Олеся ТУРКИНА, Виктор МАЗИН
"Умелые ручки" замыкают троичный цикл выставок, обращенных к полу. Половые различия первой выставки "Женщина в искусстве". Ленинград. Июль 1989) сокрылись под паранджой второй ("Текстуальное искусство Ленинграда". Москва. Март 1990) и, наконец, стираются в анонимности третьей ("Умелые ручки". Ленинград). Анонимный характер позволяет декоммерциализировать отношение к Имени, Полу, Объекту. Присвоение больше невозможно. Умелые ручки делают собственно произведение искусства; они без идеологического посредника порождают мир объектов. Рождая произведение искусства, они дают жизнь человеку: человек - продукт искусства. Homo Habilis contra Homo Sapiens. Умелые ручки отдаются искусству. Руки целиком ответственны за сделанное в отчуждающем процессе производства (ready-made) и за анархически спонтанные жесты художников, вызывающих к жизни "не-произведения искусства" (tachisme). "Умелые ручки" - тотальная материализация идеи искусства, перевод его в область тактильного. Осязаем и образующий контекст ready-made дворца, осязаемы и помещенные в нем произведения. Осязательность возбуждает. Руки Лесбоса и руки, осязающие объект (искусства). Интенцией произведения-акта оказывается не объект желания, но желание как таковое. Умелые ручки протягиваются друг к другу: Она + Она. Идеальность некоммерческих отношений в искусственном обмене стирается в самотождественности жеста. Любовь к искусству не требует ответа: Я предлагаю вам руку и Я прошу вашей руки. Умелые ручки высвобождают объект, оставляя за собой желание. Объекты искусства ускользают из-под власти обожествляющего-желающего. Продукты обмена (предметы искусства и/или женщины) начинают взаимодействовать (предмет-предмет; женщина-женщина) без посредства направленного на них глаза-жаждущего: дефетишизация. Предмет отражается в предмете, как женщина отражается в женщине. Место экономики сбережения - сохранения фаллоса - занимает экономика тотального расхода. Нехватка - отсутствие фаллоса - компенсируется мануальностью. "Умелые ручки" отстраняются от привилегированных отношений (симметричных: мужчина + мужчина, асимметричных: мужчина + женщина). Неиерархические лесбийские отношения отрицают принудительное существование и измену своему полу. С Тобой как с Собой. Не Я хочу любить тебя. Но Я люблю. Твое рождение. Руфь. 17 мая 1990 г. дом 33 по Галерной улице (по некоторым сведениям, шикарнейший публичный дом Санкт-Петербурга) был объявлен эрогенной зоной искусства. Здесь протекала лесбийская выставка "Умелые ручки", учиненная Олесей Туркиной и Виктором Мазиным.
Ирене Куксенайте,
17 мая 1990
СНИМИ КРАСНУЮ ШАПОЧКУ (процедура снятия не содержит оттенка гегелевского Aufhebung) Случай Красной Шапочки во многих отношениях показателен. В нем мы можем проследить игру страстей, структурированных в оппозиции мужчина/женщина, жертва/хищник, причем роли в данном патриархальном режиме распределяются строго полярно: мужчина - хищник, женщина - жертва, Каждый из участников разыгравшейся драмы занимает отведенное ему место и осуществляет соответствующие функции, позволяющие событиям разворачиваться в заданном историей ключе. (отступление: естественно, существует множество версий, интерпретаций этого случая; некоторые из них приближаются с каждым мигом, однако, всякое движение носит в данном, по крайней мере, случае характер ложного. Впрочем, основанием для данной лекции послужило прочтение двух отличных друг от друга вариантов собственно истории: французского и русского варианта для очень маленьких детей. Первое же столкновение с этой историей произвело столь сильное впечатление, что реакция неизбежна): Объект этой истории - Красная Шапочка - являет собой последнее следующее в женском, а правильнее будет сказать лесбийском, континууме звено. В орально-млечном пути она следует от бабушки к матери. Не случайно то, что в своем так называемом реальном путешествии она движется в обратном порядке: от матери к бабушке. Такой реверс подчеркивает непрерывный характер континуума и его двунаправленную векторность; Красная Шапочка не является просто последним генетическим звеном, она способна к скольжению вдоль цепи, снимая, тем самым, время, привнося надвременный элемент тотального метафизического присутствия в эту историю. Но, так или иначе, в девочке независимо от направления осуществляет функции связной. Лесбийский континуум остается стерильным. Эта стерильность оказывается еще более очевидной благодаря отсутствию даже упоминания об отце, или, "на худой конец", о дедушке. Более того, отсутствие в этой истории Отца указывает на весьма вероятное формирование задержки (задержки экзистенциальной, поскольку помимо нее впоследствии мы столкнемся с временной задержкой на пути следования, точкой отсчета которой окажется первая встреча с волком). Из-за отсутствия фаллоса на родственном горизонте Красная Шапочка испытывает задержку значительно раньше роковой встречи в лесу (хронологический анализ представляется затруднительным ввиду каких-либо указаний на возраст: отметки комплекса кастрации, пубертатного периода и т.п., хотя едва ли возраст девочки доходил до полового созревания. Впрочем, временной вопрос как сложен, так и интересен, но в данном случае у нас нет времени его обсуждать). Эта задержка выражается в невозможности нормального развития комплекса Электры, и она носит неизбежный и радикальный характер: Красная Шапочка, не имея возможности любить отца (в смысле "реального родителя", а не каких-то его заместителей), обречена не желать фаллос. В разобранной структуре семейных уз она не способна продвинуться в системе отождествлений дальше стадии зеркала (впрочем, оно также не упоминается, и остается лишь гадать о его наличии в доме; хотя вода, разумеется, могла бы стать реализатором этой фазы как гидрогенной). Мать может служить не объектом отождествления, а объектом желания, всегда лишь мишенью желания Шапочки. Зеркало (вода, металлическая кастрюля и т.п.) выделяет это желание. Девочка и желание. Чистота желания. Красная Шапочка целиком и полностью привязана к матери. Именно от матери начинает разворачиваться нить повествования. Впрочем, сексуальная психопатология девочки в красной шапочке (собственно головной убор, с которым она никогда не расстается, едва ли может служить субститутом нехватки фаллоса) не отражается на развитии истории, на ее ходе. История идет своим чередом. Итак, Красная Шапочка встречает в лесу волка, по всей вероятности (как мы можем предположить на основании вышесказанного), первого в своей жизни мужчину, ибо относится к нему с полным доверием, безбоязненно вступая с ним в контакт. Встречи, а их будет две, с волком (противником, мужчиной) носят характер попытки подорвать цельный характер лесбийского существования. В каждой из встреч имеет место мимесис: волк стремится сменить пол и вписать себя транссексуальным образом в лесбийский континуум и, тем самым, подорвать его изнутри. Во время первой встречи волк, как бы парадоксально это ни звучало, функционально занимает место собственно девочки Красной Шапочки, говоря ей: "Я тоже иду к бабушке", но этого хода ему, видимо, кажется недостаточно, и он выступает еще и в роли помощника: "Я сообщу бабушке о твоем визите". Но на этом подмены не заканчиваются. Имеет место во время первой же встречи и еще один подлог: волк помимо воли гонца, переносчика информации, перехода от матери к бабушке, оказывается еще и помощником в функции красной шапочки как предмета столь любимого девочкой туалета, которая во время второй встречи сыграет роль реального помощника - инструмента освобождения от лап агрессора. Вот тут-то и разыгрывается еще одна драма: идентификация хищника и жертвы, мужчины и женщины, смешение двух генетических дискурсов. Во время второй встречи волка с Красной Шапочкой в доме бабушки волк предпринимает новую попытку подорвать мирное женское существование. На сей раз он замещает бабушку. Волк - след бабушки. Более того, он поступает совершенно безнравственно топологически, избирая для своего превращения наиболее привлекательное место, последнее прибежище старой бабушки (волк-геронтофил? - еще один вопрос, на который, за отсутствием времени, мы не можем ответить) - постель. Откуда и предпринимает отчаянные попытки соблазнить Красную Шапочку, которая ввиду своей сексуальной близорукости не может сразу же изобличить совратителя, предлагающего девочке весьма недвусмысленное "полежи со мной". Однако, в критический момент, когда волк стремится поглотить в своей страсти красную шапочку, происходит раз-облачение, распознавание, различение: это - не бабушка, это нечто чужеродное, страшное, опасное (то есть волк, мужчина, хищник). Тут-то и сработала красная шапочка, своего рода пасс-порт, проходка в жизнь, шибболет. Вероятнее всего, если встать на позицию волка, можно предположить, что в своем внедрении в лесбийский континуум для успешного завершения операции ему не хватило еще одной идентификации: волк обязан был предпринять еще одну, последнюю может быть в жизни, попытку - отождествиться с матерью. Но, так или иначе, а драма Красной Шапочки обернулась поражением для волка, а невинность лесбийского континуума осталась в неприкосновенности. |