Татьяна Щербина
СТИХОТВОРЕНИЯ

* * *

                                      И.Б.

Можете угрожать
направлять ВЕТАСАМ
я не буду рожать
и без любви не дам.
Еаrl-Gгеу заварив,
на арденнскую ветчину
налетаю как гриф
не будучи хищником. Я так жду, тяну.
Протянув восемнадцать лет, наконец и вдруг
я протягиваю - все свои восемнадцать рук
не будучи спрутом, но по органу в год
вырастало от ожиданья, как Сонь и Тойот -
моя техника от японской - не отстает
по опосредованности объятий.
Но теперь - техника за дверьми,
лучшее чудо из всех семи
позволяет нам целоваться. И жутко, кстати:
можно пойти дальше, чем держит сердце,
двести ударов в минуту в одной кровати
может испепелить в двести граммов красного перца.
Уходи, уходи - говоря себе так,
как говорила другим, выходя сухой из атак,
я выхожу в другой мир, имя ему - бардак,
воровство и шантаж, беспредел на крови,

и неправда, что жизнь дальновидней любви.

1989

* * *

Не стар, не бестселлер - мичуринский опыт мутаций
волнует новой волной (вернее, лучшим в ней - пеной),
кружевница волнует. Парка дырочек между нитью,
в перекладинах смысла волнует запах
сруба, вагонки - не дизайн. Всё же слух занимают:
подонки, развалюха избы с напряженьем на импорт
и на съёб. Хорошо тем, кто выперт.
Неучастие в гонке -
буколика - не Вергилий (и не гордый Овидий),
тут дворняжки людей и породы собачек,
нет устриц и мидий,
золоченой кареты и тоги, все мысли о МИДе,
об ОВИРе, но эти нитраты, затраты, их нервность -
эфемерность одна заплюет своей пеной,
и накроет спортсмена вот-вот с головой

эфемерность.

1989

ВЕТЕРОК

1989

* * *

               Пение сироты радует меломана  
                                       И.Б.

Что поет сирота?
Ясно, не марсельезу.
И не дает дрозда,
и не зовет в аскезу,
и в недраном трико
под голодранкой кровли
не поет Сулико,
и без коротковолновой ловли
обходится, без ТиВи
с его кротким взглядом,
неужели и без любви
тоже может, а может, рядом
и не рядом, скорей, внутри
обретается некий призрак?
Обретается, посмотри,
как она подает тут признак.
Пусть уж ладно не пьет вина
как собака сидит на сене,
ей бы главное - тишина,

не поет, не выносит пенья.

1989

ПИСЬМО РУССКОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА

После этапа харда и блуда
белый воротничок конверта (презерватив бумаги)
нас ведет к переписке.
На Востоке все связаны как верблюды -
плюются, бедняги. Не то что киски.
Мне придется этапом означить и русский,
перейдя на английский
HOW ARE YOU? Эти чертовы переводы
все меняют: горбы на банты и год на годы.
В голландском музее мне дали справку,
что я не ведьма,
Справки в Москве не редкость, в музей им рано.
Рейн сказал: это кошка русской поэзии,
Бродский просто сказал мне: мяу.
Также заметили: морда сиамской кошки,
глаза горят в темноте... "Врет,
что не ведьма, верблюжий оборотень".
Вот.

Из каравана письма идут по цепочке,
их успевают потрогать за все пупочки,
хард и блуд продолжаются - много рук,
много оружия и на тебя орут.
Угол зренья сужая - стреляешь в круг,
расширяя - вплываешь в порочный пруд.
Ежели ты верблюд.
Holland - it's very good.
Camel - cigarettes, only image, пиши вот письма:

ни там, ни здесь не поймут.

1989

* * *

Голем миксером сбивает и мешает,
измельчает свою легкую добычу,
а страна такая зверская большая,
выпить кровь ее медвежью или бычью -
то не пьянка пронесется черным мигом
(мавзолей кащеев всем нам гробом),
смерть с серпом глядит исламским игом.
Бело-сине-красный флаг, попробуй!
Вознесись, последний шанс свободы,
хоть в Россию невозможно верить,
у нее ведь нет своей породы,
а амбиций - просто не измерить,
золотым крестом ее распяли,
золотым крестом ее крестили,
развернись, слежавшийся в опале,

бело-сине-красный флаг России!

1989

* * *

Н.З. - Нью-Зиланд.
Раз уж вспомнили о Неприкосновенном Запасе,
значит, прикосновенье к совку - не его зоилов,
а сирот его, матерный образ не опостылет -
прикосновенье же все опасней:
все бесчувственней - ни шерстинки
на шкурке его, ни родинки.
Можно любить глаза у уродинки и касаться века,
где реснички выпали, белок и радужка
стрельнули в космос и во врага,
в общем, осталась обертка одна, фольга
с голограммной глубинкой.
Можно всматриваться и ждать, что она оживет,
протыкать ее финкой -
так вел себя зритель в раннем кино,

а Н.3. - старинное полотно.