Збигнев Херберт
МИФОЛОГИЯ КОМНАТЫ СМЕХА

З.Херберт (р. 1924) - поэт, эссеист, драматург. До 1941 жил во Львове, рано ощутил на себе тоталитарно-полицейские методы "идеологической" борьбы. Солдат Сопротивления (АК). После войны изучал право, экономику, историю искусств, философию. Дебютировал в конце 40-х годов, затем почти десять лет молчал, не желая содействовать соцреализации литературы. Книги Херберта, изданные впоследствии на родине, сильно искажены цензурой. С середины 60-х годов поэт путешествует по Европе и Америке, в 1981 возвращается в Польшу, сейчас живет, в основном, в Париже.
Андрей Базилевский

ПЬЯНЧУГИ

Пьянчуги - люди, которые пьют до дна и залпом. И морщатся, оттого что на дне снова видят самих себя. Сквозь горлышко бутылки они созерцают далекие миры. Будь у них голова покрепче да вкуса побольше, быть бы им астронавтами.

ЭПИЗОД В БИБЛИОТЕКЕ

Над стихотворением склонилась белокурая девица. Карандашом, отточенным, как ланцет, она переносит его на белый лист бумаги, заменяя слова черточками, ударениями, цезурами. Горестный вопль павшего поэта похож теперь на саламандру, объеденную муравьями.

Когда мы несли его под обстрелом, я верил, что его еще теплое тело воскреснет в слове. Теперь, когда я вижу, как умирают слова, мне ясно: нет предела распаду. От нас останутся разрозненные буквы в черной земле. Знаки ударения над небытием и прахом.

МЕРТВЕЦЫ

Они заперты в темных и затхлых каморках, лица их напрочь перелицованы. Они бы и рады заговорить, да губы разъел песок. Лишь иногда, беспомощные как младенцы, стиснув клочок воздуха в кулаке, они силятся приподнять голову. Ничуть им не в радость ни хризантемы, ни свечи. Они все никак не могут смириться со своим положением - положением вещей.

ДЕДУШКА

Добрый был дедушка. Канареек любил, детишек и длинные мессы. Кушал дешевые леденцы. Все говорили: золотое у дедушки сердце. Но вот однажды подернулось сердце туманом. Помер дедушка. Покинул доброе свое заботливое тело и превратился в вурдалака.

ИМПЕРАТОР

Жил-был император. У него были желтые глаза и хищные челюсти. Император жил один. Во дворце, полном стен и полицейских. Среди ночи он просыпался и долго кричал. Никто не любил его. А сам он больше всего любил террор и охоту. Но фотографам позировал всегда на фоне детей и цветов. Когда он умер, никто не решался снять его портреты. Проверьте, может быть, и в вашем доме еще висит его маска.

РЫБЫ

Невозможно представить, что же рыбы видят во сне. Даже в самом темном уголке пруда, среди тростников, если они и спят, то - бодрствуя. О них, навеки застывших в одной позе, абсолютно невозможно сказать: склонили головы.

И слезы их, как крик в пустоте, - безмерны.

Даже жестом рыбы не могут выразить отчаяния. Этим оправдан тупой нож, который скребет им хребты, сдирая цехины чешуй.

КОМНАТА СМЕХА

Качели, карусели, чертовы колеса - все это забавы для людей обыкновенных. Тонкие натуры, рефлексирующие умы представляют комнату смеха. Ее сокровенная и возвышенная цель - приготовить нас к самому худшему. В ее зеркалах мы видим свое тело то снятым с креста, то изломанным на колесе - бесформенным мешком с костями.

Не забывайте о комнате смеха. Чаще ходите в комнату смеха. Это прихожая жизни, преддверие пытки.

САМОУБИЙЦА

До чего же он был театрален. В черном костюме, с цветком в петлице встал перед зеркалом. Вложил в рот ствол пистолета, подождал, пока нагреется, и - рассеянно улыбнувшись своему отражению - выстрелил.

Он упал, словно плащ, сброшенный с плеч, душа же еще какое-то время стояла, мотая головой, а голова была все легче, все легче. Потом, помедлив, душа вернулась в тело, залитое кровью, - в ту самую минуту, когда температура его сравнялась с температурой предметов, что - как известно - предвещает долголетие.

ГЛАДИЛЬНЯ

Инквизиторы среди нас. Они живут в подвалах больших каменных зданий, и только надпись ГЛАДИЛЬНЯ ЗДЕСЬ выдает их присутствие.

Столы с литыми бронзовыми мышцами, катки, крушащие медленно, но верно, не знающие жалости приводные ремни ждут нас.

Простыни, которые выносят из гладильни, - словно пустые тела колдуний и еретиков.

СОН ИМПЕРАТОРА

- Щель! - кричит во сне император, да так, что над ним сотрясается балдахин из страусовых перьев. Солдаты с обнаженными мечами ходят вокруг опочивальни, думают: его величеству снится осада. Вот он наметил щель в стене, хочет через нее прорваться в крепость.

А на самом-то деле император сейчас - сороконожка, бегущая по полу в поисках остатков пищи. В этот миг он увидел над головой огромную сандалию - вот-вот она его раздавит. Император лихорадочно ищет щель, чтобы в нее забиться. Но пол гладкий и скользкий.

Да, нет ничего более прозаического, чем сны императоров.

РУССКАЯ СКАЗКА

Постарел батюшка-царь, постарел. Уже и голубка своими руками придушить не мог. Золотой и холодный, сидел он на троне, только борода у него все росла, до самого пола и еще ниже.

Страной уже правил кто-то другой, а кто - неведомо. Любопытный народ стал заглядывать в окна дворца, тогда Кривоносов загородил окна виселицами. Только повешенные могли теперь что-нибудь видеть.

Пришло время, помер царь-батюшка. Звонили колокола, но тело из дворца не выносили. Прирос царь к трону. Царские ноги с ножками трона переплелись, рука в поручень вросла. Никак не оторвать. А закопать царя вместе с золотым троном - жалко.

ИЗ МИФОЛОГИИ

Вначале был бог ночи и грозы - черный безглазый истукан, перед которым все плясали нагишом, перепачканные кровью. Позднее, во времена республики, явилось множество богов - с женами, детьми, скрипучими кроватями и бутаформкими молниями. Кончилось же все тем, что только суеверные неврастеники таскали в карманах крошечные соляные статуэтки, изображавшие бога иронии. Более почитаемого бога не было в те времена.

И тогда явились варвары. Они тоже высоко ценили бога иронии. Толкли его каблуками и сдабривали им пищу.

КУБИК

Деревянный кубик можно описать только снаружи. Нам ничего не суждено узнать о его сути. Даже если рассечь его пополам, срез тут же превратится в стену, тайна молниеносно затянется кожей.

Невозможно проникнуть в психологию каменного шара, железной болванки, деревянного куба.

ЯЗЫК

Я неосмотрительно нарушил границу зубов и проглотил ее бойкий язычок. С тех пор она живет во мне, как японская рыбка. Трется о сердце и диафрагму, словно о стенки аквариума. Поднимает муть со дна.

Та, у которой я отнял голос, всматривается в меня своими большими глазами - ждет, когда же вернется слово.

НАСТЕННЫЕ ЧАСЫ

С виду - спокойно лицо мельника: широкое, лоснящееся как блин. Только два темных волоска спадают на лоб. А заглянешь внутрь: клубок червей, кишащий муравейник. И это должно указывать нам путь к вечности...

ГИГИЕНА ДУШИ

Мы пребываем в тесном ложе собственной плоти. Лишь те, кто неопытен, непрестанно в нем вертятся. Нельзя вращаться вокруг своей оси, иначе острые нити вопьются в сердце, обмотав его, как катушку.

Надо просто закрыть глаза, сцепить на затылке руки и поплыть вниз по этой великой реке, от Истока волос до первой Катаракты Великого Ногтя.

ПООСТОРОЖНЕЙ СО СТОЛОМ

За столом следует сидеть спокойно, не предаваясь мечтам. Не надо забывать, сколько усилий ушло на то, чтобы бурные морские течения улеглись спокойными слоями. Минутная невнимательность, и все может снова перемешаться. Нельзя тереться о ножки стола - они невероятно чувствительны. За столом все надлежит обсуждать хладнокровно, по-деловому. Не стоит за него садиться, пока не продумаешь все досконально. Для мечтаний нам даны другие предметы из дерева: лес и кровать.

СТУЛЬЯ

Кто бы мог подумать, что теплая шея превратится в спинку, а ноги, привыкшие к радостному бегу, оцепенеют, словно четыре прямых костыля. Раньше это были красивые цветоядные животные. Но слишком уж легко дали они себя объездить. Теперь это четвероногие самого что ни на есть подлого нрава. Они утратили отвагу и упорство. Они терпеливы, и только. Никого не затопчут, никого не сбросят. Наверняка их мучает сознание напрасно прожитой жизни.

Свое отчаяние стулья выражают скрипом.

КОГДА МИР ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ

Случается это крайне редко. Скрипнет земная ось, да так и застынет. Все замирает: бури, корабли на море, тучи, пасущиеся в долинах. Все. Даже кони на лугу застывают, как в неоконченной шахматной партии.

Но мир в тот же миг снова приходит в движение. Океан глотает и выплевывает корабли, долины дымятся, кони переступают с черного поля на белое. И слышно, как воздух громко бьется о воздух.

ДРОВОСЕК

Поутру дровосек входит в лес, захлопнув за собой большую дубовую дверь. Зеленые волосы деревьев встают дыбом от ужаса. Тут и там раздаются сдавленные стоны стволов, сухие крики ветвей.

Но деревьев дровосеку мало. Он пускается в погоню за солнцем. И настигает его на краю леса. Вечером на горизонте мерцает расколотый пень. А над ним остывает топор.

НАРУЧНЫЕ ЧАСЫ

Пока в механизме один муравей, или два, или даже три, все в порядке, нашему времени ничто не угрожает. В крайнем случае можно сдать часы в чистку, что, впрочем, нонсенс. Уж если муравьи завелись, ничем их не вытравишь. Красные, прожорливые, они не видны даже вооруженным глазом.

Немного погодя они начинают стремительно размножаться. Образно говоря, мы носим на запястье уже не часы, а муравейник. Принимая за тиканье работу прожорливых челюстей.

В поисках пищи они проникают в вены. По вечерам из складок белья высыпаются рыжие шарики крови.

Когда муравьиный труд окончен, часы, как правило, останавливаются. Можно завещать их детям. Тогда все начнется с начала.

ПРАКТИЧЕСКИЕ СОВЕТЫ НА СЛУЧАЙ КАТАСТРОФЫ

Как правило, все начинается невинно - едва заметно ускоряется вращение земли. И все же следует немедленно покинуть дом. Никого из близких с собой не брать. Взять только самое необходимое. Обосноваться подальше от центра, поближе к лесу, горам или морю, прежде чем вращение, с каждой минутой набирающее скорость, не начнет всех подряд ссыпать в центр, душить в гетто, шкафах и подвалах. Следует строго держаться внешнего контура. Голову опустить как можно ниже. Стараться, чтоб обе руки были всегда свободны. И укреплять мышцы ног.