Александр Анашевич
Сигналы сирены

1971

Мы ходим красивые как короли
Как самолеты, как корабли
Летаем на черном вороньем крыле
Над Красной площадью, над Кремлем
И видим, как временное реле
Срабатывает. И всё полыхает огнем

А было детство: цветочки, бумажки, хорьки
Безмерные мокрые страхи, мороженые ларьки
Теперь стучат в голове молотки
Тают под языком таблетки
Гудит в ушах золотая труба Гиллеспи
Блестит в глазах, как в южном фонтане монетки



***

Mr. Филонов, я к Вам обращаюсь с просьбой
Заберите меня к себе, я падаю в пропасть
У вертолета моего сломалась винтовая лопасть
Мне нужна Ваша помощь
Доброту Вашу запомню, буду целовать ноги
Буду молиться на Вас, у каждого свои боги
Стану всем о вас рассказывать, выходить на площадь
Вашим именем назову кошку и лошадь
Забуду о надменности, стану проще
Стану святым, пойду против русского менталитета
Mr. Филонов, sos, жду ответа


***

Вот такая литературная жизнь
Алкоголь, ацетон, жесть
Много всего, некуда класть
Куда демоны гонят, под руки ведут
Либерия, Сардиния, Бейрут
В каждом городе есть свой Брут
Вот такие маневры, тактика, такие дела
На улице Тельмана всех вокруг пальца обвела
Нежно, незаметно, как маргаритка цвела
Демоны снаружи и внутри
Если не видишь, глаза протри
Увидишь - не дыши, замри
Возвратись к напечатанному, рук не опускай
В каждом окне можно найти рай
Демоны не отпускают, гонят: слышишь их лай
Вишну, куда мы едем, в какую входим нирвану
Каждый хочет быть коронованным и коварным
Хлестать, мучить фасбиндеровскую Марту


***

Никогда не хлопайте поэту
Потому
Я курю подряд седьмую сигарету
Сигарета, папироска, синдерелла
Ходит в стороне Полина
Поднимает руки к небу попеременно
Светят в нее Луна, Меркурий, Венера
Ходит, хочет отхлестать плетьми манекена
Искры из глаз посыпятся, золото Маккены
Появятся, исчезнут мгновенно
Спеши спеши, надо смотреть, премьера
Могут закрыть, опечатать, принять меры
Давно здесь все играют без правил
Давно без одежды, давно без грима
Умирает статист от скуки, как самый крайний
До кровавых мозолей танцует прима
Никогда никому не хлопайте
Засыпаю
Ходит пьяная Полина по комнате
Она одна осталась в этом городе
Не в болоте застряла, не в лифте, а так -
в сновиденьях своих, в превращеньях, памяти


***

Зачем изучать географию, сушить мозги
Ни за что не сойду с места, не сдвину ноги
Открываю окно, кричу: "Помоги! мне душно, низкие потолки"
Я здесь одна, лежу, курю, кусаю локотки
География, глобусы, атласы, карты контурные
Ничего этого не найти в моей квартире, в этом городе
Алло, люди, я на проводе
Завтра приходите на мои проводы
Пойду, самую короткую дорогу найти попробую
Расскажу о ней голубю, расскажу дереву, брату, матери, деверю
Всей деревне

***

Трия: не покидай

Я, Герман, Георгий, Софья и Серафима
Шли по морю. Польша проплывала мимо
Шли, сердца в кровь стирая, как пилигримы
Шли, как Божьи дети, без одежды и грима

Шли, никуда не сворачивая, прямо прямо
За спиной остались Вена и Прага, России бездонная яма
Золотые луковицы славянских соборов, голубое Прадо
Шли, рук не разнимая, тесным рядом

У кого слава, у кого деньги - у нас дорога
Шли, заветную карту просили у Бога
Пели под шум моря, как под караоке
Девятый вал в капли разбивали, размахивая руками, как обезумевший Рокки

Герман и Георгий утонули, остались я, Софья и Серафима
Оплакивали спутников своих, репетирую трагическую пантомиму
Слезы наши стали морской глиной:
Вырос атолл между Москвой и Берлином

Серафима влюбилась, оставила нас, но мы с Софьей брели дальше
Я задыхался от соли морской, плевался, кашлял
Несчастный, как путешественница-лягушка, которую воспел Гаршин
Думал: куда нам усталым, разбитым, падшим

Добрести до места, где на небе зияют черные дыры
Где говорят все животные, как в кочующем цирке
Где люди пьют друг у друга кровь, как вампиры
Где каждый предмет пахнет протухшим сыром

Не называй это место раем, Софья, здесь не рай
Не оставляй меня одного, не покидай
Осталось недолго: видишь: уже впереди блестит Китай
Еще сотня шагов и ты станешь блаженной, святой

Мы мечтали об этом, так долго и тупо шли
Много лет соленые волны наши подошвы разъедали, жгли
Превращаясь в цыганские иглы, тлеющие угли
Только мы с тобой выжили, стали благородными как короли

Нам нельзя как Герман с Георгием опускаться на дно
Нам нельзя, как Серафима дарить себя людям, потом на мир смотреть в окно
Душит черная морская вода, вены рассекает разбивающееся стекло
Софья, быстрей перебирай ногами, скоро станет темно

Посмотри: Герман, Георгий и Серафима выходят из пустоты
Из остановившихся глаз у них вырастают цветы
Они как живые: недаром шли по соленой воде сквозь льды
Стали каменными - не раздробили их даже кораблей гребные винты

Герман, Георгий и Серафима встали черной скалой, преградили нам путь
Стали бесчисленной армией: нам никогда не найти столько серебряных пуль
Стали адской машиной, которая все превращает в пыль
Сладко, душераздирающе поют, как Эдуард Хиль

Софья, если нельзя продвигаться вперед, будем идти вверх
Нашу любовь там не посчитают за грех
На облака нас поднимет твой смех
Будет кружить, подбрасывать, как гигантский смерч
Софья, я это говорю, чтобы не произносить слово "смерть"




***

Наоми-обезумевшая обрусевшая англичанка: из старого света в дикий свет


В. К.
Кому на русском языке сказать: люблю
Огню, орешнику, скамейке, воробью, черному ворью
Скажу, не совру
Гордость свою высушу на корню
Умираю от голода, себя своей грудью кормлю
Корнелию, Августину, Павлу скажу: люблю, больше Англии, больше России люблю
Больше тети, больше Ливерпуля, больше пряного табака, больше шотландского виски люблю
Сразу много водки, много мяса, много русских крепких мужчин
Холодно темно - не видно моих вечных слез, моих морщин
Этот город был маленьким, в мгновенье стал большим
Я исчезла в нем, затерялась среди машин
Не дойду до промерзшей комнаты, где мой кокаин, мой гашиш
Чаще на русском языке приходится говорить:
fuck off; I forgot what is the Russian for: отстань
Разве для этих слов созданы мои губы, язык, гортань
Что делать: ходит вокруг русская рвань
Все самое ценное подарила друзьям
Сама чуть под землю не провалилась - здесь так много ям
Пришлось камни, тетины письма, кильские учебники привязать к своим английским королевским корням





***

Вот такое правильное кино
Она пьет мертвую воду, он - вино
Затевают меж собой войну
У нее от этого сердце болит, спотыкается, скачет, хромает как инвалид
Кровяным огнем горит
У него тоже проблемы: астма, простатит
Любое злое слово забудет, все все простит
Но никуда не отпустит, свяжет, запрет, к стулу пригвоздит
Никакому Фасбиндеру, Бергману даже не приснится во сне
Она плачет, говорит: Ингрид меня зовут;
по ночам не сплю, смотрю в окно, там черные ведьмы водят хоровод,
прозрачные юноши стоят у ворот;
никогда не заметишь каким боком протискивается в дверь любовь;
я в лесу жила, питалась грибами, мхом, лебедой;
разве не удержу мужа под пятой?






***

Я видел на почте: все солдаты расписываются левой рукой
Аномалия: как тут не вспомнить Фрейда
У меня есть подруга, зовут Валей
Она ходит по улицам, светится нимб над ее головой
Она заходит в дома, поднимается на чердаки
Дикие кошки и мыши прыгают к ней на руки
Черные мухи, блохи слетаются на угощенье в левой руке
Она добрая, бывает плачет по ком-то всю ночь
Соседи не могут заснуть, слушая ее плач
Сосед соседке говорит: успокойся, усни, голову под подушку спрячь
Соседка соседу: мне никогда не уснуть, ни подушка не поможет, ни врач
Валя ходит к солдатам, которые расписываются левой рукой
Входит в казарму как старуха, постукивает клюкой
И на глазах у солдат расцветает как орхидея, как левкой


***

Какие сладкие убийцы в моих краях
Приплывают с Корсики на боевых кораблях
Переливается жемчуг в густых бровях

Одного Герман зовут, другого Давид
Их мысли надо переводить на иврит
Все время врут, никто правды не говорит

У них на острове осталась блаженная сестра
Глаз не смыкает, думает с вечера до утра
Надеется, ждет etc.


***

Передо мной стоят Герман и Георгий
Они как птицы хотят безумных оргий
Мучаются, поют как Бесс и Порги
Еще мгновенье - ищите их в морге

Они как якудза играют без правил
Георгий Германа взглядом в самое сердце ранил
Укусил, растерзал, ограбил
Кости на песчинки раздробил

Герман хочет отомстить, пишет на родину письма
У него на Корсике свинцовый прииск
У него в крови урановая примесь
Он настроен решительно как Гитлер и Геббельс

Всё это вижу, записываю на подкорку
Приготовил им в подарок железную веревку
На ней тащат меня в черную воронку
Сквозь Москву пролетаю: Полянка, Лубянка, Петровка

Летим над Москвой, чистые как мормоны
Маргаритки растут у нас из ладоней, бушуют гормоны
Глаза горят как у Медузы Горгоны
На плечах пылают адмиральские погоны

К Неве к Неве летим, к Черной канавке
Будем голые в черую воду нырять: забыли плавки
Ляжем на илистое дно, покурим травку
Расцветут на губах голубые фиалки

Еще Психея

Там, куда уходят все бомжи
Где золотая свалка, хрустальные гаражи
Где поют Клер и Соланж
Стоит психея с карманами полными ржи

Пластмассовые крылышки приросли к позвонкам
Тысячи километров пришлось протоптать его "казакам"
Никому не догадаться, что таится в его мозгах
Никому его не отловить: он сразу в 10 местах

Он тоже вертится, впивается в меня как сверло
Летает, кувыркается: боюсь шею свернет
Через зрачки видно, как внутри у него горит
Нерасплавляемый звериный лед

Ф., все это было в Питере, вернее, в Петродворце
Под обвальным снегом, в декабрьском морозном кольце
Это было перцем и солью путешествия, ставшего эссе
Только не было четкой точки в его конце

***

Я живу на Крестах, в золоченых местах, на воздушных мостах
Не плакала, не смеялась, на глазах менялась
Была доброй умной, стала глупой курвой
Знаю о чем говорят пятнадцатилетние мужчины
На каком языке, какими словами
Я то же самое говорю, когда пьяная или злая
Отведите меня в леса, вырвите из этого небесного гестапо
Здесь скучно, ни одной радости кроме клуба
Танцевать танцевать, потом целоваться в губы
Это больший риск, вокруг одни ублюдки
Стукнут по голове, трахнут в собачьей будке
Вырастут из живота незабудки



***

Не обижайся, Прасковья, не начинай войну
В целом Подмосковье люблю тебя одну
Тоскую, не сплю
Видишь: как жук умираю, лапки вверх поднял
На шее мертвая петля
За всем этим стоит миг, оплавленный по краям
Поверь, я не Симона Шульц
Симона Шульц в раю
Мне скучно без
Жук воскрес, улетел в лес
Я не крейзи
Хоть и ношу корсет
Помада и пудра всегда со мной
Слава Богу, никто не заглядывает в мой кейс
Ту косметику, что ты мне подарила, забрали полицейские
Хорошая была помада, просто блеск
Прасковья, посмотри, что у меня с руками
На них раны, язвы
Они расцветают
Видишь: лепестки, пестики, тычинки
Мозги барахлят, требуют починки
Давай уедем в другую страну в маленькой машинке


***

Рената уставшая птица офелия
В венах течет черная кровь филина
Её спасут сильные руки фермера
Все остальное никогда: она фригидная
Посмотри посмотри: какая кожа бледная
Не пролетела бы мимо Фасбиндера
Ноосферату, финальная сцена, фильма черно-белая
Последняя строчка сценария выползает из принтера

Рената чахоточный призрак макдональдса
Взвивается над гамбургерами, поет на три голоса
В стакане со спрайтом плавают ее волосы
Злобные подруги прилетят из космоса
Будут есть до рвоты поноса
Рыдать, стенать, писать доносы
Испускать ядовитые газы
В общем, ни мгновенья не проживут без пользы

Рената убиенная птица офелия
Никого не интересует отчество и фамилия
Главное - точное московское время погребения
Платье на ней ситцевое летнее
Стала холодной натурщицей врубеля
Накрашенные мертвецы поют для нее в рупоры
Не спасли ее руки молочника сильные и грубые
Засохла от тоски как надежда крупская

польские песни

Славе


*

меня вырвало после парсифаля
какое блаженство
какое долгое умирание
моя рвота улетела в космос
туда, где черные птицы
на планету арктург
мне стало дурно в мариинском театре
некому вырезать мое несчастье
из рук вылетают семерки пиковой масти
нолями вверх падают игральные кости
мне стало дурно от нутряной злости
хочется всех разорвать на части
по ночам снятся голые подруги
это предвестие смерти
доктор сказал мне об этом в постели
гробовщик сказал мне об этом в могиле
кондуктор сказал мне об этом в трамвае
вор сказал мне об этом в моем кармане
все они на последнем дыхании, на грани

*

между россией и польшей, между краковом и москвою
ходила смерть, трогала мое сердце рукою
ходила, смотрела на все стеклянными глазами
просила: отпусти меня в петербург на три года
только там буду счастливой
там холера, чума, мерзкая погода
там целые толпы черного мертвого народа
ни одного не видела без стальной бритвы и топора
лягут под моими ногами как трава
хочешь и тебя возьму с собою
станешь моей правой рукою
будем плясать на имперской площади, над невою
биться об александрийский столп головою
смеяться, блевать, мастурбировать, испражняться
как императорские паяцы
отпусти меня в петербург, не держи в своем сердце
я, твоя смерть, прошу: отдай меня моей смерти

*

как папа римский обошел всю польшу
золотые огни горели во лбу
на людей смотрел с чертова колеса
их крутил алкогольный торнадо
их выворачивал героиновый мороз
сухое молоко, взбитые сливки
меня меня не трогайте, только со смертью своей ласкаюсь
в кислоте купаюсь
в канализационные люки по ночам спускаюсь
не боюсь ни грома, ни огня
как адвентист восьмого дня
душит парадная белая кофточка меня
сгорела моя колокольня
мне ни холодно, ни жарко, ни больно
стал солдатом двадцать седьмого польского полка
мне на лоб слетел католический крест с казарменного потолка
у меня в голове свалка
слава, ты меня теперь не узнаешь

*

лилипуты приехали в краков
стоят под дождем
представленье начнется ровно в полночь
вагон с маленькими лошадьми упал с моста
воздушные шары улетели в космос
их преследует такая маленькая смерть
что ее даже не видно
только они ее видят
своими лилипутскими глазками
у жульен огромный бант на запястье
у ку-ку слепые глаза
у великана жана серьги на сосках и
болит голова
у пани аз и пана буки родится мертвый ребенок
на их представленье будет аншлаг
зрители узнают, что это было их последнее шоу
пестрый шатер шапито провалится в пропасть
каждый получит маленькую мертвую лошадку и
под пропастью еще одна пропасть и
так до бесконечности
слепая ку-ку стоит под дождем, поет:
купите купите билеты
представленье начнется ровно в полночь

Петербург

*

Ты меня преследуешь и я бегу бегу, больное сердце согнуто в дугу
высушено, похоже на курагу
твоя любовь полная fiction, ведь я шикса
у меня в голове сплошные игреки и иксы, я безумная железнодорожная птица
люблю свой домашний освенцим, где меня травят словами, жгут перцем и
я прослеживаю твой путь медленно, как в. херцог:
ты любишь вуди аллена, его нарисорванные еврейские
песни подражаешь ему - сутулая спина, невидимые
пейсы незаметный польский акцент, тонкие пальцы
никому не разрушить твой каменный панцирь
но внутри ты как устрица, слишком мягкий
между ног у тебя третий глаз. в грудной клетке живут василиски
ты кормишь их дорогим табаком щедро, по-королевски
смотришь на мир из окна, из-за занавески.

*

Ты как мертвая катя сел, написал мне письмо
отнес его к нотному переписчику, к аврааму фельдману, что живет на моховой
у него под веками черное бельмо
он переписал нотами твое письмо левой рукой
ты вложил письмо в желтый конверт, ты отнес письмо на почту
за тобой тащилась твоя бледная тень, твой сексуальный конкурент
Ты наклеил сто марок, от ревности почтальонку убил
ты написал на конверте: это тебе от меня
все как в шестидесятых, модный сюрреализм
когда воду могли делать из огня
все девушки любили поэзию, прыгали в бездну, становясь на оконный карниз
требуя исполнять любой их каприз
сколько пропало в той бездне трагических актрис
ты стоял уже без письма на невском, курил житан
двадцатый век просачивался сквозь нас
ты стоял, как упрек всем московским жидам
потом вернулся в свой дом, где тебя никто не ждал.

*

Демон меня заставлял утопиться в неве
хотел отправить меня на дно и приступить к новой главе
уносил меня в петропавловском вертолете на облака
как собака заглядывал в рот, в глаза
сватал за меня дворника и проводника
предлагал червивые алмазы с собственного рудника
но меня спасла зимняя канавка, рахитичная искусственная река
а потом еще жан татлян со своим бесконечным мостом любви и
петродворцовые золотые истуканы и невыполотые ковыли
грели, лелеяли меня, под руку вели и
мне было виденье у дерева, из которого лилась вода
как будто со мной говорили папоротник, пустырник и череда
целовали, прижимались к груди
никогда и не думал, что они от этого могут синими огнями цвести и
добрый саша, и мертвые швейцарцы, и гигантские муравьи
сказали, что нельзя бояться сырой земли
не надо бояться подземных переходов, бесконечных катакомб
все равно все под его железной пятой, под каменным каблуком
а еще нужно носить святую воду во рту
в левой руке мировую карту, на шее надгробную плиту
никогда не произносить его имени, даже не держать в голове
пройти по невскому, утопиться в неве.

*

строитель, кочегар, шофер и проводница
поехали на острова, чтобы увидеть птиц
они подняли к небу обветренные лица
их привела сюда не улица, не огромная рыба, не интуиция
а говорящий клубок, заколдованная спица
их четверо, они как знак огня
их много, они как саранча, как тля
смотрят, видят лишь луну, ведь птицы засыпают в конце дня
проводница стоит вся в железнодорожной пыли
строитель забивает под нее клинья, кочегара в топке сожгли
все острова избороздил шофер в своем автомобиле
но не увидели птиц они - те умирают в начале зимы
складывают крылья, как пламя вылетают в морозной кутерьме.

*

Фанайлова спасает дом от нуворишей
как демон, как сова летит над крышей
бросает вниз свои цветы, брильянты
впадает в водосточную трубу, как в лузу шар бильярдный
фанайлова известный лицедей и
плачет третий глаз между ее грудей
она до кончиков волос полна святою злобой
сражается с врагом то топором, то словом
в ночное небо запускает фейерверки
она в любом аду, в любом огне - в своей тарелке
когда ей голос слышется: убей убей
она босой ногою топчет голубей
увидев то, строители бегут на исповедь, не дотянув до воскресенья и
дом обрушается, не выдержав такой цены спасенья.


*

Тяжело и темно в первомайском саду
где ночные сильфиды горят на лету
закрываю глаза и иду
мне до смерти осталось четыре шага
ватным месивом падают облака
вурдалака встречаю в костюме французского моряка
он идет с равнодушным лицом как у жанны моро
в помутневших глазах у него зияет зеро
перед титрами все умирают в дешевом кино и
я словно в бреду прохожу сквозь экран
хлещет синяя кровь из надкусов и ран
не спасут это тело лсд, героин
в первомайском саду, как в домашнем аду
каменею, немею, замерзаю во льду
мертвую воду пью, продаю последнее пальто
голубые цветы растут на руках
онемевшее сердце разбивается в прах
словно памятник встал, местный идол, король, патриарх

*

Я как вдова клико
ты на небе, ты далеко
с облака сыпется крупа, льется молоко
кто у меня младенца украл
взял, положил в карман
три килограмма, шестьсот грамм
желтая клеенчатая бирка у него на ноге
сладкое детское мясо в чьм прячется пироге
от горя слышу сто голосов
сижу в одиночной камере, запертой на засов
спрашиваю у пауков:
когда в эту страну придет война
я мать будущего воина, бывшего воина жена
в сердце давно цветет моя палестина, мой вьетнам
смогу ли читать пальцами коран
я хожу по жизни как вертер, по могилам как сержант бертрам.

*

Еби меня, родина, любимая страна
я вижу твои замки из говна
ты мне разбавленный алкоголь, горячечная слюна
от тебя отвернусь, зайди со спины
не увижу героиновый бред русской зимы
съедобные китайские змеи выползают из-под земли
сто лет живу без семьи
смотрю как ладожский лед путешествует на невской волне
как глеб идет с бубновым королем в голове
как сумасшедший дед-раввин умирает в орле
только это помню
другого не помню - забыл
никого никогда не жалел, не любил
азбука морзе пробивается сквозь километры, сквозь этажи
точки точки тире сладкой лжи
отпусти меня, родина, в кулаке не держи.

*

Видишь, меня убивает твоя любовь
я становлюсь мужчиной, вслед за авророй дюпон
я поняла, как толкователь провидческих снов:
сердцем зовется, живущее в грудной клетке сверло
меня ослеплял твой беспощадный сатурн
когда я под капельницей лежала в белом больничном аду
о муках своих рассказала подушке - не доверила дневнику
зеркалу все нашептала, своему стеклянному двойнику
симона симона симона, очнись ото сна
смогу ли зачать, если в меня попадет твоя слюна.

*

Все праздники сижу в пустом дому
родственники уехали умирать в кострому
а за окном безумие, карнавал
нервничаю, пью корвалол
в форточку залетел воздушный шар
никогда не закончится этот кошмар
а на улице гремят барабаны, гудят рожки
люди несут в руках семечки и пирожки
я бы могла затеряться в этой толпе
я бы могла протащить их всех на своем горбе
но не могу подняться, дойти до двери
бросили меня все друзья, попутчики, поводыри
а за окном фейерверки, гулянье, бардак
все веселятся: клоун, солдат и дурак
я же лежу, папироской прожгла простыню
сердцем прижалась к смерти, к ее ледяному огню

Шоу

Вот такая шутка: девушка плюнула в девушку, порвала платье.
Чего ожидать от официантки, артистки, бляди.
Уронила клиенту на голову чашку и блюдце.
Спотыкается, падает и все смеются.

Вот еще шутка: смерч Валентину поднял над землею.
За что?: была доверчивой, глупой, не злою.
Сыпятся чечевица, бисер с небес, прокисают сливки.
Снег идет - непрерывный перистый липкий.

Еще шутка: девушка в порванном платье бросилась в реку.
Беглый плывет пароход, идет время.
Мимо Кракова плывет, мимо Риги.
Врунгель вышел на мостик, закурил, услышал крики.
В морях он привык к разным играм.
Смело снял с себя бархатный китель, в воду прыгнул.
Облепила лицо ряска, прилипла тина.
Не для слабого сердца такая встряска, такие взрывы.
С неба надменно и прямо на это глядит Валентина.
Она не одна все это видит сверху.
У нее есть масса причин для смеха,
только текут по щекам слезы.
Эти шутки дойдут до нее, но не сразу.




***

Птица летит на меня, впивается клювом в предплечье.
Не в глаз, не в сердце, но мне от того не легче.
Ранка будет кровоточить вечно.
Думала: зачем сквозь пальцы протекает время,
почему не подходят знакомиться, когда без платья и грима.
Я злая девушка, мне в рот не клади пальца,
купцы не купили меня, не выкрали оборванцы.
Сокровищница у меня в голове, но заперта дверца.





Зима

Какие-то циркули, весы, необъяснимые письмена.
Кому это нужно, через три дня нас накроет зима.
Как будто в черной дыре: не видно, что впереди.
Молоток стучит стучит у меня в голове.
Золотой самолет заблудился, летает, ненужный этой стране.
"Никуда не ходи, - говорит говорит полисмен. -
Эта оттепель - время обманов, побоев, измен".
Я не верю, чувствую: за спиной стоит Рождество, сияет вертеп.
Мне такой приготовлен подарок, не увидишь во сне:
беспризорные нежные звери, брильянты, снег.



***

Смерть катает меня на
Меня меня одну
Вижу: праздник, цветы, голоса
Все с собой возьму.
Золотые волосы в косы никто не научил заплетать.
Глаза застилают, мешают лететь.
Между машин, между мужчин
Посмотри посмотри: все о чем сейчас говорю, у меня внутри.
Возьми меня, на землю верни.
Холодно, здесь долго нельзя
Капли, туман, воздушные пузыри
Смерть катает, пугает, говорит: воскресни воскресни умри


Памятник Жанне Эбютерн: в сантиметре от окна

Кто бы видел, как она летала, как будто готовилась к удару
А окно ее догоняло, било створками по каблукам
Она уже когда ступала на подоконник, была мертва.
Она меж Амедео и адом была.
Окно ее преследовало, пыталось схватить, засосать обратно,
прикладывало к пяткам поцелуй шестикратный.
"Жанна, стукни его, либло обними, отдайся.
Только смотри: к стеклам не прикасайся".
Вот уже над Сеной пролетели, пролетели над всем Парижем.
Опускаются Жанна и окно все ниже.
"Cara, cara Italia, - она повторяла и
серебряные перстни на землю роняла.
Потом и сама к земле прикоснулась,
между землей и Жанной воздуха не осталось.
В это мгновенье окно от нее отвернулось.

Еще одна Лиза летает

Только Лиза научилась молоко подавать в чашках,
увидела черную тень, уронила кастрюльку.
Клянусь, такие чудовища не водятся в наших чащах.
Испугалась, вышла в окно, сделала то, что не сумел Гаршин.
Ведь ей нравится только быстрая музыка.
Под окном, у двери стоит молодой прапорщик.
Кружись, летай, Лиза, над городом, улыбайся подругам и товарищам,
думай, что ты такая одна, вспоминай, напевай свои забойные ритмы.
Разрастается город - везде воздушные ямы, канавы, траншеи, рытвины.
Лиза смеется, спускается, шляпы с мужчин срывает.
А прапорщик в дверь стучит стучит, ему никто не открывает.


***

Она вначале не была Софьей, была другой. Нервной, истеричной, много курила.
Потом пошла в церковь, не туда забрела, туда, где рыба плавала, солнце не грело.
Где было много колец, которые она забрала, на каждый палец надела.
Стала Софья блаженной, кто ее видел, понимал это.
Она всех полюбила, всех простила.
Била себя плетью, раскаленным железом жгла.
Ходила то голая, то в рубище, то в шелковом платье цвета рубина.
То было голову брила, бинтовала, то на ладонях кровавые струйки рисовала.
Так и ходила ходила, говорила:
"Стучат назойливые молоточки, их не остановить - они стучат стучат.
Как содержимое из оболочки, выскальзывает Диоген из бочки,
когда по стенкам бочки стучат".

Софья:

Можно ли настоящего любовника найти в этих местах
Нет никого, всех разогнал страх
Буду целыми днями ждать
Надо у черных диких зверей научиться терпеть
Тихо сидеть, не курить, не шевелиться, не петь
Тихо сидеть, затаившись между машин
Долго не долго. До седины, до морщин
Этот огромный город меня раздавил
Ранка на левой щеке ноет, кровит
Не читала, не слышала, выдумала из головы

Какого любовника можно найти в этих краях
Здешняя раса держится не на одних королях
Кто с молоточком прошел, кто с авторучкой, кто на бровях
Алексей, Дмитрий, Давид, Михаил, Алексей, Давид: все встали и пришли
Только Георгия нет, он далеко
В небо смотрю, надеюсь в небе увидеть его пропеллеры, его парашют
Алексей, Михаил, Давид, Давид, Алексей: подойдут, пылающее сердце к платью пришьют
Между светильников колокол бьется под потолком





Сто платьев сразу

Сто платьев сразу на себя надела
Вышла из торгового отдела
Продавщица ничего не заметила, не обалдела
У нее были совсем другие дела

Сто платьев сразу прожгла
Рука дрожала, папироску не удержала
Дырки сумочкой прикрыла
Вышью маленькую бабочку, ее крылья

Сто платьев сразу испачкала
Отстирала, если бы была прачкою
Но хожу с кровяными пятнами

Любовь последний разум отняла
Все отвернулись от меня
Черного пива выпила - сто лет не пила
Подошла, поцеловала, сто платьев сразу сняла






***

Много лет спала, глаз не открывала, в темноте лежала без сновидений.
В темноте: как будто в шеренгу встали чужие тени.
Кто держал меня на сорокалетнем карантине
В какой книге о нем почитать, на какой увидеть картине
Голова болит: не поможет и килограмм аспирина.
Глупые мысли закручиваются в спирали.
Помню как меня здесь оставили, но у кого отняли, откуда забрали
Сорок лет проспала в башне, в каменном барабане.
Где я - в Эфиопии, в Феодосии, в Иране
Почему именно меня выбрали, из кого выбирали
За что батогами били, в цепи заковали, голову побрили.
Как сорок лет могла спать в таком капкане.
Неужели и дальше так буду жить,
переговариваться с пауками, голубями, ангелами, облаками
С великанами, что заглядывают в мою башню, трогают, как диковинку, руками.

Веревка

Куда ты пропала, моя веревка. Может свой блядский глаз положила на тебя воровка.
Ведь не по острову ходим, разным воздухом дышим.
Может ты уползла как божья коровка.
Какую ведьму, какого короля ты держишь за шею, какие нанизала на себя щели.
Напугала ли кого ожив, пошевелившись.
Я не плачу, позволяю себе рифмовать глаголы,
морозный воздух глотать простуженным горлом.
Злые мысли родятся под деревянной короной.
Не пережить мне такие раны, будто нож в сердце как у Кармен.
Я и не знал, что у веревки моей внутри нежные нервные нитки.
Не удержать ее в клетке, не то что привязав к лавке.
Не будет она смиренно лежать, сложив пеньковые лапки.





Турция: покупка часов

Я купила часы на развес на стамбульском базаре.
Рвала меня собака огромная, охотничья, борзая за то, что купила килограмм циферблатов, шестеренок, стрелок.
Лучше б купила маленькое платье, как у Барбары Стрейзанд.
Ведь даже в сладкой Турции носила на губах ее песни, не сгубила их жара, не съела плесень.
Сколько времени отсчитали мои часы, пока несла в огромной сумке.
Если все минуты сложить, то пока прошла сто метров до вокзала, пролетели сутки.
Дрожу от возбужденья, как будто не часы несу, золотые слитки.
Носильщики рядом идут, шепчут, подмигивают, предлагают услуги
Первый раз шла с такой свитой.
Никому не доверю свою ношу, лучше растяну, оборву руки,
под недовольную грубую турецкую ругань
Никому не доверю, даже лучшей подруге.
Она ждет меня в Петербурге, нервничает, пьет таблетки, не отходит от окна, не встает с табуретки.




Джатака о женщине

Стала другой, давно об этом думала, давно ждала
вначале только представляла в мыслях, потом поверила, потом.
Пришел любовник, ты изменилась, в тебе что-то исчезло,
Зашла подруга, странно ты раньше это любила, теперь не хочешь даже слышать.
А у самой под кожей лёгкий холодок от этого превращенья,
что можно быть свободной и равнодушной,
можно не отвлекаться, не показывать то чего нету, расслабиться.
Родители сразу не поняли, мама заплакала, поцеловала ее успокоила,
поверь так лучше, увидишь, я счастливая, никогда такою не была.
Прохожие ничего не замечали, не оглядывались, как будто была прозрачной,
знакомые не здоровались, мужчины не обращали внимания.
От этого тоже радостно, никогда не испытывала,
как будто летела, только сердце слегка покалывало,
никто не нужен, никого не хочется видеть. И
только когда поднималась по лестнице, подумала,
вдруг завтра проснусь, все вернется, все станет прежним.


Женское превращение

И тут все увидели какая она
Раньше не замечали, а теперь поразились
Она вышла в белом длинном платье
Помогите мне, я слаба, еле дышу
Поднялась по лестнице, бросилась к чемодану, перемерила все наряды
Хочу быть сегодня самой красивой, хочу быть самой самой
Уже к вечеру, когда отрезала телефоны, чтобы не мешали
Подумала, все не так уж плохо, могло бы быть гораздо хуже
И у других бывает, я не королева, такая же как все, простая
Ну и пускай ничего не получается, никто не любит
Главное быть верной себе, не отказываться от принятых решений
Через три дня после того, как она стала другая
Когда тело ее стало из другого вещества, платье из другой ткани
Когда иные птицы встали вокруг нее, иные звери
Взломавшие дверь увидели ее и прозрели


***

Смещается время, шуршит, переплетается
Не успеешь не успеешь написать ему и покаяться
Все предметы принимают новые очертания, другую форму,
иное положение, некрасивую урну.
Спроси спроси у камня, каким он сегодня запомнил будду
Беспозвоночным, смешным хордовым с профилем примата?
Ты стал милым грустным мальчиком, маменькиным сынком, тенью неизвестного солдата
Видел, как похоронная процессия нервно разворачивалась и текла?
Запомнил ли, как переливается синий бархат, струится траурная тесьма?
если хочешь, то сыграй с горожанами в нехорошую рискованную игру
Но не поймут тебя, дитя, арестуют, заточат
Прости этот сумчатый город, каменный кенгуру,
эту бесконечную дорогу, эту беспросветную дыру
Запечатывай получше письмецо, в котором все буковки - попробуй языком - горчат.



***

Плохая погода для развлечений, игр
Холодно, промозгло, мокрый снег
Видишь видишь видишь: гололёд
Каждый играет сам с собой. И
ты пойдешь пойдешь за мной и
упадешь на том же самом
Невыспавшийся, сонный, красивый такой
Нехорошая погода
Можно руку сломать, можно разбить лицо

По Е. Х.

Зачем меня мучили, зачем лечили, боярыня.
Белые камни на могилку мою, желтые одуванчики.
Приходите, мальчики, отдыхайте. Лавочка, свежий воздух.
Приходите, ангелы. Заняться нечем.
Приходите, старухи, суки. Венки, яички, коржики.
Буду лежать, принюхиваться.


***

"Что там за стенами этого дома, где неуютно, темно и диктатор стоит в каменном платье?"
Сладкий предутренний сон, мягкое порно, безупречные механизмы Картье, превращенные из ртути.
Что еще может быть в этом пространстве кроме грусти, неулыбчивых ангелов местной касты
с симптомами полного счастья и астмы, падающих в обморок от грома небесного и грубости
в маминой спальне, вздымая мертвых эльфов хны и басмы,
кроме полой сферы глобуса, непрочитанного Борхеса.
Пересчитай все это, перепиши под копирку и в завершеньи пира рядом встанут
уже не ангелы, а чеченские террористы нежные и напористые,
как романтические персонажи Кристи
Будут обманывать тебя, прятать, пытать, уводить, обалдевшего от их наглости и власти.



***

Е.Х.

Наташе стало плохо
Пошел вызывать скорую
Она мне перед этим:
не оставляй меня, очень больно
Надо, Наташенька, иначе скорая не приедет
Выхожу, на улице мороз, все телефоны, конечно, поломаны
иду почти на другой конец района
Слава Богу, нашел исправный
Набираю номер озябшими пальцами
Приезжайте, молодая девушка, боли в области живота
Возвращаюсь. Ну что, не стало лучше
Нет, тошнит и в глазах темно
Наташа, совсем молодая
Работает гардеробщицей в ночном клубе
Сегодня пятница, нужно идти на работу
А она нежная, мечется в постели, мучается
Еще должна была встретиться с мафиози
рассказывала, что красивый, характер отменный,
все умеет делать
В прошлое воскресенье угощал вином, шампанским,
а потом прямо в гардеробе, даже окошко не закрыли,
на чьей-то шубе
Час прошел, никто не приехал
Бляди, совсем не хотят работать
Снова бегу к телефону
Извините, я звонил час назад, девушка, совсем молодая,
восемнадцать лет
Почему не приезжают, ей так плохо, она совсем молодая
Возвращаюсь, Наташенька говорит: только что звонили звонили
Я не могла встать, открыть
Господи, хватаюсь за голову, бегу к телефону,
простите простите меня, ради бога, я так волнуюсь
Я сейчас звонил, а они в это время приезжали
А Наташа, ей совсем плохо, почти что плачу
Пожалуйста, пускай приедут, я заплачу денег
Правда, только вернулся, звонят, не далеко уехали,
передали по рации
Что же вы молодой человек, такой нервный
Врач, совсем юный, наверное, только защитился
и медбрат, раза в три старше, с коричневым чемоданом
Посмотрели, пощупали холодными с мороза руками
Ничего, все будет хорошо, воспаление аппендицита.

Хорошо, что все хорошо, что воспаление аппендицита
Все понятно, почти у каждого бывает
Все равно такая ответственность,
чего только не передумал
А это и у меня самого в глубоком детстве
Наташа не понимает, плачет, не хочу не хочу, боюсь когда режут.
Может само как-нибудь пройдет, дайте лекарство
Берем ее под руки, ведем в машину
На лестнице тапочек соскальзывает, падает в пролеты
В машине холодно, лежит, ёжится, поглаживаю её пальцы
Медбрат пытается развеселить, рассказывает случаи из жизни
Чего только не бывает, смеётся, чего только не случится
Скорее скорее, шепчет Наташа, совсем плохо
Шофёр включил радио, рассказывают,
как Чечню бомбили, как убивали русских солдат
Вспоминаю такого же возраста, которые тоже служат,
где они теперь, каждого было бы жалко
Утром читал Покупку Спирографа,
потом уже в троллейбусе, Вильбоа
Прослезился, проехал свою остановку
Наташа, скоро приедем, уже близко
Доехали, мне велели возвращаться домой, позвонить утром
Два часа ночи, медленно доплелся, в подъезде пошарил по карманам
Нету ключей, даже не подумал о них, забыл в прихожей.

Перечитывал Вильбоа и снова плакал
Кто бы мог подумать, что это у каждого в жизни
Утром заходил к Наташе в больницу,
купил апельсинов, радовалась, лицо бледное, тонкие пальцы
Доктор у меня хороший, говорил, что я умница,
совсем не боялась операции, скоро выписывают
Больница почти за городом
Снег выпал за ночь, много снега,
приходится идти по узкой тропинке
Завтра Рождество, зашел, купил зефира и рислинг
Вечером по радио передавали списки убитых,
не выдержал, переключил на другую программу
Вышел на балкон, холодно, плохие сигареты,
первая звезда.

Хождения ш.

*

Вселился ли в меня бес, с чего головокруженье, рвота
Коли я не ведьма, почему не боюсь омута, водоворота
Ни оборотня не пугаюсь, ни вора
Почему хочу завладеть этим городом, увидеть его, войти в ворота
Пока буду красавца водить, заманивать в чащу, в болото
Перечитывать Бартеньева, Альберта Великого, Сологуба
Ходить в одежде рваной, грубой
Шептать над приворотным зельем, неразменным рублем
Источается в моих пальцах гравий, горит кремний
Вот руки мои: стяни на запястьях ремни
Увидишь, огонь не возьмет меня, только согреет

*

Волосы горели, бесы стояли в ряд, прошла мимо, увидела Ленинград
Он влажной рукой погладит меня, примет роды
Все косточки болят, на коленях прошла полгорода, таков обряд
Кидали бесы в меня камнями, что им мое бормотанье
Им что тело мое посреди площади, что бильярд
Чувствуют - везде ад
Даже не сорок демонов вошли в меня - миллиард
Сидят внутри, смеются, блюют, делят душу мою
Читала об этом, но не думала, что всё будет именно так
Войду в чёрный ленинградский дом, взберусь на чердак
Там, на самом верху, за окном есть счастье, ведомое только голубю и воробью

*

То маятник, то молоток перед глазами, стучат стучат и пьют меня глотками
Настанет час, убьют, самое ценное отнимут
Здесь всё иное: человеки, звери, климат
Утром видела, как овечьи ангелы щипали клевер, как текла на небо клязьма
Святые отцы плыли в лодках, гребли крестами, везли записочки, длинные письма
адресату, который нас всех без глаз видит
А за ними летели моя песня и узелок, в котором пресное тесто и творог кислый
Всё это хранила от людей и призраков, прятала, ждала, когда наступит праздник
Плыли отцы, пока не встала перед ними рыба, была им последним встречным, точкой, гробом
Всё это видели голые солдаты, вышедшие из речной пены
Видели деревенские женщины, вылепленные из глины
Хотя солнце слепило и зеркала висели криво

*

Все пауки сползлись ко мне под крыло, не видела их, было темно
В самом центре моей тюрьмы трещит, разрывается телефон,
выплывает, проглатывает меня, как Иону Левиафан
Не успела выйти из ванной, высушить волосы, выключить фен
Сижу, кусаю локти, завидую всякой птице, всякому цветку в ореоле пыльцы
Всякому призраку, обитающему равно как во дворце так и в здании больницы
Буду двигаться, кто потерпит танцы в своем животе
Рвалась на свободу, только обломала ноготки
Если бы могла как ток, как голос просочиться по проводам
Не ждать же, когда за телом придет сержант Бертрам
Когда просверлят, изрешетят мозг короткие гудки

*

Где золотые перстни растут, где эти клады
У каждого на ладонях нарисованы заветные карты
Все эти мысли ядовиты, - рассуждала я, шла по арбату, разглядывая витрины, -
Другие мелодии у этого города, другие ритмы, солонее дожди, порывистее ветры
Стоишь, чувствуешь: все под ногами изрыто

*

Куда ты смотришь, смерть, в какую точку, кем любовалась, когда вселилась в прачку
Вынь душу мою из оболочки
Я всё приготовила, собралась в дорогу, открылась тебе, впустила в сердце, отдала самое дорогое
Теперь отправлюсь на небо, давно завоевала уже и Москву и Ригу
Осталась одна, мне тепло только с тобою, пойму тебя, скажи слово любое
Смотрю на тебя и любуюсь
Возьми меня помощницей, служанкой, ученицей, буду усердной, обломаю пальцы
Стану шептать над отваром, сыпать порошок, но уж не перец и корицу
Буду прилежной, твоим двойником, соберу все козыри
Стану второй, кто войдет в Лазаря

Финальные титры

1.
Следует пережить эти недетские страхи, прикушенные языки, золотые минуты Кюхли,
брачную бессонницу, ее золотые брошки.
Увидеть, как от недосыпания веки порозовели, припухли.
Слава Богу, Испания греет меня и хранит, видит насквозь, ласково душит.
Пусть паршивый бес, который в голове моей двигается как поршень,
растягивает себя, пытаясь завладеть большим.
От каждого слова, от каждой птицы головные боли.
Как говорила Зоя: у меня свое подполье.
Я пойду дальше своей подруги, помня до подробностей ее уроки, ее шопот, вату алкоголя.
Тяжело тело премещать под взрывчаткой, под ее недосказанностью, молчаньем,
под прощальным недописанным письмецом, в котором отмечаю:
"Береги меня, Испания, отгораживай, ври.
Выходят из меня воздух, вода, тепло, только дети остались внутри".


2.
Запри меня в комнате, в центре Берлина, не вынимай из каменного кармана.
Еще сверху ладонью прикрой, держи крепче, пальцев не разжимай.
У кирпичного платья особый крой: проведут подсвеченные ходы от Бергмана до Нотр-Дама.
Оставь меня здесь, запри в ванной: нужно много холодной воды для головы больной.
Не помню, что я сама себе говорила, укоряла, много курила.
"Над Россией солнце ярче, согреет тебя Ярило, выбирайся из черной ваты, идет время.
Нет здесь принцев на конях, умерли в Риме".
Гладь меня, Софья, по голове, прижимай к сердцу, гони от дворца всех Педро,
вылей им на головы кипяток, сыпь в глаза пудру, красный перец.
В общем, охраняй меня как Сцилла Харибду, медведь Машеньку, школьник парту.
Не жалей меня, скажи правду: когда жизнь такая войдет в моду, когда родится у нас первенец.


3.
Все главное осталось позади.
Чужие дети растут, уже осыпаются лепестки.
Мимо нельзя пройти и не засмотреться.
Софья, растягивай паутину, живее тки.
Какие тяжелые камни в твоих руках.
Самородки эти тянут тебя по земле на скошенных каблуках.
Подслеповатые бесы, спрыгнувшие с лубков,
не записанные никем - их не заметил Барков -
поднимают за волосы, раскручивают, затаскивают в альков.
Повернись на своих шпильках: везде тюрьма.
Только подумаешь о том - уже проскочила зима.
Самое время встать за чьей-то спиной,
прижаться, не поворачивать головы, любить как убийца,
ввинчиваться внутрь, подбрасывать, тянуть за собой на дно и
никому о том не рассказать в полиции.


4. Бал
Комар пищит, грызет меня, кто выйдет живым из этой корриды.
Кто пройдет через глухие коридоры, принесет воду, мыло,
чтобы белье постирать, ребеночка умыть.
Я тянула все это, не думала, не верила, а все получилось.
Казалось не умею ничего, ничему не училась.
Ходила, собирала полынь, вереск, искала змею, жабу, летучую мышь, василиска.
Раньше читала только по-русски, рисовала окружности, плоскости.
Теперь увидела Его так близко, много цветов увидела,
будто у памятника стою, у подножия обелиска.
Оказывается, чтобы быть счастливой, никуда ходить не надо.
Все рядом, все под рукой - и любовь, и золото, и наряды.
Все это бесценно, но все исчезло, остались только розы, как платок у Фриды.


5.
Завариваю чай, стелю постель, думаю: "Мне совсем не жалко эту страну, ее людей".
Мало выпили сегодня, сожгли бордель.
За день: половина грязного золота намыта, половина белья постирана.
Соня Б., я лягу, а ты потрогай мой висок, скажи, что я болен.
Скажи, что я сладкий, разорвут меня на кусочки нищий и барин.
Не стоять мне как цветок посреди бани, не летать над замками Британии.
Кто богатый, кто даст мне серебра, кто вырежет мне ребеночка из ребра.
Не арапа, не азиата - комнатного идола, ангела, будущего короля.
Выдержит ли нас двоих земля.
Имя моему золотцу в каком искать словаре.
Сидит у меня внутри, спрашивает: "Выйдут ли из моря цари, загорится ли шапка на воре.
Пора заканчивать шоу, давит на веки димедрол.
Скажи сто неприличных сказок, воронежский декамерон."
Слушай. Отняли солдат у санитарок, дали солдатам бром, спят мертвым сном.
Всю их солдатскую жизнь засняли, спроецировали на экран.
Сидят санитарки без любви, солдаты без одежды, короли без корон, смотрят в окно.
Сонечка, видела ли ты более грустное кино.





6.
Повторенье пройденного - святое дело для нас, надо все уметь: постирать, украсть.
Королева и нищенка встанут здесь, мир моей комнаты им не тесен.
Попробуй под их взглядами раздеться, попробуй их прогнать,
иначе будут всю вечность стоять, нести за тобой крест.
Таких Бог послал тебе невест: могут всю кровь выпить в один присест,
позвать на пиршество взвод солдат, симфонический оркестр.
Королева все умеет, все ей дается без труда.
Может тебя наказать, голову отрубить, если не получит твоей любви, не коснется рта.
Ее подруга - самая нищая на земле, у нее ничего нет: ни имени, ни платья, ни семьи.
У нее один орган чувств вместо шести, и тот она обронила, не нашла во тьме.
Зато есть в ее сердце бессонница, неудержимая страсть, она полна твоими детьми.


7.
Софья, ты была хорошей ученицей, подросла, покинула королевство, каменное платье.
Кто мне за менторство мое заплатит.
Нужно начинать новую историю, расставлять фишки, сядет напротив небесный fisher.
Я как всегда проиграл, с бритвою в ванную вышел.
Бегут уже, стучат санитарка и фельдшер.
Это повторяется каждый вечер.
За что груз такой взвалили на плечи твоему золотку, твоей Фелице.
Теперь ищи меня в тридевятом царстве, в психиатрической больнице.
Встану пред тобой в облике птичьем, такой у народа моего обычай.
Попробуй теперь отыскать между мной и собой сорок отличий.