Андрей Левкин
МЫ ВАС ВЫЧЕРКИВАЕМ, СЭР

Конечно, форма длящегося настоящего здесь не уместна - и потому, также, что процесс требует времени вовсе не этого, и ничего, собственно, он не требует, а происходит моментально и необратимо - тем более необратим он, что мы и не знаем - что произошло либо происходит, когда мы вдруг ощущаем, что некто - вычеркнут. Вообще-то, перевод в безмятежно длящееся настоящее уже вполне просвистевшего момента отчасти и является темой данного письма. Конечно, нам следует заранее оговорить и извиниться перед Вами, сэр - ваша, собственно, судьба нас в данном случае - Вы вычеркнуты, увы - волновать уже не может, и эта попытка растягивания времени с помощью грамматических форм (не растягивания даже, а извлечение некоторой точки, запятой из времени и перемещение ее как бы с тротуара на ладонь) - предпринимается вовсе не с целью облегчить вашу ситуацию - и уж тем менее из желания ее переменить обратно - тем более, как нам это сделать, если механизм нам не известен.

Конечно, заглавие допускает разницу интонаций своего произнесения; разнообразие твердеет, если поиграть и порядком слов: "Мы Вас вычеркиваем, сэр", "Сэр, мы Вас вычеркиваем", "Вас мы, сэр, вычеркиваем", доходя до уже почти фамильярщины "Вычеркиваем мы Вас, сэр", намекающей на некоторый интонационный, переводящий все в шутку, хвостик. Которого не будет, равно как нет и игры интонациями в самом заглавии. Потому что все эти четыре слова и запятая произносятся сразу все сразу, а не по буквам. Эту фразу говорит как бы вовсе не человек. Человек то же самое сказал бы так: "Мы Вас вычеркнули, сэр" - когда ему, говорящему, уже безразлично: разницей между прошедшим и все никак не приходящим настоящим и пишется наше послание.

Как мы уже сказали, ваша судьба не является предметом нашего беспокойства. Предметом нашего беспокойства не является, в действительности, что-либо: предметом нашего интереса является моментальность произнесения фразы, выставленной заглавием, и суть и смысл ее произнесения. Мы - покамест невычеркнутые - заинтересовались средой или сферой, где вычеркивают, откуда сведения об этом поступают к нам. Подобная саморефлексия нас, признаться, удивляет - живя себе и живя, всех нас себя как всех вместе исследовать мы не затевали. Возможно, было еще не время. Теперь, надо полагать, оно есть.

Не Вам, уважаемый, объяснять, что описание нашей среды, круга - как хотите, по частям, отдельным представителям и отношениям между ними (нами) результата бы не дало; выводы оказались бы недостоверными, займись мы теми или иными - а хоть даже всеми - проявлениями круга: они, все же, чуточку вторичны по отношению к сути дела, как кошачьи хвосты к котам. Вы, конечно, понимаете, что теперь нам интересен именно ваш случай - вычерк одного из не вычеркнутых прежде. Что нами было и быть перестало - тем более, что эту потерю не мы себе изобрели и за нее не голосовали - суть уловить может и позволит(ь).

Поймите, уважаемый, подобные вычеркивания нас не радуют. И потому, что ряды наши редеют, и потому - как следствие - возможность вычеркивания всех нас вовсе не абстрактна. Как, скажем, лицеисты 19 октября по одному уходя, выключающие за собой свет на пюпитрах. Думаем, эта картинка придется Вам по душе, впрочем, мы ничего о Вас теперь не можем предполагать. Откуда нам знать, как оно Вам теперь - думаем, место естественной принадлежности к чему-то смутному, но, тем не менее, очевидному заняли иные ценности и смыслы, порождающие вполне закономерные и приятные Вам кайфы, но дело-то не в том, а в том, что - если похеренными окажемся все мы - уйдет что-то нечто безусловно важное и сущее, существующее еще теперь - в нашей принадлежности к чему нет, разумеется, ни микроба нашей личной доблести.

Однажды был случайный разговор между двумя (в тот раз познакомившимися) нашими. "Мне, - сказал один, - текст ничего не говорит, пока я не познакомлюсь с автором". "Да, - сказал второй, - а познакомился, так тексты уже не читаешь". Ну, не то чтобы не читаешь, и не столь мы уж так ленивы и нелюбопытны - хотя и грешны иной раз. Просто дело опять не в том. Должна же быть какая-то парадигма, определяющая, где, собственно, живешь - так в качестве оной выступает не свод сформулированных до понятий представлений, а - из желания, что ли, совместить сразу и приятное, и полезное, и все остальное - сам наш круг, то есть отдельные его персонажи: как бы граждане, обведенные кружочком. Уж не Вам это разъяснять, и что поделаешь, но всякий встреченный впервые либо обводится кружочком, либо перечеркивается и в серьезной жизни неучитываем; что, безусловно, весьма сужает число подвластных нам в рассуждениях форм жизни, тем не менее, ничего не попишешь, это то же, что и "Мы Вас вычеркиваем, сэр" - что, понятно, означает перечеркивание ранее установленного кружочка косым крестиком.

Не сочтите это проявлением неприязни - видит бог, как расстраивает нас каждая новая потеря среди нас (не слишком сильно). То есть, возвращаясь к только что сказанному, мир, во всем его бесконечном разнообразии и т.д. определяется - в качестве карманной системы координат, что ли - отдельными... теми, словом, кто обведен кружочком. Объяснить это довольно сложно: некие отдельности, которые, скажем, влияют; реакции этих отдельностей; каждый обведенный как некое и искусство и наука и еще что-то в придачу. Только все это не мертвая координатная ось, а некоторое приращение жизни. Вот, видите, насколько все сразу сухо и неуклюже щелкает, какая-то протезная лексика; право-слово, хоть теорию развивай - а все для описания одной простой и маломощной вещи. Нет уж, сударь, лень это или не лень, а измерять мир мы будем друг с другом, а не общественной линейкой, цепочкой, прикованной к бачку с кипяченой водой.

Здесь Вы - присутствуй в процессе сочинения этого письмишки - должно быть возразили бы: к чему все эти, чреватые мучительными описаниями разборки, коль скоро можно просто попросить вычеркнутого поделиться своими впечатлениями. Да, но кажется, именно этого Вы бы предложить не смогли. Вы бы реагировали - окажись сейчас здесь - иначе. Ну конечно, Вы бы не стали грубить или обижаться, ни боже мой, не стали бы качать какие-то - кажущиеся Вам существующими в силу давнишнего нашего общения - права. Нет, вернее всего Вы бы принялись объяснять. Вам, наверное, сейчас все время хочется объяснять. Не нам, конечно, и не себя, а так, вообще: о человеке как таковом, о политической ситуации, о трагедии культуры, о некоторых нравственных правилах - здесь нет иронии, в нарушении каких-либо нравственных правил не упрекнет Вас никто, и речь-то не об этом: как было бы просто, если бы соблюдение некоего цельного пакета правил - явных и осознанных - управляло бы принадлежностью к кругу обведенных кружочками: право же, это была бы чудо какая прелесть, поскольку иные из до сих пор не перечеркнутых... как бы это выразиться погалантнее... с точки зрения... Видимо, своими объяснениями Вы теперь распространяетесь повсеместно. Видимо - но это, конечно, наши домыслы - при перечеркивании человека, как он, кстати, потом по-латыни: Хомо перечеркнутус? постигает умение находить причины всех следствий во всех возможных средах - с полной утратой любви к рассуждениям в духе "семь-восемь", каковая логика в области умственных процессов в каком-то смысле определяет нас.

Вы же теперь точны и, читая наше послание, отмечаете, видимо, карандашом на полях отдельные не вполне ловкие выражения или не вполне уклюжие обороты - боюсь, несколько при этом кривя душой, насилуя себя придираться. Но нет нам кайфа в Вашем устранении! Нет нам в том ни радости, ни особого смысла: да будь Вы хоть сто раз вздорным или эгоистом - что за печаль, были Вы существом вполне отдельным, и очередная утрата некоторой отдельной самостоятельности нас должна была бы, скорее, огорчить.

Здесь отметим, что с момента Вашего вычеркивания жизнь не остановилась, мы с Вами не разведены навсегда и всюду: как же, нам еще общаться и общаться. Впрочем, мы-то сами и не знаем - осознали ли Вы уже факт Вашей вычеркнутости, равно как не ведаем, как именно эта вычеркнутость может повлиять на Ваше, например, самочувствие или бытовые привычки. Если плохо - извините нас, пожалуйста, мы ведь не со зла, да, собственно, и не мы вовсе. Повторяем, нам не известно, во вред Вам произошедшее или на пользу - но кажется, пусть с какой-то даже бытовой точки зрения - на пользу, в любом случае Вы вышли из весьма крутого для Вас состояния. Вам теперь будут не важны многие вещи, в последнее время сильно отягощавшие Вашу жизнь. Теперь все будет проще, то есть - для Вас - естественнее.

Конечно, ни о чем таком знать мы не можем. (И дай бог, чтобы не узнали - должны бы, кажется, сказать мы, однако - не скажем). Что можно сказать об изменении отношения нас к Вам? В какой разряд людей теперь для нас переходите Вы? Поймите, нет тут самолюбования: мы, например, весьма интересуемся - является ли наш круг пока не вычеркнутых единственным в своем роде. Мы резко не хочем быть уникумами. Нам от того болит. Существуют ли варианты сред, подобных нашей, персонажи которых оперируют теми же крестиками-нуликами, но по-иному? Есть ли, и можно ли по-иному? Только, знаете, само это предположение родилось лишь теперь - как некий логический арабеск - по ходу движения каретки. А так, само по себе, не возникало. И не-возникновение не спишешь на эгоцентризм среды, не сойдется что-то.

Впрочем, речь не о нас. И не о Вас. Впрочем, можно сказать, что Вы теперь относитесь к разряду людей, на которых не обижаются. Не вполне так: мы не обижались на Вас и в форме единственного числа второго лица, тем не менее тут есть какая-то разница между двумя необижаниями. Здесь, кстати, можно опять помянуть Пушкина: есть у него насчет английского лорда, который при случае не побрезгует, а даже и положит себе обязанностью не дать спуска нахамившему простолюдину, выяснив с тем отношения на кулачках. Кажется (исходя из того, что очевидные вещи не требуют - не позволяют, собственно - своего рассмотрения, а он об этом написал), сей принцип не был для него органичен. Видимо, он тут сомневался. Мы же, конечно, на подобное выяснение отношений не пойдем. Впрочем, тут мы в лучшем положении, нежели А.С., ибо обогащены опытом жизни в государстве нового типа в качестве интеллигентов (не говоря уже о проблемах, возникающих в результате общественного транспорта). Это ж было бы карате просто какое-то бесконечное.

В сущности - то, что говорилось о Пушкине, вступившем в зарубу с пьяным конюхом, - это ведь опять о том же: о вещах естественных настолько, что существование их прозрачно. Что же, со стороны виднее? да вряд ли, милостивый государь, и разговор наш, потому, вынужден ходить между нами и Вами. Мы понимаем, что сочиняемое нами теперь маловыразительно и скучно: а каким же ему быть, если разговор то о Вас, то о нас; откуда тут цельная драматургия.

Разумеется, если прикинуть, на что такое описание предмета (то с одной стороны, то с другой) похоже, то мы-то с Вами понимаем: это сразу две вполне приличные традиции, в одной из которых самоопределяться рекомендуется со словами "ты есть это", в другой же - "ты - не это": через некоторое время обе приводят к одному и тому же результату; впрочем, теперь они ни при чем, вернее - они работают в упрощенном толковании, почти чисто бытовом - каковой вариант на нашем с Вами уровне нынешних разборок единственно и возможен - где тоже совпадают в результате, но, увы, уже в пределе: это, как вы, вероятно, помните из школьного курса геометрии - аппроксимация окружности вписанными и описанными правильными многоугольниками. Периметры обоих многоугольников сходятся к длине окружности, но у нас, увы, бесконечности в запасе нет, так что ясная и со всех сторон круглая сфера, разделяющая Вас и нас, в рассуждениях не возникнет, и уж тем более не окажется в ней окошечка, дырочки, через которую сферу можно запросто вывернуть наизнанку.

Понимаете, сей род речи весьма опасен для человека не предубежденного. Для себя-то нам подобные вещи оговаривать незачем, для Вас же - уже приходится, увы. Сей род речи не есть авто-апология, и не признак нарциссизма, и не проявление детской психологии: "посмотри-ка, мама, как я пляшу". Мы, собственно говоря, перекрестными сравнениями не занимаемся. И, что важно, - это, во-первых, не есть внутреннее противоречие, и, во-вторых, - это вообще никак (курсив). И понимайте этй фразу как знаете.

Вы только не полагайте нас приехавшими в мессианство. Это бы Вы очень ошиблись - ведь Вас, например, мы вычеркнули. А для мессий, надо полагать (и для художника, см., напр., хрестоматию "Искусство и художник в зарубежной новелле XIX века") общедоступная общезначимость значит ох как не мало. От отсутствия оной страдают: "нет пророка в своем отечестве..." Вот видите, как странно - всего-то такая маленькая вещь, что Вас вычеркнули, и столько сразу приходится ставить "не", описывая следствия произошедшего. Не думайте, что... не надо полагать, что... не считайте, что... не надо принимать нас за... Что за мораль тут наклевывается. Уж и не знаем. Вам виднее.

Вы как бы прихватили от нас что-то и будете жить на это все следующее время - какое-то время еще сохраняя по инерции и по запаху прихваченного - который скоро выдохнется - мнимую с нами близость. (Я согласен, что с Вашей точки зрения выглядит это неубедительно, Вы можете говорить про уникальность всякого личного опыта, лишь отчасти, да и то - косвенно связанного с нами, но... прихватили и отелились - были отделены, и приходится в очередной раз говорить Вам, что сказанное только что не "ай-яй-яй" и не инвектива, а так есть и все тут. Ну, медицинский факт, извините).

Обратимся, наконец, к фактам. Которые, конечно же, столь же не выстраиваются в логическую для Вас последовательность и кажутся субъективными и произвольными - почти злонамеренно надуманными. Это не так.

Роман о Вас, конечно, не напишется. Хотя есть для него как бы и оболочка - некоторая Ваша внутренняя динамика, выразившаяся в переходе в новое цельное и определенное состояние. Вы, одним словом, выскочили. То есть выскочили а) за рамки своей привычной жизни, тем самым - что плохо для возможности романа - чего-то добившись, и б) из нашего невнятного круга - что, как ни крути, а тоже как бы хорошо, поскольку в каком-то смысле обрели независимость от него.

Вот ведь какие парадоксы: именно это отделение - то есть, казалось бы, обретение чего-то своего, индивидуальной жизни и уход из-под некоего коллективного мнения означают, в действительности, нечто прямо противоположное тому, что, как Вам может показаться, произошло.

Но это все еще не факты. Но что считать фактом? Какие-то Ваши внутренние процессы и ступеньки, связанные теперь с какими-то продвижениями в Вашей индивидуальной судьбе, кажутся столь же значимыми, как то, что сегодня Вы, скажем, отобедали в такой-то столовке (если, конечно, не на Гавайях). Но почему, все ж таки, оказалось, что Вы оказались вычеркнуты?

Что теперь? Конечно же, никто не предаст Вас анафеме, никто не будет открещиваться от знакомства с Вами, женщины не станут стыдиться бывшей с Вами близости, никто не замажет Ваших фотографий чернилами в нашей памяти, более того - в той же памяти Вы так и останетесь с этим, еще не перечеркнутым, кружком вокруг себя, аки вокруг главы Вашей, как нимбиком - наверное, Вам это будет приятно. Сделанное Вами не подвергнется пересмотру, из него не будут производиться выводы, имея в виду с Вами произошедшее. Думаю, не будет даже спекулятивных рассуждений о том, что де с той поры у него глаза поблекли, лицо осунулось, да и задор не тот. Все будет нормально.

Что до самого момента, щелчка... У меня, например, это произошло во время какого-то случайного разговора с Вами, Вы вряд ли помните, мы столкнулись на углу, неподалеку от Вашей работы, точнее говоря - Вы выходили из дверей, а я шел мимо, какое-то расстояние нам было по пути. Тогда был конец лета, день с мелким дождем, прохладный, требовавший плаща, мы какое-то время шли, цепляясь полами плащей, шурша, и потом Вы свернули налево, через дорогу. Собственно, осознание произошедшего возникло, возникало во время разговора, но какое-то неотвердевшее - я постоял на перекрестке в некоторой задумчивости, что ли, созерцая, как Вы удаляетесь: серый день, мелкий дождик, довольно пустынная улица; тяжелые фасады, сорокаваттные лампочки, уставшие освещать дома изнутри, известные нищета и мерзость запустения сих мест, и Вы - такой уже отдельный, обособленный - точнее. Ощущение не имело характер шока, оно не вызвало ни спазмы, ни боли. Печаль, скорее. После я понял, что именно уже было не так: мы по дороге говорили, и вот именно сам разговор: Вы делали как бы уже сообщение. Это очень сложный момент - можно делать отдельное сообщение, которое, однако, не будет ни сообщением, ни отдельным, у Вас же разговор торопясь стремился к этой отдельности. Как, скажем, в реке образуется водоворотик, и его вода не только не продвигается уже вперед с остальной рекой, а еще и твердеет, становится конусом, вершиной уцепившимся за дно. Но, конечно, это только картинка - и притом картинка чисто внешнего впечатления, ни объяснения от нее требовать, ни выводы на ее основе делать, разумеется, нельзя. И уж не нам, конечно, такие выводы производить. Вы бы сами могли что-то сказать - если бы уловили момент, когда оказались вычеркнутым: ведь это произошло с Вами, а мы - только это увидели.

Н., например, заметила, читая один из Ваших последних текстов. Это было при мне, я, правда, лежал тогда на диване, то ли с похмелья, то ли просто захотелось полежать - уже и не помню, а она сидела в другом углу и читала. Помню, разбудила меня фраза "Он что, рехнулся?!.." - примерно так, возможно, слово было употреблено более площадное. Я - не проснувшись окончательно - сразу включиться в разговор не мог, то есть с Вами она разобралась самостоятельно. А реакция ее была такова, что после этого эмоционального всплеска дальнейшее негодование не возникло, запал ушел в пожатие плечами, так что за время от громкого возгласа до пожать плечами, Ваше вычеркивание произвела и она.

Господь с Вами, у Вас ведь там не было никакого жлобства, ничего такого явно глупого или прохиндейского. Ну как тут объяснишь... Может быть, что-то вроде фразочки "Х. страдал от недопонимания..." - не так грубо, разумеется; дословно я не помню, но что-то из области сложности взаимоотношений одного и остальных: не в том дело, что Вас можно укорить за транспозицию себя в чью-то неповинную шкуру, явившуюся поводом к тексту, и не за саму эту убогую оппозицию, и даже не из естественной щепетильности в вопросах чести подобного рода: хотя, конечно, известная авторская нравственность тут... - нельзя устранять, оказывается, подобные понятия, только эта нравственность какая-то другая... Собственно говоря, ничего дурного там не было - в самой фразе, а только стало понятно, что человек перестал отдавать и начал брать - что тоже не укор с нравственных позиций, речь ведь просто о том, что человек утерял способность жить на постоянной отдаче: здесь никаких плюсиков-минусиков, а просто изменился, значит, образ жизни. Человек выпал из гонки, он спланировал куда-то на свой отдельный огород, где будет выращивать вполне необходимые всем укроп, левкои, кислород и публицистику, ни в малейшей степени не помышляя устроить себе там, между грядок, памятник. Опять же - сие не мораль, не укор, это опять очень приблизительная картинка: она не даст ничего для понимания момента вычеркивания и вычеркивания из чего - тоже не позволит понять. Это все слова и не бог весть какие складные. (Вот, впрочем, какой парадокс - пытаясь описать это его "ниспадение", приходится употреблять выражения и термины чуть ли не его же, выстраивать оппозицию, вполне родственную произведенной им. Не в точности такую же, но они все в родстве. Впрочем, это естественная реакция лексики.

Причем ведь это его получение, получание - оно ведь вовсе не на жлобском уровне, а лишь разовое: участочек для индивидуальной жизни) и больше Вы ведь не берете ничего. Напротив - отдаете. В этом отношении Вы нас куда лучше и добрее, но... вычеркнуты.

Что ж, а от нас ни шерсти, ни молока, ни умиротворения ближним. Вот в чем дело по поводу отдельности: Вы говорили сообщение, оно было отделено и от Вас, и от меня, какое-то само по себе - слишком по себе, чтобы ему верить - и от пасмурной улицы, наконец, тоже отдельно.

Наговорив столько слов, мы не очень-то приблизились к предмету нашего разговора. Конечно, нам ли, его затеявшим, рассуждать о его побудительных причинах, предпосылках и источниках: это, скорее, все же Ваше дело - мы отдаем его Вам, пользуйтесь. Мы же, изнутри, можем лишь ответить на опасение, высказанное нами же в начале этого письмеца: ведь нам не удалось внести хоть какую-то ясность даже в сам предмет разговора, и да бог с ней, с сутью. Вот, что касается вычеркивания всех нас: да, это возможно, но дело все в том - и это, пожалуй, единственное, что нам отсюда, изнутри ведомо - что, однако, не является неким метафизическим упованием, а насколько тут, внутри, очевидно, что ответить на Ваш возможный вопрос "а почему?" можно будет только "потому что потому"; так вот, все мы - это, примерно, как стая галок, куда-то перемещающаяся, а галки - уставая, что ли, или еще почему - отстегиваются вниз: на кресты, деревья и приусадебные участки: но, тем не менее, стая останется лететь куда-то, куда ей надо, даже если в ней не останется ни птички.