Евгения Дебрянская
УЧИТЕСЬ ПЛАВАТЬ

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Это женская литература? Да. Когда мужчины пишут книги, это мужская литература, когда женшины - женская. Общечеловеческое случается лишь в грезах социальных утопистов. Ортега - и - Гассет в книге <Человек и люди> рассказывает следующее : однажды он на борту океанского лайнера галантно и вкрадчиво беседовал с двумя красивыми американками. Наконец, эмансипантки взорвались : неужели вы не можете с нами разговаривать как просто с людьми? Простите, удивился философ, до сих пор я считал,что люди разделяются на мужчин и женщин.

Вероятно, только гермафродиты умеют создавать общечеловеческие ценности.

Итак, следует классифицировать Евгению Дебрянскую как писатель:ницу. Чем писательница отличается от писателя? Тем же, чем мужчина отличается от женщины.

Евгения Дебрянская современна? Нет, если под современностью понимать курс валюты, полеты в космос и лишенные юмора бомбардировки. Она искательница вечного мифа, вернее, мифического пространства. Где-то, пронизывая, смещая физическую реальность, ныне принятую за основную, в беспокойных, прихотливых турбуленциях пульсирует вечная эротическая напряженность - в таком силовом поле рождаются рассказы Евгении Дебрянской. Подобный климат серьезно отличает ее от женских творческих настроений. Генрих Гейне иронически заметил: < Когда женщина пишет, один ее глаз устремлен на мужчину, другой на бумагу, кроме графини Ган-Ган, у которой только один глаз>. В наше время ситуация иная: глаза женщины устремлены на другую женщину. Сейчас преобладают феминистки, путешественницы в женскую вселенную, изобретательницы суггестивных монологов, воюющие под знаменами Гертруды Стайн или Симоны де Бовуар.

Стиль Евгении Дебрянской можно характеризовать следующим рядом эпитетов: странно, откровенно, резко, бесстыдно, жестоко, иронически, пейзажно-элегантно. Закаты и рассветы, увиденные вполне наивно, тусклым мерцанием озаряют дикий русский быт, целенаправленный галлюциноз, сексуальные поиски абсолюта. На этом полигоне друзья, подруги, случайные знакомые занимаются выяснением смутных отношений, генитальной комбинаторикой, идентификацией партнеров в сновидческих миражах. Хорошие охотничьи угодья для психоаналитика: здесь и penis envie, и комплекс кастрации, и пожирающая mater magna, и фаллический культ. Но все эти психологические формулы распадаются в зыбких контекстах. Речевые и событийные фиксации обнаженных фактов погружаются в сомнамбулическую тьму и после подобного соития проявляются смутные, нелепые, сумасшедшие силуэты. Эротика ведет к мучительным и гротескным метаморфозам: <Она, Людка, только сейчас рядом была, в ванной, я в руках тело держал, отдаваясь. А она вдруг растворяться начала, из рук, будто мыло, выскользнула, быстро так растворилась, с водой смешалась, а потом с шумом заспиралилась и в отверстии ванной исчезла>. Удар эротического тока искажает заученную вещность: <Вдруг привычные предметы подернулись дымкой, комната удлинилась и чуточку наклонилась влево. Диваны медленно поползли туда же, увлекая за собой меня>.

Создается мифическое пространство, неопределимое системой бытовых или нравственных координат. Канат основной реальности обрывается, и мы уходим в так называемое безумие, то есть в свободное плаванье. Однако, обычный пловец сохраняет рациональную ось, а здесь пропадают любые оси и способности различения. Поэтому тематику рассказов Евгении Дебрянской лишь условно можно назвать драстической, шокирующей, эпатирующей. Здесь отсутствует вызов социальной догматике, ибо, где нет греха, нет и добродетели. Парадигма данных рассказов, их внутренняя идея - в поиске раскаленной чистоты, единства, которое не отрицает противоположностей, но представляет и поощряет.

Е. Головин