АРКАН И ПСИХЕЯ

И по законам природы новизна от чистой привычки приобретает для нее приятность, и вук неизвестного голоса служит ей утешением в одиночестве...
Апулей

"Как в мартовском полете ласточек
"ростками черными звенит по снегу
"в кипящих родниках зимы -
"Так умирают, чтобы вновь воскреснуть".

1

Рассвет мечтательный.
				О длительная череда рождений, -
и пробуждение
причудой россыпи жемчужной в палевых просторах
пустот мерцающих, неясных,
отмытых крыльев трепетанием
от мысли, без следа,
до сизой изморози дыхания -
						чуть слышного:
так лепетом морским
волн медный локон превращает в пену пыли.

Ты думаешь тогда о побережьи,
где лодкой на песке:
					ленивые отливы далей
в разрывах пустоты, любимой ветром;
как вздох медлительный
		в кисейном дуновении поет: так свет
моллюска знанием упорным
стремится по пескам ребячьим криком
в рождении своем, прозрачностью отмыть от буквы
	слов рой),
и плен созвездий
невидимый, в тумане хороводит
еще до солнца -
		но луной растает
как капля меда,
мотылька парением;

Что тебе в шелесте его?
он превращается, незримый, в сон,
до сумерек утра исчезнув.

2

Тогда ты просыпаешься. И в утреннем томлении
пар легких капель света за окном: капелью рань
ранью блеклой в мороке деревьев черных, леса
туманного в белесой паутине -
				подобия ума недвижны.
Вдаль ланью убегает.

Что тебе в нем?

Но в шорохе дождя,
исполненного памяти случайной,
внезапной сетью смутных соответствий,
в напоминании
подобном проблеску -
				поймешь ли
всего лишь ропот посреди листвы безмысленной?
Так легкой поступью прервет дыхание
стеблей сухих, заклятиями трудных.
Что это эхо говорит?
					И почему слова
не больше, чем причуды сновидений?

Непрерываема простых явлений цепь;
в тумане рощицы автомобиль заводят,
и трелью по березам рассыпаясь, утро
как девочка спешит тропинкой
	с сачком мельканье бабочки опередить, пока
на гальку взгляд не упадет монетой.
Тень на стволах сквозит.
	Дыхание трепещет в тесной клетке, будто
из солнечного края в тень болот
зовет грязь озерца заросшего,

					и кенарь мертвый.
Дымок голубоватый вьется,
		вязь пыли сладковатой собирая, как пчела,
когда в тень падает.
И птица улетает.
Немногословно комнат пробужденье.
Часы остановились, словно молча
по лестнице крутой ты поднимаешься в седьмой этаж,
и вдруг застыла, розы на стекле увидев.
Пар плещет за окном.
Потухла печь, и угли не трещат,
а мальчики поют на изразцах нестройно,
как стайка рыбок золотых,
тростинками огня -
				или как бьют хрусталь:
звон изморосью просыпается,
						и соловей
в кустах притихших вдруг залепетал свирелью.

2

Но утро в снисхождении своем легко;
Что радуга росой внезапных капель
слова рождаются,
					и имена живут,
как будто в первый раз наречены.
Склон неба рос ресничками зари
и ласточки, пылинками с соцветий
			сорвавшись, в даль моря сеют темь семян.
Ты шла дорожкой парка, и казалось,
что с встречей тянешь ты и час, и два;
Сиял зенит, и гарью дым клубился,
а корни веток все впивались цепко
в пожар чернеющий рассветных сумерек.
Дождь медлил падать.
В кружеве ветвей не девушка сидела,
							но шмель жужжал;
И думалось тебе, что так,
							прикосновением
на грани сна и дня, подстерегая свет,
тропа луной молчит, и вздохом черных вен
соединяются протянутые руки;
а из семян упругих мрелью тень рождалась
у ног твоих.

На грани сна и дня, в безмысленной борьбе:
луч рассекает облако;
					блестит вода
и флаг колышется над побережьем.

из "Писем путешествия"

ВОЗВРАЩЕНИЕ В СУЙСАРЬ

Не затем ли, когда говоришь - неважно - и думаешь о другом
Возникает такое же чувство, как рождается речью
На границе распада.
		Если сентябрьский ветер
Бел и бесчувствен, как серо-молочное небо
И такой же холодный, и если сухая трава
Скошена, если негде укрыться,
				придется, как маленькой девочке
Спрятаться за простуженным камнем.
				Если всю ночь до зари
Дождь за дождем отступает, и если крыльцо промокло,
Если все стекла залиты водой, то, пожалуй, останется
В чуть приоткрытую дверь через завесу дождя
Видеть, и даже не думать - неважно - 
					чувствовать превращение
Остекленевших от тяжести листьев.
						Если деревья растут
Так, что в корни, ушедшие вверх, превращаются ветви,
Если в жесткой коре можно прижаться щеками
И смеяться, бегать по мокрой траве, падать
	на холодную землю, пить росу, хохотать и кататься
Крепко-крепко зажмурив глаза, это значит, свершается
Переход из  вчерашнего - в завтра.
И если ты так же сидишь на крыльце, как сидела вчера,
Если осеннее, позднее солнце ласкает дымки над дорогой
И платок не спасает от холода,
					Если кузнечики плачут
В теплой, застышей траве -
Все это значит, что "я", наконец, обретает объем
В мире вещей, опередивших твое появление.
Все же, если ты так же сидишь, на крыльце,
				так же ждешь, как ждала и вчера -
- Осень пройдет - так же будет и завтра, и через много весен,
Так же, как призрачность и равнодушие встреч
Будят вчерашнее ожидание.

ОСЕННЕЕ РОЖДЕНИЕ

1

Утром просыпается северный ветер
и пока пьяный дух
палях листьев кружится над окраиной -
он набирает ввысь;

октябрьской птицей
рожденной у каменных скал,
начинаясь от двух
точек судьбы,
			продолжаясь вниз,
до бескрайнего клёкта леса -
он уходит в безмолвие;
с высоты, прллетая в безгрешной
сини неба над грубым помолом
поля, скелетом мельницы,
над давнишним
сенокосом осени -
он,
прельщенный теплом,
				опускается
между чахлым поселком и пристанью,
							исчезая
в ряби озера, в ропоте тополей;
затихает, и, кажется, леденеет...

Тогда и глаза темных окон
мутнеют от стука
ветра в двери, в ставни, по крышам домов.

2

Ветер стихает, и призрачным кораблем
дом ложится на волны шумящих деревьев;
как мореходы, смотрим ненастье
за высоким окном в наступающих
утренних сумерках.
				Созвездия
наших судеб невнятны
			в предутреннем свете: они
пропадают в туманности, где Венера
перед восходом сверкает на звездном пути
трех волхвов, проходящих по небу
и дары приносящих
				в чашах осеннего золота,
называя твое рождение
именем спящей весны.
И когда
рыжие волосы разметав, ты лежишь у окна,
как свеча, горящая за туманным стеклом,
				бабочкой,
мотыльком пролетая над зябким полем
странствий -
			белая кровь вина бродит
каплями красных ягод на блюде, и я пью,
причащаюсь твоим дыханием, и молчат
твои ясли - мой дом.

Ты лежишь неподвижно, без снов,
		словно пришла ниоткуда
и уйдешь ото сна в пробуждение
трудной весны.
		Но пока ты еще
здесь - в ожидании чуда
кружится хоровод осени:
над твоей головой пролетают
стаи птиц, позабывших дорогу домой;
тополиный шорох исходит из опрокинутой дали
серого неба, и ветер сплетает
похоронный венец одиноким деревьям,
сизым старцам забытого декабря.

Слушай же
одинокий, пронзительный шепот осеннего ветра.

3

Как это жалко, что мы уходим, не попрощавшись,
из пределов осеннего поля в новый возраст зимы;
так в горшочках Адониса зарождаются корни
и весенние почки живут в ожидании;
			Так и мы
расстаемся с последней синицей на крыше,
с улетающитм облаком на горизонте
						бескрайней обители
неба, оставляя свой опыт
на съедение времени.
				Пролетая над городом
с детства знакомым, птица снова вдыхает свободу:
в ветре она обретает движение, ибо простор
взмаха крыльев ей дарит освобождение взгляда;
					ей видно
много вперед, потому что она принимает в себя,
словно в зеркало, все пространство вокруг -
так, в себя заключая
мир, она движется в ровном полете,
перелетом из осени в зиму совершая рождение
нашей надежды на будущий свет
			пробуждения ото сна.

ПИСЬМА ПАМЯТИ О ХЭЙАН

1

Время,
одетое в числа и дни
мимо проходит и, кажется, застывает
когда в ночи пропадает небо, и гаснут огни,
и холмы исчезают в тумане,
и ты
переходишь из жизни в память,
в трепет листвы за окном,
			в легкий пар на умытом лугу,
в плеск
на берегу далеком -
в память, которую я не могу
ни забыть, ни унять
в одиночестве жизни
когда
каждая тень говорит.

2

В одиночестве дней
мысли равны
		- и каждая знает место
свое, и как листья они опадают,
оставляя нагие ветви бессмысленных чувств.
Вот и голое дерево наших дней
		встало под белым снегом
у порога зимы
среди опустевших полей.


3

Подумай,
как мало прошло,
и как много времени будет еще
впереди -
			только дожить бы;
от веселой женитьбы до похорон
и от майского дерева
до засохшего клена,
до головы Адама осенних времен.
О любви никто не сказал -
это только забытый сон,
стон холодного камня из вечного плена.

4

Дорога, которая нас разделяет -
тысячи гулких шагов, уходящих вдали
в ропот стай перелетных,
			в молчание первого снега,
в шепот дней
в тесных стенах узилища
опустевшей Земли.
Все меняется.
		Он сознания новой природы,
нового мира вокруг тебя -
		последний куст лета отцветает легко -
все слова пропадают.
			Что расстояние?
Даже годы,
которые отделяют тебя от меня - того
делают взгляд нестерпимым до боли
и узнавание все трудней.

Так последняя капля свободы
пропадает в ожидании
дней, когда снегом покроются крыши,

5

белые крыши домов среди опустевших полей.

СМЕРТЬ СОЛДАТА / Аркадию Драгомощенко

Death is absolute and without memorial
W.Stevens

Он уходил.
Морозный воздух сковывал
плетением сухих ветвей ночное небо,
молчанием оцепеневшее.
Фонарь раскачивался на ветру,
						втекая маслом
в мутный холод
		клокочущего под мостом потока.
Глаза слипались черной пропастью,
							и слепли
от огненных зарниц тумана и от грохота
заполнившего все.
Крик боли замер.
Он еще бежал, и чувствовал
последний страх,
			однако ласковое дуновение
прохлады останавливало боль,
			и перед новым страхом
тот отступал.
"Я сплю", - шептал себе,
бесчувственный, без мыслей;
Кровь стыла в шелесте невидимой листвы
и ток ее сливался с небом
перед распахнутым, себя забывшим взором.
Тень теплая ложилась дланью ему на плечи,
и пустота ласкала,
и была успокоением измученному телу.

И если бы он смог увидеть, как луна
раскрылась оком в тающих
			на палевом просторе облаках
и мелкий, волчий снег посыпался на землю,
запорошив
и отогрев иззябшую до камня глину
дыханьем голубиным -
					он тогда проснулся бы
под восходящим светом,
в незнании своем превысив мудрость,
среди простора белого, сияющего чистотой
безмыслия и холода, который
однако, нечувствителен тебе,
						забытому
под ласковым нездешним взглядом

разлитом в тающих полях вокруг тебя.

СОН ПО ДОРОГЕ ДОМОЙ

Памяти Геннадия Шмакова

1

Воздух входит в тебя, как в распахнутое окно.
Сизая дымка, парящая в яблонях;
							лай собаки
отзывается в деревенской глуши;
					о,
благодатные летние дни,
отрада страниц часослова,
в мраке хрустального свода идущие чеедом.
Белый цвет распускается в кущах зелени,
									золотом
в черном окне загорается лампа...
Так смешно, по-наивному просто
гостем входить в свой забытый, оставленный,
полуобжитый дом,
напоминанием смерти недвижной, Иосиф.

2

Цепь Арахны,
влажная паутина дрожит
мелкими каплями небесного пота
				между тобой и детством;
тонкая веточка ивы плотину чуть держит,
и соседство порхающей бабочки станет немилым,
даже мучительным утомленному далью оку.
Тропка, тропка, беги,
					паутинка, тянись
дальше и дальше ввысь, сколько хватит
					просторного неба
в неизмеримом, облачном крае Земли.

3

Так ли ты далеко
отошел от порога родного дома?
Крик филина затерялся в опустевших полях.
Шелест сухого леса,
эхо в мертвых ветвях, мутная тина
ветром носимая по безжизненным водам.
Перед свободой, которую вновь обретаем
мы беспомощны.
			Среди щебетания птиц
в темном лесу - солнечный вопль бессилен,
зверь,
гонимый сквозь тернии,
					чувствует одиночество,
Тень чумы мышью вползает в жилище,
синей змейкой, как в чаше у Иоанна,
корневищем
совокупления голубых вен.

4

Голубое окно в покинутом доме
как зеркало в поле странствий
отлетевшей души.
				Прозелень из дали
синих сумерек кажется близкой
и застилает горло, будто бы издали
край неьесного свода раскололи осколки
дальнего грома, вернувшего корабли.
Маленький мальчик смотрит из-за решетки
на опустевшую комнату, будто это окно
в шаткий мир, будто я - исполнитель желаний
и таким же, как он, был когда-то давно.
Только нет птицелову работы -
			дождь и белесая скука,
и за решеткой небо - серое молоко,
только далекий стон -
				наша давняя мука,
злой, танцующий ветер.
Мальчик закрывает свечку ладонями.
Правда все это или сон?

Август 1988