Федор Францев
ПУТЕВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ

Как сказала полушутя моя знакомая в новом городе днем, практически не выходя из отеля, я могу вести веселенькую жизнь. На другой стороне дороги было несколько таких мест. Вот я и пошел. Когда я ночью оказался снаружи, налетел безжалостный ветер, почти вихрь, и разметал по углам все бумажки. Радостно мигал фонарь на той стороне. Оказавшись там, я жестом был приглашен на представление. В кабинке - ни дать, ни взять для переодевания - я уселся на стул и сунул в щель монетки. Зажглись огоньки, запела фальшивая мелодия, и из-за раздвинувшейся шторки за большим стеклом показалась женщина. Надето на ней было немного, она быстро освободилась от всяких пут, и принялась поворачиваться ко мне то так, то эдак, выжидательно взглядывая. Ее ляжки избороздили бугры, грудь обвисла, на ногах выпирали синие жилы. Разинув во всю ширь рот, она вытянула из его недр извивающийся язык. Я думал было, длиннее языка не бывает, но язык все вываливался дальше. За ним показалась подрагивающая гортань, за ней трепещущие легкие, сердце, мокрая печень, несколько спутанных метров осклизлых червей-кишок, и так до самого конца, до слепой кишки и заднего отверстия.

Вывернув наружу все свои сокровища, женщина, которая была уже не женщина, а размякшая масса, разместилась на круглой табуретке, такой как у меня. Масса покачивалась, потрясая грудами внутренних органов и готовясь к дальнейшему. И вот она заерзала на стуле, заплясала, обещая сладкую жизнь, шелковые халаты, ручьи вина, уединенный городской дом и полдюжины красоток под стать ней - все, конечно, за определенную мзду. Дергаясь в омерзительном танце печенок, масса подпрыгивала на табурете, разваливаясь понемногу от тряски, роняя на пол сердце, почки, разматывая шланги кишок, которые уже частью стелились по полу. Эту груду искореженной плоти обрамляла густая черная шевелюра, спадавшая почти до земли.

Положив голову на локоть, мне приходилось наблюдать за танцем этой бешенной обезьяны. Сочувственно я посматривал на нее - ей нечего было больше продавать, кроме своего мяса.

Неизвестно какой частью тела она подала мне знак: сейчас, мол, покажу кой-чего еще. Нелепая груда сжалась в комок - и вдруг взорвалась, выстрелила кусками плоти и свисавшими еще органами, так что я отшатнулся, окатила стекло кровяным фонтаном.

Я снова придвинулся к окну, кровь стекала по нему, и за нею нельзя было больше ничего увидеть. Спектакль был, кажется, завершен.

Я чуть было не был сметен проносившимся трамваем по дороге назад. Вывески магазинов и ресторанные огни неприветливо мигали. Всеми фибрами души я торопился в отель. В отеле я заметил зонтик. Маленький, простенький зонтик, который сжимали нежные пальчики моей элегантной новой знакомой, и который она, зайдя, оставила лежать на столе. Посмотрев на него, я улыбнулся и - решил: "Вот хорошо! Даже если завтра пойдет хлестать дождик, дождище из внутренностей и крови женщины из кабинки, я раскрою зонтик - и мне нич-чего не страшно".