АРКАН И ПСИХЕЯ
И по законам природы новизна от чистой привычки приобретает для нее приятность, и вук неизвестного голоса служит ей утешением в одиночестве...
"Как в мартовском полете ласточек "ростками черными звенит по снегу "в кипящих родниках зимы - "Так умирают, чтобы вновь воскреснуть". 1 Рассвет мечтательный. О длительная череда рождений, - и пробуждение причудой россыпи жемчужной в палевых просторах пустот мерцающих, неясных, отмытых крыльев трепетанием от мысли, без следа, до сизой изморози дыхания - чуть слышного: так лепетом морским волн медный локон превращает в пену пыли. Ты думаешь тогда о побережьи, где лодкой на песке: ленивые отливы далей в разрывах пустоты, любимой ветром; как вздох медлительный в кисейном дуновении поет: так свет моллюска знанием упорным стремится по пескам ребячьим криком в рождении своем, прозрачностью отмыть от буквы слов рой), и плен созвездий невидимый, в тумане хороводит еще до солнца - но луной растает как капля меда, мотылька парением; Что тебе в шелесте его? он превращается, незримый, в сон, до сумерек утра исчезнув. 2 Тогда ты просыпаешься. И в утреннем томлении пар легких капель света за окном: капелью рань ранью блеклой в мороке деревьев черных, леса туманного в белесой паутине - подобия ума недвижны. Вдаль ланью убегает. Что тебе в нем? Но в шорохе дождя, исполненного памяти случайной, внезапной сетью смутных соответствий, в напоминании подобном проблеску - поймешь ли всего лишь ропот посреди листвы безмысленной? Так легкой поступью прервет дыхание стеблей сухих, заклятиями трудных. Что это эхо говорит? И почему слова не больше, чем причуды сновидений? Непрерываема простых явлений цепь; в тумане рощицы автомобиль заводят, и трелью по березам рассыпаясь, утро как девочка спешит тропинкой с сачком мельканье бабочки опередить, пока на гальку взгляд не упадет монетой. Тень на стволах сквозит. Дыхание трепещет в тесной клетке, будто из солнечного края в тень болот зовет грязь озерца заросшего, и кенарь мертвый. Дымок голубоватый вьется, вязь пыли сладковатой собирая, как пчела, когда в тень падает. И птица улетает. Немногословно комнат пробужденье. Часы остановились, словно молча по лестнице крутой ты поднимаешься в седьмой этаж, и вдруг застыла, розы на стекле увидев. Пар плещет за окном. Потухла печь, и угли не трещат, а мальчики поют на изразцах нестройно, как стайка рыбок золотых, тростинками огня - или как бьют хрусталь: звон изморосью просыпается, и соловей в кустах притихших вдруг залепетал свирелью. 2 Но утро в снисхождении своем легко; Что радуга росой внезапных капель слова рождаются, и имена живут, как будто в первый раз наречены. Склон неба рос ресничками зари и ласточки, пылинками с соцветий сорвавшись, в даль моря сеют темь семян. Ты шла дорожкой парка, и казалось, что с встречей тянешь ты и час, и два; Сиял зенит, и гарью дым клубился, а корни веток все впивались цепко в пожар чернеющий рассветных сумерек. Дождь медлил падать. В кружеве ветвей не девушка сидела, но шмель жужжал; И думалось тебе, что так, прикосновением на грани сна и дня, подстерегая свет, тропа луной молчит, и вздохом черных вен соединяются протянутые руки; а из семян упругих мрелью тень рождалась у ног твоих. На грани сна и дня, в безмысленной борьбе: луч рассекает облако; блестит вода и флаг колышется над побережьем. из "Писем путешествия" ВОЗВРАЩЕНИЕ В СУЙСАРЬНе затем ли, когда говоришь - неважно - и думаешь о другом Возникает такое же чувство, как рождается речью На границе распада. Если сентябрьский ветер Бел и бесчувствен, как серо-молочное небо И такой же холодный, и если сухая трава Скошена, если негде укрыться, придется, как маленькой девочке Спрятаться за простуженным камнем. Если всю ночь до зари Дождь за дождем отступает, и если крыльцо промокло, Если все стекла залиты водой, то, пожалуй, останется В чуть приоткрытую дверь через завесу дождя Видеть, и даже не думать - неважно - чувствовать превращение Остекленевших от тяжести листьев. Если деревья растут Так, что в корни, ушедшие вверх, превращаются ветви, Если в жесткой коре можно прижаться щеками И смеяться, бегать по мокрой траве, падать на холодную землю, пить росу, хохотать и кататься Крепко-крепко зажмурив глаза, это значит, свершается Переход из вчерашнего - в завтра. И если ты так же сидишь на крыльце, как сидела вчера, Если осеннее, позднее солнце ласкает дымки над дорогой И платок не спасает от холода, Если кузнечики плачут В теплой, застышей траве - Все это значит, что "я", наконец, обретает объем В мире вещей, опередивших твое появление. Все же, если ты так же сидишь, на крыльце, так же ждешь, как ждала и вчера - - Осень пройдет - так же будет и завтра, и через много весен, Так же, как призрачность и равнодушие встреч Будят вчерашнее ожидание. ОСЕННЕЕ РОЖДЕНИЕ1 Утром просыпается северный ветер и пока пьяный дух палях листьев кружится над окраиной - он набирает ввысь; октябрьской птицей рожденной у каменных скал, начинаясь от двух точек судьбы, продолжаясь вниз, до бескрайнего клёкта леса - он уходит в безмолвие; с высоты, прллетая в безгрешной сини неба над грубым помолом поля, скелетом мельницы, над давнишним сенокосом осени - он, прельщенный теплом, опускается между чахлым поселком и пристанью, исчезая в ряби озера, в ропоте тополей; затихает, и, кажется, леденеет... Тогда и глаза темных окон мутнеют от стука ветра в двери, в ставни, по крышам домов. 2 Ветер стихает, и призрачным кораблем дом ложится на волны шумящих деревьев; как мореходы, смотрим ненастье за высоким окном в наступающих утренних сумерках. Созвездия наших судеб невнятны в предутреннем свете: они пропадают в туманности, где Венера перед восходом сверкает на звездном пути трех волхвов, проходящих по небу и дары приносящих в чашах осеннего золота, называя твое рождение именем спящей весны. И когда рыжие волосы разметав, ты лежишь у окна, как свеча, горящая за туманным стеклом, бабочкой, мотыльком пролетая над зябким полем странствий - белая кровь вина бродит каплями красных ягод на блюде, и я пью, причащаюсь твоим дыханием, и молчат твои ясли - мой дом. Ты лежишь неподвижно, без снов, словно пришла ниоткуда и уйдешь ото сна в пробуждение трудной весны. Но пока ты еще здесь - в ожидании чуда кружится хоровод осени: над твоей головой пролетают стаи птиц, позабывших дорогу домой; тополиный шорох исходит из опрокинутой дали серого неба, и ветер сплетает похоронный венец одиноким деревьям, сизым старцам забытого декабря. Слушай же одинокий, пронзительный шепот осеннего ветра. 3 Как это жалко, что мы уходим, не попрощавшись, из пределов осеннего поля в новый возраст зимы; так в горшочках Адониса зарождаются корни и весенние почки живут в ожидании; Так и мы расстаемся с последней синицей на крыше, с улетающитм облаком на горизонте бескрайней обители неба, оставляя свой опыт на съедение времени. Пролетая над городом с детства знакомым, птица снова вдыхает свободу: в ветре она обретает движение, ибо простор взмаха крыльев ей дарит освобождение взгляда; ей видно много вперед, потому что она принимает в себя, словно в зеркало, все пространство вокруг - так, в себя заключая мир, она движется в ровном полете, перелетом из осени в зиму совершая рождение нашей надежды на будущий свет пробуждения ото сна. ПИСЬМА ПАМЯТИ О ХЭЙАН1 Время, одетое в числа и дни мимо проходит и, кажется, застывает когда в ночи пропадает небо, и гаснут огни, и холмы исчезают в тумане, и ты переходишь из жизни в память, в трепет листвы за окном, в легкий пар на умытом лугу, в плеск на берегу далеком - в память, которую я не могу ни забыть, ни унять в одиночестве жизни когда каждая тень говорит. 2 В одиночестве дней мысли равны - и каждая знает место свое, и как листья они опадают, оставляя нагие ветви бессмысленных чувств. Вот и голое дерево наших дней встало под белым снегом у порога зимы среди опустевших полей. 3 Подумай, как мало прошло, и как много времени будет еще впереди - только дожить бы; от веселой женитьбы до похорон и от майского дерева до засохшего клена, до головы Адама осенних времен. О любви никто не сказал - это только забытый сон, стон холодного камня из вечного плена. 4 Дорога, которая нас разделяет - тысячи гулких шагов, уходящих вдали в ропот стай перелетных, в молчание первого снега, в шепот дней в тесных стенах узилища опустевшей Земли. Все меняется. Он сознания новой природы, нового мира вокруг тебя - последний куст лета отцветает легко - все слова пропадают. Что расстояние? Даже годы, которые отделяют тебя от меня - того делают взгляд нестерпимым до боли и узнавание все трудней. Так последняя капля свободы пропадает в ожидании дней, когда снегом покроются крыши, 5 белые крыши домов среди опустевших полей. СМЕРТЬ СОЛДАТА / Аркадию ДрагомощенкоDeath is absolute and without memorial W.Stevens Он уходил. Морозный воздух сковывал плетением сухих ветвей ночное небо, молчанием оцепеневшее. Фонарь раскачивался на ветру, втекая маслом в мутный холод клокочущего под мостом потока. Глаза слипались черной пропастью, и слепли от огненных зарниц тумана и от грохота заполнившего все. Крик боли замер. Он еще бежал, и чувствовал последний страх, однако ласковое дуновение прохлады останавливало боль, и перед новым страхом тот отступал. "Я сплю", - шептал себе, бесчувственный, без мыслей; Кровь стыла в шелесте невидимой листвы и ток ее сливался с небом перед распахнутым, себя забывшим взором. Тень теплая ложилась дланью ему на плечи, и пустота ласкала, и была успокоением измученному телу. И если бы он смог увидеть, как луна раскрылась оком в тающих на палевом просторе облаках и мелкий, волчий снег посыпался на землю, запорошив и отогрев иззябшую до камня глину дыханьем голубиным - он тогда проснулся бы под восходящим светом, в незнании своем превысив мудрость, среди простора белого, сияющего чистотой безмыслия и холода, который однако, нечувствителен тебе, забытому под ласковым нездешним взглядом разлитом в тающих полях вокруг тебя. СОН ПО ДОРОГЕ ДОМОЙПамяти Геннадия Шмакова 1 Воздух входит в тебя, как в распахнутое окно. Сизая дымка, парящая в яблонях; лай собаки отзывается в деревенской глуши; о, благодатные летние дни, отрада страниц часослова, в мраке хрустального свода идущие чеедом. Белый цвет распускается в кущах зелени, золотом в черном окне загорается лампа... Так смешно, по-наивному просто гостем входить в свой забытый, оставленный, полуобжитый дом, напоминанием смерти недвижной, Иосиф. 2 Цепь Арахны, влажная паутина дрожит мелкими каплями небесного пота между тобой и детством; тонкая веточка ивы плотину чуть держит, и соседство порхающей бабочки станет немилым, даже мучительным утомленному далью оку. Тропка, тропка, беги, паутинка, тянись дальше и дальше ввысь, сколько хватит просторного неба в неизмеримом, облачном крае Земли. 3 Так ли ты далеко отошел от порога родного дома? Крик филина затерялся в опустевших полях. Шелест сухого леса, эхо в мертвых ветвях, мутная тина ветром носимая по безжизненным водам. Перед свободой, которую вновь обретаем мы беспомощны. Среди щебетания птиц в темном лесу - солнечный вопль бессилен, зверь, гонимый сквозь тернии, чувствует одиночество, Тень чумы мышью вползает в жилище, синей змейкой, как в чаше у Иоанна, корневищем совокупления голубых вен. 4 Голубое окно в покинутом доме как зеркало в поле странствий отлетевшей души. Прозелень из дали синих сумерек кажется близкой и застилает горло, будто бы издали край неьесного свода раскололи осколки дальнего грома, вернувшего корабли. Маленький мальчик смотрит из-за решетки на опустевшую комнату, будто это окно в шаткий мир, будто я - исполнитель желаний и таким же, как он, был когда-то давно. Только нет птицелову работы - дождь и белесая скука, и за решеткой небо - серое молоко, только далекий стон - наша давняя мука, злой, танцующий ветер. Мальчик закрывает свечку ладонями. Правда все это или сон? Август 1988 |