ПОЭТЫ ЖУРНАЛА "ОБЛИК"

Облик переменчив. Косые мускулы держат глаз в прицеле взгляда, вокрест по касательной происходят и ходят, предметы невнятные нам в значении. Корабль наискось рассекает волны, песчаные отмели косы Лошадиный Гон, коса на ветру: припоминание, пристальность, ассоциация (т.е. сладимое мгновение, когда все пять карт вместе с джокером лежат на столе)

Василий Кондратьев

Кларк Кулидж

СВЕЖЕСТЬ

1. 
Мякоть одна часть от света, другими будут 
смерть, и по иному смущен дух. Посреди времени 
тело поймано в свет. Коже тут 
не остыть, если мысли разрозненны. 
Свет вращает их, каждую, в меру их темноты. 
В музыке это жужжание или ток 
в переменах. Дыханию стыть у губ. 

2. 
Мягкость лица, мягкость позднего, мягкость 
времени. Все трое есть призраки, 
духи явления, духи прибывшие, духи 
некоей формы. И не обернуться, раз ты 
здесь ожидался, здесь принят, здесь 
остаешься. Место скрывается, ищется, место 
остается тобой. Изображение 
книг, неизвестной материи, и лицо твое. 
Голос стынет у двери. 
Грань прикрывает молчание. 
Дыхание сперто порогом. 

3. 
Двоение вечера в черном и белом. 
Кукла кружится в куполе. Свеча облекает 
мертвых, как знак тем, кто потянется 
следом, безмысленно. 
Комната в завязи льда возвращается, 
место губам. Мягкость очерчена вкруг, 
без следа и напевно. Улыбка нимбом широкая. 
Чаши 
как приглашение к свадьбе. 

4. 
Смотришь в капкан, и молчание 
из темноты улыбается в трещинах 
света нежен его нрав. Пар 
как мысли, как свет в тень ложится. 
Лицо и листы, облачение, эти обломки 
мысли, медленно молкнут их звуки. 
Окончания гаснут в труде. 

ВЛАДЕТЕЛЬ

Ливень прошел по гумну, что над погребом 
с белым домом в соседстве, и старый 
соскребая золы в котелок говорил 
Я увидел зарницу когда я увидел сову. 

ОПАСЕНИЕ

Когда-нибудь слова не будут значить 
того что могут и другим и мне. 
Нее поменял ли я их так что их значение 
известно только мне и все же 
не понимаю? 

ВЬЮШКА МАКСУ ЖАКОБУ

На пясти три звонка из воска 
оплачены деревьями. Не птицы 
летят, лимоны, сыгранные в тени 
от лампы кремовых перчаток. Скоро 
служебных тачек серебро увидим 
все церкви города как вдруг 
и каждая 
сама себе одетая 
дождем. 

ЛОРЕНС

И как я шел к вершине той что
и песок увидел порожденный сном его.
И тот был россыпью прошедшего давно
как пустошь площадью была
и впал бы человек в безумие, с ума
во сне увидели его.

ЗАТОН В ОКНА

Вот тот снега свет на пологе, снова дым
вверх идет, и навес поглощает, и я думаю
где ворота цепи. Что все это нисходит
к письму, видишь ли. Как корка коре времени. Странствия
книзу по трапу колодцев и к сердцу, но все же закрытому
дна не достигнешь.

Снега свет на ступенях, снег следов птичьей полости.
Праздник пясти и к месту, и ладно. Что все же рябит холодом
в этих проклятых комнатах. Я пожертвую голову книзу
клюва озеру, и щипцы тут. В лодке жгутый изюм, дранка
и торф полости. Снова скреплю к небесам. Ты узнаешь
кричать и фырчать двери, капуста плывет. Я лежу
крепко птицей, как вертится в пламени. Утро протянется
в несомнении также быть палкой, и плюс.

Я был рожденный на глине, и завязь навеса. Здесь увидать
солнце наскрозь, копь зрачку. Если еле скреню свою голову
влево смотрю снег, что сочится во тьму рощи.
Я подгляжу своих птиц на свободу, шапки дуба долбить.
Камни вместе.
Эта дорога замерзнуть и мреть, две затрещины пропесочить
голову к месту. Да, я писатель наборщик. Я сокращаю удары
застыть.

Места не быть очередности, комнате. Слышно вкруг.
Здесь будь прочерк, и подтвердит звука свист, что идеям
творить. Змею вырубить. Наручники выпали солнцу. Если убавить
от памяти, шлих достанет ладони. Окончания
сводят к руке. Я встаю, раскачаюсь, колени
к объекту, письмо стерто. Письмо вдарит докуке. Свернувшись
я поймал и переспал бы его. Только день, лжи ни тени.
Все как снова, беззначие грабит. Койке быть озеро, льдинки
жестоки. И тяжело, отчего облака не провисли.

ОКО ПЕРУ, СЕРДЦЕ ЛАМПЫ

Где-то в воздухе камень
призывает покою
все что движется и не свет


Я на солнечном гребне
камень врезанный к связи
ничему но и все же
вдали поднимается свет


Ты ли все ходишь по городу синего камня,
поле в связи "ся" с горами, а то
и с другими? Паровозный гудок ветхой древности,
Сатурн и Юпитер встают вместе. Голо
вкруг мощи. Как они заперли камни?


Я же стою сжатый стенами Инков,
камни хватки. Арфист слеп в песке, песне
руки держит в восстании, срезы углов.
Солнце не по зениту в индейском прошедшем, поселки
лозы Местизо несклонны. Столь прихотлив и изменчив
как очко Аппалачей, и солнце приносит
кукольный ропот решеткам Фанта. Сок
зеленый неон тонет пепел, тенет пьяниц попепельней.
И все же в Перу, сомневаюсь началу.



В мире была тишина, голоса
мыльные камни. Траву во дворе
мы обсуждали, а они топтали. Солнце
луна и прочее. Треноги были шляпы.
Гранит бы подошел как краги камню.
От поселения на гребне времени
все человечество отстало, постепенно. Мы должны
идти туда. Мы не могли отстать
и говорили.


Она кричала в горе мальчика что мог
взять флягу от нее, звонили стены
Там, под избытком лет Перу, под пеплом
присыпан скрип от знака Фанта
Наш поезд отходил в плаще и неге
бесценных слитков возвращенных в камень
И это было ночью, ночью дня который
вернется ли


Где свежая вода сражалась в родниках
не Греция, Перу, но свет рождался.
Там девочка индейцев по холму бежала
с ягненком на руках застыть монетой
Того кто вычел в отражении
душа отвергла



Мы шли одной цепью по ветреным камням
туманам отстать и с горами столкнуться
Мы могли лишь представить как это их выводило
солнце одно время для их года


Если пойдешь в высоту
небо вычтешь.


Мы осторожно сидели и слушали. Это было
как парк. Это не было. Иногда ощущение
того, что скреплен здесь. Камни были заложены
ближе, что некуда. Может, они и не знали
значения "над"? Им хотелось
к земле стать.


"Все разъятые камни жаждут снова соединиться
частью большого всемерного камня, его
порождение. С болью
мы их обязали".


Мы не знали где солнце.
Разные меры камней и растений вставали
согласно начертанным таинствам.


"Мир присутствует. Ты не придешь.
Ты не выйдешь".



Таинства все драгоценны, должны сохраняться
Солнцу затвор небеса
Камень хлебу и времени пряслице
И по дороге лозы заключи в фонари
Таинства все драгоценны, должны сохраняться


А душа так легка и плотна ноша
А душа так легка и плотна ноша
Дребезжание дерева, короб удара
Потряс
От неверия вдаль уходящего, околосущего, таинства
Таинства все драгоценны, должны охраняться.


Возвращайся любви до хрустальных сетей пройти
Все замки это мхи, как скалы сплетаются
Таинства все драгоценны, должны охраняться
Человек на скале и не здесь, копь волос
Сочетание рифмы как лампе спичка
Лампы же язычок оку всех в общем
А пришельцы так редки, туман насмехается
Таинства все драгоценны, должны сохраняться



Что это будет, если какую вещь заключить в картину?
Инки молились на радугу. Сказано,
их жрецы поцелуи слали встающему солнцу.
Вот причины вещам: уходить, оставаться.
Когда я вошел, наконец в Мачу Пикчу, то мне
захотелось взобраться все дальше и дальше
в руины. Всякий раз мог опомниться
в каменной келье, откуда мог выйти единственно
по следам, как вошел. Так говорится, когда
не сохранилось в письме - "Никому
не известно". Все Инки ушли,
но не камни. До времени
солнце, звезды.


В камнях еще живет ночь Инков.
Ты можешь отыскать ее на полосе
у склона света. Больше жизней, но
всегда близка. Течение.


Такое чувство, что не весь я здесь
проскальзываю вниз картины своего ума
и лампа что за ними
отбрасывает в свете то что от меня осталось


Зеленая змея на синем камне
И синяя змея на черном камне
Не черная змея


Пчел Запах



стрекотанию пасти следы
пасть солнцу


Есть вода в аллее.
Есть звук, что к языку, и звон.
И камни сокращенные от кожи
забвения, почти свершенного.
Где голос был, там место
камню.


К т о т ы?

(повтор запятнан звуком тона)

Я видел область человека в Мачу Пикчу, это был
не я. Не черная сороконожка вдвое
на лестнице, ее и Гинсберг видел, нет
никаких повторов. Но теперь мне холодно
в полуподземной комнате на западе от Массачусетса, и я
воображаю глубину ночей и улиц Лимы.
Непроницаемые черные глаза, как темь сочится
из их ноздрей, и темнота наощупь скрывает вещи.
Войти на бесконечный путь, никем
не обретенный.



Темная лампа Перу


Потом Лампа из Всех Цветов. Синие
стены, что блузы из бирюзы. Руды бурого
вооруженной земли. Вершины горят, не согреты
солнцем. Провалы в камнях покрываются
дерзостью Инков. Как я забуду, я буду
здесь не навечно.


В долине Андов железнодорожная лампа
мерцает на стыке хода. Одинокий индеец
плетется по склону времени, и звезда.


Мачу Пикчу раскопки моей жизни.


и образом одержимый, впоследствии.

Карла Гарриман

КАЖДОДНЕВНИЦА; ВОЗДУШНАЯ ПЬЕСА

для Стива Бенсона

Сцена 1

- Не испанский костюм, шитый для фламенко,
однако и причудный убор Датского Ваньки:
останутся без внимания. Он обернулся, и рука
офицера в черном так и осталась в воздухе,
как зубатка плывет в аквариуме. "Есть ли у
Вас помада или румяна?"
- Личность сплав выводов. Малколм Стронхолд.
- Из Грэма Грина.
- На этой странице ведет к злодею доктору;
читает книгу. Песни порхают меж пальм, однако
вязнут несколько по жаре. Люди находят на
зверей. Годы спустя мы восстанем в Век Напряжения.
Первый знак жизни в гавани, утром:
моторный ялик. Нервически, каждодневно трясти
кулаками - вот как доктор дает знак о своей
мести пределам времени.
- На улице одетый по случаю дает своей семье.
Доктор прохаживается в похвалах. "Потрясающе", -
говорит доктор, чье равновесие восстановлено
тем, о чем знает каждый, страшные вещи. "Живот-
ное раболепно и свирепое, но со временем милый
друг дома". Затем он сказал: "Наследие".
- Не мусоль увядающий образ.
- Я ли девчушка на выгоне, что снашивает нас-
ледники?
- Я стараюсь смотреть на свои вещи философски.
- Я замечала, что будущее не впрямую идет от
желания, жажды играть на понимании между мной
и другим, - шальное приветствие или пустой звук,
а б с т р а к ц и я, но хватко и сжав: так
марлей льнет к неразделенной заре. И там-то,
вдали, можешь вглядеться, как твои ревностные
воспоминания снова являются в существе. Такая
игра терминами легко подошла бы одной культуре,
как и другой.
- Так же как и я.
- И я так же.

Теперь как мы закрыты в объятиях, я скажу тебе: часто я
удивляюсь, откуда мне чувство непрерываемости, короткое,
что делает меня скептической, как океан. Представь как по
бесконечному пляжу я шла бы и принужденно считала шаги.
Думаешь, это смешно? У меня шум в ушах и пр.? Я украла бы
боль для сочувствия, будто края этой ракушки блеск алый
и ноги стынут от совершенства морской зыби в точке где
глохнут моторами берега шла оттого что у меня н е т
любовника, солнце, сухая кожа, втреск губы, позу приняв если
ветер приносит фразу. Я убежала от сопряжения к сокращению,
т.е. к хилым истертым двигателям сознания. А теперь грязные
велики под звуки оркестра ведут по столовой горе.
Присутствуют: ракушки, пластиковые чашки, рыбьи скелеты, -
иначе, разум. В этом единообразии сиживала и ревновала
различению в предметах мужских и женских, пока те от сотво-
рения не отправятся в туман длительности, чей конец определен
исчерпанностью темы. Но на моем столе есть стакан воды,
и есть лист бумаги, авторучка, океан и отпечатки моих
друзей. О жуткая нескончаемость начинания! Ниткой
пройдя предмет моего всезнающего замешательства, раскисшая
в чувстве. Дети, я не буду беречь ваши сбитые туфельки!

- Ты сознаешь, что у тебя на уме, много лучше,
чем что вокруг. И ты отдаешь себе больше отчет
в том, ч т о другие люди в их отношении к те-
бе, чем что они на своем месте.
- Да? Итак... так?
- И так... в политике.
- В твоем отсутствии здесь только репетиция.
- Я из другого мира. Видишь, у меня обручальное
кольцо?
- Я пройду по-собачьи в своем мире, где все
имеет место быть. Когда Мод спросила,
отчего я не на работе, я сказала: поговорим о
работе. Я жаждала, даже очень, почти что втя-
нулась....
- Чудная жизнь. Откуда я это знаю?
- Интуиция. Я смотрела за мужчиной, он глядел на
чужого ребенка, и я знала, что его жена на сносях.
Я люблю, если мне говорят: "Ты психологична".
Я люблю правду, хотя в сущности они неправы.
Краба не вытянешь из скорлупы. Но я могла бы
тебя сымитировать. Это полезно. Ты вытянешь из
меня все без того, чтобы кем-то быть самому.
В конце строки лачуга: в ней скрываются родичи.
- В моей книге родные берут тебя с собой на
пикник.
- Это роман, а я не тот персонаж, что читает
романы. Меня любила и в то же время презирала
Джен Остин, это было на пикнике.
- Хотел бы и я увлекаться историей. Я читал из
нее кое-что по обязанности, но она не скажет
нечто такое, что разозлило бы, а может, и уто-
мило меня. Раздоры первосвященников и королей,
войны и эпидемии - и так на каждой странице;
мужчины все никуда не годятся, а женщин почти
ни одной - скучно, но все же мне странно, что все
так уныло: по большей части это должно быть
вымыслом. В речах, которые произносят герои,
в их мыслях и намерениях - главным должен быть
вымысел, и вымысел, что восхищает меня в других
книгах.
- Альфонс Донасьен Франсуа, иначе, Маркиз
де Сад.


Сцена 2

ЗАВСЕГДАТЕЛЬ: Завсегдатель мажет краюшку маслом, пока
Каждодневница прячется позади, прикинувшись его
голосом.

КАЖДОДНЕВНИЦА: Я притворился встать на улице регулиров-
щиком, не то чтобы мне хотелось, просто так, как я
был паяц и друзья глазели за мной. Прошел час пик,
улица опустела, я стою посредине, штаны спущены.
Когда я пытался подтянуть штаны, шею сдавила петля.
Я опять пытался пригнуться до коленок за штанами,
и пока я распрямился, петля спустилась с неба, прямо
над головой. Петля упала на шею, пока я успел подтя-
нуть штаны до колен. Вот так, полусогнутый, я смотрю
вверх и вижу конец петли, обвивший ветку высоченного
вяза. С петлей не схитришь. Я бы тихо подтянул штаны
к бедрам, пока стал задыхаться. Конечно же, это
захватывает. Мы играли, пока падучие звезды не замрут
у своего изголовья. Наконец я устал и выхожу из
своих штанов. Переходя дорогу, я вхожу в жилой
район, Беверли Хилз. Дорожка до любого дома сама
нескончаемость, скрытая в малое мастерство, когда
главное правило философии есть смешать себя и другого
крушением в пути к выдающимся достижениям.
Тысяча темных мыслей приходят уму, пока я перехожу
один из путей, выбранный наугад. Я скребу по заду,
который остыл, что горит. Вооруженный лозунгом "Ни
ошибка действительна, ни доброе не постоянно", что
вторит маршем из раскрытого окна, я подхожу ко
входной двери вытянувшегося жилища и стучу в дверное
кольцо. После я успеваю заметить, что оно лепное
в виде двуглавого зверя. И обшито бархоткой, так
что скрыто, какая выделка зверя. Я тянусь к кольцу
и слышу шаги изнутри. Я не уверен, видно ли что я
полуголый в глазок над кольцом. Я стою на пятках.
Как и у всех, у меня были предчувствия, и были
несчастья, однако те двое избегали друг друга, и
оттого за предчувствием ничего не следует
счастье приходит незваным.


Сцена 3

ВОПРОС: Где я?
ОТВЕТ: Сцена четвертая. В задней комнате пшеничное поле
колышется в аквариуме.
ВОПРОС: Как ты попала туда?
ОТВЕТ: Гостиной.
ВОПРОС: Ну и потом что?
ОТВЕТ: Он предал самого себя: зашел и взял в долг у
оперного злодея.


- Мне будет не хватать его.
- Это ты так думаешь.
- Смотри на море, вон череда рассеянных гор.
Нам нужен ландшафт.


Сцена 4

К ЛАНДШАФТУ: Я должен тебе довериться.
ЛАНДШАФТ: Не доверяйся мне.
К ЛАНДШАФТУ: У меня море проблем.
ВОПРОС: Но почему я?
ОТВЕТ: Мне не с кем говорить.
ЛАНДШАФТ: Я не говорил ни с живой душой.
ВОПРОС: Но за кого ты меня принимаешь?
ЛАНДШАФТ: Не знаю в точности. В любую минуту могу
расползтись на кусочки.


- Милый пейзаж.
- Да, а теперь нам нужна машина.
- Я совершенно не разбираюсь в технике.
- Ты всегда думаешь вслух?
- Я никогда не видел кондиционера, разве
что в кино.
- Ты и вправду неуч в достижениях человека


Сцена 5

Единство


Сцена 6

Актер рассказывает лучше чем скажем говорит о мире или книге.
Актер расскажет миру
Причуднейшие из рассказов безгласны: статуи доводят сцену, но
Что делать
тот, кто читает книгу тратит мамочкины деньги в будущее. Но и
И пробует его
мир обычен. Обычный, так же и поступает, оттого и все обычные
В руках и гладит по ее перчаткам
схожи с актерами, что играют скрывающихся преступников. А эти
По кофте и сходятся
связывают врожденную обыкновенность вещи с изготовителем, или
И мир оставлен вспять для подтверждения
с имущими классами. Люди, что действуют обыкновенно живут так
Когда она приходит
вещи. Вещи расскажут себя и еще говорят о людях, тех, которых
Оттого что птицы
не знаешь. Стул скажет о ом, кто вышел, - или о стилях мебели
Гораздо больше мира
здесь. Стулья и вещи как книги - оттого и рассказ безгласный.
Итак у человека будут дети
Но еще: он говорит мне это нравится, я люблю тебя. И немногое
И их дома
что можно произнести на словах, обменяться, как и все истории
Вверху над птицами
о каждом из тракторов. Тот, кто любит тебя - это обычно. Но и
И небом.
Но ли личность действует как будто она личность приятная, потом что притворяется кем-то другим. Если бы не менялась по другому, она не была бы приятной. Это то, что в обыкновении у актеров, и как они обращают людей в вещи. Ты можешь быть личностью рассказчика, не притворившись застылым. Тебе не надо знать, кому ты говоришь, кто ты и кто ты за персонаж, прежде чем скажешь. Может, тебе нравилось бы знать, кому ты говоришь, может, нет. Запомни, долгое время ты жил сам с собой, и у тебя поразительное чувство густонаселенности мира. Вот лучшее, что кто-то мог сделать касательно населенности. Расскажешь что-то, так ждешь вдохновения или полагаешься на заглавие. На другом пути сорняки. Такова однообразность травы. Наконец, ты увидишь пустыню в цвету. Потом ты противишься гостиничному номеру и предсуществующей дружбе. Но многое сделано, чтобы оставить так...


Сцена 7


- Звезды.
- Блещут.
- Кто-то уже здесь. (Начинает песню)
- Не отвечай на дверь, ладно?

(Заканчивает петь. Поднимается подойти к дверям.
Возвращается как Джун)

ДЖУН: Мне кажется, я слышал, как кто-то поет. Ой, какая
милая вилочка. Давай я прочту тебе письмо моему папке.

Милый Папа,
Сядь покрепче. Этому ты не поверишь. Я решил не
жениться, все-таки так. Знаю, как это тебе в радость.
Я знаю, ты видел, что за большую ошибку я делал. Но
это был - импульс. Слава Богу, он был недолгим. Я бы
не смог вынести твоих упреков ради любви или денег.
Страшно целую,
Джун

- Я думала ты сказал он был потрясен.

ДЖУН: Вот так становишься убедителен. Скажи им что они слушать
не хотят и так, будто это станет у них во главе дня. И слушай до конца. Да, и вот еще. Стань я кормильцем и умер бы в юности, твое сердце осталось бы разбитым. Вижу, ты тут нашла в точку. Кто бы утешил тебя в старости? Будем же молоды и беречь долги наши.
С любовью и преданностью, Каллиопа.

- Видишь ли, подлей мне кофе. Вопрос в том,
что все валится на части. Частичка там, частичка
здесь есть. Все суеверие. Я дарвинистка.
То дэнди ли там, то дандинетка кажет: "Голос
падет скрозь тебя". А почему бы не "пища жизни"?
Такой у них уровень вероятности. Скоро до дока
пройдешь и найдешь себе имя взаправду;
тогда же и на куски падешь. Совет тебе, про
отца забудь. Он-то знает, кто он такой.
Минутку: дверь, сейчас польется. О Филлида,
здорово ли? Филлида, знакомьтесь с Джун: Джун,
Филлида.

(Представления за сценой. Возвращается как Филлис)

ДЖУН: С Новым Годом, Филлида.
ФИЛЛИС: Взаимно, я полагаю. Ты тоже тащишься вроде меня?
Я была у Вэт-рамщика, за покупками для своих посине-
лых абстракций. Ты знаешь цену оконным рамам?
ДЖУН: Посмотри в окно, вот лучшая картина, что есть для
тебя. Действительно, и бесплатно.
ФИЛЛИС: За вччетом съемных.
ДЖУН: Надо же и уплатить за что, как-никак.
ФИЛЛИС: Есть нечто и от Бога.
ДЖУН: Что?
ФИЛЛИС: О, да мы все время в этой игре. Назови себе сорт.
Природа, абстракция, мусор.
ДЖУН: Природа. И горы.
ФИЛЛИС: А теперь расширяй себе. Пробуем мусор. Это мое
рисовое поле, а ты чужак.
ДЖУН: Но у меня же нет денег.
ФИЛЛИС: Верно. Нету их совсем.
ДЖУН: Почему?
ФИЛЛИС: По причине слонов.
ДЖУН: Я теряюсь.
ФИЛЛИС: Просто возьми и подойти к ним.

- Я никогда не была молода. Но многие люди
из книжек рождались моего возраста. А этому
сколько лет? Послушай меня, нет ничего лучше
доброго рассказа. Кто тебе это сказал? Хочешь
выслушать речь? "С легкостью сделано". Давай
пройдем в комнату 1, 2, 3, 4. Что-то долго
идти. Будешь дома прежде, чем узнаешь. Ни скач-
ков дополнить, ни в автобусе протолкаться. Ино-
гда я слышу свои ответы, но в основном все
тычки. С тех пор, как меня нашли, я хотела
быть дрянь! Что за сила? Я уверена, ты рад,
когда бы подарила тебе новенький гардероб.
Ибо все тропы ведут к украшательству. Но теперь
я буду растрачивать очевидное. Что же я оста-
вила? Продолжателей? Эхо-то слышно? А мне нет.
Парень подзовет и скажет: "Давай о деле". А я:
"Порядок; ты говори, я записываю". В основном
я получаю информацию. Она здесь. А мне никогда
не требовалось ничего выдумывать.

Клейтон Эшлеман

РАСПОЛОЖЕНИЯ I

для Джерома Ротенберга

Через страх, дверь, Ле Портель, тело согнуто о гребень
камня, и протекая, переползая во тьме отыскать точку себя -
или же рассредоточить, вскрыв клетку, человек и зверь порой -
но не рысью ли стало между нами? Или уже подлежавшее и
сказуемое в карстовой келье, когда смотрят друг друга сквозь
твердь слова, не плоть ли?

+

На руку отсюда, и образ, мне фокус пределов того, что
можно достать и достигнуть. Где меня нет, начинается уже
другое. Не все ли искусство, что с силой движет нас к
осуществлению, во "тьме" у "стены"? Олсон шепчет (молитва),
"граница, исчезни".

+

Я на корточках, в ковчеге матери, ем, черное манит и в
путь, переползаю туда, где неведомо. Страх выползать из
пространства предплечья усилено чувством, что вот я
переползаю границы, какие наметила мне мать - но продолжать
означает вернуться, спины сдвоены, предположение пуповины.
Уже по дороге обратно я почесался и подтвердил, что с тех
пор, как я уже не животное, мне неясно, что с собой делать.

+

Сотворение преисподней происходит в пещерах Верхнего
Палеолита. Чтобы назвать "место строительства", пользуюсь
греческим словом "Аид", и именно здесь появляется первое
свидетельство о душе, псюхэ, к которому можно ссылаться
в дальнейшем. В лоне пещеры как внутри зверя - утроба -
но придти туда значит искать рождения нового рода: утверждая
на переломе животное, исходящее от человека - иначе,
Падение. В глубине, скрыться, уйти в Аид - где человек
скроется в звере.
Ибо в том, что сокрыто, нет дна, целость больше невидима,
чем видна. Подтвердив целость, где жизнь видима в совершенстве,
будет то, что не сон. Аид обмелевший, Сатана в потугах
государственного строительства или построить концлагерь -
но все только земное.

+

Прошло тысяча и еще тысячи лет, но мы создали бездну из
гибкого спора, что казался нам бесконечным" терио-экспуль-
зивные - вот мы и прожили в "изгнании зверя" до сих пор.
Обряды бездны, мерцающие и сон, и пробуждение - вот выпад,
который криком загнал нас в точки и линии, от него-то мы
и вздымаемся, то снова падаем с тех самых пор. То, что мы
предполагаем бездной, то, что вкладываем в это понятие,
есть стороны грани, задним умом выпестован и Гермес, дать
предел ускользанию, встретить безмысленность, составить
связь.

+

Как исчезают виды, Верхний Палеолит станет ярче. Как исчезают
живые звери, первоначальные очертания станут дороже нам и ближе,
не мысли о дневном свете, но изначальные контуры духа, формы
нижнего мира, точка, где Аид был животным. "Новая дикость"
так будет тот призрачной областью, что создана отмиранием
жизни животных и приходом, в наше время, первоначальных
очертаний. Наша трагедия искать дальше и далее вспять общий
внерасовый ларь, где животные неотделенно от человека, пока
мы разрушим ту землю, на которой стоим.

1978

РАСПОЛОЖЕНИЯ II

Эпэйра, самка пауку, по середине своей паутины, навесу и
все же на привязи между землей и небом. Природный разум
земле вечно в кружении пялец. Ей самой "разрешать", откуда
начнутся сети. Малый самец заходит и пробует, рвет нити.
В средоточии паутины, пришелец убитый.

+

Эпэйра Японская, под ее желтым, зеленым и красным брюшком
я сидел, как паук, ежедневно, и так месяц. В один из дней
я нашел паутину порванной и оплакал смерть, ту, что никогда
не перестала меня тревожить. Смерть, какая бы она ни была,
схожа и сходится с собственной смертью, явленной никакой.

+

После того как Эпэйра исчезла, мне было такое видение, что
на северо-западе замка Нидзё я будто увидел багрового паука
в человеческий рост, ткущего паутину в ночном воздухе.
Видимость стала мне. Мне не было ни языка, ни понимания, чтобы
отметить свое видение, какое видел. Не нить Ариадны, тогда
вены, нити плевков, когти, полосы цвета и света от тела богини
поблекнут, не образ, но видимость, смятая в кашу.

+

85.000 лет до н.э., связанный скрюченным труп везут на
"плоту" из сосновых ветвей и красной охрой откопанной яме
в немецкой Равнине Неандер. Поставлен, "плот-труп" засыпан
булыжником. Позже найдут булыжники с вмятинами, будто зубами,
близко к голове трупа. С красной пастью, яма примет
опутанного - "и затем скроет Чрево внимания - Камень".
Среди диких бытовало поверие, что душа, ново рожденная,
проистекает из сгущения месячной крови. Смотря пауку,
желтое и зеленое на брюшке у Эпэйры исчезло: виденный мною
паук остался багровым.

+

27.000 лет до н.э., шестьдесят малых рубцов были вдавлены
в виде спирали в крупный камень, что нашли в Ла Ферраси.
Красные диски в значении лоном открытых проходов в пещерах
Шуфен и Пешмерль, красные знаки лона в Ла Пасиэга и Эль
Кастильо дают знать, что с самого начала создания образцов,
творящая магия была относима к месячным. Для арнгемских
Сестер Бавилака, Змея Радуга соотнесенная сила их месячных
в связи со свернувшимся змеем, потопом и штормом.

+

История о Сестрах Вавилака потерпела изменения в своей сути,
и теперь ее рассказывают так, чтобы в помощь мужчинам
утвердить их волю изменить и принять таинства женщин в свои
руки. Они подражают месячным кровотечениям и рождению в своих
церемониальных совместных кровоточиях, марая свои руки и пол,
протаскивая подученных мальчишек между своих ног. Женщины,
пристыжены, уходят в кусты кровить или рожать, в одиночку.
Мужчинами разорваны сети Сестер.

+

Сотрем "Венера" от "Венера Лоссель". Восставим Лоссель,
голову добычей ладье Земля, определением имени-места.
Изначально окрашена в алый, она держит рог бизона в тринадцати
отметинах, затем ли, чтобы связать ее желание со звериной силой,
или еще привести в соответствие ее ток и его появление. Не тело
бизона - к его рогу повернута ее голова, Алая Женщина смотрит
на бурю бизона.

+

Арахна не Ариадна, хотя персонажи и сдвоены: природный
разум земли, всегда впрядь неприемлет хозяйку тому лабиринту,
который намеренно пересечь. В лабиринте творимой жизни,
"горькое столкновение двух природ" можно бы соотнести от
родовой схватки жизни/смерти к утробному браку со жрицей,
чьи лунные силы в потопе прилива.

+

Каждый художник в любое время соучастник Ариадне. Видоизменение
"данной" жизни в "творящую" не только означает вхождение в
жизнь темную, или "изнутреннюю", но еще и создавая такое
противление, какого достаточно устоять и придать обзор своему
труду - а также испытав вознаграждение духу (что есть действительность
Ариадне), должен вылепить опыт в предмет творчества, выступить с
большим, чем заявление о том, что нечто "происходит" "изнутри".

+

Древнейшие из тех "ям" или земных утроб были, возможно, пещеры,
где посвящаемый спал "в колдовском подражании внутриутробному
сну в чреве". Мы знаем, что шаманистское посвящение включало в себя
долгие периоды внутри утробные, в танцах сказуемого разрушения,
похорон и восстания. Тот, что внутри утробы, а иначе инкуб, не был христианским злодеем, но духом хранителем тела посвященного, возможно, психической имитацией земляной осы/гусеницы в соединении. Знаки,
диковины и звери пещер Верхнего Палеолита могли быть написаны
как хранители сна, или оставлены в память сна/посвящения, или и то,
и другое. То, что эти россыпи находят в укромных и "скрытых"
местах пещер, не только утверждает подземное странствие, но и
соответствие тел пещеры и посвящаемого.

+

Минотавр древнего критского мифа имел имя Астериор, родственное
с а с т е р, "звездой". Он был "и бык, и звезда в одном", и совместное
воспитание Диониса и Ариадны, божественной пары открывшейся в
неувечном, цельнорожденном человеческом облике посреди ночного
неба, предполагает вселенную лабиринтом и в воображении возможной
быть полностью человеческой.

+

На острове Никос, в память об обращении Ариадны, Тезей и его
14 товарищей исполнили пляску вкруг рогатого алтаря, что чем-то
напоминает рога быков, сквозь которые прыгали бычьи танцоры
Крита, отмечая святой брак царя-солнца и богини-луны.

+

Рогатый алтарь также Двойной Топор, или лабрис: сомкнуты рукояткой,
полумесяцы лезвий сами ключ к лабиринту. Представьте себе зайти
с нижней оконечности левого полумесяца и по его изгибу до рукоятки,
на середину, где перемена вещества означает вос-приятие, сквозь какое
пройти, чтобы снова принять порядок по ходу правого полумесяца. Движение
змееобразно, столкновение идет по ходу от железа к дереву и железу, -
органическое/неорганическое вещество, что Вильгельм Райх складывал в
свой Оргонный Аккумулятор и предлагал к прикосновению пациентам, -
иначе, восходит к мысли о странствии, по ходу тела, от полового недостатка
к оргиастическому полнокровию.

+

Как и в Арнгемских землях, где мужчины захватили месячные таинства
женщин и обратили их в нападение на плоть, существует переворот,
обозначенный в крито-греческом комплексе мифов, относящемся к
Ариадне. Как Арихагнэ, "чистейшая", прядущая ведьма или чаровница,
она вступает в совокупление с лабиринтом и его причудным обитателем.
Тогда, когда патриархальная бессознательность сменила объединяющее
материнское начало, Ариадна стала "девой спасаемой", "полюбовницей"
героя Тезея, давшей ему "ключ" или нить, что завела его вглубь и вывела
обратно, сподобив зарезать спящего Минотавра. Таким образом лабиринт,
лишенный своего главного обитателя, лишился животного.

+

В ХХ веке груз запустевшего лабиринта заключает в себя едва заметную
связь с мириадами каменных мешков глубокого прошлого. Миф о Ариадне
занимает большое место у Чарлза Олсона, в его видении "жизни", сосредоточенной вкруг ЕДИНОГО ЦЕНТРА", пока таинственная "противная
воля" не заявила о себе около 1200 до н.э., и героическая попытка "низложить
и подчинить себе внележащую действительность" не закончилась волнами
переселений, щупальцами, расползшимися по всей планете. Живем ли мы
здесь, в Северной Америке, на острие щупальца, которое у основания
принадлежит убитому животному/человеку, чей труп до сих пор сотрясается
в наших роковых наваждениях о господстве? Великое и полное тайны эссе Гарсия Лорки о "дуэндэ" обозначает этого зверька крови, который смущает
то великое, что есть в искусстве мира, незащивающей раной. И не пойман
ли Лорка, вопреки своему знанию, в сеть Ариадны, в ответ темным силам
такой крови, что тысячелетия тому месмерически стыла, и бушевали
мужчины, когда она приливали к луне вместе с приливами, такой, какая
ненасильственно является к нам снова и снова?

+

В тантрической сексуальной магии, две составляющие Великого
Обряда с у к р а (семя) и р а к т а (месячная кровь).
Серно-красный состав у алхимиков, искавших золото, мог быть,
в иных случаях, этой женской эссенцией (р у б е д о, красный
драгоценный камень, с кровавой испариной, способный творить
мир в золото, есть соединение побелевшей царицы и побагровевшего
короля). Многие изображения лабиринта имеют в своей сердцевине
не Минотавра, но розу, как знак, что воплощение произошло. Спустя
семь дней, Старый Царь растворится, выполоскан, потерявшийся в
ее "Чаше", на ее путях. Восприемник Диониса, обращенный в розу,
изображен с бородой из цветков розы, и внизу Ариадна, в венце из
полыхающих роз.

+

Природный веретяной разум прядет себя в воплощениях посредством
нашего человечества. Биологическое исчезновение всегда средоточие,
середина, и облекается в образность "скорпионовых классиков" или же
игры воображения, которая зовется поэзией. Невозможно сообразовать путь
развития, который предлагает продолжение жизни, от низших ее форм,
путем человеческой биологии и пола, к древнейшим отсветам нашего положения, какое теперь кажется биотрагически связанным к нашему
разрыву с миром зверей/людей, с целью достичь катастрофического чуда,
названного бессознательностью. Если лабиринт это Двойной Топор, то
можно увидеть его как испуганную попытку человечества сосредоточить
нескончаемую двойственность, подтвержденную тем, что шаг "вперед" в то
же время оказывается шагом "назад". А что рукоятка? Фаллосердие, какая
соединяет месячные/оплодотворение в орудие внутреннего и внешнего
церемониала, который ранит, но не воставит.

1985

Джером Ротенберг

ПРЕДЛОЖЕНИЯ К РЕВОЛЮЦИИ (1966)

(Первая серия)

1. Революция несет изменение структуры; смена стиля не революция.

2. Революция в поэзии, музыке, живописи - часть общей картины переворота. (Современное) искусство по сути своей разрушительно. Его цель открытая (продолжительная) реформация.

3. "Любая форма, уже тем что она есть и длится, соответственно теряет свою силу и изнашивается; чтобы вновь обрести силу, она на мгновение должна стать бесформенной; должна вернуться к изначальному единству, откуда вышла; иначе, должна возвратиться в "хаос" (космический план), к "оргии" (социальный), к "тьме" (семя), "воде" (посвящение, когда о людях; в истории - Атлантида и т.д.)". М.Элиаде.

4. "Древо свободы должно освежаться время от времени кровью патриотов и тиранов. Ему это свойственно от природы". - Т.Джефферсон. "Без противоположностей нет продвижения; Притяжение и Отторжение, Энергия и Разум, Любовь и Ненависть - необходимы Существованию Человека" - У.Блейк.

5. Возможно осмыслить историю нового искусства или поэзии рационально, скрыть разрушительные свойства; но пусть даже причуда и мала, поэзия подчиняет и рушит старое здание в то время, пока строит тень нового.

6. Смена видения есть изменение формы. Изменение формы - изменение реальности.

7. "Задача поэта распространять сомнения и творить иллюзии" - Н.Калас.

(Вторая серия)

1. Предшествует революции и сопровождает ее неспособность к сообщению.

2. Долговечные сообщества, даже и основанные на социальной несправедливости, будут существовать, пока враждующие группы пользуются одинаковым языком - т.е. одной системой ценностей и предписанных значений, одной религией, мифологией и т.д.

3. Где изменения (мобильность) наступает быстрее, чем "языку" соответственно измениться, этот общий язык переходит слом, и люди, хотя пользуются одними и теми же словами, более не понимают друг друга.

4. Крах сообщения первый выражается поэтами и подхватывается поэтами.

5. Не-поэты свободно перенимают язык поэтов, даже когда не понимают его, чтобы обрести революционную форму сообщения. И скоро приходят к тому, что это их собственное изобретение.

NB: Такова история христианства, французской и русской революций.

6. Поэт рассматривает слом в сообщении как состояние здоровья, как раскрытие замкнутого мира старых порядков. Он несет революцию языка и формы в новое общество политических революционеров.

7. Политический революционер рассматривает слом в сообщении как еще одно свидетельство нездоровья старого порядка и устремляется к восстановлению замкнутой системы, какой он (и те, для кого он говорит) могут править. Требование замкнутости относится им и к работе поэта.

8. Столкновение поэта и политического революционера происходит, когда раскрываются карты, и поэт проигрывает. Но их продолжительный союз означал бы поворот истории и возвращение Человека в Эдем.

NB: Знаком Всеобщего Рая будет то, что все те языки, какими сейчас пользуются люди, выйдут из употребления. Таково пророчество Аполлинера.

ПРЕД-СЛОВИЕ 1: РЕМЕСЛЕННИКИ СВЯЩЕННОМУ (1968)

"Дикое" означает сложность

То, что нет примитивных языков, аксиома современной лингвистки, когда та обращается к малоизученным языкам мира. Нет языков недоразвитых, нет языков высших и низших. Везде было развитие к структурам большей сложности. Люди, которые не создали колеса, смогут создать и развить систему языка, высокоразвитую в письме. У охотников и собирателей, неповинных земледелию, будет словарь отличать предметы своего мира, до тончайших подробностей.

(...) Что правда о языке в целом, то правда и о поэзии в той системе ритуала, какой та во многом часть. Это вопрос энергии и разума как постоянно присущих, а также, в любом данном случае, того направления, какое этой энергии/разуму (= воображению) дается. Ни одна народность сегодня не порождена внове. Если все мерить титановыми ракетами и радиотранзисторами, то мир будет полон "дикими" людьми. Но изменить ориентацию ценностей на стихотворение, на танец, на сон (все эти положения сотворенные), и станет очевидно, чем занимались все эти люди на протяжении долгих лет, какое время лежит у них на руках.

Поэзия, где бы не найти ее у "диких" (буквально в е з д е) включает в себя высокоразвитое чувство предметов/структур. Всегда она имеет в себе взаимодействие многочисленных элементов. И если это не всегда замечается, то потому, что передача (переводом или описанием) по необходимости искажает, смотря по тому, с какой частью целого привычнее и возможно работать.

(...) На самом деле, крайне трудно решить, где точные границы "дикой" поэзии или "дикого" стихотворения, так как слова и звуки - часть общей и целостной "работы", какая может длиться часами и днями подряд. То, что мы сможем разделить на музыку/танец/миф/рисунок - также часть этой работы, и дифференциация здесь вопрос "нашего" интереса, а не "их".

Так выходит, что картина немедленно усложняется природой работы и путами, какими передается. И становится ясно, что "коллективная" природа дикой поэзии (о которой так много говорилось несмотря на существование собственных стихов явственно выделяющихся поэтов) в большой степени зависит от того количества материала, какой способна вместить в себя работа отдельная. Итак, получается, что все сказанное - вопрос технологии, как и вдохновения; мы также можем принять как данность, что когда касается поэзии, "дикое" означает сложность.

Дикость и Современность: пересечения и аналогии

Как у всякого составителя, мой подход к осознанию и определению поэзии шел по аналогии: в данном случае (исключая определенные стихи - слова песен) к работе современных поэтов. И оттого, что эта работа была реформаторской, и разбивающей границы, обратная аналогия расширяет пределы того, что мы можем рассматривать как "дикую" поэзию. Она также показывает, каким образом дикая поэзия/мысль близка свойственному нашему времени направлению к объединению, которого поэты - провозвестники. Важнейшими пересечениями (аналогиями) были:

1. стихи, поданные в голосе: "до"письменная ситуация поэзии, сочиненной для рассказа, песни, заклинания; сравните с "после"письменной ситуацией (по доброму выражению МакЛугана), или же с-тем-где-мы-сегодня; написанные стихи в исполнении на публике; поэтический театр, джазовая поэзия, рок-поэзия

2. высокоразвитое мышление в образах: конкретная и нонказуальная мысль в противовес упрощенчеству аристотелевой логики и пр., с ее "объективными категориями" и стремлением к не-противоречивости; "логика" противоположностей; создание через сон и т.д., новая поэзия (отжив опыт рационализма) вошла в период "после" логики; образность поэзии Блейка, символизм, сюрреализм глубокая образностьразомкнутая поэзия, сочинение на поле и т.д.

3. "предельное" искусство предельного соучастия; взаимосвязанные элементы, каждый выражен четко и допускает дополнения (изменение последовательности и т.д.); "зритель" как участник (ритуала), который собирает все вместе; конкретная поэзия

4. "промежуточное" положение как дальнейшее отрицание категорий; поэтические средства не исчерпываются словом, но действуют и через песни, бессловесные звуки, визуальные знаки и разнообразные формы ритуальных событий: здесь "стихотворение = работе поэта с любыми средствами, или же (там, где мы можем это схватить) целокупности работы; стихи-картины, стихотворения в прозе, хэппенинги, тотальный театр, поэтическое кино и т.д. дада, лаутгедихте (звуковые стихи)

5. звериная/плотская основа "дикой" поэзии: признание "физического" основания стихов помимо человеческого тела - иначе акта тела/разума, дыхания и/или духа; во многих случаях прямое и открытое использование сексуальных образов и (в "событиях") действий как ключевых в создании священного; звериный язык строка/дыхание, проецирующий стих и т.д. секс.революция и т.д.

6. поэт как шаман: иначе, дикий шаман как поэт и провидец, не"сдерживаемый указанными основаниями; открытое "видение" предшествует созданию системы ("священство"), человек творит через сон (образ) и слово (песня) "то, что Рассудку будет мыслью построить" (У.Блейк) прозреватель Рэмбо, ангел Рильке, дуэндэ Лорки поэзия битников, психоделика и т.д. индивид.неошаманизм, работы, навеянные "иной" поэзией или по аналогии "дикому" искусству: идеи негритюда, трибализма, дикости и т.д.

Более того, сами переводы могут создать новые формы/облики стихотворений, со своеобычными энергиями/интересами - итак, другие пересечения непредусмотренны.

Во всем вышесказанном чувствуется сильная взаимосвязь - не в том, что "мы" и "они" одинаковы, но в том, что системы мышления/поэзии, какие достигнуты, - и это то, что нам интересно, - чем-то отличаются от "Запада", и вот это мы можем увидеть и оценить. Пропущены такие факторы в контексте, которые четче определяют различия по группам: понятие о поэзии как части взаимосвязанного социально-религиозного образования; наличие в каждом случае особенных мифологий и местных традиций; целокупность живой культуры. Здесь труднее, и недоступнее переводу: нет прямых соответствий. Если наш мир открыт множественным влияниям и информации, то их мир скорее самодостаточен. Если мы посвятили себя поискам "нового", то те скорее связаны традициями. Если меж нас задача поэта "сеять сомнения и создавать иллюзии" (Н.Калас), то среди них она в преодолении их.

И то, что они достигли этого не отвращаясь от реальности также достойно запоминания...