Вадим РУДНЕВ
ВИННИ ПУХ in a Wonderland

исследование по семантике и модальной логике

Тане и Максу с любовью

"I don't see much sense in that", said Rabbit.
"No", said Pooh humbly, "there isn't. But there was going to be when I began it. It is just that something happened to it on the way"1

Винни Пух Алана Милна, в оригинале представляющий две книжки - "Winnie-the-Pooh" и "The House at the Pooh Corner" - был написан соответственно в 1926 и 1928 годах. К этому времени уже были созданы такие произведения, как "Улисс" Джойса (1922), "Волшебная гора" Томаса Манна (1924), "Замок" Кафки (1926). В 1929 году Фолкнер напишет "Шум и ярость", Набоков - "Защиту Лужина", "Хемингуэй - "Прощай, оружие!", Олдингтон - "Смерть героя", Ремарк - "На западном фронте без перемен", М.А. Булгаков начнет писать "Мастера и Маргариту".
Эти годы расцвета западноевропейской и американской прозы одновременно явились и годами кризиса западноевропейской философии. К этому времени строгая картина мира, начертанная формулами "Principia Mathematica" Рассела и Уайтхеда и максимами "Логико-философского трактата" Витгенштейна, начала себя исчерпывать. От поисков строгого идеального языка философы перешли к анализу естественного языка. В трудах Кларенса Льюиса, Альфреда Тарского и Яна Лукасевича начала зарождаться неклассическая многозначная логика, а в рамках классической двузначной стала развиваться логика модальная, логика высказывания естественного языка.
Основную особенность произведений 1920 гг., определивших художественную парадигму первой половины ХХ столетия, принято обозначать как неомифологизм, то есть такое построение художественного текста, при котором архаическая, фольклорная и литературно-бытовая мифология начинает не только служить в качестве основы сюжета, но само произведение уподобляется мифу по своей структуре (см. классическое исследование2), повествование становится нелинейным, художественное время - циклическим, стирается грань между личностью и космосом, материей и духом, живым и неживым, наконец, между самим текстом и той реальностью, которая его окружает (о мифе см. основополагающие исследования3). В "Улиссе" Джойса основным структурирующим началом является гомеровский миф, в "Волшебной горе" - миф о Тангейзере, в "Замке" - миф о Сизифе.
Структура милновско-заходеровского Винни-Пуха (теперь уже трудно отличить одно от другого, хотя, несомненно, это во многом два разных произведения), определяет одна из наиболее универсальных и архаических мифологем - мировое дерево, воплощающее собой архаический космос. Действительно, дерево не может не играть определяющей роли в "Винни Пухе" хотя бы потому, что все действие в нем происходит в лесу, а Пух, Пятачок, Сова и даже Кристофер Робин живут в деревьях. С деревом связан также ряд сюжетов "Винни Пуха": на дереве Пух спасается от Потопа (еще одна мифологема - "Потопом заканчивается первая (допотопная) книга милновского "Винни Пуха"), с дерева Кристофер Робин наблюдает за таинственными поисками Буки и Бяки, дерево служит осью так удачно и вовремя открытого Северного Полюса, на дерево влезает и не может оттуда слезть Тигра; дерево-дом Совы падает от урагана, и это событие служит сигналом окончания всей книги - детский мир разрушается, и Кристофер Робин уходит. Но главный сюжет с деревом начинается уже в первой главе, когда Пух лезет на дерево в поисках меда, меда там не обнаруживает, зато начинает писать стихи, что является явной реминисценцией к мифологеме священного меда поэзии, в поисках которого взбирается на мировое древо Один в "Младшей Эде".
Противоположность дерева - нора, где живет Кролик, и куда стремится Крошка Ру. Так же, как и дерево, нора - это источник вожделений, но одновременно и ловушка, которую герой расставляет для других, но, как правило, попадает в нее сам. Пух забирается в нору к Кролику, чтобы основательно подкрепиться, но в результате там застревает, Пух и Пятачок готовят Хитрую Ловушку для Слонопотама, но в результате туда попадает сам Пух, залезая в собственный горшок из-под меда. Все это: и дерево, и мед, и нора - имеет ярко выраженный сексуальный характер. Ясно, что дерево - это фаллическое начало, нора - йоническое, мед же как символ плодотворящей поэзии - это нечто вроде семени (см. цитату ниже). "Винни-Пух" весь от начала до конца пронизан сексуальностью. Это ставшая уже достоянием фольклора ситуация, когда Иа манипулирует с шариком и горшочком ("входит и выходит"), проблема потерянного хвоста Иа, выстрел Кристофера Робина из ружья и укус пчелы, натягивание сапога Кристофером Робином. А вот обещанный сексуальный монолог о меде:

- Предположим, - сказал он Пятачку, - ты бы хотел поймать меня. Как бы ты за это взялся?
- Ну, - сказал Пятачок, - я бы вот как сделал: я бы сделал западню, и я бы поставил сюда приманку - горшок меду. Ты бы его учуял и полез бы за ним, и...
- Да, я бы полез за ним туда, - взволнованно сказал Пух, - только очень осторожно, чтобы не ушибиться, и я бы взял этот горшок с медом, и сперва я бы облизал только края, как будто там больше меда нет, понимаешь, а там отошел бы в сторону и подумал о нем немножко. А потом я бы вернулся и начал бы лизать с самой середины горшка, а потом...
- Ну ладно, успокойся, успокойся (42).

Ср. также фантазии Пятачка о Слонопотаме:

...все поджилки у него тряслись, потому что в ушах у него гремело страшное слово - СЛОНОПОТАМ!
Какой он, этот Слонопотам?
Неужели очень злой?
Идет ли он на свист? И если идет, то зачем?..
Любит ли он поросят или нет?
И как он их любит? (46) (разрядка Б. Заходера)

Крайне сексуальны отношения Пятачка и Кристофера Робина. Вспомнить хотя бы историю про то, как Пятачок подумал, что он увидит голубые помочи Кристофера Робина, которые он уже когда-то видел в детстве и от этого так разволновался, что его раньше уложили спать. Ср. также: "В чем дело, Пятачок? - сказал Кристофер Робин, натягивая штанишки". Ср. песенку Иа: "В лесу родилась палочка, в лесу она росла". А также игру в пустяки - "палка пропалка". В английском варианте это выглядит еще более очевидно. "I expect my stick's stuck", said Roo. Rabbit, me stick's stuck", Is your stick stuck, Piglet?"4
(- Я думаю, это моя палка торчит, - сказал Ру. - Кролик, моя палка торчит! Твоя палка торчит, Пятачок?)

Разумеется, сексуальность в "Винни-Пухе" - это латентная детская сексуальность. Вспомним, что 20-е годы - это годы всемирного признания и распространения психоанализа.
Мир "Винни-Пуха" - детский мир, и его крайне принципиальной чертой является ограниченность и отграниченость. Мир - это замкнутый мирок, Лес, 100-akr-Wood, в котором контакты с внешним миром носят секундарный и мистический характер.
Количество персонажей ограничено. В начале это Пух, Пятачок, Кролик, Сова, Иа и Кристофер Робин. (О Родных и Знакомых Кролика речь пойдет отдельно - они представляют собой специфическую и крайне принципиальную для логического мира "Винни-Пуха" проблему). Появление в Лесу Кенги и Крошки Ру вызывает переполох, оно воспринимается крайне болезненно:
Никто не знал, откуда они взялись, но вдруг они очутились тут, в Лесу: мама Кенга и Крошка Ру. Пух спросил у Кристофера Робина: "Как они сюда попали?" А Кристофер Робин ответил: "Обычным путем. Понятно, что это значит?" Пух, которому было непонятно, сказал "Угу". Потом он два раза кивнул головой и сказал: "Обычным путем. Угу. Угу."

Появление новых персонажей, чужаков, приводит к проблеме квантификации, к пересчету всех, кто был раньше:

- Мне вот что не нравится, - сказал Кролик, - вот мы тут живем, - ты, Пух, и ты, Поросенок, и я - и вдруг...
- И еще Иа, - сказал Пух.
- И еще Иа - и вдру...
- И еще Сова - сказал Пух.
- И еще Сова, - и вдруг, ни с того, ни с сего...
- Да, да, и еще Иа, - сказал Пух, - я про него чуть было не позабыл!
- Вот мы тут живем, - сказал Кролик очень медленно и громко, - все мы, и вдруг ни с того ни с сего мы однажды утром просыпаемся и что мы видим? Мы видим какое-то незнакомое животное! (61).

При этом для обитателей Леса вообще важно знать, что все на месте (см. опубликованную в приложении главу из "Винни Пуха")5, и сколько чего есть, сколько горшков с медом (см. там же), и сколько детей у Кролика. Тут мы подходим ко второй особенности логического мира "Винни Пуха". С одной стороны, он стремится к экстенсивной отгороженности, но с другой - ему важно быть открытым интенсивно и интенсионально - в прошлое, в свою мировую линию жизни; героям одновременно хочется ничего не знать о чужих проблемах неведомого взрослого мира, но, с другой стороны, - они хотят думать, что их собственный мир не является выдуманным, что он настоящий. В этом плане логическая операция квантификации приобретает чрезвычайно важную роль, ибо это такое действие, когда высказыванию приписывается особый оператор (квантор), говорящий о том, применительно к какой предметной области данное высказывание может быть истинным, то есть для скольких объектов: для всех, для нескольких или только для одного - значение пропозициональной переменной выполняется. Отсюда ставший знаменитым онтологический критерий Куайна - быть означает быть значением связанной переменной, то есть переменной, связанной определенным квантором (универсальным, экзистенциальным или индивидуальным)6 Поэтому герои, с одной стороны, все пересчитывают, но с другой, им хочется думать, что всего очень много. Отсюда Родные и Знакомые Кролика (из тех, которые залетают вам в ухо, или из тех, которых вы нечаянно топчете ногами). Родные и Знакомые Кролика (которые, естественно, плодятся, как кролики) - неквантифицируемы. Их неопределенно много. Они составляют актуальную бесконечность интуиционистской логики, их имеется настолько неопределенное количество, что о них нельзя сказать, что они точно есть или их точно нет, - одним больше, одним меньше, они, как частицы в квантовой механике, появляются и аннигилируют беспрестанно.
Другим важным способом утверждения своего мира путем подключения интенсиональных каналов является актуализация мнимой памяти. Это бесконечные разговоры о несуществующих родственниках, как правило, о дядюшках или дедушках (понятно, было бы странно, если бы Пух или Пятачок стали бы рассуждать о своих родителях; дядюшка же - это персонаж комический по определению; ср. "Мой американский дядюшка", "Мой дядя самых честных правил", "дядя Сэм" и т.д.). Это, во-первых, дядя Пятачка - Посторонним В., он же Вильям Посторонним, далее дядя Пуха, который, якобы, когда-то говорил ему, что "один раз видел сыр точно такого же (как мед, - В.Р.) цвета"; много родственников у Совы; дядя Роберт, о котором она рассказывает в самый неподходящий момент; тетка, которая по ошибке снесла гусиное яйцо.
Но самым мощным стимулятором идеи самостоятельности и порождающей способности виннипуховского мира является заселение его воображаемыми персонажами, которые мы вслед за Рудольфом Карнапом будем называть индивидными концептами7 Они "получаются" в результате ослышки, неправильно понятой ситуации или просто выдумываются. Это Слонопотам, Дикие Буки и Бяки, дядюшка Посторонним В., Щасвирнус, Генри Пушель, Ягуляр, Малютка (Small) из непереведенной главы. Эти виртуальные герои служат провалом в бесконечность, они занимательны, но совершенно безопасны, ведь индивидные концепты, так же, как и Родные и Знакомые Кролика, неквантифицируемы. Здесь мы должны хотя бы немножко углубиться в историю логической семантики и модальной логики ХХ века. Понятие индивидного концепта ввел Р. Карнап в книге "Значение и необходимость". Содержание этого термина сводилось к тому, что им обозначался предмет, денотат, но не в контексте прямой речи, а в контексте косвенной. Казалось бы, какая разница. Но еще Г. Фреге показал8, что в косвенном контексте предложение теряет свое истинностное значение (truth-value). То есть объекты в главном предложении (индивиды) являются экстенсионалами, претендуют на то, чтобы существовать в объективной реальности. Объекты в косвенных контекстах (индивидные концепты) являются интенсионалами, то есть относятся к области чисто ментальной. Проблема индивидных концептов тесно связана с проблемой квантификации. В полемике с Карнапом У. Куайн указал, что квантифицировать косвенные контексты невозможно, так как они являются непрозрачными (затемненными) с точки зрения референции, то есть, говоря о каком-либо предмете в косвенном контексте, нельзя с точностью утверждать, о чем именно ты говоришь, тот ли это именно предмет, который ты имеешь в виду, например, если собеседники говорят о Толстом, один может иметь в виду Льва Толстого, а другой Алексея, а говоря об Алексее Толстом, один может иметь в виду Алексея Николаевича, а другой - Алексея Константиновича (подробнее см. 9).
С точки зрения Куайна спор между критиками традиционного толка, с одной стороны, и Иннокентием Анненским и Львом Шестовым, с другой, - которые считали, что Раскольников по-настоящему не убивал старухи, а убил ее только в своем воображении, является совершенно беспредметным, потому что никакой Раскольников никогда никакой старухи не убивал. И в этом смысле скорее правы Анненский и Шестов, так как в виртуальном мире романа практически невозможно разобраться, убивал кто-либо кого-либо, или это ему приснилось, так как высказывания, принадлежащие к этому миру, в принципе неквантифицируемы.
Правда, в 1960 годах американец Сол Крипке и финн Яакко Хинтикка построили так называемую семантику возможных миров, которая на определенном уровне решала куайновский парадокс. Необходимо существующее здесь рассматривалось как истинное во всех возможных мирах, соотносимых с реальным миром, а возможно существующее, - как истинное хотя бы в одном из возможных миров, соотносимых с реальным. Т. о., художественная литература могла рассматриваться как один из возможных миров, проблема же квантификации модальных контекстов решалась как перекрестная идентификация объектов на границах возможных миров.10
Напомним, однако, что все эти проблемы ставились и решались через 30, а то и 45 лет после написания Винни-Пуха, где все эти вещи решаются и ставятся сами собой, поскольку они актуальны для детского сознания не в меньшей степени, чем для сознания логиков и философов. Проблема утверждения себя в мире сводится к разговорам о возможных мирах, о том, "что бы было, если бы": если бы Кролик был Пухом, а Пух Кроликом и т.д. Здесь отражается важный для ребенка процесс обучения дейксису, то есть отграничению собственного "я" от других индивидов. Но не менее важна для ребенка проблема генетического тождества предмета самому себе. Первое же свое стихотворение, которое Пух сочиняет, взобравшись на мировое древо, он посвящает именно этой проблеме, которую Сол Крипке называл проблемой жестких десигнаторов11, то есть объектов, сохраняющих тождество себе в разных возможных мирах:
It's a very funny thought that, if Bears were Bees,
They'd build their nests at the bottom of trees.
And that being so (if the Bees were Bears),
We shouldn't have to climb up all these stairs.

Привожу свой подстрочник, т.к. в данном случае соответствующее стихотворение Заходера не представляется удачным:

Забавная мысль, что, если бы Медведи были Пчелами,
Они бы строили свои гнезда у подножья деревьев.
А если бы было так, что Пчелы были Медведями,
То нам бы не нужно было карабкаться по этим
ступенькам.

Ст. также характерные ситуации:

А Пух все думал, как же этот дедушка выглядит. И ему пришло в голову, что вдруг они сейчас охотятся как раз на двух дедушек, и интересно, если они поймают этих Дедушек, можно ли будет взять хоть одного домой и держать его у себя, и что, интересно, скажет по этому поводу Кристофер Робин (28-29).

Он пробовал считать овец - иногда это очень неплохой способ - но это не помогало. Он пробовал считать Слонопотамов, но это оказалось еще хуже, потому что каждый Слонопотам, которого он считал, сразу кидался на Пухов горшок с медом и все съедал дочиста. Несколько минут Пух лежал и молча страдал, но когда пятьсот восемьдесят седьмой Слонопотам облизал свои клыки и прорычал: "Очень неплохой мед, пожалуй, такого я никогда не пробовал", Пух не выдержал (44-45).

Вообще общение само по себе и само для себя доставляет жителям Леса огромное удовольствие, они все время ведут разговоры ради разговоров, они зачастую общаются, можно сказать, не самими высказываниями, а пропозиционными функциями, то есть неполными высказываниями, где вместо предиката стоит переменная Х.

...у них завязался Очень Умный Разговор. Пятачок говорил: "Понимаешь, Пух, что я хочу сказать?" А Пух говорил: "Я и сам так, Пятачок, думаю". Пятачок говорил: "Но с другой стороны, Пух, мы не должны забывать". А Пух отвечал: "Совершенно верно, Пятачок. Не понимаю, как я мог упустить это из виду". (40).

- Ой, Иа, - сказал Пух растерянно. - А что же мы... я хочу сказать, как же мы... ты думаешь, если мы...
- Да, - сказал Иа, - Конечно! Один из этих вариантов будет абсолютно правилен. Спасибо тебе, Пух. (150)

- История такова, Кристофер Робин, - начал Кролик. - Тигра...
- Ничего подобного, - сказал Тигра.
- Как бы то ни было, я оказался там, - сказал Иа.
- Но он же, наверно, не хотел этого, - сказал Пух.
- Он просто такой прыгучий, - сказал Пятачок, - от природы. (154).

Отношение персонажей Винни-Пуха к речевым актам и жанрам во многом обусловлено их онтологической и прагматической разнопорядковостью. В этом плане обитатели Леса делятся на три разряда: 1) живые люди (Кристофер Робин); 2) живые домашние животные (Кролик, Сова и Пятачок); 3) дикие игрушечные животные (в первую очередь Пух и Иа; Кенга с Крошкой Ру и Тигра представляют собой подвид 3а) дикие экзотические - появившиеся не с самого начала и неизвестно откуда).
Кристофер Робин во многом играет роль хозяина леса, и авторитет его вне сомнений. Для его речевого поведения характерна особенность, которая отсутствует у всех остальных обитателей леса - это способность к эволюции, к саморазвитию: Кристофер Робин живет на границе между внутренним миром Леса и внешним взрослым миром, где отец рассказывает ему сказки. Он обучается чтению, таблице умножения и письму, его речевые ошибки сменяются "правильнописанием". В конце книги он вырастает настолько, что вынужден покинуть свой игрушечный мир, оставив с собой лишь Винни-Пуха.
Основной водораздел между животными второй и третьей групп проходит в сфере письменной речи. Живые домашние умеют (или претендуют на это) читать и писать, игрушечные дикие читать и писать не умеют (Иа, как известно, попытался однажды освоить букву "А", но, разочарованный, истоптал ее копытами). Последняя подгруппа третьей группы отличается от 2 и от 3 в одном пункте. Дикие экзотические совершенно лишены комплексов. Их речевые акты суть проявления их витальности. Кенга все время следит, чтобы с Крошкой было все в порядке, Крошка все время повторяет одно и то же. Тигра также склонен к повторению, вернее, к перечислению того, что тигры умеют делать, что они едят и т.д.
Наиболее интересна и дифференцирована речевая деятельность групп 2 и 3. Каждый из представителей этих разрядов на чем-то закомплексован, что проявляется в его речевых актах как механизм гиперкомпенсации.
У Кролика комплекс маленького роста и множества детей. Его речевой наполеонизм служит для него доказательством его наибольшей приближенности к разряду 1 (Кристофер Робин), близостью с которым и особой расположенностью которого он весьма гордится. Стихия речевых актов Кролика - это команды, составление планов, претензии на лидерство, как правило, необоснованные:

Едва успев открыть глаза, Кролик почувствовал, что сегодня все от него зависит, и все на него рассчитывают. Это был как раз такой день, когда надо было, скажем, написать письмо (подпись - Кролик), день, когда следовало все проверить, все выяснить, все разъяснить и, наконец, самое главное - что-то организовать.
В такое утро непременно надо было забежать на минутку к Пуху и сказать: "Ну что ж, отлично, тогда я передам Пятачку", а затем к Пятачку и сообщить: "Пух считает... Но лучше я сначала загляну к Сове". Начинался такой, как бы вам сказать, командирский день, когда все говорят: "Да, Кролик", "Хорошо, Кролик", "Будет исполнено, Кролик" и вообще ожидают дальнейших распоряжений" (119-120).

Характерен также следующий диалог Кролика и Совы, также стремящейся причислить себя к высшим:

- Сова, - сказал Кролик деловито, - у нас с тобой есть мозги. У остальных - опилки. Если в этом Лесу кто-то должен думать, а когда я говорю "думать", я имею в виду думать по-настоящему, то это наше с тобой дело. (...)
- Ну так что же? - спросил Кролик
- Да, - сказала Сова очень умным голосом. - Я понимаю, что ты имеешь в виду. Несомненно.
- Ну так что же?
- Совершенно точно, - сказала Сова. - Вот именно. - И после некоторого размышления она добавила: - Если бы ты не зашел ко мне, я должна была бы сама зайти к тебе.
- Почему? - спросил Кролик.
- По этой самой причине, - сказала Сова, надеясь, что наконец она сумеет что-нибудь выяснить. (122).

Речь Совы напоминает речь левополушарного афатика - многоречие, проработанные синтаксические конструкции, абстрактная лексика и совершенная оторванность от конкретной прагматики:

- Слушай, Сова, - сказал Кристофер Робин, - до чего здорово! Я живу на острове!
- Атмосферные условия в последнее время были несколько неблагоприятными, - сказала Сова.
- Что, что?
- Дождик был, - пояснила Сова.
- Да, - сказал Кристофер Робин, - был.
- Уровень паводка достиг небывалой высоты.
- Кто?
- Я говорю - воды кругом много, - пояснила Сова.
- Да, - согласился Кристофер Робин, - очень много.
- Однако перспективы быстро улучшаются. Прогноз показывает...
- Ты видела Пуха?
- Нет, прогноз... (91).

- Сова, ты можешь взлететь к почтовому ящику с Пятачком на спине? - спросил он.
- Нет, поспешно сказал Пятачок, - она не может, не может!
Сова стала объяснять, что такое Необходимая или Соответствующая Спинная Мускулатура. Она уже объясняла это когда-то Пуху и Кристоферу Робину и с тех пор ожидала удобного случая, чтобы повторить объяснения, потому что это такая штука, которую вы спокойно можете объяснять два раза, не опасаясь, что кто-нибудь поймет, о чем вы говорите. (177)

Речь Пятачка - компенсация комплекса неполноценности, столь естественного для Очень Маленького Существа. Как можно было видеть из вышеприведенного диалога, речевое поведение Пятачка строится на том, что он забегает вперед, пытаясь на уровне речевого акта предотвратить грозящую ему опасность. Ср. ситуацию, когда Пух видит на дереве Ягуляра:

Пух кивнул.
- Это ягуляр, - сказал он.
- А что Ягуляры делают? - спросил Пятачок, в глубине души надеясь, что сейчас они этого делать не будут.
(...)
- Помогите, помогите! - закричал он.
- Ягуляры - они всегда так, - сказал Пух, довольный, что может блеснуть своими познаниями. Они кричат: "Помогите, помогите", а когда вы посмотрите вверх - бросаются на вас.
- Я смотрю вниз, вниз! - закричал Пятачок очень громко, чтобы Ягуляр по ошибке не сделал того, чего не надо (139).

Иа-Иа закомплексован на меланхолии, недовольстве всем на свете и равнодушии со стороны окружающих. Определяющая черта его речевого поведения - это раскодирование этикетных речевых штампов и рефлексия над ними, их гипертрофия.

- Мне никогда ничего не рассказывают, - сказал Иа. - Никто меня не информирует (Кстати, воспользуемся случаем, чтобы, подобно Пуху, блеснуть своими познаниями в английской литературе и указать, что последнее высказывание - несомненная цитата из "Саги о Форсайтах", где дядя Джеймс постоянно сетует, что ему никто ничего не рассказывает - В.Р.). В будущую пятницу, по моим подсчетам, исполнится семнадцать дней с тех пор, как со мной в последний раз говорили.
- Ну, семнадцать - это ты преувеличиваешь...
- В будущую пятницу, - пояснил Иа.
- А сегодня суббота, - сказал Кролик, - значит, всего одиннадцать дней. И, кроме того, я лично был тут неделю назад.
- Но беседа не состоялась, - сказал Иа. - Не было обмена мнениями. Ты сказал "Здорово!" и промчался дальше. Пока я обдумывал свою реплику, твой хвост мелькнул шагов за сто отсюда на холме. Я хотел было сказать: "Что? Что?" - но понял, конечно, что уже поздно.
- Ну, я очень спешил.
- Должен говорить сперва один, потом другой, - продолжал Иа. - По порядку. Иначе это нельзя считать беседой. "Здорово!" - "Что, что?" На мой взгляд, такой обмен репликами ничего не дает. Особенно: если когда приходит ваша очередь говорить, вы видите только хвост собеседника. И то еле-еле. (183)

И наконец Винни-Пух. В противоположность всем остальным обитателям Леса, несмотря на полное отсутствие мозгов, что, в основном, выражается лишь в неумении осваивать абстрактную лексику, Пух больше всех вовлечен в прагматику, и хотя он частенько благодаря своей фантазии попадает впросак, но именно он открывает Северный Полюс, спасает Крошку Ру, делает из зонтика корабль, придумывает, как выбраться из поваленного дерева. Он по интуиции находит дорогу домой, тогда как умный Кролик теряется. Стихия Пуха - континуальность, он не силен в дискурсивном мышлении, но при этом не будем забывать, что Винни-Пух - Поэт, и это вырывает его из обыденного русла речевой деятельности, к ее высшим проявлениям, именно поэтому книга Милна - это книга о нем, и именно поэтому Кристофер Робин берет Пуха с собой во взрослую жизнь. В отличие от остальных обитателей Леса Пуху ведом Смысл (см. эпиграф), пусть даже этот смысл потерялся по дороге, ибо такова участь Смысла вообще - быть никогда не высказанным до конца, проявляясь лишь на высших уровнях духовной культуры.

июль 1989 - март 1990


1 - Не вижу в этом большого смысла, - сказал Кролик.
- Нет, - сказал Пух скромно, - его тут нет. Но он собирался тут быть, когда я начинал говорить. Очевидно, с ним что-то случилось по дороге. (166) / Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, цитаты даются по изданию: А. Милн. Винни Пух и все-все-все. Пересказал Б. Заходер. - М: Дет. лит., 1965 - 205 с.

2 Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. - М.: Наука, 1978.

3 Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. - М.: Изд-во политич. лит., 1986; Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. - М.: Атеист, 1930; Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М.: Наука, 1978; Элиаде М. Космос и история. - М.: Прогресс, 1988. (Автор упоминает и К. Леви-Стросса, но точной ссылки не дает, - ред.)

4 A.A. Miln. Winnie-the-Pooh. The House at the Pooh Corner. M., Raduga Publishers, 1983, p. 187.

5 Где?? (ред.)

6 Quine W. From a Logical Point of View. - Cambridge, 1953.

7 Карнап Р. Значение и необходимость: Исследование по семантике и модальной логике.- М.: Изд-во иностр. лит., 1959.

8 Фреге Г. Смысл и денотат. - Семиотика и информатика, вып. 8, М., 1976.

9 Rudnev V.P. Modality and Plot (in print).

10 Hintikka J. Models for Modalities. - Dordrecht, 1969.

11 Крипке С. Тождество и необходимость. - В кн.: Новое в зарубежной лингвистике, вып. 13. Логика и лингвистика (Проблемы референции). М.: Радуга, 1982.