Юрий РОМАНОВ
ЗА ВОСЕМЬ ЧАСОВ УТРАТ
(переписка меж явью и сном)

То, что называют любовью - это
ссылка и редкие весточки с родины.
С.Беккет

"Гуд бай, Америка, о! - где я не был никогда. Прощай навсегда..." - хит Наутилуса Помпилиуса, где банджо сменяет сакс, он остается последним из покидающих нас голосов инструментов, уходящих со сцены музыкантов, как в Прощальной симфонии Гайдна, как в жизни, где остается один, выводя печальное соло, соул.

О,
я думал - перегорели мои чувства, точней, меня не посещает более безысходное отчаянье, я перестал жалеть. Хочется стать среди оставшихся чужих именно собой, а не перекрестком чужих воль и судеб. Если б ты знала, как я чувствую тебя повсюду - сейчас ты гуляешь и радуешься, позже угнезживаешься спать - все ощутимо даже на таких расстояниях, странно. И когда ты бродишь по паркам - у меня расправляется скомканное сердце. Сегодня вдруг проснулся в пять утра и провалялся часа два - опять что-то происходило не со мной, - тебе трудно засыпать без меня?
Я вспоминал городок, где ты родилась, его окраину с излукой шоссе, расплеснувшего по ту сторону цветущую кипень поймы, по-детски расфуфыренные юные сосны у бывшего твоего дома, и - беспробудная пьянь и грязь вокруг и промерзшие электрички, а ты столько лет ездила ежедневно одна, счастливо избегая насилья, и, помнишь, как ты была поражена, что шла тем же леском в то же самое время, когда там убили твою сверстницу, надругавшись? Ты увидела многослойность жизни и теперь знала, что рядом с пустой обыденностью есть тугой напряг жестокости без минуты роздыха. Было ли это началом религиозности или ты впервые узнала, что люди вокруг - такие же живые, как ты сама, что можно выбрать не ту тропу и попасть в другую жизнь?
У нас небо в разладе с людьми: роскошная теплая осень и - менты охаживающие резиновыми палками митинги партии зеркального типа - ДС. Извечная болезнь русского роста - кулаки нарастают быстрей, чем соображаловка.
Небеса сообщили астрологам, что на третий год правления десятый царь страны Рош падет, и воцарится война. В него и стреляли в сентябре, когда жене ручку поранили, а в следующем был заговор в его отсутствие, но его предупредили, хотя он и берет в поездки всю свою команду, чтоб посмотреть, насколько сильны его супротивники.
Но вот, когда все ближе к праздникам, пошли обложные дожди. Интересно - бывает ли на Западе пасмурно?

Ю,
окно из отеля выходит в сад, и он - как подарок - зеленые кроны шарами и в глубине огромные розовые кусты гортензий. На улицах много зелени в кадках, уютные кафе на каждом шагу, отгороженные от улицы туей, карликовой сосной и пр. Цветы выставлены на каждом балконе, на подоконниках.
Вена звучит во мне как орган - призрачный, возвышенный голос. Люди здесь спокойны, доброжелательны, поймав мой взгляд, немедленно отвечают теплой улыбкой. Если человек напряжен, сумрачен, ясно, что это недавний эмигрант из наших. Я познакомилась с несколькими венцами - никогда прежде не встречала людей такой открытости и теплоты. Даже венские комары куда более нежные и доверчивые, чем московские хитрые агрессоры. Здесь все очень органично переплелось - готика, ампир, модерн и суперсовременный дизайн витрин и автомобилей, - не видно ни одного грузовика, ни одной стройки.
Утром встаю в семь часов и сна ни в одном глазу - здесь сам чистый воздух бодрит, и пропала ноющая московская разбитость. Брожу по городу до поздней ночи, съев что-нибудь вроде двух ананасов и запив это дело молодым вином. Город соразмерен человеку - можно весь обойти пешком, а по дороге отдохнуть и развлечься в разнообразнейших парках, где немало народу, но ни одной очереди, даже в павильон сибирских ужасов "Тройка".
Мне напоминают о тебе плакаты с Ниной Хаген и крошечные японские деревья в магазине. Как бы я хотела с тобой прогуляться по этим уютным улочкам!
Раньше мне казалось, что Запад это нечто очень чужое и далекое, а попав сюда поняла, в каком безумном, агрессивном мире жила раньше. А главное - таких красивых людей как здесь никогда не видела, прямо какая-то новая порода. Живу здесь, и охватывает ужас, что ты и все знакомые остались там. Только теперь поняла, в каком кошмаре мы жили.
И все-таки не жалею - такой здесь чудесный и человечный мир.

О,
как тебе объяснить, как я живу - для этого надо напомнить тебе вкусом и запахом - послать пакетик нашей грязи вместо слез и уверений. Вспомнив Мандельштама (Россия, лето, Лорелея) и Галчинского (Дождь, мыши, Польша), мне сочинилось - "Россия, грязь, насилье".
Стоит проехаться от и до, как устаю неимоверно - от грубости, злобы во мне и людях, жрущих тебя глазами, от прогрессирующей наглости юнцов. Отсюда надо съезжать от одной только архитектуры: посетив Москву, Питер Габриэл сказал: "Откуда в Союзе быть хорошей музыке, когда здесь такая чудовищная архитектура".
Демократия развивается вширь - уже двести городов охвачены неформалами со своей ксеропрессой, и в основном это удручающие неомарксисты, неоленинцы и ребята-ельценята. Любероподобная молодежь бесчинствует с накачкой от ментов там, где сильны оппозиционеры. Есть смешные названия команд - Бедные родственники, лесной народ, Союз Свободных Советских Людей; из названий прессы: ВОЛК (всероссийское ополчение левых коммунистов), Независимое Ха-ха, Советская моралька, Аэробалет, Зомби.
И если простой народ, будучи спрошен на улице телевизионщиками, настаивает привлечь к ответу всех тех в руководстве, кто семьдесят лет так или иначе убивал нацию, то некоторые интеллектуалы превратились в реакционеров. Так поэт М.С. резко против возвращения старых наименований улицам и городам - это, говорит, новое переписыванье истории, эпоху не уничтожить росчерком пера. Я говорю, что поскольку история на данном отрезке была насильно повернута вспять, то она тем самым сама себя аннигилировала. Другой наш общий знакомый, неформальный сановник, поэт П. против федеративных устремлений республик и областей, что Свердловск не может быть столицей России, а Грузия не отдаст Абхазию, что разорванный Союз будет немедленно поглощен Японией, Китаем и исламскими республиками. Что ж, может тогда мы станем европейцами?
Но пока у партии войска, нам не грозит даже гражданская - как бы ни сосало под ложечкой от песни Шевчука - "предчувствие гражданской войны". У нас вооружена только одна сторона.
Когда превозносили выставку шедевров ХХ века, там была картина Дали одноименного названия. В эту же струю попала - стала хитом и запись "Звуками Му" "Постового", где мелодия идет как чума, как гроза и где сумасшедший болван не только постовой, но и прохожий, вопящий: "сорви кокарду, сломай жезл! за мно-ой, постовой!" Советский рок-апокалипсис.

Ю,
помнишь, как мы мечтали поехать хоть на два дня к морю? Вот уже месяц я купаюсь в фантастически теплом Тирренском море. Ладисполи - чудесный курортный городок, где каждый день какой-нибудь праздник или фейерверк - не сравнить с нашими убогими салютами. После Вены я в Риме плохо себя чувствовала - нас поселили в гостинице, переполненной эмигрантами, все это очень напоминало советский дом отдыха после объявления войны. В первый же день меня начало тошнить от этой публики и пришлось снять комнатку, что было почти невозможно, т.к. здесь самая настоящая мафия бухарских евреев подняла цены на квартиру до двух миллионов лир, т.е. все пособие на месяц. Так что ужасно повезло, что удалось отселиться, ведь тут итальянскую речь услышишь реже, чем украинскую мову или родной мат. Все евреи делятся на собственно евреев и антисемитов.
После Вены, показавшейся мне настоящим раем, я долго не могла привыкнуть к Риму, раскаленному, дико грязному. Но сейчас, когда я облазила его и видела Колизей, фонтан Трэви, Пантеон и пр., я влюбилась в него. Фееричны итальянки в коротких кожаных юбчонках, оседлавшие мотоциклы, с диким грохотом несущиеся с развевающимися волосами, как метеоры, как миражи. Здесь такая сладкая любовная атмосфера, да и от архитектуры впечатление, близкое к оргазму. После чистой холодноватой Вены это какой-то кипящий сироп. Так здесь все здорово, все было бы прекрасно, если бы не ты. Глаза на мокром месте, но все равно выгляжу прекрасно - на мне новые шмотки, волосы выгорели до золотистого состояния, что, как сам понимаешь, безумно идет к ровному бронзовому загару, вид потрясный.
Лежу на пляже, пропадаю от безделья, вечерами с приятелями-итальянцами пьем вино что дешевле молока и хлеба, смотрю со своего балкона фильмы ужасов в открытом кинотеатре. В Америку ехать страшновато, боюсь, прямо с шикарного пляжа попаду в какую-нибудь пивнушку в Нью-Йорке мыть посуду.

О,
когда мы говорим по телефону, я попадаю на восемь часов назад, во вчерашний день, что смешно, поскольку в прошлом остался я, ты же, оставив жизнь здешнюю, очутилась в светлом завтра. Мы - провинция и отсталость, вечно кичащаяся собственным путем и особенным (замедленным) временем.
День рождения свой справил незаметно - настроение было типа "дотянуть до дня рождения, а там и помереть".
На праздники в нашем дворе повесили дочь милиционера.
У нас - внезапная зима с кукольным снегом, когда кажется, что полежит снег день два, тут и зима кончится. Не верит русский человек во что либо надолго, тем более - в навсегда.
Вчера, возвращаясь домой, почему-то представил себе, как разваливается соседний панельный дом - оседает, складывается, как карточный. Ночью долго не мог уснуть - то ли болело сердце, будоражило напряженье, тревога - будто в утробе космоса рождался новый ужас. На утро оказалось - землетрясение в Армении. Господи, я не хочу больше ничего предчувствовать - достаточно было б и меньшей жертвы. Но Господь кого любит - испытывает до конца, и Армении еще есть что терять. Приехал из Еревана режиссер А., говорил - такое высокое самосознание было у всего народ, такой накал духа - людей как током трясло, и вот это напряжение биополя и вызывало землетрясение, но может это направленный подземный ядерный взрыв. Военные сразу забили все дороги танками, техникой - как в последней главе "Остров Крым". Неразбериха, мародерство, своих хватает купцов-шмуцов - испорчен человек Советской властью - здесь даже землетрясение не поможет, его надо с корнем вырывать. Ты знаешь, говорит, как мы армяне относимся к детям? - но я тебе скажу, бан - чтобы в этой стране вправду что-то изменилось, надо, бан, с корнем вырвать советского человека, я, бан, своих детей для этого не пожалею.
Когда я пересказал это Диме-художнику, его передернуло: жизнь должна быть сильней принципов. А мне вспомнился осколок старой этики: заметка в харбинском журнале Рубеж 29 г. - две дочери, их мать и отец покончили с собой из-за того, что честь дочерей была опозорена каким-то проходимцем. Честь дороже! Выживают бесчестные, кто развалив страну, обвиняют в этом кого угодно, только не себя. И когда любители русского вещают о возрождении духовности и всего остального, надо отчетливо понимать - страна уже другая, люди переродились, иные воздух и земля. И перекраивание советского на человечий манер не изменит его сути. Либо человек, либо коммунизм.

Ю,
как хотелось бы мне писать легкие остроумные письма. Ну почему с другого конца земли я так отчаянно скучаю по тебе? И нет никакой возможности повидаться...
Вэлфера хватает только на плату за квартиру, ее удалось снять всего после месяца ночевок по всему Нью-Йорку. Часть пособия выдают карточками на еду (поскольку его наравне с нами получают съехавшие американы - наркоманы, алкаши), на них можно брать какую угодно жратву - начиная с икры, кончая ананасами. Погода совершенно весенняя, а ты сказал, что в Москве зима, - твой голос был немного строг - надеюсь, ото сна. Какое блаженство слышать его! Снег выпал перед Рождеством и через день исчез, не оставив даже слякоти. Был и туман - я ехала на пароме, его салон, как и все в Америке перед Рождеством, был украшен цветными огоньками. Какая-то религиозная группа очень нежно пела псалмы, а вокруг была сплошная белая пелена и разноцветное сиянье - полное ощущение, что находишься на облаке в раю.
Как фантастически выглядит любая американская улица перед праздником - все деревья перед домами украшают светящимися гирляндами, у подъездов стоят иллюминированные фигурки ангелов, евангельских персонажей. По-детски наивно и так трогательно.
Я уже люблю Н-Ай - он радует, смешит, порой наводит тоску. С собой трудней - растерявшийся зверек: все понимаю, но не говорю, язык для меня без вкуса и запаха, общение - картинки с подписями, в голове гул от напряжения.
По Манхатану ходят люди такой красоты и высоты, что чувствую себя карликом. Все очень вежливы, ходишь, как обернутый в вату. Много богатых и пошлых русских, в русских ресторанах гульба как во времена НЭПа. Я была очарована квинскими особнячками, садиками, где до декабря цветут розы, здесь тротуары поросли травой, тишина, а в подвале каждого домика сидит себе кукольный китаец и крутит кокаиновую мельничку. Я поселилась в Сев.Бронксе, где живут ирландцы, они хоть и пьяницы, но все ж милей бруклинцев, с их неистребимой советскостью. Здесь я не чувствую себя чужой и нищей. Небо в моем окне такое же оживленное, как и улицы.
В бруклинском Боро-парке мне всегда тоскливо - как во сне видишь, что время потекло назад: там ходят только в черных лапсердаках и кипах, все пейсатые и общаются на иврите. Зато от Брайтона просто тошнит - разгуливает пошлая и наглая русско-украинская толпа, толстые одесситки лузгают семечки, в кабаках можно похлебать щец и услышать: "а шо вы от него хочете - брать трэн, шоб скопить на ауто - шоб я так жил!" Ну и, конечно, Южный Бронкс - где много руин, за что его прозвали Сталинградом - там живут крутые ребята, но они замкнуты друг на друге.
Как ты будешь встречать Новый год?

О,
Набоков в "Изобретении Вальса" говорит, что вороны, как и все птицы, ночью спят. Я умоляю: у них два периода возбуждения - пять минут в полвторого и с полчетвертого до рассвета хай на огромном тополе во дворе, когда я заваливаюсь спать после книжки типа "2042" - и нежнофиолетовые утра сквозь листья монстеры.
Что было на Новый год? - перед праздником за неделю вино-водку продавали с утра до закрытия, в отделе заказов набор: коньяк, шампанское, одеколон "Саша". Выбросили кофе, мужские трусы, бараньи тушки (не больше зайца), освежеванные в полете и так замороженные. Забытая радость - бенгальские огни и хлопушки (по кооп.ценам).
Размышляя, где праздновать, опять убедился, насколько одинок. Это очередная русская иллюзия: пусть мы скудно живем, зато у нас щедрое общение. Настолько редко обогащающее общение, что иду куда попаду: люди, они везде люди. Или, как говорит Дима-художник: моя родина - это мы. Мое настроение типа: не люблю людей - совпало с настроением Димы: она уехала, - поэтому НГ встретили под хруст и звон стекла, метаемого в стенку Димой. Я не большой любитель беспредела (когда в него впадают другие) и поехал на Юго-Запад, где мирно посмотрел до утра телевизор. Так что, по примете, буду весь у чужих страстей.
Все съехало со своих мест - лишь первого-второго января закрутил 25-градусный мороз, декабрь же и весь январь стояла европейски слякотная зима - градусов 10, так что дважды распускались почки ив и верб, пронеслись две буйные грозы с теплым ливнем. И если ты видишь в своих снах, как мы гуляем с тобой по заснеженной Рождественке (она стала-таки вновь старого названья), то мне снится море, купанье, сверкающие на солнце машины.
Может, это и есть, что мы вместе уже навсегда. А ты хочешь, чтоб я твердил это в каждом письме. Кто больше не верит - ты, или я, который, ложась спать, ощущает тебя там - под кроватью, под землей, на той стороне земли.

Ю,
вчера с утра я почувствовала, что от тебя пришло, наконец, первое с разлуки твое письмо, позвонила на почту - точно. Наряжалась и красилась, как на свиданье. Я должна была встретиться с письмоносцем в кафеюшнике в Сохо. Я летела как невеста, ужасно счастливая. Здесь праздновал день рожденья один из компании голубых - пати энимолс, как их здесь называют. Ужимки, глазки, поцелуйчики. Вдруг на колени легло письмо. Я выскочила на улицу и бешено разорвала конверт. Боже, какой это был удар! Написать такое холодное письмо, где ни строки про себя! Я стояла у елочного базара и черный Санта Клаус испуганно спросил: "Кан ай хелп ю?" - вопрос очень характерный для Америки, мало того, впрямь всегда помогают, но мне - чем мне было помочь?
И тут из твоего конверта выпал истлевший, прозрачный - одни жилочки - осенний листик, я тут же вспомнила, нет - увидела нашу последнюю прогулку в московском Ботсаду и такие же листья перед самыми глазами...
Прости, что накинулась на тебя, просто в последние дни я резко затосковала - прочитала очень шокирующую и кровоточащую книгу Лимонова "Я - Эдичка". Я зашла на Манхэттене в салат-бар, набрала всякой всячины, у кассы оказалось - на шесть долларов, а у меня было всего три. Бармен улыбнулся и взяв мою треху, отпустил со всей жратвой - "бывает". Я села есть и читала Эдичку, исповедь скандалиста, матершинника и поэта о поругании всего самого святого, что у него было. Его смешивают с дерьмом, а он любит - во что бы то ни стало и вопреки всему, безнадежно и беспредельно. Я плакала от ненависти к собственной блядской бабьей натуре, которой обязательно надо растоптать любовь и нежность и, ради того чтоб выжить, вернее - жить лучше, - предать самое дорогое!
Вдруг, подняв голову, я увидела в зеркале напротив - себя: сидит модная гирла, лопает спаржу, осьминогов, клубнику и ревет в три ручья, - ну не дура?! Да, это было зрелище.
И так во всем: стоило мне развеселиться, что буду участвовать в карнавале и начать наводить марафет, как в зеркале увидела себя твоими влюбленными глазами - и кто мне заменит их? Прости.

О,
жизнь изменяется и она все та же: после радио после песен Галича передают "Русскую сюиту" Карамулдо Нукозова. И сколько этих карамулдо на улицах столицы после осеннего набора лимиты на концерн Лихачева! Каждый шестой - азиат, каждый четвертый - военный, каждая вторая - пэтэушница. Такое впечатление, будто все нации двинулись в поход против засилья русских. Русские отвечают множеством организаций, на которые раскололась Память, и правыми партиями, типа Православной Конституционно-Монархической Партии России. Выпавший из дня сегодняшнего М.Э. читал в некоем клубе доклад на тему "МДП у русских: от Обломова до Корчагина". И когда публика волновалась, - "шо этот жидок себе позволяет!" - председательствующий успокоил: "мы его взяли на заметку, пусть выскажется до конца". И правда - через недельку приходит М.Э. открытка со свастикой и пожеланием убираться на историческую родину. На что жена его, мать четверых детей, положась на православного Авось, сказала: "зачем ехать, у меня и здесь все есть". Она решительно не понимает, что еврей не роскошь, а средство передвижения. Тысячу раз правы те, кто подался в Великий Исход - к чему умирать здесь, когда можно жить - там. Здесь останутся те, кому эта клетка впору, кто не вздрагивает увидя наводненный солдатами город - все мы здесь "не люди... мы солдаты, по трупам которых идут к победе" - как сказал Фадеев. Но мы-то теперь знаем, что и победы не будет, семь с лишком десятилетий идет тотальное поражение и только западные инъекции сохраняют жизнеспособность этого мастодонта. Мы настолько расслабленные, что предпочитаем оставить Америку в своем воображении заморским раем, чем предпринять реальные шаги к передвижению своего тела в иные жизненные и - главное - деловые отношения.
Видел, как толпа растоптала (хорошо не на смерть) несколько людей в ужасающе пустом универсаме, когда вдруг выбросили мясо. Газеты страшно читать - при родах до 80% патологий; посудомойка в школе отравила таллием трех детей - насмерть; 70-летняя жена убила топором 72-летнего мужа - "а надоел он мне"; трудтерапия в кожвендиспансере - сифилитики заворачивают вручную маргарин. Надпись на заборе больницы: "Облучают людей, сводят с ума".

Ю,
Н-Ай - такое место, где совсем уж странными кажутся мои переживания по тебе. Много жратвы, спорта, работы, секса, наконец, но любовь - это что-то из совсем другого мира. Вот так. Вторжение теплого любимого прошлого в холодную пустыню настоящего - твои письма - как бомба, разорвавшаяся внутри.
Ты даже отдаленно не представляешь той ломки, которая происходит во мне. Я очень сильно изменилась со времени отъезда - исчез дух непокорства, панковские манеры. Элегантный вид, грустный взгляд, спокойный тон делают попросту невозможным фамильярно-развязное обращение ко мне, принятое здесь у русских. Все покинувшие Россию тяжело больны первые годы, исключений нет. Очень верно у Бродского в стихе "никому ниоткуда надцатого мартобря". Можно всю зиму есть клубнику и ананасы, пить лучшие в мире напитки, носить "фирму", видеть лучшие фильмы и - быть пустой, как нуль. В голове моей только прошлая, безвозвратно ушедшая жизнь. Не голова, а плюшкинский сундук. Ничего в ней нет для здешней жизни. Я дерево, вырвавшее себя с корнями и теперь болеющее в чужой почве.
Мы больны какими-то необратимыми болезнями, пострашнее ЭйДСа. Я тут общалась с одним из заболевших необратимо - он стал очень милым и приветливым, просто не верится во все страшные слухи о его прежней жизни - теперь он чуть ли не счастлив и весь светится добротой и гармонией. Кстати, больные ЭйДС часто круто меняют свою жизнь и мировоззрение - наверно, это тот самый случай.
Но у меня - в отличие от многих - нет активного неприятия новой чужой реальности, я легко вошла в нее, ибо всегда чувствовала себя чуждой той прежней, советской. Я только диву даюсь, насколько мне легче, чем другим, страдающим люто. Я же открыта миру, порхаю бабочкой, несмотря на безденежье. Впереди - жизнь.
Снег был всего три раза, сейчас февраль, а вовсю пахнет весной, дико тепло. В Сентрал-парке на Земляничной поляне зеленеет трава и на пятачке, называемом "имеджин" всегда лежи красная роза: Леннона здесь чтут как в Союзе Ленина.

О,
зима, как советская власть, выступает на бис: неделю назад пруд был во льду, зато берега обнажены уже и зацвела мать-мачеха, сегодня же пруд растаял и плещутся утки, зато берег укрыт свежевыпавшим ослепительным снегом без единой проталины - будто вернулся сверкающий октябрь, начало юной зимы.
Весна ошеломляет - в разваленной стране еще растет трава и вылезают листья, очень похожие на листья. Даже твое любимое, такое "русское" - холодные бесконечный дождик - перестал и в ясном воздухе порхает первая бабочка, изумляя народ крыльями из натурального шоколада.
Но люди - люди похожи на жертв землетрясенья, вытащенных из-под глыб, у нас синдром семидесятилетней сдавленности, мы отравлены собственными шлаками, раздуты водочной водянкой и синеем на свежем воздухе. Мы живем от страха к опаске, мы опять более готовы отрицать, нежели созидать и не можем любить врагов, ибо дьявола любить все же не заповедано.
Казалось, небеса прояснились и вдруг - как удар бича по лицу: резня в Тбилиси саперными лопатками, боевые газы против безоружных, армия против молящихся... Урок устрашения умерщвлением девушек, женщин. Озверенье солдатни. Исайя: "Величается ли секира перед тем, кто рубит ею?" - у нас величается.
Нас прекратит военный режим, "народ" попросит восстановить порядок, потом мы перейдем к шовинистическому правительству и опять будем вопить о нашем лучшем в чире чучхэ: особый путь, миссия в мире. У этой страны нет исторического будущего, только эсхатологическое, "наше прошлое непредсказуемо", а будущее - страшно. Мы рождены, чтоб дать страный урок миру, мы уже сказали свое слово миру 72 года назад и теперь только повторяем и повторяем его - год от году больней.
Так тяжко в душе, что впервые за все года не хотелось идти в храм, хотелось Пасху встретить тихо одному. Но, допоздна гуляя, забрел-таки к Обыденской и вошел внутрь и служба преобразила меня и весь состав космоса, - это невероятно, что до сих пор есть вечность. Может быть там, у вас, она и не нужна, но здесь, в распаде, необходимо ощущать что она есть в любой момент бытия, даже в такой, как теперь.

Ю,
я живу в совершенно раздвоенном мире - в одном я веселая, радующаяся каждой мелочи, с плэйером на поясе стремительно бегу по Манхеттену, пью кофе в чудесных маленьких кафешках, гуляю в огромных храмах супермаркетов. В другом далеком - я вечно усталая, но красивая и любимая женщина. В том мире серые улицы, дождь, ужасный общественный транспорт, раздраженные люди и - твоя маленькая зеленая комната, наш крошечный Эдем. Я измучила свою память, стремясь вспомнить тебя - сейчас сижу на голодном пайке: могу представить только твои глаза или губы, мимолетное отраженье в оконном стекле. Может я с ума схожу? Помоги мне, твоя любовь помогает выжить здесь, далеко от тебя.
Какой смешной был день св.Патрика - весь город высыпал на улицы, публика одета во все зеленое - в петлицах зеленые гвоздики, у девиц зеленые локоны, у мужчин зеленые бороды и усы, листочек клевера во всех витринах и окнах. По Пятой Авеню прошел огромный парад с духовыми оркестрами, голоногими герлз и шотландцами в юбках и с волынками. Погода, как Первого мая. Кругом веселье, весна, потолкалась в праздничной толпе, выпила кофейку в кофе-шопе, где официант-бразилец чуть-чуть говорил по-русски, потом пошла в Сентрал-парк и растянулась на теплой траве среди прочей публики, посвятив этот день тебе. Это просто удивительно, что будучи так далеко от тебя, я ощущаю вкус твоих губ, слышу твой голос.
На лето уеду в Вермонт, я уже была там - это совершеннейший рай. Там так красиво, что я впала в какой-то поэтический шок, я не надеялась увидеть такой красоты в жизни. Мне там трудно было дышать то ли от того, что это в горах, то ли сердце сжималось при виде такой красоты.
Как тебе передать то светлое и очень грустное чувство, которое охватывает меня - ты должен все это увидеть. Допишу письмо, пойду гулять в Ботсад, пить шоколад на берегу у водопада, бродить среди полей гиацинтов, тюльпанов и - плакать.
Чтобы выжить здесь надо все забыть, отвернуться, а я не хочу, не хочу забывать ничего. Я совсем не жалею, что уехала, но иногда жалею, что вообще родилась.

О,
на улицах стало тесно от распушенной листвы, мохнатых сережек, быстро закипевших черемух и почти сразу - сирени. Ночью разбудил полубезумный соловей, талдычащий одну фразу, прислушавшись, сообразил, что это проснулся в ночи безумный дрозд, возмечтавший о соловьихе. В московском воздухе много птичьих разборок - вчера черные гоняли белую ворону, поселившуюся во дворе. А под кустом спал котенок рядом с опорожненным бутыльком одеколона.
Страшно хочется в теплое море, но газеты сообщили, что оно может - не смейся - взорваться: из-за сероводорода, а детонатор - землетрясенье.
Нервное напряжение съезда, массовый психоз на уличных митингах порождает высокое напряженье биополя и погода над столицей мира - то ливни, то удушье, ком в горле. Где тот человек, что разгонял облака руками? Зато Кашпировский получил космический вызов и к зиме нас покинет, забрав с собой всех им излеченных. Вот это настоящий сатанист!
Смотрю на все это и удивляюсь: где же тот идеальный русский, которого за гения и размах так нежно любят на Западе? Эта "новая общность людей" столь же похожа на русских, сколь Горби на Юлия Цезаря. Показательно, что отъезжающие евреи очень страдают, а русские отъезжанты с чувством облегчения покидают воздух советов, чуждый им на молекулярном уровне. Противостояние всему на свете зарождается у нас самопроизвольно, это бациллы новой нашей болезни - тотальной войны всех против всех. Понять это можно лишь выйдя за пределы системы, но не переезжая границ: необходимо эмигрировать от русских мифов - реальность: советская.
Возвращаются нищие на улицы города, оживляя их и суеверные кооператоры щедро одаривают убогих. Рубль стоит семь центов, к ноябрю обещают переворот.
Друзья съездили в Сергиев Посад и юродивый им предсказал, землетрясение, которое в августе разрушит большую часть Москвы. Чтоб они не сомневались, добавил, что нынче же ночью отойдет в лучших мир их приятель. Что и случилось.
Прокатились землетрясенья на БАМе и в Магадане - это чудно. Пустота нарастает - вспомнились кастанедовские сестрички, чующие неведомое утробой. Пустыми своими душами мы чуем ужас, покрывающий эту землю. Так в "Днях затмения" назойливая мусульманская мелодия сворачивается в петлю небытья - увещеванье, пробульканное трупом русского солдата-усмирителя. "Новый центр пустоты плел передо мной дутар" - по слову А.П.
Мне снилось - ты укрылась в некоем зданье и против тебя выслан снайпер, выигрывающий перестрелку меж вами. То снился особняк в какой-то теплой стране и внутри его баюкающих покоев я ощутил подрагиванье пола - в окне видно как разламывается гора, фонтаном взлетают в воздух цветные камни. То вскакиваю от мгновенного удушья - во сне взрывается ослепительное сиянье, каждая клетка пространства и тела распялена взрывом.
Ты была права, не посчитав даже столицу пригодной для жизни. Ты прошла горизонты страны и вертикалью стало тебе - рай внешний, заграница. Останавливают ли человека, не имеющего жизни? - он идет в иной мир.

Ю.Романов, О.Н.

1989