Татьяна Щербина

* * *

Если все в прошлом, что остается делать,
как наряжаться в сари воспоминаний,
делить на отрезы безразмерную ткань тела
с зарубками по годкам - Паркиными колготками.
(Но теперь я думаю о мясистом ухвате Рока:
счет игры - в пользу мужского пола,
бледная трепонема, трихомонада и палка Коха!
"Сам дурак" - лихорадочный плач Эбола.)
Прошлое кончилось седьмого июля
тысяча девятьсот девяносто шестого года:
раскаленная лава внезапно застыла в пулю.
Жизнь после смерти рассказывать неохота.
До - оттенки, тенета, теньки и тенты,
до - светлячки, светелки, светила, свитки,
до - поражались фригидные, импотенты,
что бывает в жизни вот так - в избытке.
Ангел-хранитель, кажется мне, растерян,
от кого охранять клиента, что в прошлогодних
кринолинах зарылся глухой тетерей?
Что ни пой - все мотивы ему не годны.

апрель 97


* * *

Я думала, дюны хоть зыбки, но мощны как стены,
а берег Атлантики - твердь или даже твердыня,
и я хороша как невеста, под кружевом пены,
набитая дюжиной устриц и соком из дыни.

Портрет мой из тестов журнальных лучился улыбкой,
а небо глазам рисовалось с большой перспективой,
и ветер покачивал в пляжном шезлонге как в зыбке,
но вдруг меня словно хлестнуло по телу крапивой.

Очнулась в Москве, в мастерской по ремонту изделий
из вечной души, из материи тонкой и плавкой,
меня разобрали на части, до скальпа раздели,
внутри меня был винный погреб, табачная лавка,
соленый колодец, который поил только жаждой
родства по любви - нам оно учтено по реестру
и в силу вступает в рожденьи и в зрелости - дважды,
а шансы в ремонте, хотя бы часов, неизвестны.

И вот, приютивши себя в самодельном приюте,
я думаю, оторвало что ли берег французский
с руками, что были моими и звались "объятье",
и рот залепляли мне трепетной плотью лангуста?

Теперь это черная дырка, дельфийский оракул,
который не может молчать - пустоты не приемлет,
раз нет настоящего, он совершает атаку
на обетованную в прошлом и в будущем землю.

январь 97

ЗАМКНУТЫЙ КРУГ

МОДА

К АПОЛЛОНУ

НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ

РОМАНС