|
Игорь Кон
1. Нагое и голое Один из самых увлекательных и, как ни странно, новых сюжетов современного человековедения, - человеческое тело. Всего лишь несколько десятилетий тому назад его изучали только биологи, да и те интересовались не столько телом как целым, сколько его отдельными органами и их природными функциями. Сегодня труды по истории, социологии, антропологии, этнографии и эстетике тела исчисляются десятками и сотнями (одним из пионеров этой междисциплинарной области знания был Михаил Михайлович Бахтин). Уже никто не сомневается в том, что наше тело - не просто природная, анатомо-физиологическая данность, а сложный и изменчивый социальный конструкт. Но кто и как "конструирует" человеческое тело? Начиная с классической работы английского искусствоведа сэра Кеннета Кларка (1960), историки искусства, а за ними и другие ученые разграничивают понятия голого и нагого. Голое (naked) тело - это всего лишь раздетое тело, голый человек - человек без одежды, каким его мама родила. Напротив, нагота (nudity) - социальный и эстетический конструкт; нагое тело не просто не прикрыто, а сознательно выставлено напоказ с определенной целью, в соответствии с определенным культурными условностями и ценностями. "Нагое" относится к "голому" так же, как эротика - к сексуальности. Быть голым - значит быть самим собой, натуральным, без прикрас. Быть нагим - значит быть выставленным напоказ. Чтобы голое тело стало нагим, его нужно увидеть как объект (этот процесс называется объектификацией). "Голое открывает себя. Нагота выставлена напоказ: Голое обречено на то, чтобы никогда не быть нагим. Нагота - это форма одежды" (Джон Бергер). Нагое и голое вызывают совершенно разные чувства у участников действия. Голым человек может быть как на людях, так и в одиночестве. Голый человек (например, в бане) просто является сам собой, не чувствует себя объектом чужого внимания, не замечает своей обнаженности и не испытывает по этому поводу особых эмоций. Это происходит даже на нудистских пляжах и в семейных банях, где мужчины и женщины моются вместе (в России эта практика существовала очень долго). Казанова в своей "Истории моей жизни" с удивлением рассказывал, что во время его пребывания в России ему довелось посетить русскую баню, в которой одновременно мылись 30 или 40 совершенно голых мужчин и женщин, "кои ни на кого не смотрели и считали, что никто на них не смотрит." Но если только голый человек чувствует, что на него смотрят, он смущается и начинает прикрываться или позировать. Нагое тело необходимо предполагает зрителя, оценивающий взгляд которого формирует наше собственное самовосприятие. Стриптизер или бодибилдер, демонстрирующий себя публике и сознательно делающий свое тело объектом чужого взгляда, интереса, зависти или вожделения, остается субъектом действия, он контролирует свою наготу, гордится своими мускулами, силой, элегантностью или соблазнительностью. Напротив, человек, которого насильно оголили или заставили раздеться, например, на медицинской комиссии в военкомате, чувствует себя объектом чужих манипуляций и переживает стыд и унижение, независимо от того, красив он или безобразен. Иными словами, нагота создается взглядом. Противопоставление и взаимопереливы нагого и голого (хотя нагое по определению не может быть голым и наоборот) - одна из центральных осей как бытовой эротики, так и изобразительного искусства. Эти понятия одновременно психологические и эстетические. Благородная нагота то и дело противопоставляется постыднie "голизне". При этом существуют важные половые/гендерные различия между мужчинами и женщинами. 2. Чья нагота интереснее - мужская или женская? На первый взгляд кажется, что все зависит от пола и сексуальной ориентации "зрителя": мужчин больше привлекают и волнуют женщины, женщин - мужчины, а гомосексуалов - представители собственного пола. Однако такой ответ молчаливо предполагает, что интерес к чужому телу всегда является сексуально-эротическим, что явно неверно; каждому из нас случалось с интересом созерцать обнаженное тело человека своего или противоположного пола, не испытывая при этом ни малейшего вожделения. Восприятие наготы и отношение к ней зависит от свойственного нашей культуре телесного канона, включая характерные для него запреты, табу, нормы стыдливости и многие другие предписания, которых может и не быть у других культур. Причем то, что скрывается, всегда волнует больше того, что более или менее открыто выставляется напоказ. Какое же тело - мужское или женское - тщательней скрывается? Кажется, что женское, причем так устроено самой природой. Женские гениталии спрятаны в глубине тела, вы только угадываете их контуры; чтобы их можно было разглядеть, женщина должна широко раздвинуть ноги, что считается неприличным и неженственным. Напротив, мужские половые органы висят снаружи и сразу же привлекают к себе внимание. Мужская нагота кажется более нескромной, чем женская, ее демонстрация и изображение, как правило, нарушают какие-то культурные запреты и вызывают смущение. Демонстрация мужских гениталий, особенно эрегированного члена, везде и всюду была не столько эротическим жестом, сколько жестом агрессии и вызова. Мужчины гордятся ими, преувеличивают размеры своих "мужских достоинств", нередко подчеркивают их формой одежды (вроде средневековых гульфиков, о которых много рассуждают герои Рабле) и т.п. Если обратиться к историe мирового изобразительного искусства, то в целом обнаженное мужское тело изображалось чаще женского. Европейская живопись нового времени, в которой обнаженное женское тело появляется чаще мужского, - скорее исключение, чем правило. Например, в древнегреческой скульптуре обнаженное мужское тело появляется раньше и изображается чаще, чем женское. Греческие эротические вазы изображают нагих куртизанок, флейтисток и т.п., но никогда - уважаемых женщин, матерей или дочерей. То же самое - с богами. Зевса могли изваять нагим, Геру - никогда. Единственная богиня, которую изображали нагой, - Афродита ( да и то лишь с IV века до н.э.). Зато "нагой мужчина, одетый только в свою силу, красоту или божественность" (Энн Холландер) - постоянный объект изображения и любования древнегреческого искусства на протяжении всей его истории. Однако действительный вопрос заключается не в том, чья нагота - мужская или женская - изображается чаще, а том, как это делается и кому адресовано соответствующее изображение. Почти на всем протяжении истории человечества творцами и потребителями искусства были исключительно или преимущественно мужчины. Что же они хотели, а чего не хотели или боялись изображать? Во всех обществах, где власть принадлежала мужчинам, образы мужского и женского тела обычно были полярными, причем анатомические признаки этой поляризации были прежде всего условными знаками, символами гендерной стратификации и культурных представлений о маскулинности и фемининности по осям: субъект-объект, сила-слабость, активность-пассивность, жесткость - мягкость и т.п. В европейской живописи нового времени женщина обычно более или менее пассивно позирует, открывая свою дразнящую наготу оценивающему взгляду потенциального зрителя-мужчины, которого нет на картине, но который является ее заказчиком. Напротив, мужчина, даже полностью раздетый, остается субъектом, который не позирует, а действует. "Это можно упростить, сказав: мужчины действуют, женщины являются. Мужчины смотрят на женщин. Женщины наблюдают себя, в то время как на них смотрят. Это определяет не только большую часть отношений между мужчинами и женщинами, но также отношение женщин к самим себе" (Джон Бергер). Главный, универсальный принцип маскулинности: мужчина не должен быть похожим на женщину, он должен всегда и везде оставаться субъектом, хозяином положения. Соответственно выстраивается и эстетика мужского тела, красота которого усматривается прежде всего в его силе, твердости и активности. На всем протяжении истории изобразительного искусства мужское тело изображалось в контексте двух главных метафор - а) как символ власти и силы или б) как символ красоты и удовольствия, которое может быть преимущественно эстетическим или эротическим или смесью того и другого. При этом мужское тело всегда должно действовать, быть в движении. Пассивная, расслабленная поза делает его уязвимым и женственным, превращая его в сексуальный, в том числе гомоэротический, объект. Страх показаться женственным отражается и на критериях мужской привлекательности. Даже самое понятие мужской красоты сплошь и рядом выглядит проблематичным и сомнительным. Как пишет американский литературовед и культуролог Лоренс Шер, "женской красоте и деликатности соответствуют мужские конструкции власти: мужчина создается своими деяниями, а женщина - своими свойствами". Красивый, изящный мужчина часто вызывает подозрения в женственности, изнеженности, дэндизме. Многие авторы стеснялись говорить о мужской красоте, соблазнительность и изящество ассоциируются если не с прямой женственностью, то с недостатком маскулинности. "Настоящий мужчина" должен быть грубоватым и лишенным стремления нравиться. В английском языке слово beautiful (красивый), вполне уместное при характеристике женщины, применительно к мужчине звучит несколько двусмысленно, мужчину лучше назвать симпатичным (good-looking). Если сказать женщине, что она красива, она будет польщена. Для мужчины такой комплимент звучит проблематично, а из уст другого мужчины может быть даже воспринят как гомосексуальное ухаживание. Много осудительных слов относительно мужской красоты имеет и русский язык - "красавчик", "смазливый", "сладкий", "шоколадный мальчик" и т.д. Этот двойной стандарт - что хорошо для женщины, плохо для мужчины - распространяется и на описание мужской сексуальности. 3. Что скрывает мужское тело? Пенис и фаллос Один из главных парадоксов маскулинности состоит в том, что мужчина тщательно скрывает то, чем он больше всего гордится и что самой природой выставлено напоказ и не поддается самоконтролю. Герой шутливого рассказа Альберто Моравиа "Я и он" 35-летний Федерико ведет постоянный диалог с собственным членом. По словам Федерико, пенис - только часть его тела, кусок мяса, которым он тем не менее очень гордится: "25 см. в длину, 18 см. в окружности и 2.1 кг весом", "могучий и сильный, как дуб, с выступающими венами, "он" стоит над моим животом почти вертикально и взрывается у меня между пальцев, как только что откупоренная бутылка шампанского". Однако "Он" (или "Федерико - царь") с этими утверждениями не согласен. Сплошь и рядом "Он" не только существует сам по себе, но даже диктует хозяину собственную волю. "Он" капризен и своеволен, вуайер, садист, мазохист, гомосексуал и фетишист, не желающий знать никаких ограничений. Между Федерико и его членом идет соперничество и борьба за власть. "Мы - это не "мы", а "я" и "ты". Вообще, знаешь, ты лучше не заговаривай со мной. Я тебя ненавижу", - говорит Федерико. На это "Он" отвечает, что он вовсе не кусок мяса, а свободное желание: "Когда ты, наконец, поймешь, поверхностный, легковесный человек, что я - желание, а желание не имеет пределов?" Тема раздвоения и конфликта между мужчиной и его пенисом широко распространена в мировой литературе, начиная с гоголевского "Носа" (нос - всего лишь символ пениса) до недавней сатирической повести Александра Васинского (не знаю, удалось ли ему опубликовать ее, я читал ее в рукописи), где отделившийся от героя громадный пенис, который за его наглое поведение уместнее называть просто хуем, не только зажил самостоятельной жизнью нового русского, но едва не сделался президентом России (впрочем, еще не вечер, кто знает, кого выберет российский "эректорат" в 2000 году?). А уж что до секса, то тут мужчина перед своим членом и вовсе бессилен. "Как я могу управлять собой, если даже мой член неуправляем?", - жалуется герой повести Дмитрия Бушуева "На кого похож Арлекин?". Молодой учитель не знает, что это - самая трудная форма и прообраз всякого иного самоконтроля: Автономия мужского члена - не просто литературная метафора, но социобиологический факт. Как известно, мужские члены значительно длиннее и толще, чем у самцов приматов. Гипотетическое палеоантропологическое объяснение (М. Шитс-Джонстон) связывает этот факт с прямохождением, в результате которого пенис стал более заметным и видимым, сделавшись из простого орудия сексуального производства также возбуждающим знаком для самок и, самое главное, символом маскулинности для других самцов (по аналогии с оленями, у которых знаком статуса является размер рогов). Символическое значение мужского члена выходит далеко за пределы его репродуктивной функции. По выражению американской писательницы Камиллы Палья, сущность маскулинности - концентрация и проекция вовне. Мужская эрекция и эякуляция - прообразы всякой культурной проекции и концептуализации - от искусства и философии до фантазий, галлюцинаций и маний. "Мужское мочеиспускание - своего рода художественное достижение, кривая трансцендентности. Женщина просто увлажняет почву, на которой она стоит, тогда как мужская уринация - своего рода комментарий: Кобель, помечающий каждый кустик на участке, - это уличный художник , оставляющий при каждом поднятии лапы свою грубую подпись. " Конечно, это всего лишь метафора. Но недаром мальчики часто соревнуются, сначала - чья струя сильнее, а затем - чья сперма брызнет дальше. В этих мальчишеских соревнованиях, не имеющих аналога у женщин, явно присутствует типично мужской мотив соревновательности и достижения и его естественная производная - исполнительская тревожность (самый распространенный мужской психосексуальный синдром). Проблематичность взаимоотношений мужчины с его половым органом давно уже сформулирована учеными как оппозиция пениса и фаллоса, тесно связанная с уже знакомой нам диалектикой голого и нагого. В обыденной речи и в сексологии (включая терминологический словарь в моей книге "Вкус запретного плода") эти слова часто употребляются как синонимы, но на самом деле они обозначают совершенно разные вещи. Пенис - это материальный анатомический предмет, которой висит и шевелится у мужчины между ногами и с помощью которого он писает и ведет сексуальную жизнь. Фаллос не обладает материальным существованием, это лишь обобщенный символ маскулинности, включая сексуальное желание. Фаллос, который лишь по форме напоминает пенис, всегда должен быть большим, сильным, жестким, неутомимым. Фаллические культы, существовавшие у всех народов мира и занимающее важное место в мужском обыденном сознании, подразумевают не плодородие, любовь или похоть, а могущество и власть. Недаром на древних наскальных рисунках мужчины более высокого ранга изображались с более длинными фаллосами. В начале 1980-х годов, когда я был с лекциями в Ростове, меня попросили прочитать лекцию по сексологии для аппарата обкома партии. В те годы о таких вещах публично не говорили, все сидели с каменными лицами. Но когда я упомянул вышеприведенный факт, все головы сразу же повернулись к секретарскому столу. Впрочем, проводивший заседание второй секретарь обкома (первого, который был его инициатором, неожиданно вызвали в Москву), перед началом сказал мне в шутку, что на всякий случай наденет вторые брюки. Все мифопоэтические описания мужской сексуальности и ее аппарата (см., например, "Вкус запретного плода" , с. 84-88) на самом деле относятся не к пенису, а к фаллосу. Поэтому наивно ожидать от них физиологического или психологического реализма. Так же, как нагое не может быть голым, фаллос не может стать пенисом, и обратно. Но чем выше наше почтение к фаллосу, тем меньше мы знаем о своем скромном пенисе. В отличие от фаллоса, пенис застенчив, стеснителен, окутан тайной, спрятан от критического взгляда. Стоит только показать кому-то пенис, как он тут же притворяется фаллосом, с которым у мужчин ассоциируется множество иллюзий, причем не только индивидуальных. Один из самых распространенных светских фаллических культов - культ Вождя, которому приписываются сверхъестественные качества и которому поклоняются рядовые члены группы. Напротив, при обряде инициации, посвящения юноши в закрытое мужское сообщество или при насильственном оголении происходит обратное - символическая демаскулинизация. Оголение, то-есть условное, символическое изнасилование, означающее потерю вирильности, вызывает у мужчины сильные эротические чувства, составляющие стержень садомазохистских фантазий. Однако с точки зрения мужской группы, подвергающей молодого человека такому испытанию, поведение его реального пениса практически не имеет значения: если он не встает - значит, ты не мужчина, а если встает - значит, унижение доставляет тебе удовольствие, значит, ты гомик и, следовательно, опять-таки не мужчина. Как пишет автор монографии об изображении мужского тела в американском кино известный киновед Питер Леман, "господствующие в нашей культуре изображения фаллической маскулинности основаны на том, чтобы держать мужское тело и гениталии подальше от критического луча света: Не будет преувеличением сказать, что благодаря пенису-фаллосу мужчины при патриархате обретают свое привилегированное положение в обществе, но одновременно оказываются глубоко отчужденными от своих собственных тел, потерянных за его чудовищностью. Не удивительно, что они так часто оказываются ранимыми". Чтобы раскрепостить мужское тело и сделать пенис предметом рефлексии и художественного изображения, культура должна была снять целый ряд запретов: а) на наготу, б) на мужскую наготу, в) на сексуальность и г) на гомосексуальность. 4. Три взгляда на мужское тело Если различие между пенисом и фаллосом не дано объективно, а создается взглядом, кто является субъектом этого взгляда, чей взгляд в первую очередь конструирует и эротизирует мужское тело - женский, мужской или гомосексуальный? Если предположить, что самое важное для человека - его сексуальная привлекательность, то главной референтной группой натуральных мужчин должны быть женщины, именно их взгляд должен конструировать "гетеросексуальное мужское тело". Но до самого недавнего времени это было практически невозможно. Взгляд - категория статусная, иерархическая. Право смотреть на другого, как и прикасаться к нему, - социальная привилегия старшего по отношению к младшему, но никак не наоборот. Между тем женщина по отношению к мужчине всегда или почти всегда была "младшей". Он мог смотреть на нее, любоваться ею, трогать и "трахать" ее, но обратное было невозможно. Даже в современном, достаточно эмансипированном мире женщина зачастую может откровенно любоваться наготой своего любимого, только когда тот спит. Слишком пристальное, даже любовное и ласковое, внимание к их гениталиям многих мужчин смущает. А уж сравнение своего пениса с другими и вовсе недопустимо. Мужское тело ни при каких обстоятельствах не должно становиться объектом. Мужчина-мачо представляет свой пенис фаллосом и требует, чтобы все думали так же. Фаллос существует не для того, чтобы его рассматривали, а чтобы ему поклонялись. Недаром мужская власть часто называется фаллократией. Тем более не могли женщины обсуждать мужские достоинства публично (хотя и делали это в своей среде). Когда в конце Х1Х в. появились первые профессиональные женщины-художницы, предметные рамки их творчества были гораздо уже мужских. На художественной выставке Общества свободной эстетики в марте 1910 г. страшный скандал вызвали две картины нагих женщин кисти Натальи Гончаровой. Полиция арестовала картины, а художницу обвинили в совращении молодежи (суд ее оправдал). Дело было не столько в самой наготе или в новой эстетике подачи обнаженного тела (никаких особенных "подробностей" в картинах не было, да и позже Гончарову они не интересовали) , сколько в том, что автором была женщина. Художников-мужчин за такие картины к суду не привлекали, тогда как женское творчество воспринималось как цинизм и бесстыдство. Если так принимали изображение женского тела, трудно даже представить себе, какой гнев навлекла бы на себя женщина, осмелившаяся подробно и реалистически описать святая святых правящего класса - мужские потроха! Открытый и свободный женский взгляд на мужское тело практически был вне закона. Главной референтной группой для мужчин, в этом, как и в большинстве других вопросов, было и остается мужское сообщество. Но мужское сообщество является фаллоцентрическим и фаллократическим, символически мы подчиняемся тому, чей фалл больше. Мужской взгляд, формировавший мужское самосознание, был по определению соревновательным, отчужденным, завистливым, отталкивающим, неэротическим, порой даже кастрирующим. Этот взгляд не ласкает пенис, а превращает его в фаллос, культивируя, с одной стороны, зависть и чувство собственной неполноценности, а с другой - пренебрежение и высокомерие. Фаллоцентризм, фаллический культ и фаллократия - разные аспекты одного и того же явления. Как писал английский поэт Уистан Оден, "если бы мужчинам был предоставлен выбор - стать самым могущественным человеком в мире или обладателем самого большого хуя:, большинство выбрали бы второе. От зависти к пенису страдают не столько женщины, сколько мужчины. В отличие от женщин, они могут страдать также от разнообразия пенисов: Хуи не менее индивидуальны, чем их владельцы, и эти две индивидуальности часто не совпадают". Пенис и фаллос не просто различны, а во многом противоположны. "Зависть к пенису есть не что иное, как зависть к фаллосу, а зависть к фаллосу - это зависть к фетишу" (Марджори Гарбер). Восприятие и оценка пениса по фаллическим критериям порождает у мужчин множество психосексуальных трудностей и проблем. Голый, незащищенный пенис не бывает ни таким большим, ни таким жестким, ни таким надежным, как фаллос, он чувствителен и нежен. В отличие от самодостаточного фаллоса, пенис весьма зависим от других. Он встает не только от мысли хозяина, но и от чужого взгляда, под влиянием которого он набухает и расцветает либо, наоборот, съеживается и увядает, а вместе с ним оживает или болезненно вздрагивает чувствительное и нежное мужское сердце (если вспомнить статистику инфарктов у мужчин и женщин, слово "чувствительность" в этом контексте - не просто метафора). Взгляд - это власть, и единственный способ избавиться от нее - не позволять другим мужчинам смотреть на тебя (женщины не в счет, - им "нечем" соперничать с мужчиной и они не имеют права на него смотреть). Отсюда - особая мужская стеснительность и связанные с нею нормативные запреты. Существующие во многих религиях (например, в исламе и иудаизме) строгие запреты на демонстрацию собственной и на созерцание чужой мужской наготы мотивируются не столько страхом перед гомосексуальностью, сколько статусными соображениями. Чем так провинился библейский Хам, что его имя стало нарицательным? Он увидел наготу своего отца - а у пьяного Ноя был, конечно, не грозный фаллос, а обычный пенис - и посмеялся над ней. Помимо сексуальных запретов, тут были нарушены статусные правила: младший не имеет права разглядывать старшего, это, как и взгляд в глаза, означает оскорбление и вызов (китайская притча на эту тему приводится в "Лунном свете", стр. 108). Интересный пример мужской бытовой сексуальной стеснительности - так называемое "правило третьего писсуара": при наличии в общественном туалете свободных мест, мужчина избегает становиться рядом с другим, выбирая место через писсуар. Лет двадцать тому назад в Journal of Personality and Social Psychology было опубликовано об этом занятное исследование (к сожалению, я не помню фамилий авторов и вряд ли сумею найти эту статью). Исходя из известных урологических фактов, - если мужчина испытывает тревогу, это вызывает у него трудности с мочеиспусканием, ему труднее начать писать и иногда он вынужден заканчивать, не сумев опорожнить мочевой пузырь; сравните это с эрекцией и эякуляцией, - авторы хотели экспериментально проверить, как действует в подобной ситуации появление соседа. Опыт состоял в том, что экспериментатор прятался в кабинке, а когда в туалет заходил очередной посетитель, рядом с ним пристраивался помощник исследователя. Реакцию (скорость начала и продолжительность мочеиспускания) "испытуемого" сначала пытались определить по звуку падающей мочи, но звукозаписывающая техника оказалась несовершенной и пришлось в "экспериментальной" кабине поставить специальный перископ, позволявший дополнить звуковые впечатления визуальными. Гипотеза, что вынужденное соседство действительно вызывает у мужчин тревогу и нарушает процесс мочеиспускания, подтвердилась, но статья подверглась критике по этическим соображениям, за нарушение приватности, - "испытуемых" не предупредили, что за ними наблюдают (если бы это сделали, эксперимент стал бы невозможен), и, насколько я знаю, больше таких опытов никто не ставил. Другой пример гиперчувствительности к взгляду - возражения американских военных против допуска в армию, где мужчины зачастую живут в очень тесном пространстве, геев. Никто не опасался, что один или два гея изнасилуют или соблазнят всю роту. Но натуральные мужчины боятся гомоэротического взгляда ("Сержант, рядовой Джонс опять на меня смотрит!"), который делает их объектом сексуального желания, а также непредсказуемости собственной реакции: вдруг в ответ на его взгляд у меня "встанет" и выяснится, что я сам "такой"? Опасение это неосновательно не потому, что член "зря не встанет" (еще как встает!) , а потому что эрекция может быть результатом не только эротических чувств, а и просто тревоги. При этом молчаливо предполагается, что "нормальные" мужчины друг на друга не смотрят, что фактически неверно. Другое дело, что гетеросексуальный взгляд "программирует" мужчину в привычном для него направлении, тогда как гомоэротический взгляд пробуждает в нем нечто новое, тревожное и неприятное. Многие американские школьники в последние годы перестали пользоваться после спортивных занятий школьными душевыми. Что это, боязнь потенциального гомосексуального взгляда? Отчасти, да. Но шуточки "натуральных" сверстников бывают не менее жестокими, оскорбительными и болезненными. Лучше уж походить лишние несколько часов потным и вымыться дома, не подвергая свою хрупкую маскулинность риску чужого враждебного взгляда. Однако сказанное верно не для всех мужчин и не во всякой ситуации. Я уже упоминал мальчишеские соревнования по "писанью" и мастурбации. Каждый, кто бывал в подростковых лагерях, знает, что некоторые мальчики насколько стадны, что и в уборную ходят исключительно группами, не испытывая при этом ни смущения, ни гомоэротических чувств. То ли потому, что у них нет подобных комплексов, то ли потому, что "свои ребята" - нечто совсем другое, чем посторонние люди. Сходную ситуацию представляет баня. Голое сообщество себе подобных, в котором все равны, доставляет многим мужчинам особое удовольствие, причем в этом общении нет гомоэротики (по крайней мере, явной). Чтобы разобраться в этом, нужны серьезные психологические исследования, я таких не знаю. Запреты на изображение мужской наготы сильно повлияли на европейскую культуру нового времени. Когда в начале ХIХ в. Жан-Огюст Энгр в картине "Послы Агамемнона в шатре Ахилла" изобразил ничем не прикрытого Патрокла стоящим лицом к зрителю, это было необычайно смело. Огюст Ренуар, обожавший писать обнаженных женщин, стеснялся мужской наготы. Американский художник Томас Икинс (1844-1916), который очень любил писать обнаженное мужское (как, впрочем, и женское) тело, сделал к своей картине "Место для купанья" несколько фотографий позировавших ему голых студентов, однако на картине ему пришлось их гениталии закрыть; когда в 1886 г. на уроке в Филадельфийской академии художеств Икинс снял с натурщика набедренную повязку, его сразу же уволили. Известный английский художник прошлого века Генри Скотт Тьюк написал свою картину "Полуденная жара", изображавшую двоих юношей на пляже, в двух вариантах - в штанах и без оных; первый вариант находится в музее, а второй - в частной коллекции. В американских каталогах художественных фильмов, при решении вопроса, можно ли показывать их подросткам, по сей день учитывается "наличие фронтальной мужской наготы" (мужcкая задница у гетеросексуальных критиков, в отличие от женщин и геев, эротических ассоциаций не вызывает). В начале ХХ в. многие i?a?iea запреты утратили силу, мужские образы стали более разнообразными. "Мускулистое, загорелое, затянутое в мундир или раздетое.. мужское тело больше не обозначало благопристойность и чувство меры, характерные для поздне-викторианского буржуазного канона, но скорее представляло собой зрелище необузданной природной силы и контролируемых жестов мятежа" (М.Боскальи). Эталонами мужской красоты становятся то полунагие атлеты, то Тарзан Джонни Вейсмюллера, то брутальные, мощные тела фашистских статуй, символизировавших одновременно физическую силу, воинственность и дисциплину. Но хотя в этих телах все, включая гениталии, было на месте и без фиговых листков, им не было дозволено быть эротическими и, в особенности, чувствительными и ранимыми. Мужское тело должно было быть функциональным, его нагота оставалась по сути дела фаллической униформой. При всем многообразии его вариантов, гетеросексуальный мужской взгляд закрепляет внутреннюю закрытость мужского тела и традиционные фаллоцентрические стереотипы маскулинности. Чтобы "раскрыть", "очеловечить" мужское тело, освободив его от фаллических атрибутов, нужен был взгляд одновременно изнутри и извне, в каком-то смысле синтезирующий мужскую и женскую перспективу. Эту освободительную функцию выполняет гомосексуальный (гомоэротический) взгляд. В принципе, мужское гомосексуальное сознание и создаваемый им образный мир naie крайне фаллоцентричны. Культ "размеров", потенции и прочих мужских атрибутов у геев даже сильнее, чем у натуралов. Однако для гомосексуала член - не столько символ власти и могущества (фаллос), сколько средство наслаждения (пенис), причем как в активной, так и в пассивной, рецептивной форме. Гей хочет не только "брать", как все мужчины, но и отдаваться. Некоторые теоретики придают особое значение наличию у геев, наряду с пенисом, второго локуса (лат. - место, центр) контроля и удовольствия - ануса. Как выразился французский философ Ги Хокенхем, "еби меня в задницу, и я чудесным образом снова превращу твой застывший фаллос как воплощение власти в живой пенис, инструмент свободно текущего желания". Чисто сексологически, анальный контакт между мужчинами действительно "интереснее" гетеросексуального, потому что у мужчины есть предстательная железа, раздражение которой доставляет удовольствие обоим партнерам и тем самым провоцирует совместность и взаимность их удовольствия (в гетеросексуальных отношениях это происходит при коитусе). Однако дело не столько в анатомии и физиологии (что куда совать), сколько в психологии (что при этом переживается). Анальная интромиссия подчеркивает ценность самораскрытия, самоотдачи, передачи другому власти над собой, позволение ему войти в самые интимные, священные, закрытые глубины твоего тела и твоего Я. Этот момент рецептивности, пассивности, которая строго табуируется гетеросексуальной маскулинностью, присутствует и в других гомосексуальных техниках. Оживляя фаллос, гомоэротическое воображение создает модель мужского тела как чувствующего и ранимого, причем эти переживания оказываются эротически приятными. Отсюда вытекает целый ряд психологических и эстетических последствий. 1. Мужское тело может быть объектом. На него можно смотреть, и этот взгляд не унижает ни того, кто смотрит, ни того, кем любуются. 2. Реабилитированный пенис освобождается от тягостной обязанности постоянно притворяться фаллосом. 3. Снятие с мужского тела фаллической брони повышает его чувствительность и облегчает эмоциональное самораскрытие, что очень важно в отношениях как мужчинами, так и с женщинами. При этом даже самые традиционные мужские качества, вроде мускулатуры, становятся средствами эмоциональной и сексуальной выразительности. 4. Понимание своего тела не как крепости, а как "представления" расширяет возможности индивидуального творчества, изменения, инновации, нарушения привычных границ и рамок. Буржуазный канон эффективности сводил мужские телесные потребности к минимуму. Американский писатель Джон Апдайк сравнивал мужское тело с ракетой одноразового действия: "Жить в мужском теле - все равно, что иметь банковский счет. Пока оно здорово, вы о нем не думаете. По сравнению с женским телом, его содержание необременительно: периодический душ, подстригание ногтей раз в десять дней и стрижка волос раз в месяц. Ну, и конечно, ежедневное бритье". Геям, которые постоянно изобретают себя, подобные представления чужды. Гомосексуальное тело - изменчивое, творимое тело. Это творчество не ограничивается сменой одежды или прически. Американский писатель-гей Джон Речи, который много разнимался бодибилдигом, требует, чтобы к его телу относились как к произведению искусства: "Почему творения интеллекта - книги, картины, другие формы "искусства" можно достойно демонстрировать, выставлять напоказ, а тело - нет? Я потратил часы, дни, месяцы, годы на книгу. Я хочу, чтобы ее приняли, любили, хвалили, чтобы ею восхищались, искали ее. Но чем мое тело хуже? Я также потратил на него часы". То есть мужчина откровенно испытывает удовольствие от демонстрирования себя другим, ему приятно быть видимым. Раньше эта потребность считалась исключительно женской; если ее замечали у мужчин, в ней видели проявление болезненного эксгибиционизма, а внимание к собственному Я подпадало под рубрику нарциссизма. На самом деле "субъектности" в этом образе нисколько не меньше, чем в традиционном каноне маскулинности, просто это другая, более тонкая и текучая субъективность. 5. Это предполагает и другой тип межличностных отношений: спор о том, кто, на кого и как именно может смотреть, уступает место обмену взглядами, отношение становится субъектно-субъектным. Говоря словами Шера, "эротика взгляда больше не вращается вокруг динамики "смотреть на" или "быть рассматриваемым" (т.е. проникать в другого или самому подвергаться проникновению, активности и пассивности), а вокруг взаимности, когда субъект одновременно видит и является видимым, так что происходит встреча субъективностей, переживаемая как признание того, что ты познаешь другого, а он познает тебя" . На протяжении веков гомоэротический взгляд был тайным взглядом исподтишка. В ХХ в. его влияние стало более сильным и явным, подрывая привычный канон мужского тела как закрытого и невыразительного. Это проявляется и в изобразительном искусстве, и в танце, и спорте, и в рекламе. Возьмем, например, балет. В конце ХIХ в. мужчина-солист получал в английском балете в несколько раз меньше балерины, столько же, сколько артистка кордебалета. В этом выражалось презрение к "немужескому" делу. Мы знаем имена многих великих балерин прошлого, а много ли вы можете вспомнить знаменитых танцовщиков? Изменение статуса танцовщика, как и характер самого мужского танца, началось с дягилевских балетов, в которых мужчина впервые выступает не только как партнер балерины, но имеет самостоятельную ценность. После Второй мировой войны маскулинизация (и одновременно - гомосексуализация) балета продолжилась. Особенно интересна в этом плане хореография Мориса Бежара, для которого, по выражению его знаменитого премьера Хорхе Донна, "балет - это мужчина". В "Саломее" Бежар заменил женский персонаж мужским. В "Симфонии для одного мужчины" "Он" танцует с десятью друзьями, а "Она" только мешает им своими приставаниями. Герой "Нашего Фауста" танцует с 12 мальчиками-подростками, а "Свита Дионисия" - настоящая вакханалия полуобнаженного мужского тела. Отвечая на вопрос парижского журнала Gaypied, почему это так, Бежар сказал: "Я всегда, с самого начала моей жизни, каким-то мистическим образом чувствовал это. Я любил танцующих мужчин и поющих женщин. Странным образом, женщина для меня ассоциируется с голосом. Мне больше нравится слушать певицу, чем певца. В то же время я предпочитаю видеть танец танцовщика, чем танцовщицы. Я думаю, во всяком случае, что танец - мужская деятельность, потому что во всех традиционных обществах танцует именно мужчина. Это его привилегия". Интересную группу современного мужского танца основал живущий во Франции глухонемой венгр Пал Френак. Его балет Sauvageries открывается сценой, когда на полу, скрючившись, лежит нагой мужчина в узкой набедренной повязке, его гениталии забраны в длинный толстый шланг, уходящий к потолку. Когда артист встает и начинает двигаться, этот серебристый "фаллос" набухает и также начинает извиваться, отрывая беспомощно висящего молодого человека от земли и подтягивая к потолку, где он исчезает. На сцене появляются четверо молодых мужчин в черных костюмах и белых рубашках с галстуками, они начинают плавно и элегантно, в убыстряющимся темпе, танцевать друг с другом. Вечерние костюмы их стесняют, они сбрасывают пиджаки и рубашки. С потолка спускаются трапеции, артисты взлетают над сценой, сцепляются в кружок и танцуют в воздухе нечто удивительно красивое, напоминающее групповой фигурный парашютный полет. Двое мужчин сбрасывают брюки, на них нет даже набедренных повязок, только их гениталии скрыты белыми мешочками. Групповой полет прерывается, артисты раскачиваются каждый на своей трапеции, безуспешно пытаясь дотянуться друг до друга. Это графически передает чувство мужского одиночества и потребности в общении. Обнаженные или полураздетые тела молодых танцовщиков мужественны, но одновременно расслаблены. Все это сопровождается резкой и в то же время лиричной музыкой. Я не собираюсь обсуждать эстетику современного танца. С точки зрения нашей темы, его новаторство состоит в том, что снимается полярность рисунка мужского и женского танца. Мужчина-танцовщик как бы конкурирует с балериной на ее исконной территории, демонстрируя публике собственное тело, которое выглядит не менее красивым, чем женское, и притом является не только сильным, но также ранимым и чувствительным. Однако снятие "противоположности" мужского и женского танца не устраняет их различий. Перед нами не феминизация мужского танца, а раскрытие новых пластических возможностей мужского тела. Объектификация мужского тела, с явно выраженным гомоэротическим подтекстом, широко представлена в коммерческой рекламе. Знаменитый плакат Калвина Клайна, выполненный фотографом Брюсом Вебером (1983), представляет идеально сложенного молодого мужчину в плотно облегающих белых трусах. Модель сфотографирована снизу, объектив нацелен на туго натянутые плавки, сверкающая белизна которых контрастирует с загорелой кожей. По мнению американских критиков, это была не только самая удачная реклама мужского белья, но и величайшее изменение в телесном облике мужчины со времен Адама: "Адам стал закрывать свои гениталии, а Брюс Вебер выставил их напоказ"; "Бог создал Адама, но только Брюс Вебер дал ему тело". На рекламной фотографии другой фирмы нижнего белья сфотографирован спящий на спине обнаженный юноша, с закинутыми за голову руками и расставленными ногами, в обтягивающих белых трусах. Его мужественное тело открыто взору, расслаблено и беззащитно. Это не просто обнаженное тело, а стриптиз. Камера "себастьянизирует" модель, невольно вызывая у зрителя-мужчины гомоэротические ассоциации. В других знаменитых рекламных плакатах эффект усиливается тем, что модель смотрит зрителю прямо в глаза. Тем самым молодой человек как бы признает, что его тело выставлено напоказ сознательно, что он сознает свою соблазнительность и готов визуально (а может быть и не только визуально) отдаться зрителю. Взгляд в глаза и раньше отличал изображения куртизанок от изображений просто обнаженных женщин, которые могли и не знать, что кто-то за ними подглядывает. Теперь в этой роли выступают и мужчины. Любопытный момент реабилитации мужского тела - ослабление запретов на изображение волосяного покрова. В эротических изданиях и в рекламных роликах, как и в классической живописи прошлого, мужское тело обычно изображается гладким и безволосым, это помогает ему выглядеть более молодым и менее агрессивным. Однако многим мужчинам и женщинам волосатое тело нравится, оно кажется им более сексуальным. Бытовые представления и нормы на этот счет неодинаковы. Одни мальчики стесняются появления волосяного покрова, другие, наоборот, гордятся им (принудительное сбривание волос на теле, особенно на лобке, часто фигурирующее в садомазохистских фантазиях и ритуалах, символизирует демаскулинизацию, возвращение мужчины/юноши к детскому, допубертатному статусу). Различны нормы и в разных видах спортах, a caaeneiinoe io oiai, подчеркивают ee iie преимущественно вирильность мужского тела eee aai ieanoeeo e элегантность. Если атлеты-тяжеловесы никогда не сбривают волос на теле, то многие пловцы бреются с головы до пят : считается, что это уменьшает трение при плавании, но здесь есть и групповые эстетические критерии. Проблемы телесного канона особенно остро стоят в художественной фотографии, которая гораздо "натуралистичнее" скульптуры и живописи и чаще подвергается обвинениям в порнографичности. Один из известнейших скандалов такого рода - преследование работ знаменитого американского фотографа Роберта Мэпплторпа. Многие его произведения действительно шокируют зрителя, натуралистически, без всяких прикрас изображая мужской гомосексуальный секс, садомазохизм и т.п. Однако, как справедливо замечает Карл Холмберг, искусство Мэпплторпа - не столько фотография, сколько перформанс, театральное представление, в котором непристойность - просто вызов зрителю: "Если зрители сосредоточатся исключительно на непристойности, то только ее они и увидят. Они не увидят дизайна, светотени и т.д. Они не могут видеть искусство: Истинное искусство Мэпплторпа - не фотография, а перформативное искусство, которое деконструирует ненависть: зрители, которые цензурируют его, парадоксальным образом подтверждают его правоту. Они думают, что отрицают непристойность, но фактически они лишь доказывают, что непристойность - все, что они видят. Их негативное отношение - стригматизированное подтверждение деконструирующей силы фотографии, а не ее отрицание". Важную роль в формировании современной поэтики мужского тела играет бодибилдинг. В атлетическом теле обычного спортсмена, eae i?a?aa - aieia, мускулатура была функциональной, ее наращивали для решения какой-то конкретной задачи - поднять, добежать, прыгнуть. В бодибилдинге она стала самоцелью: мускулы нужны для того, чтобы их показывать. Бодибилдер "использует свои мускулы не для строительства мостов, а для поднятия бровей. Они одновременно нефункциональны и вместе с тем чрезвычайно функциональны" (Сэм Фассел). Это делает бодибилдера "ходячим фаллосом". Интересно, что представители разных видов спорта неодинаково относятся к возможности публичной демонстрации своей наготы. Одной из самых знаменитых американских мужских пар был союз бодибилдера Боба Пэриса и натурщика Рода Джексона. Когда Род Джексон завоевал почетный и выгодный титул "Мужчины года" в журнале "Playgirl", он должен был сфотографироваться голым для его обложки. Профессионального натурщика Рода это нисколько ia смущало, но Боб смотрел на это иначе: "Фронтальная нагота была для меня проблемой. И хотя Род сравнивал то, что делает он, с тем, что я сам делал в бодибилдинге, я не видел между этим ничего общего. Бодибилдинг - это спорт. Я занимался им не для того, чтобы сексуально возбуждать людей, что является первой целью "Playgirl". Рода эти соображения не убедили: "Я читал письма поклонников Боба и знал, что для многих из них это вовсе не было "просто спортом". Тут есть сексуальный элемент и именно он привлекает множество людей: Важнее было то, что Боб не хотел делиться мною с кем-то другим: Он сказал: "Я не хочу, чтобы каждый видел твой член. Его могу видеть я один". Не сумев переубедить партнера, Род отказался от выгодного контракта. Первичным стимулом накачивания мускулов для многих бодибилдеров является потребность в самозащите, детские переживания слабости и страха перед более сильными мальчишками. Как замечает автор книги "Маленькие большие мужчины" Артур Клайн, большинство бодибилдеров испытывают потребность в надежной маскулинности и одновременно - чувство ее отсутствия. Но по мере того, как мальчик начинает накачивать мускулы, средство становится самоцелью. В своей "Исповеди нетипичного бодибилдера" Сэм Фасселл рассказывает, что заняться этим видом спорта его побудил страх слабого мальчика перед большим городом. Юный Сэм хотел "как можно быстрее стать как можно больше, - чем больше, тем лучше". Его привлекали самые большие и самые мощные мужские тела. К своему удивлению, в качалке он встретил много явных геев. Когда он в испуге спросил: "Так это геевская качалка?", то получил ответ: "Все качалки геевские". - А как же те мужики, которые поднимают тяжести? - "В особенности они. Только они этого еще не знают". Американский студент-гей Новид Парси, прочитавший книгу Сэма Фассела в свете собственного сексуального опыта, посвятил ей забавную статью "Не волнуйся, Сэм, ты не один". Переживания начинающего бодибилдера и молодого гея и даже язык, которым они эти переживания описывают, выглядят практически тождественными: соперничество с другими мужчинами, желание уподобиться им и a oi ?a a?aiy победить их, смущение от собственной наготы и одновременно интерес к чужой наготе и т.д. На самом деле общность метафоры, описывающей какие-то действия, не означает тождественности самих этих действий и их мотивации. Нарциссизм и аутоэротизм - не синонимы гомосексуальности. Арнольд Шварценеггер признавал, что процесс накачки мускулов его возбуждал, oiaaa eae восхищенные мужские взгляды, среди коих было и немало гомосексуальных, этого эффекта не имели. Человек, привыкший быть предметом чужого вожделения, на него просто не реагирует, особенно если это вожделение не соответствует его собственным наклонностям. Не имеет однозначного ответа и вопрос, как влияет увлечение бодибилдерами на их поклонников, среди которых преобладают мальчики и юноши. Одни авторы считают, что восхищенное созерцание сильного мужского тела вызывает у мальчика гомоэротические чувства и желание стать таким же и/или сблизиться с этим сильным мужчиной, то-есть, что бодибилдинг способствует гомоэротизму. Другие думают, что это не так: бодибилдер представляет восхищенному взору мальчика нарочито вирильный гетеросексуальный образ, идентификация с которым помогает подростку преодолеть свой латентный гомоэротизм: "Я такой же, как он, следовательно, во мне нет ничего женственного". По мнению Марка Симпсона, идентификация мальчиков с бодибилдером "способствует превращению их гомосексуального либидо в нарциссизм, в котором их собственное Я становится замещением "потерянного" объекта любви; нарциссизм, который считается предвестником гомосексуальности, в процессе социализации мальчиков действует как ее противовес". Практически, вероятно, возможны оба пути. Aaau naii aомосексуальное желание неоднозначно: с желанием уподобиться любимому образу, вплоть до потребности "стать им", в нем соседствуют альтернативные потребности - овладеть или отдаться. Eaeay iio?aaiinou возобладает, зависит не столько от характера образца, сколько от потребностей субъекта. 5. Гомосексуализация культуры или новый канон маскулинности ? Поскольку гомоэротический взгляд играет важную роль в становлении поэтики мужского тела и изменении стереотипа маскулинности, некоторые авторы считают этот процесс проявлением общей гомосексуализации культуры, за которым неминуемо последует ее общий кризис и всякий прочий апокалипсис. На мой взгляд, этот "диагноз" и связанные с ним опасения неосновательны. Сексуальное меньшинство никоим образом не может навязать обществу нечто такое, что противоречит глубинным тенденциям саморазвития культуры. Наоборот, мера его собственного влияния зависит от того, насколько его свойства и ценности созвучны или несозвучны этим общим тенденциям. Изменение канона маскулинности не является исключительной заслугой геев хотя бы потому, что сами они не обладают ни монополией, ни привилегией на телесную открытость и эмоциональную раскованность. Тезис о том, что гомоэротический взгляд подрывает фаллоцентрическую модель маскулинности и образ "неэкспрессивного мужчины" - не констатация эмпирического факта, а только указание некоторой тенденции развития. Гомосексуальный взгляд часто бывает столь же агрессивным или высокомерно оценивающим, как и гетеросексуальный. В гомосексуальных отношениях присутствуют и злоупотребление властью, и самоутверждение за счет другого, и принуждение. Если o aaaa меньше прямого насилия, ?ai a iaoo?aeuiie n?aaa, то только потому, что среди геев больше мазохистов, чем садистов, да и общественное сознание дает мужчине больше прав на свободный выбор. Некоторые "общемужские" трудности, включая мачизм, в геевской среде даже гипертрофируются. Молодой хаслер Джонни Рио, герой автобиографического романа Джона Речи "Номера", больше всего на свете боится эмоциональной близости с кем бы то ни было. Он смотрит на людей отчужденно и недружественно. "Он никогда, никогда не даст кому-нибудь - мужчине или женщине - удовольствие почувствовать, что он желал его/ее настолько, чтобы инициировать контакт". Он никогда ни к кому не подойдет первым. Его сексуальные отношения с другими мужчинами, которые для него всего лишь "номера", - сплошное постоянное соперничество с ними и с самим собой. Перед нами стопроцентный Нарцисс, которому нужно от других только подтверждение своей собственной привлекательности: "Джонни Рио прислоняется к стволу дерева. Мужчина склоняется перед ним. Тридцать седьмой!" Ни в своих "положительных", ни в своих "отрицательных" свойствах геи не образуют единой группы и не могут претендовать на исключительность. Как справедливо подчеркивает фотограф и искусствовед Мелоди Дэвис, при всех различиях мужского и женского, а также гетеро= и гомосексуального взгляда, "ни одна группа не обладает ни монополией на, ни иммунитетом от: нарциссизма, групповой идентификации, отталкивания, фетишизации, садизма и критического фаллоцентризма". Некоторые открытия, приписываемые геям, параллельно с ними делали и натуралы. Среди писателей и художников, депатологизировавших мастурбацию, представивших ее не как болезнь, а как первый творческий акт подростка, в котором он открывает свою независимость от внешнего мира, было много геев (Пруст, Мисима, Кокто, Жене, Ишервуд, Турнье и др). Для французского писателя-гея Даниэля Герена открытие мастурбации было "актом, который преобразил мою жизнь и посредством которого я больше, чем всем остальным, утверждал свою свободу". Но то ?a самое чувствуют многие "натуральные" подростки: "Мой член был единственной вещью, которую я на самом деле мог назвать своей" (Филип Рот). A 1996 г. подавляющее большинство (77% io??ei e 86% ?aiuei) опрошенных немецких студентов neacaee, ?oi n?eoa?o ianoo?aaoe? ia eiiiainaoeae eee y?caoai ?aai-oi iaainoa?uaai, a naiinoiyoaeuiie oi?iie naenoaeuiinoe. Просто гетеросексуальным мужчинам потребовалось для прaiaieaния aioeianoo?aaoeiiiuo oaao больше времени, ?ai aayi. Если же говорить об искусстве, то общий дух времени зачастую важнее индивидуальных особенностей художника. Например, одним из элементов "открытия" мужского тела в дягилевских балетах были смелые, новаторские костюмы. Официальной причиной увольнения Нижинского из Мариинского театра было обвинение в том, что на представлении "Жизели" он самовольно надел слишком тонкое облегающее трико, оскорбив чувства присутствовавшей на спектакле вдовствующей императрицы (Мария Федоровна потом это категорически отрицала). После парижской премьеры "Послеполуденного отдыха Фавна" Роден пришел за кулисы поздравить Дягилева с успехом, а издатель "Фигаро" Кальметт обвинил его в демонстрации "животного тела". Когда Мясин появился на парижской сцене в одной набедренной повязке из овечьей шкуры, язвительные журналисты переименовали балет из "Legende de Joseph" ("Легенда об Иосифе") в "Les jambes de Joseph" ("Бедра Иосифа") - по-французски это звучит почти одинаково. Однако эскиз "скандального" костюма нарисовал не Дягилев и не гомосексуальный Жан Кокто, а вполне "натуральный" и брезгливо относившийся к однополой любви Александр Бенуа. Чтобы восхищаться мужским телом и обогащать его поэтику, вовсе не обязательно испытывать к нему сексуальные чувства (эротика - понятие более сложное и богатое). Многие элементы современного канона молодого мужского тела (одежда унисекс, длинные волосы, серьги, татуировка, любовь к y?eei цветам, некоторая расслабленность позы и т.п.) изобрели не геи, а хиппи, среди которых определенно преобладали натуралы (Тимоти Лири даже рекомендовал ЛСД как средство для лечения гомосексуальности). Как писал в 1970 г. Джордж Леонард, "мы больше не боимся показать вам то, что вы можете назвать "женственным". Мы хотим обнаружить, что у нас есть чувства, слабости, нежность, что мы - люди". О феминизации или частичной демаскулинизации, без гомоэротических обертонов, молодежной контркультуры 1960-х годов писал и Теодор Рожак. Разделение и противопоставление "любви" и "войны" ("занимайся любовью, а не войной") было по самой сути своей антифаллическим. Для мачо эти активности практически совпадают: насилие и убийство возбуждают его и дают ему сексуальную разрядку, а в постели он опять-таки "воюет". Кстати сказать, oaeaniue e сексуальный нонконформизм не обязательно проявляется публично. Некоторые мужчины и женщины, вынужденные по роду своих занятий носить формальную, "гендерно-специфическую" одежду, надевают под нее экзотическое белье, делают на теле специфические наколки и т.п. Стоит человеку раздеться, как его тело сообщает о нем совершенно другую информацию, нежели его костюм, и эта информация считается более интимной и "подлинной". Это влияет и на самосознание. Человек осознает не только то, что под одеждой он голый, но и то, что его нагота - не такая, как у других. Один молодой гей, сделавший себе татуировку по всему телу, за исключением открытых частей (лицо, шея, руки), говорил мне, что для него это - не только интимное послание потенциальному зрителю, но и момент самоутверждения. Ему приятно чувствовать себя непохожим на других и в какой-то степени раздвоенным. Это вносит в его жизнь элемент представления, игры, даже если в этом театре одного актера он также и единственный зритель. Если до недавнего времени монолит "фаллического тела" подрывали преимущественно гомосексуалы, трансгендерники и трансвеститы, то теперь это энергично и гораздо более массово делают женщины. Поскольку женщины были главными жертвами фаллократии, этот культ их никогда особенно не привлекал. Если современной женщине нужен фаллос, она может в любом секс-шопе купить его заменитель - дилдо. Но большинству женщин нужна не длинная палка, к которой пристегнут гордящийся ею ничтожный мужичонка, а живой, чувствительный пенис. И не просто пенис, а мужчина. Современные женщины получили возможность осознать и открыто высказать это. Между прочим, ознакомлению женщин с реальными, а не мифическими мужскими достоинствами способствует и изменение сексуальной техники, в частности, распространение орального секса. В ХIХ - начале ХХ в. фелляция считалась грязной и неприличной, мужчина мог получить ее только у проститутки. Проблематичной казалась она и многим гомосексуалам. Английский писатель Джо Рэндольф Акерли (1896-1967) рассказывает, что когда он после долгих колебаний проделал эту операцию над юным матросом, в которого был страстно влюблен и который относился к нему с уважением и симпатией, тот сразу же прервал их отношения, найдя такие ласки недостойными джентльмена. Теперь это удовольствие стало понятно и доступно большинству людей. Но фелляция позволяет женщине увидеть такие подробности мужской анатомии, которые при обычном половом акте можно скрыть. Кроме того, она требует дополнительных умений, так что советы Никиты Иванова ia Gay.ru, как ласкать и осматривать член "своего парня", могут пригодиться и женщинам. Кому, как не мужчине, знать, что ему наиболее приятно? В какой-то степени это сближает гетеросексуальную технику с гомосексуальной. Еще меньше совместим с мачизмом куннилингус, когда мужчина, aianoi oiai, ?oiau "трахатu" ?aiueio, откровенно aa "обслуживает". То же самое нужно сказать о позиции "женщина сверху", которую в древней Руси приравнивали к содомии, а сейчас ее практикуют вполне респектабельные гетеросексуальные пары. Смена сексуальных позиций "верха" и "низа" не просто дает эротическое разнообразие, но и подрывает самый принцип незыблемости и однозначности гендерной иерархии, открывая дополнительные экспрессивные возможности как для женского, так и для мужского тела. Классическому "мачо" трудно уступить женщине верховенство даже в постели. Охраняя неприкосновенность своего тела и опасаясь уподобиться женщине, мужчина лишает себя некоторых эротических удовольствий. Например, натуральные мужчины значительно реже геев используют такую сексуальную игру как стимулирование сосков (tit-play). Американская поэтесса Бренда Хилман посвятила ей целую маленькую любовную поэму "Мужские соски": как прекрасны эти обрамленные короткими волосками и похожие на цветы плоские соски, которые под водой меняют свой цвет и которые так приятно лизать и трогать! Но - добавлю я - не забудьте сначала спросить разрешения: некоторые мужчины считают, что у них нет "сисек" и нечего их "раздаивать". Женское видение мужского тела постепенно занимает свое место в фотографии и живописи. Например, Мелоди Дэвис делает фотографии обнаженных мужских теe, снятых без головы, с упором на гениталии, но без привычного мужского позирования. Дэвис фотографирует не парадный фаллос, а реальный, живой пенис, который может быть большим или небольшим, эрегированным или расслабленным, но всегда остается объектом, достойным созерцания и восхищения. При этом женский взгляд, в отличие от гомосексуального, не "себастьянизирует" мужчину, а только iiiiaaет ему расслабиться. Многие теоретические работы по "чтению" мужского тела и его представлению и изображению в литературе и искусстве также написаны женщинами. Достаточно назвать имена Маргарет Уолтерс ( автора первой иллюстрированной монографии "Мужская нагота"), Камиллы Палья, Мелоди Дэвис, Джудит Ханна, Лоры Малви, Памелы Мур, Сьюзен Бордо и др. Без женской феминистской литературы рассматривать эту тему, как и другие аспекты меняющейся маскулинности, сегодня просто невозможно. Мужчинам-мачо этот тип анализа, нередко облеченный в иронические формы, может казаться невыносимо обидным и оскорбительным. В самом деле - что хорошего, если тебя анатомируют? Но что поделаешь, надо учиться. Если тебе нравится спать с женщиной - постарайся понять, как она тебя воспринимает. Женский взгляд все больше конструирует гетеросексуальное мужское тело, подобно тому как мужской взгляд издавна формировал ипостаси фемининности. Наконец, последнее и самое важное. Однажды открытая художником, под влиянием его личных психологических или психосексуальных особенностей, поэтика мужского тела, как и все прочие художественные и психологические открытия, со временем становится доступна всем людям, независимо от их половой принадлежности, гендерной идентичности и сексуальной ориентации. Для этого человеку не нужно переделываться, менять сексуальную ориентацию и т.д. Нужно только не бояться себя и других и принимать мир таким, каков он есть. Изменение мужского телесного канона и образов маскулинности - не следствие зловещей "гомосексуализации" культуры и общества, а один из аспектов долгосрочного глобального процесса перестройки гендерных отношений и стереотипов. Ослабление поляризации мужского и женского начал и допущение множественности индивидуальных стилей жизни не устраняет половых различий, не феминизирует и не умаляет мужчину. Напротив, это эмоционально раскрепощает и обогащает его. Разумеется, мужчины никогда не станут одинаковыми. "Мачо" - не только продукт специфически ориентированной культуры, но и определенный психофизиологический тип. Для некоторых мужчин этот тип naiiainieoaiey e действия - самый приятный и даже единственно возможный. Превратить Дон Жуана в Вертера iaaicможно aa?a с помощью кастрации. К тому же он выполняет определенные социальные и психосексуальные функции. Многие женщины и гомосексуальные мужчины просто не могут без него жить. Плюс - социально-возрастные закономерности. Для мальчиков-подростков зависть к пенису, агрессивная маскулинность и страх перед гомосексуальностью - нормальные возрастные процессы, пытаться искоренить их бессмысленно, задача сводится лишь к тому, чтобы их не усугублять. Единой поэтики мужского тела, как и единого типа маскулинности, никогда не было, нет и не будет, и каждый тип индивидуальности несет в себе свои собственные проблемы и трудности. Сложный и длительный процесс трасформации гендерных стереотипов болезненно переживается многими мужчинами и порождает много социокультурных и сексологических проблем. Изучение их - одна из важнейших комплексных задач обществоведения и человековедения. Литература
Berger, J. Ways of Seeing. Based on the BBC television series. L. 1972.
* Данная статья написана во время пребывания в должности Senior Visiting Fellow программы "Гендер и культура" Центрально-Европейского Университета в Будапеште. Автор выражает искреннюю благодарность руководительнице этой программы Миглене Никольчиной. |