|
Екатерина АНДРЕЕВА
Посвящаю мужу и Дуне Смирновой, Проблема питания всегда была и остается одной из главных, если не самой насущной для живых организмов. Это прекрасно понимали создатели и протагонисты мировых религий. В последней из них, по времени возникновения, освоению нового типа пищи приписывается, например, значение одного из решающих факторов эволюции человека, его интеллектуальных и духовных возможностей. Соблюдение традиционных запретов на ту или иную пищу всегда помогало отделить истинно верующих от иноверцев, чистых от нечистых. Наиболее радикально данный вопрос был сформулирован опять-таки в самой молодой религии. Для многих он прозвучал неожиданно и устрашающе: "Кто не работает, тот - не ест!". То есть не то чтоб не ест скоромного или постного, кошерного или трефного, свинину или говядину; а вообще - не ест. Благодаря такому повороту дела общество мгновенно разделилось по отношению к жрецам нового культа, распоряжавшимся всеми запасами еды, на грешников, преданных анафеме и, следовательно, обреченных на голодную смерть, и праведников, готовых в суровых условиях полуголодного существования от одного нормированного, как причастие, приема пищи до другого следовать курсом борьбы за полное изобилие и справедливый дележ еды, которая, в свою очередь, из атрибута приземленной повседневности превратилась не только в мощный рычаг управления, но, главное, в объект сакрального почитания. Отголоски этого почитания напоминают о себе в рифмованных призывах, украшающих наши столовые: Хлеба к обеду в меру бери!
Эта предыстория совершенно не воспринимается умом современного человека, особенно живущего на сытом Западе. Ему невдомек, как прокладывалась та прямая дорога борьбы и побед, которая ведет от первого советского культа - культа труда к последнему логично завершившему создание советского пантеона, уже населенного вождями и героями, культу изобилия. На этом пути сталинская культура воздвигла многочисленные храмы. Так, люди старшего поколения вспоминают грандиозные ритуальные пиршества, происходившие вокруг фонтанов, бьющих вином и пивом на ВСХВ. Нам же остается только благоговейно дивиться, например, интерьеру ресторана на сочинском железнодорожном вокзале, где на плафоне соседствуют буженина, написанная в манере малых голландцев, и кремовый торт советского производства, мичуринские фрукты - и узоры в древнерусском стиле, напоминающие жареных лебедушек в фестонах, наглядно демонстрируя, как в культе изобилия слились все исторические эпохи и стили, западные, восточные, древние, новые и новейшие вплоть до 1917 года, когда история кончилась и начался советский армагеддон за изобилие.
А дальше читаем: "Когда примус долго горит, положите на керосиновый резервуар мокрую тряпку. Чрезмерное нагревание резервуара угрожает взрывом примуса". Идея изобилия информации, универсализма заложена, таким образом, в самой структуре текста книги, которая напоминает по стилю и полифункциональности любимую мебель того времени - буфет, в котором находилось место для припасов, кастрюль, сервизов, мягкой игрушки, постельного белья, писем и фотокарточек, хозяйских драгоценностей; буфет, ставший средоточием всех вещей, необходимых человеку, ставший подлинным символом его домашнего очага. Однако, что касается "Книги", изобильное мировосприятие, воплощенное в ней, было не приземленно бытового плана. Вот, например, встречающиеся на ее страницах вперемежку с рецептами эсхатологические картины размножения идущих в пищу биологических организмов:
Повествование о кете, говядине или цветной капусте превращается благодаря подобным отступлениям в глобальную сагу об использовании или приручении животных и культивации растений, то есть в историю покорения природы человеком - мотив, очень актуальный для тех лет, когда ницшеанская идея наконец утвердилась даже в заглавии многотиражной детской книги ("Как человек стал великаном").
1 О "Книге" была опубликована статья в журнале "Синтаксис" под названием "Книга о вкусной и здоровой жизни". В ней были перечислены многие аспекты возможной интерпретации "Книги". Со следующими толкованиями можно согласиться: о тождестве в сознании авторов "Книги" процессов приготовления пищи и преобразования жизни по единому плану-рецепту; и в целом об уподоблении меню единому народно-хозяйственному плану, поскольку еда - это государственная функция, и вся пища принадлежит государству; вкрапление национальных рецептов как символа Союза ССР; отражение в "Книге" праздничного самосознания общества как итога всемирной истории; классицистическая эстетика, воплощенная в нормативности, повелительности формулировок ("Посыпайте блюда укропом!"). Другие положения статьи требуют уточнений. Например, не только каждое блюдо представляется метафорой полноты и разнообразия жизни, но, главное, вся их целокупность, вся "Книга" как единый текст откровения рисует глобальную экзистенциальную картину жизни в ее зачатии, произрастании и полезной для другой жизни гибели (нерест рыбы - появление новой особи - ее отлов и превращение путем переработки в консервы в новое качество полезной жертвы для развития человека - строителя коммунизма). Далее, современное изобилие трактуется авторами как результат многовекового пути России, о чем свидетельствуют экскурсы в рецептуру ХVIII - XIX веков. На наш взгляд, это не совсем верно, так как изобилие представляется результатом победы над всемирной историей, то есть итогом не эволюции, а революционного скачка 1917 года, который по существу упраздняет, снимает исторический процесс, открывая внеисторическую эпоху борьбы с неверными за коммунизм. Старая рецептура в ситуации 1950-х годов, конечно, могла использоваться как один из козырей в борьбе с низкопоклонством и космополитством, однако по большому счету она свидетельствует о том, что советским людям-праведникам доступно все, что они победили пережитки прошлого и могут есть теперь даже пресловутых рябчиков и ананасы наравне с куличами просто потому, что после победы социализма в СССР все работают и все едят. |