спали на чердаке. Маруся слышала, как дедушка говорил бабушке: "Я не могу с ней спать, у меня наступает возбуждение". Маруся не поняла, что это.

Бабушка часто делала вареники, и Маруся их очень любила. Как-то они с бабушкой поехали в гости в Мирополь - там жила бабушкина родственница. У родственницы было два внука, уже большие. Там приготовили вареники с вишнями, и Маруся, даже после обеда, все ходила по комнате и ела их. Она бы рада была переключиться на что-нибудь другое, но не могла, и все ела их и ела. Тут в комнату зашел один из внуков бабушкиной родственницы, Сережа, и ущипнул ее за бок. Маруся не поняла, зачем он это сделал, но покраснела. Он сказал: "Ешь, ешь", и еще раз ущипнул. Маруся смутилась и ушла.

Там была деревянная уборная, где висела книжка с какими-то странными буквами, которых Маруся раньше никогда не видела. Маруся уже умела читать и все буквы знала. Она взяла листок и пошла к бабушке спросить. Бабушка сказала, что эта книга напечатана давно, и сейчас таких букв нет. Потом они пошли прогуляться. Было очень жарко. Недалеко стоял завод, и из огромной трубы лилась вода, от этого рядом образовался пруд, называвшийся здесь "ставок". Маруся разделась и тоже полезла в воду. Там было много мальчиков, они стали смеяться над ней. На Марусе были голубые трикотажные штаны. Ей пришлось одеться и уйти, хотя ей очень хотелось залезть в трубу, как это делали ловкие загорелые мальчики, и поплескаться там.

Вечером они с бабушкой поехали в поезде назад. Маруся увидела в буфете пряник, светло-коричневый, облитый белой глазурью, и стала просить бабушку купить. Но бабушка сказала, что нету денег и что Маруся уже сыта. Маруся обиделась. Она смотрела в окошко. Там уже темнело, в окне были одни деревья, кругом лес и лес.

Напротив бабушкиного дома через улицу жила Ленка, подружка Маруси. Ленка была бледная и худая, с черными волосами. У Ленки была старшая сестра - Наташка. У нее тоже были знакомые мальчики, которые часто приглашали ее в парк. Она не любила туда ходить вечером, потому что говорила, что ее могут отъебать. Маруся удивлялась - почему она не хочет, ведь это же так приятно, но вслух говорить об этом не решалась.

У Наташки был красивый кулончик на цепочке, короткая юбка, белая кружевная блузка и черный широкий пояс с золотой пряжкой.

Марусе очень хотелось быть как Наташка. Однажды она потихоньку пошла к ним, там никого не было дома. Она зашла в комнату, открыла шкаф и достала оттуда пояс и цепочку с кулончиком. Потом так же тихонько пошла домой. Дома она надела на себя цепочку и попыталась застегнуть пояс. Но она была толстая, и пояс застегнулся с большим трудом - только на последнюю дырочку. Маруся даже не могла вздохнуть. Ей казалось, что теперь она хоть немного стала похожа на Наташку. Она попыталась начесать волосы у себя на голове, она много раз видела, как это делает Наташка, но так и не поняла, как. От этого все волосы спутывались, но зато голова казалась большой и круглой, как воздушный шар. Но тут подкралась бабушка, набросилась на Марусю и стала орать,что она себя уродует. Маруся даже не слышала, как подошла бабушка, - ни одна половица не скрипнула. Бабушка любила подглядывать и подслушивать и ходила бесшумно, как кошка.

В войну она жила в оккупации, но имела связь с партизанами. Она часто рассказывала, как она шла в Киев или из Киева, выводила из окружения какого-то секретаря партии, хранила какие-то передатчики - у Маруси потом все спуталось в голове, и ничего конкретно вспомнить она не могла. У матери бабушки было четырнадцать детей, она была простая крестьянка и всю жизнь работала. Во время голода в тридцатые годы бабушка спасла всю их семью, потому что стащила где-то мешок пшена, и по ночам, чтобы не был виден дымок из трубы, они варили его и ели. С того времени отец Маруси очень любил пшенную кашу.

Бабушка приговаривала: "Мою жизнь никто не знает, что я пережила, как я страдала, Боже, Боже!"

А мама говорила Марусе, что у бабушки было много любовников, что она в молодости работала продавщицей в магазине.

В молодости бабушка была довольно красивая и познакомилась со своим мужем, который работал большим начальником в киевском НКВД. У них родился ребенок, марусин папа, а потом муж ее бросил, - мама говорила, потому, что бабушка была очень хамская. После этого бабушка вышла замуж за дедушку. Она оформляла витрину и надела на себя красивую юбку. Дедушка ее заметил и потом специально пришел в магазин с ней познакомиться. Он попросил у нее какие-то консервы, а она раздраженно швырнула их ему в рожу, и дедушка ее сразу полюбил.

Потом они с дедушкой построили дом. Дедушка работал на паровозе машинистом и во время войны помогал немцам. У него даже был друг - Ганс. Дедушка говорил, что при немцах везде был порядок, и они всех кормили. Работать с немцами было одно удовольствие. Но потом, когда наши победили, дедушка уже не писал Гансу, и боялся, как бы его не заложили соседи. Но соседи и сами почти все дружили с немцами, и один мужик - его звали Грихаил - вообще стучал у немцев и закладывал всех коммунистов. Потом он тоже затихарился.

Обо всем этом Маруся слышала от мамы.

Дедушка с бабушкой часто ругались, и Марусе это нравилось, потому что тогда про нее вообще забывали. Они с Ленкой потихоньку учились курить. Маруся воровала у дедушки папиросы "Шахтерские", и они курили их за солдатским забором. Она только набирала дым в рот, поэтому никаких неприятных ощущений не было. Дым выходил изо рта тонкой красивой струйкой. Наташка курила точно так же. Маруся со своим младшим братом Гришей и с Ленкой часто ходили в кино. Они шли через большой парк, который назывался "Парк культуры и отдыха железнодорожников". Они проходили мимо серебряной матери, которая протягивала своего младенца куда-то вверх, и мимо коричневых каменных оленей. Однажды, когда бабушка с Марусей и братом гуляли здесь, они все вместе сфотографировались, и Маруся залезла на оленя. В углу парка стоял старый грязный сортир, и соседи рассказывали, что в нем один мужик утопил свою мертвую жену. Он ее разрезал на куски и утопил там. Маруся боялась этого сортира.

Потом из парка они выходили на асфальтовую площадь, шли мимо стадиона, украшенного плакатами. На плакатах были нарисованы мускулистые мужики и бабы в трусах и майках.

Кинотеатр был совсем новый и находился сразу за парком. Они покупали билеты и долго ждали начала сеанса. Они заходили в музей какого-то революционера, который находился рядом с кинотеатром. Туда можно было заходить бесплатно, и они ходили каждый раз перед кино. Там были гнутая алюминиевая ложка и вилка, а также потрескавшаяся тарелка и мутный стакан - все это принадлежало революционеру, из этого он ел и пил. Там же в витрине были выставлены его вышитая сорочка и засаленный военный френч. Еще был обгрызанный карандаш и картонка с пробитыми на ней линиями, при помощи которой он писал, когда окончательно ослеп. В последней комнате в витринах были разложены подарки, которые на юбилей этого революционера прислали разные заводы и фабрики. Особое впечатление производил на Марусю сахарный бюст писателя, который прислал сахарный завод. Ей хотелось отколоть хотя бы кусочек, но бюст стоял в стеклянной витрине.

Билеты в кино продавали без мест, и все дети стояли в очереди у стены, а потом, когда двери открывались, бежали и занимали места. Маруся была очень большая и толстая. Один раз какие-то взрослые мальчики с сигаретами уставились на нее, и один из них сказал: "Гляди кака пузата. Ебана, должно быть". Это произошло именно в тот день, когда у Маруси было хорошее настроение, и когда она решила, что она совсем не толстая, а, скорее, худенькая. Маруся покраснела, ушла и спряталась в кустах. В кустах валялись пачки из-под папирос, смятые пожелтевшие окурки, какие-то грязные тряпки, и ползали муравьи. Она долго сидела там, думала, но ничего не могла понять.

В кино они смотрели, в основном, индийские фильмы, там все было так красиво, все обнимались и целовались.

Когда Маруся ходила в кино с Гришей без Ленки, им часто встречалась одна и та же пара - девушка в короткой юбке и высокий парень с длинными волосами и вытянутым бледным лицом. Они ходили обнявшись. Марусе они очень нравились, и она все время наблюдала за ними издалека, а потом показала их Грише. Гриша с ней согласился, что они очень красивые. С тех пор они стали называть девушку "красавицей". Они даже ходили за ними по парку, стараясь, чтобы их не заметили. Потом как-то с ними опять пошла Ленка, и они показали "красавицу" ей. Ленка внимательно осмотрела ее с ног до головы и сказала :"Эта ваша красавица, по-моему, беременная". Маруся покраснела, ей стало очень неприятно, она пожалела, что показала красавицу Ленке, а та все испортила. Ленка часто смотрела, как Маруся ебалась с мальчиками, но сама не хотела, а когда Маруся ее спрашивала, почему, она уклончиво пожимала плечами. Но она даже предлагала Марусе ебаться у нее за домом на огороде, там никто ничего не увидит, говорила она, и можно это делать даже днем. Гриша тоже иногда смотрел на Марусю и мальчиков.

Маруся мечтала похудеть, но бабушка готовила очень вкусно, и Маруся не могла заставить себя отказаться, да к тому же бабушка и не разрешала не есть. Ночью, лежа в постели, Маруся щупала свой живот и пыталась его втягивать.

У бабушки была картонная коробка, и в ней много пластинок. Маруся часами слушала их. Когда пластинка кончалась, она ставила ее снова. Многие песни она помнила наизусть. "Все ждала и верила сердцу вопреки, мы с тобой два берега у одной реки". Маруся представляла себе какого-нибудь мальчика, что это они с ним два берега, и взволнованно ходила по комнате. Она не знала, кто из мальчиков, с которыми она лежала под забором, нравится ей больше. То ей казалось, что она любит рыжего кривоногого Витальку, то ей нравился больше Юрка с выпученными глазами, а то рябой узкоглазый Алик.

Потом она уехала в Ленинград, ей пора было идти в школу.

В Жмеринку она приезжала почти каждое лето.

Через год она снова приехала и на вопрос: "Ебаться будешь?" отрицательно покачала головой. С тех пор мальчики, когда они играли вместе, говорили ей: "Маруська, а ну отвернись, я поссу!"

Когда Маруся училась уже в пятом классе, ее отправили в спортивный лагерь. Она ходила тогда в плавательный бассейн. Спортивный лагерь находился в городе Туапсе. Провожал ее туда отец. Он постриг Марусю очень коротко, к тому же она ходила все время в брюках, отчего все принимали ее за мальчика. Когда она села в поезд, там было много девочек, они стали играть в какую-то игру и спросили ее : "Как тебя зовут?" Она тихо пробормотала: "Мура", а они стали называть ее "Шура", потому что подумали, что она мальчик, и одна девочка, самая красивая, с яркими синими глазами и алыми губами стала с ней кокетничать. Потом Маруся объяснила им, что она не мальчик, и все очень удивились. Она действительно была похожа на высокого здорового мальчика в шортах и мужской рубашке. Жить их поселили у какой-то старухи, и она сказала, увидев Марусю: "Вот хорошо, и парень есть, будет следить за дисциплиной!" Марусе это даже нравилось, она давно уже хотела быть мальчиком, ходила в брюках и в классе дружила только с мальчиками. У нее был друг - Вова Гольдман. Они с ним лазили на помойки, забирались на крыши и бросали оттуда лампочки на головы прохожим. Еще они любили звонить в квартиры и убегать, пока не открыли. Часто они ходили по подвалам, полузатопленным водой и жгли газеты, освещая ими путь. Однажды они боролись с Вовой на диване, и он стал вдруг задирать ей платье и сильно сопеть. Маруся с большим трудом справилась с ним и освободилась. Вова жил в соседнем доме и часто приходил в гости.

По ночам, когда родители спали, Маруся играла с братом в игру, которую придумала сама. Она ложилась на пол голая, а брат на нее садился. Он трогал ее, и Марусе было приятно.

Отец Маруси был капитаном и плавал за границу. Как-то они с мамой пошли встречать отца к нему на корабль, когда он пришел из рейса. Маруся очень любила порт и корабли, и серое небо, море и чаек, их всегда было очень много, они летали и кричали странными голосами. Она всегда мечтала плавать на таком же белом корабле по серому морю, у морского ветра был прекрасный запах, ей казалось, что это и есть счастье. И потом, спустя уже много, много лет, стоило ей почувствовать морской ветер с запахом водорослей, ее сразу же тянуло туда, к морю, она даже сама точно не знала, куда, просто уйти, уйти в море.

Тогда на корабле была еще одна девочка, и они с Марусей долго бегали по кораблю, везде заглядывали и попали в машинное отделение. Огромный бородатый мужик с голубыми глазами сказал им: "А во что вы играете? Вот мы, когда были маленькие, играли в доктора, раздевались и смотрели". Маруся захихикала, и они убежали. В коридоре ей захотелось в туалет, но задвижка на двери была сломана. Ее подружка держала ручку, и тут откуда-то появился бородатый мужик, ласково отстранил девочку, открыл дверь и стал смотреть, как Маруся сидит на унитазе. Потом он потрогал что-то у себя в штанах и ушел. Маруся с подружкой побежали за ним и увидели, как он зашел в дверь каюты. Они тоже заглянули туда. Там было сильно накурено, и за столом, уставленным бутылками, сидела компания пьяных мужиков с красными рожами. Они увидели девочек и стали приглашать их : "Заходите, заходите, у нас здесь и конфеты есть!" Но Маруся боялась, хотя ей и было интересно посмотреть, что будет дальше. Она бегом спустилась в машинное отделение и затаилась там, между трубами, она знала, что рано или поздно бородатый туда придет, потому что была его смена.

Наконец, примерно через полчаса, послышались шаги, и на трапе показался бородатый, он уже успел напиться, и ноги у него заплетались. Он спустился вниз и зашел в клетку, на которой были нарисованы череп и кости, и стал что-то там ковырять. Тогда Маруся выскочила из своего убежища, подбежала к клетке и повернула в дверях ключ, который бородатый оставил снаружи. Сперва он не понял, реакция у него была замедленная, он ласково улыбнулся и сказал ей : "А, это ты. Пришла," - и хотел выйти из клетки, но оказалось, что дверь заперта. Он стал трясти металлическую сетку и вопить: "Открой, а ну открой сейчас же!" и ругаться матом, а Маруся убежала. Сверху с головокружительной высоты она оглянулась, трап уступами уходил вниз, там все гудело, и с самого дна, как из преисподней, доносились хриплый рев и звон сетки.

Долго, конечно, он так не просидел, его выпустили, а Марусю наказали. Ее посадили в туалет, который в каюте был вместе с ванной. Туалет был белый, красивый, там все блестело, и Марусе даже нравилось там сидеть.

Отец все повторял: "Мишка такой хороший парень, зачем это ты его закрыла? И как тебе такое могло в голову прийти? Ну надо же, не ребенок, а черт знает что!" Маруся мрачно молчала.

В школе у Маруси были подруги. Одна подруга жила недалеко от Маруси, ее звали Маша Степанова. Маша была черноволосая и черноглазая девочка, очень бойкая и пухленькая. Они ходили вместе в школу и из школы. Однажды, когда они ехали в троллейбусе, к ним прицепился пьяный старик. Ему не понравилось, что Степанова так громко хохочет, а она хохотала непрерывно, и голос у нее был хриплый. "А еще пионэры!" - сказал он. "Пионэры, пионэры", - передразнила его Степанова, а старикан схватил ее за косу и стал трясти. Волосы у Степановой растрепались, шапка упала, а старик все не отпускал ее, он весь побагровел и ругался матом. Маруся подобрала степановскую шапку, Степанова еле вырвалась от старика, и они выскочили из троллейбуса. Степанова была вся красная, растрепанная и плакала.

После уроков они со Степановой часто заходили в ближайший универмаг и воровали там в отделе самообслуживания игрушки и канцелярские принадлежности: тетради, кисточки для клея, пластилин. Потом они выбрасывали все в урну, потому что родители могли спросить, откуда это взялось. Однажды они попытались украсть краски прямо из-под носу у продавщицы, и их поймали и отвели в милицию. Маша рыдала, а Маруся молчала, но ей было ужасно страшно. Она слышала, как продавщицы переговариваются между собой, разглядывая их, и говорят про Маруся, что она "наверное, опытная, а Степанова - в первый раз, потому что плачет". Потом приехали их мамы. Потом они ехали в переполненном троллейбусе, была зима и темнело рано, в троллейбусе было темно, горела одна тусклая лампочка, пахло чем-то мокрым и кислым, и Марусю охватило чувство неотвратимости смерти и собственной беспомощности. Дома Марусю очень сильно избили резиновой дубинкой. Обычно Марусю бил папа, но на этот раз мама сделала это сама. Никакого раскаяния Маруся не чувствовала, воровала она уже не в первый раз. Часто в школе она лазила по карманам в раздевалке, а еще раньше, когда была совсем маленькая, украла у соседской девочки колечки. За это ее тоже сильно избили.

Еще она воровала у отца сигареты "Филипп Морис" в пластмассовых коричневых коробочках, и они с Гольдманом их курили. После случая с милицией ей запретили дружить с Машей, и она встречалась с ней тайком. Она вообще поняла, что все надо делать так, чтобы об этом никто не знал, и ничего никому не рассказывать.

В десятом классе она напилась в первый раз на дне рождения у своего одноклассника по прозвищу "Коммунист". Это прозвище ему дали после того, как на уроке истории он заявил, что верит в коммунизм. Коммунист был единственным мальчиком в их классе, который уже давно сношался с девочками, пил и курил. Когда она пришла домой, отец смеялся, но сказал, чтобы этого больше не было. А Марусе понравилось, и она вскоре напилась снова. Когда она возвращалась домой, она долго стояла у парадной и трясла головой, пытаясь протрезветь, но ничего не получалось. Дома отец вопил: "Посмотри на себя в зеркало, у тебя же глаза стеклянные". Она послушно шла и смотрела, а потом говорила - нормальные. За это ее избивали.

В школе девочки часто рассказывали про наркоманов, и ей это нравилось. Она хотела сама стать наркоманкой. Она попробовала таблетки пентальгина и испытала приятные ощущения. Пентальгин тогда продавали без рецепта, но чтобы поймать кайф, нужно было съесть целую упаковку.

Перед выпускными экзаменами, когда родители уехали в отпуск, к ней в гости пришел Коммунист. Он принес две бутылки портвейна, и они выпили. Потом сели на диван и стали обниматься и целоваться. "Смотри, - говорил Коммунист, гладя ее грудь, - ведь ты скоро станешь старая и никому не будешь нужна. А баба щипком жива. Давай сейчас..." Потом они пошли в спальню, коммунист снял с кровати простыню, и они легли на голый матрас. Это была родительская кровать. "Кровь будет", - сказала Маруся. Она боялась, что испачкает матрас, и родители догадаются, в чем дело, а кровь будет не отстирать. "Может и не будет", - Коммунист залез на нее и стал членом бодро тыкать ей между ног. Маруся вспомнила Жмеринку и канаву под забором, но тогда ей было приятно, а сейчас больно и хотелось только, чтобы от нее отстали. Она потихоньку стала отползать вверх от Коммуниста, потом встала и сказала : "Не получается". Коммунист долго сидел на кровати и рассматривал свой член, приговаривая : "Черт возьми, неужели я старею!" Он встал и голый стал плясать по комнате, потом схватил пустую бутылку и вскочил на подоконник. Окно было окрыто, стояла белая ночь, и все прекрасно просматривалось. Маруся испугалась, что его увидят соседи, а потом расскажут родителям, и она сказала ему: "Слезай". Коммунист бросил пустую бутылку во двор, раздался звон. Он соскочил с подоконника и сказал: "Я восстановился. Пошли опять." "Нет, - сказала Маруся, - иди лучше домой. Я хочу спать." Ей стало скучно и хотелось, чтобы он ушел. "Давай на ночь останусь, - сказал Коммунист. "Нет", - повторила Маруся.

Когда он ушел, Маруся открыла окно у своей кровати и поблевала сверху, блевотина стекала на подоконник соседей, а потом на сиреневый куст, что рос у Маруси под окном.

Летом железные крыши нагревались на солнце и от них хорошо пахло. Маруся любила лето в городе.

Ее подруга Маша Степанова однажды привела ее к девочке, которая жила на Петроградской стороне. Эту девочку родители отселили от себя, потому что она очень любила трахаться, и к ней постоянно ходили мужики. Особенно ей нравились грузины, она даже рисовала их портреты. Марусе было хорошо там, но долго там находиться она не могла, ее все время ждали родители. А когда она приходила поздно, отец сажал ее на стул посреди комнаты, направлял настольную лампу ей в лицо и устраивал допрос, выясняя, где она была. Маруся хотела вообще уйти из дому, но ее отец имел связи с КГБ, и она боялась, что ее все равно найдут. Брат Гриша тоже следил за Марусей и все грозил каким-то Геннадием Аристарховичем, который был другом отца и работал в КГБ. "Подожди, - говорил Гриша Марусе, - все эти твои гнилые связи рассекретят. Ах, какие там одухотворенные личности! А все они просто говно, и ничего больше!" Маруся не понимала, что Гриша имеет в виду, особой одухотворенности она в своих знакомых не видела. Гриша был младше Маруси на два года, но уже собирался работать в КГБ. Он хотел стать профессионалом.

Маруся продолжала есть пентальгин, а однажды ей попался пузырек с таблетками, на котором было написано "белоид", и она решила попробовать, тем более, что одна девочка сказала ей, что это гораздо лучше пентальгина. Маруся съела целый пузырек. Сначала ее немного тошнило, а потом стало очень хорошо.

Какая-то огромная пропасть образовалась в голове, и там были даже не видения, а ощущения всяких квадратов, треугольников, они проносились и улетали вдаль, а далеко-далеко была маленькая белая звездочка. Как будто это была сфера, вселенная, обязательно круглая, с зубчатыми краями, и она все время поворачивалась... Она услышала чьи-то голоса: "Открой глаза", но ей не хотелось, ей было хорошо, казалось, что она и не сможет открыть глаза, веки очень тяжелые, глаза заклеены. И от этого глаза как будто поворачивались внутрь, и получался длинный черный коридор, оттуда приходили разные треугольники, квадраты, опять треугольники. Наконец глаза открылись. Она увидела какие-то блестящие огромные четыре глаза, и еще блестели зеркала и металл. Было очень красиво. Каждая блестящая точка многократно повторялась, переливалась и слепила глаза. И как железом по стеклу раздался визгливый женский голос, вобравший в себя всю злобу и грязь : "Вот блядь, ну и хлопот с ней."

***

"Я все же поступил работать в собор. Когда я туда пришел в первый раз, мне показалось, что там ужасно темно, и какие-то безумные толпы. Старуха у входа не хотела меня пускать без билета, но я сказал, что я по поводу работы, и она пустила, указав на стол в глубине зала. Я пошел по этому огромному залу и сразу же потерял из виду стол и заблудился. Пока я там ходил, я слышал обрывки экскурсий. Почти все экскурсоводы говорили одно и то же, и только одна вопила громче всех про архитектора, построившего этот собор, какой он прекрасный и умный. Мне даже стало интересно, я так и ходил за ней всю экскурсию.

Когда она немного успокоилась и пришла в себя, я спросил ее про стол. Она была не в очень хорошем настроении, но все же показала мне куда-то в угол. Я пошел туда и увидел такую колоду с маленькими глазками и бюстом огромного размера, который она уложила на стол. Я подумал, что это начальница и сказал ей, что хочу у них работать. Тут из-за ее спины высунулась другая, страшная, с серой рожей и очень мило стала меня расспрашивать, кто я и что умею делать. Вроде бы я ее устраивал, но она колебалась. Наконец она меня спросила, женат я или нет. Я сказал, что в разводе. Ей это, по-моему, понравилось, и она стала расспрашивать меня, почему я развелся с женой, и какая она была. А я ей сказал, что она была жуткая стерва и меня совершенно не понимала, а мне ведь нужно было просто человеческое отношение. Ей это понравилось еще больше, и она направила меня в кадры. Мимо как раз проходила еще одна баба, вся скрюченная и согнутая с выпученными глазами. "Начальница", с которой я разговаривал, окликнула ее: "Надежда Константиновна! Проводите пожалуйста молодого человека в кадры!" Та угодливо согнулась еще больше и закивала головой. Я шел за ней и думал : "Боже, какие уроды! Все, как на подбор! Просто паноптикум какой-то!" Мы прошли с ней по длинному темному коридору. В тесной каморке огромная курчавая колода в розовом свитерке кокетливо посмотрела на меня и спросила : "А почему вы хотите работать именно у нас?" Я ответил, что интересуюсь религией и вообще памятниками культуры. Тогда она предложила мне писать заявление на музейного смотрителя.

Я вышел на работу на следующий день. Я должен был сидеть у входа и показывать посетителям, где собираются группы на экскурсии.

Мне сказали, что туалет раньше находился в подвале, и до него нужно было идти целый километр. Но теперь, когда собор стал зарабатывать валюту, сделали небольшую реконструкцию, и туалет перенесли в алтарь, недалеко от кабинета директора. Это гораздо удобнее, хотя и неприятно, что кабинет директора рядом, и из-за этого можно с ним лишний раз встретиться.

Фарцовщики буквально осаждали собор и мешали мне тусоваться с иностранцами. Почему-то их не трогали, хотя я часто на них жаловался милиционерам. В конце концов, фарцовщики подарили мне новую английскую шляпу, и я стал пускать их в собор бесплатно.

Постепенно я познакомился со всеми сотрудниками. Самая умная из всех была, конечно, Елена Борисовна, та, на которую я натолкнулся в первый раз, когда пришел. Она знала буквально все, каждую мелочь, каждую деталь. Ее экскурсии пользовались наибольшим успехом у посетителей. Она так любила архитектора, который построил собор, что писала про него роман. Она прямо так всем и говорила, что влюблена в него, и что он спас ее от смерти. Ей было очень плохо, когда она пришла в собор, а теперь стало совсем хорошо... Она вообще очень заботилась о сохранении нашего культурного наследия и старалась исправить всех некультурных посетителей.

Одажды я видел, как один иностранец подошел к дверям собора и стал их ковырять, он просто хотел потрогать и узнать, из чего они сделаны. Я уже хотел подойти и поговорить, как вдруг вижу, что она подкрадывается сзади. Она завопила : "Вот ду ю ду!" Он так вздрогнул и обернулся. А она опять завопила, еще громче : "Вот ду ю ду!" и стала бить его по рукам. Он прямо оцепенел на месте, тут на этот крик все сбежались, и его увели. Он так и держался рукой за сердце. Потом Елена Борисовна всем об этом рассказывала и говорила, что это был американец, и что они такие некультурные. Конечно, нельзя так относиться к нашей культуре, в чем-то она здесь права, хотя мне не верится, чтобы это был американец, наверное, какой-нибудь наш говноед.

В соборе она неизменно всем напоминает : "Товарищ, вы забыли снять шапку!" И все всегда снимали. Но один раз вышел ужасный скандал. В собор пришли советские офицеры, они были в фуражках, и она на них заорала : "Снимите шапки, молодые люди!" А они не обратили на нее никакого внимания и фуражек не сняли. Тогда она вдруг покраснела как рак и завопила : "Сними фуражку, оккупант проклятый!" А надо сказать, что в то время ограниченный контингент наших войск еще находился в Афганистане, о чем она, конечно, меньше всего думала. Тут они ужасно обиделись и пошли жаловаться директору. Их долго уговаривали, но они стояли на своем и грозили написать в политуправление. Они усмотрели в ее словах какой-то намек. Собрались все научные сотрудники и всячески прогибались перед ними, умоляли их не обижаться и говорили, что она сумасшедшая, но очень несчастная, и что ее терпят здесь только из гуманных побуждений. Услышав про гуманность, офицеры немного успокоились. Тут вызвали Галю, и та провела им экскурсию по собору. Увидев Галю, они совсем растерялись и забыли обо всем. С Галей я тоже дружу, она такая огромная, у нее грудь восьмого размера и громадный взбитый кок на голове, а волосы черные, как у цыганки - она их красит. Правда, на макушке у нее просвечивает лысина, но это не каждый увидит - это на стул надо влезть, чтобы стать с ней одного роста.

Она меня тоже очень полюбила и трепалась со мной, так как она была научным сотрудником, а научным сотрудникам было абсолютно нечего делать на работе.

У нее было три мужа. Но они ее совершенно не удовлетворяли. Она никак не могла забыть своего одного друга детства, который ее когда-то очень любил. Она очень жалела, что не вышла за него замуж, потому что он стал кандидатом наук, и у него даже была машина. Но он был уже женат, и у него были дети. И вот они случайно встретились - в магазине, кажется, я точно не помню. И она решила : "Хоть разок с ним посношаюсь!" Она, конечно, рассказывала не такими словами, но суть была именно такова. Они с ним поехали на машине за город. Там в машине он ее раздел и вдруг стал делать ей "горяченькие" и "саечки" и даже давать "щелбаны", ей было больно, но она терпела. Она так и сидела голая, вся съежившись и изображала, что ей приятно, она вся изгибалась и вздыхала, потому что надеялась, что, в конце концов, он ее все же трахнет. Она надеялась, что это у него только прелюдия к главному акту. Но он вдруг остановился и спросил ее : "Тобой никто еще так не обладал?" И она покорно ответила : "Нет, никто!" Она испугалась, что он сумасшедший и задушит ее, если она будет выражать неудовольствие. Не знаю, почему он так поступил. Может быть потому, что они вместе учились в школе, и это связано с какими-то детскими воспоминаниями.

А вообще, все эти бабы в соборе, такие страшные и прыщавые, постоянно говорили про мужиков, они даже сосиску в подвале не могли спокойно съесть без нездоровых ассоциаций - мне они все ужасно остоебенили, особенно тем, что строили мне глазки. Я как-то сидел спокойно на стуле и дремал, то есть работал, и вдруг одна прибегает вся красная, возбужденная и спрашивает : "Куда ты дел мою квитанцию?" Я ничего не понял. Оказывается, ее квитанция об уплате партийных взносов лежала на полке, а я туда поставил свою сумочку, и теперь квитанция потерялась. А она от меня чего-то хочет. Конечно, ясно, чего ей надо, но с этим не ко мне.

Директор нашего музея решил отчислять деньги на Чернобыль и устроил в алтаре собрание, там поставили цветной телевизор и показали фильм про облученных - пожарников, доярок, колхозников и прочих. Что касается меня, то я гораздо больше боюсь СПИДа, я даже несколько раз проверялся. А однажды мне вдруг позвонили и сказали : "Вы были в контакте с больным." Я чуть с ума не сошел от страха, опять сходил и сдал анализ, а потом подумал : "У нас такие врачи, они даже кровь проверить не могут. Вдруг я болен, а анализ отрицательный". Я стал наблюдать за своим состоянием - я мерил себе температуру, она у меня была 36,9, а иногда и 37. Это меня ужасно беспокоило. Однажды мне показалось, что у меня на ноге какая-то сыпь. Я показал ее Марусику - она как раз зашла ко мне, а она сказала, что мне все кажется, потому что мне нечего делать. В общем, это все были не очень приятные моменты.

Жалко, конечно, денег - лучше бы мне дали мою часть валюты - но все же лучше на Чернобыль, чем неизвестно куда, потому что мне все равно бы не дали.

На собрании выступал сам директор - он очень высокий, у него такая благородная седина, и маленькие глазки, а волоски сзади немного завиваются. Я не думаю, что он их завивает, он, по-моему, натурал, хотя кто-то и говорил, что он стал импотентом после своей службы на подводных лодках во время войны. Там он был политруком, а потом работал в Обкоме партии и хоть и лечился в специальной больнице, но потенцию не восстановил. Впрочем, наверное, все это сплетни, люди ведь такие завистливые. Когда он смотрел фильм про Чернобыль, то стал вдруг весь красный, будто из бани вышел. Наверное, ему чего-то захотелось, там были такие кадры, просто прелесть, одну такую лапочку показывали в постели... А впрочем, это, конечно, ужасно, ужасно!... Потом выступала баба, секретарь парторганизации, я ее заметил еще когда пришел наниматься на работу. У нее тоже был огромный бюст, даже не знаю у кого больше - у Гали или у нее. Недавно у нее были неприятности - ее пригласили в общество "Знание" читать лекцию, а она объелась семечками и не смогла прийти. Так она сама рассказывала, я слышал. Хотя теперь она выглядела вполне здоровой и говорила так же бодро, как и всегда. Она мне даже чем-то нравится. Не своим бюстом, конечно, а тем, что она такая простая. Только она со мной не дружит. Она меня совсем не замечает. Говорят, что она была любовницей директора, и что он любит таких огромных баб. Галя мне рассказывала, что он как-то пригласил ее к себе в кабинет и предложил перевести с английского книжку, на обложке которой была нарисована баба с голой жопой, которая, к тому же, сидела верхом на дереве. Наверное, занималась там онанизмом. Что было дальше я не знаю, она не рассказывала.

Вечером после работы я зашел к Марусику домой. Она помогает мне писать письма французской старухе и переводит ее ответы. Марусик знает французский язык. Она написала мне просто очень трогательное письмо, а потом мы попили чаю без сахара, потому что я худею и она тоже."

***

Продолжение