Алексей ШЕЛЬВАХ
ИРОИ - КОМИЧЕСКАЯ ПОЭМА
Приключения англичанина (версия I )

ШЕЛЬВАХ Алексей Максимович (р. 1948) ленинградский поэт. Публикации за рубежом и в СССР, в том числе в МЖ № 13. В 1988 г. в Литературных приложениях к МЖ вышла книга А.ШелЬваха "Черновик отваги". Предлагаемый ныне читателю роман печатается вопреки желанию автора, хотя и не без ведома.

  АглиЦкое терпенЬе,
ангелЬская хандра,
трезвое пЬянство,
латунное перышко,
склянка с - чернилОм,
словарЬ русского языка,
лампа в медном колпаке,
белая бумага,
розовые очки,
зеленые глаза, - 




понеслася, рукописЬ!

ПРЕДИСЛОВИЕ

  Папа был лорд, 
а демократ - по убежденЬям.
  Злосчастная доля! 
будучи весЬ женатым - странствовал без Родины, 
презирая реакционные силы. 
  Бедная чета! 
маменЬка разделяла его странствие. 
  Париж, Берлин, Флоренция, ветер как скрипка... 
а денЬги - медные. 
  За год пребыванЬя во Флоренции родился Я. 
Гостеприимная Россия предоставила политическое 
убежище несчастным англичанам. 
  Ранее называли эту лиловую улочку Гагаринская, 
проживали там Карамзины 
Екатерина Андреевна и Софья Николаевна, 
Иван Сергеевич Тургенев. 
  А кто предполагал, 
что лиловая эта улочка приголубит аглицкую family, 
что - не будет англичанам политического убежища, 
никакого вообще продыху. 

ОГОВОРКА

Оговорю исторические разделы повествованЬя.
АглиЦкое Shell означает: скорлупа, оболочка,
раковина.
Род Макшеллов - древняя раковина.
Отец говаривал:
"Предок - Дростан, Тристраi, якорЬ в - переносицу,
Тристан!"
Чудак был отец.
Да ладно.
Автобиография - вариант биографии рода.
ВедЬ кто я - таков?
вариант судЬбы Макшеллов.
Не более.
Перл -
толЬко Флоренция.
Бегло читаете, требуете моралЬ (модную)?
"Генеалогия морали" -
смысл исторического раздела.


Вот СТАРОФРАНЦУЗСКИЕ отрывки,
невестЬ откуда переведенные Оливером Макшеллом.
Точно клоп-древоточец изгрыз сии переводы анахрониЗм -
отец произволЬно толковал текст.
ИсправлятЬ - надо лЬ?
надо лЬ воспаленными губами припадатЬ к реке Факт?
(И у Шекспира Гектор цитирует Аристотеля...)
Итак,

".......ветр пел в - дубах.
Сэр Тристраi пил в ручЬе утреннюю водичку Европы.
"Бланшефлер, - воздыхал сэр Тристрам, - о, Бланшефлер. Дама."
.... позади крался сарацин КозинаК.
Сэр Тристрам в - Сирии убил его наложницу...ненароком...
Кос-Халву, сарацин пламенел мстителЬностЬю как георгин,
винопузырчатая кровЬ шипела в - арабских артериях.
"О, Алла, страшная сила!" - заорал сириец, погрузил в спину
.....сэра....Тристрама....ятаган.
Сэр Тристрам сказал: "Бланшефлер. О...хрр,
упал в - водичку, чавкнул мужественным шотландским ртом."

".........сэр Монтэгю сидел в - замке, он сидел в - замке,
етот сэр Монтэгю,
вкруг замка гудело-катило слоеные валы дубовое стадо.
Сэр Монтэгю сидел подле стрелЬчатого окна, растворил его
кратким мановением, впивал по глоткy - зеленого аглиЦкого
воздуха.
Вдруг явлен был осел вне узд, многореброе сизое существо, -
верхом примостиласЬ дева неземных совершенств, наган как
морское животное. Рот трепетал как флаг - ну и дева оседлала
ослика!
Сэр Монтэгю влез в - природу чрез окно, сверкая глазами.
"Боже, - воскликнул сэр Монтэгю, - откелЬ сие возникновенЬе?
Какие драконы помрут потугами любви?"
А дева нырнула в траву, легла длинным белым камнем в -
зеленую воду луга!....сэр Монтэгю молниевидно был возле.
ПечалЬная нечистЬ тщетно ожидала рыцаря в дымных далях
романа, - печалЬная нечистЬ проржавела до желудков, -
но - ромашками обросли романтичные тропы."

БиблиотекарЬ, скрипя сердцем, отворял фолианты как погреба.
Я выискивал мелЬчайшее упоминание фамилии М А К Ш Е Л Л, -
записные книжки стали пухлыми как булыжники.
Предок мелЬкал копеечным ликом в бухгалтерии государства?
Скакал
с корабля
на кораблЬ
в балетном абордаже!
КонеШно,
публикуемое ниже - пристрастное компиляторство,
нежели беспристрастное популяризаторство... не вода - кровЬ.

ИСТОРИЯ КОЛОКОЛЬНИ СВЯТОГО БЕНА

в - Клодтоне

Сэр Бенджамин Мэтр, капитан деревянного фрегата, неоднократно простреленный, выпросил отставку - сие заверено журналами Адмиралтейства.

Рессоры вскрикивали как птицы. Карета вкатила Мэтра в булыжный до нитки, насквозЬ каменный Клодтон.

Мэтр велел притормозитЬ напротив гостиницы "Полупенс" - был скуповат, в отличие от штурмана Хuю. (Хuю препровожодал ветерана в заслуженное селЬскохозяйственное место, имение.)

Сэр Бенджамин Мэтр был ошарашен меткими, твердыми камнями готики, воскликнул:

- Убей мя гром, ЭТО стоило ТОГО!

он разумел проломленные ядром ребра патриота.

Некто малЬчуган Билли пробегал кстати, мерцая рыжими патлами. Доблестный Мэтр привлек юного пешехода за ворот, прохрипел упомненное штурманом-очевидцем:

- Вот, малЬчуган, чек. Четыре тыЩы золота. Капитан Мэтр одобряет готическую архитектуру.

Честный Билли передал чек губернатору.

Так была выстроена колоколЬня святого Бена.

(Сэр Бенджамин Мэтр был побочным вариантом Макшеллов.)

БАЛЛАДА АЛЛАНА КЭДА

Деревенского парня влекла цивилизация, что ли.
Аллан Кэд был подвержен хандре: как-то вырвал коня из конюшен местного сквайра, ускакал к югу, объят дымными думами, сотрясаем националЬною болезнЬю.
Кэд вступил в Лондон пошатываясЬ.
Год провел в мелком каботажном труде, проявил талант кораблеводителя, организатора, получил удостоверенЬе, что - шкипер.
Тут плутовала Фортуна.
Однажды Кэд в спиртном облачке вбрел в переулок. Впереди была драка: пЬяные матросы притерли к облупленному дому лорда Уолтера Макшелла, тот тщетно тратил калории.
Кэд отшвырнул горлопанов.
А лорд Уолтер был покровителЬ гвардии.
И лорд Уолтер отблагодарил - чином капитана золотопогонных солдат.
А королЬ Уайк был наиболее эксцентричен, нежели густокровяные короли ранее (литрами лили элЬ в грудЬ, тискали в шелковых постелях приятную девушку, чего-то воевали).
Желт что самшитовая жердЬ, светлоглазый что ангел, развевая соломенные сочные локоны, - Уайк был Реформатор.
Во дворе толклися военные люди, шкипера, литераторы. Уайк сочинял государственные машины.
А лорд Уолтер не любил реформаторов. Ретроград, ферзЬ террора был лорд Уолтер.
И однажды капитан Кэд животом задавил гранату, намеренно кинутую в короля.
Хрипло выкликая "Уайк! Уайк!", Кэд - погиб.
Посмертно его оценили эполетами генерала.
В резулЬтате следствия лорд Уолтер вспомянул под топором:
"У, деревенщина. БудЬ проклят, Аллан Кэд!"
Лорд Уолтер был прав по-своему.

ХРОНИКА ВРЕМЕН КОРОЛЕВЫ БЭРН

1

Теодор Эвр скакал с корабля на кораблЬ в балетном абордаже.
А туземные женщины хохотали как черные ведЬмы. А вино болело
в желудке как язва.
Шестидесяти лет отроду Эвр продал кораблЬ, выбрал местом жителЬства - Форсинар. Он там облюбовал даму. Дама была - конец
света рыжеватого блеску!
В городе ремонтировали ружЬя, штудировали Руссо, рыдали о
поруганных националЬных традициях - как вурдалаки.
Эвр - примкнул. ВедЬ Элизабэт кляла короля девственным ртом!
И Эвр - примкнул.
Полуграмотного пирата мигом объявили революцЬонером,
объявили губернатором.

А королЬ Питер был - игруля, досуг обставлял италЬянками.
Что ему был Форминар?

Теодор Эвр руководил - косвенно.
Шотландию воспалял пастор Лори - язвителЬными заметками:
"В - БританЬи оченЬ мрачная погода.
У нас, в - Щотландии, на баке, - перекур.
Мы пишем Вам от имени народа,
без пошлых риторических фигур.
Вы - подонок, любезная Питер. Вы - любознателЬная ловелас,
дерЬмо. Вы - слабого пола.
О, шотландцы!
Сине-мрачным удавом обвилася вкруг Древа Свободы
аглиЦкая цепЬ.
СталЬная цепочка! немилосердные налоги! страшные акцизы!
Питер 24 Броули! ФамилЬя твоя - приелася! ПрочЬ, коренастая
игруля в - регби, поддавки.
Нам - по боку вино илЬ лимонады.
Мы дуем элЬ - и всяк из нас удал.
Мы нанесем Вам, ежели ето потребуется,
эх, трех-палубный - пушечный - удар!"
И дамы пели революционным морякам выборочные куплеты. Успех
был необыкновенный.
В 50 годе Лорн был убит табуретом, кулаками, бутылками -
оскорбляли провокатором дезинформированные патриоты!
Форсинар единодушно воздвиг окончателЬного предводителя -
Теодор Эвр поцеловал серебряное распятие, вытер глаза и лоб
полотняным платком.
СудЬба БританЬи решилася!
А время вертело флюгера, Питер беззаботно играл в - регби,
поддавки,
а матушка Элизабэт однажды произвела фурор - произвела Бэрн
Эвр.

2

МыслЬ "повелеватЬ" - лелеет любой.
Теодор Эвр инстинктивно запретил Руссо.
По-прежнему ремонтировали ружЬя, не хватало пулЬ - ощипывали свинцовые кровли - как тесто. Коротко разговаривали о поруганных националЬных традициях.
Вдруг подешевело масло. Сытые люди ремонтировали РужЬя.
Штабом оппозиционного северного дворянства стал Форсинар.

А в Парламенте северяне опрокидывали элЬ в - биллЬ, били воблами лицо почтенного лорда Джекоба, якобы целя в - муху на старческих щеках. Отрывок доклада лорда Мигли: "...лорд Мак-Лабс плюнул третЬего дня в перо лорда Рида, - попал. Была клякса, драка. Доблестно лорд Рид отбился чернилЬницею от пятерых шотландских лордов, но пострадал без меры: повредил рассудок, ребро расколото. Вчера были прения: лорд Атвуд глядел в италЬянскую девку Мару, - лорд Мак-Кански ткнул в - его револЬвером, оное орудие стрелЬнуло. Шотландские лорды-свидетели заявляют: ненароком!.."

А Бэрн Эвр поспевало семнадцатЬ. ДочЬ губернатора выкормлена была бубликами, фазанами, лососиною, была избалована военно-морским офицерским вниманием. Более всех припадал к стройным стопам ея лорд Алекс Макшелл, юнец-адмирал оппозиционного флота. Был он худ как пират, скромен как священник.
Эвр возлюбил в ем сообщника, дарил златые перстни, точные револЬверы, прочил Бэрн в - жены ему.
Лорд Алекс Макшелл грыз крепкими зубами крепкую трубку, краснея, ворошил морские карты.
Эвр хохотал, уплетал ром, старился. Ветер вырывал из его узкого черепа жесткие волосы. УпираясЬ в толстенную ореховую палку, ковылял губернатор по городским стенам, угощал стражников сигаретами.


КоролЬ Питер играл-таки в - регби, поддавки!

3

Шотландия толковала в короли Эвра.
Питера отделывали ртом как леденец илЬ семечко.
Прогрессивные англичане поддакивали.
Вдруг воспрянул Питер 24.
Из спалЬни короля исчезла девушка Клаудиа, лорд Мак-Лабс по веревочным лестницам взобрался в спалЬню Питера, погрузил на плечо романтичную италЬянку -
в серебряно-лиловом саду до утра текла любвеобилЬная беседа!
А по аллеям реяла охрана.
Когда брали Мак-Лабса, тот вертел кулаками как вентилятор,
раздробил четыре подбородка.
КоролЬ Питер храпел как - заколот интриганами, иногда -
рыгал пивом. И вдруг - воспрянул.
- КровЬ и материя! скучное бытие! - узнал он. - Клаудиа! Ах, это проклятые шотландцы? Форсинар? Штаб оппозиционного северного дворянства - вот оно что? Мак-Лабс! Вобла! ПроклятЬе,где я был? проиграл царство в - регби, поддавки!

Как дождик пошли аресты.
Пятеро шотландских лордов водворены были в - Тауэр. ОсталЬные спешно оттянулися к северу.
Королевская ревизия летом была направлена в - Форсинар, однако попала в град ядер - границы Шотландии стерегла артиллерия.
Далее, шотландская дивизия "Дубовая ветка" хлынула в Англию. Легион короля был растерзан как тряпица, - шотландцы осадили Лэнд.
Теодор Эвр - как бог - в семЬ ден сотворил революцию. (Неделе предшествовали десятилетия, конечно.)
Итак, понеделЬник-вторник: разгром легионеров.
Среда: взятие Лэнда.
Четверг: Шотландия по гортанному воплю трубы подняла военные лезвия.
Пятница: простонародная Англия присовокуплена к организованным шотландцам.
Суббота-воскресенЬе: победа.

Бэрн было семнадцатЬ, Макшеллу - двадцатЬ.
Юнец-адмирал блокировал с моря восточное побережЬе, Бэрн обитала в зеркалЬных каютах фрегата-флагмана, старец Эвр толЬко Макшеллу доверял дочЬ, Бэрн охотно соглашаласЬ.
И здесЬ - дебют королевы Бэрн.

Очарован скоропалителЬными победами, Эвр мурлыкал Библию, бегал, прихрамывая, перед строем, пока не упал в - кроватЬ от апоплексии. Три дня лежал он без звуков, на четвертое утро запросил хлебного квасу, хлебнул из дубового бочонка, - отошел к сомнителЬным своим праотцам.
Матушка Элизабэт застрелила себя тотчас,
а могла БЫ житЬ в очередном замужестве... эх.

В сундуке Эвра притаен был конверт.
Взломали печатЬ, прочие сургучи: буквы, как воробЬи в снегу,
галдели, что
волею Теодора Эвра
лорд Макшелл - королЬ Британии!
О Бэрн не было букв - Эвр знал благородство Макшелла.

Лорд Алекс Макшелл приостановил революцию.
Армия хоронила Теодора Эвра, матушку Элизабэт.
Было развитие черных флагов... как плакала сиротка Бэрн!
Оппозиционная эскадра бродила вдолЬ берега.
Британия приобретала нового короля.
И здесЬ - дебют королевы Бэрн.

4

Алекс Макшелл придумал жест джентлЬмена -
с кафедры аббатства, где собиралисЬ выпитЬ рому революционные офицеры,
рек, что
королевские титулы перекладывает в холеную ладошку Бэрн.
Что мгновенно случилосЬ!.. появилисЬ пули!
Офицеры гневно выливали ром под стол,
кулаками дробили кружечки!
Но - Макшелл учел
всех.
ДверЬ аббатства, где развивалосЬ разногласие, вспорхнула как бумажка - адмиралЬскую властЬ подтвердила пушка
"Баббетта".
Пули все свистали.
Лорд Макшелл стрелЬнул в - толпу.
В него метнули кружечку - он упал, обливаясЬ ромом.
Вдруг вздрогнула "Баббетта" - выплюнула дымок.
Ядро ушибло многих.
Многие пооткрывали волевые рты, трубки как яблоки стукали об пол.
МалЬчик-адмирал заявил полулежа: "Что говоритЬ. Бенка была - королевна. Будет - королевою."

5

Короче, короля Питера поместили в необитаемые леса,
на вечное поселенЬе. (Дали - колоду карт, вытесали колоду
под карты, чтобы он - вечно играл!)
Пищали кларнеты,
дудели благородные баритоны,
подданные объелисЬ вином - задарма!
Вот был праздник!
ТолЬко лорд Алекс Макшелл был опечален: Бэрн увлеклася
балами - золотые вЬюноши источали мускатные комплименты...
А -
малЬчик-адмирал вонял порохом как пушка.
Его и отправили оберегатЬ северные берега.
Он простудился.
Умер.



"Генеалогия морали" - смысл исторического раздела?
Г - м, г - м.

А как выглядела аглиЦкая судЬба в - России?
Вот про это - полудневник, полуповестЬ, полупоэма.
Ау,
композиция!


Вот латунным перышком оголя? нервные узлы; настырным перuшком... эге, страница орет как лебедЬ в аду!.. быстрехонЬко смазываю перышко чернилОм, ведЬ чернилО - болеутолителЬ
королям и школярам, лошадям и лебедям, -
долго я отвертывал перышко вбок, но время приспело -
отец сверкает как графин
в потоке мысленного взора!
Папа, окликаю, папочка.
Вотще! Умер ведЬ папа.

Лорд Оливер Макшелл был денди-щелкопер, переводил эллинов, убиВственно стрелял и завтракал голым ромом. А по убежденЬям был демократ, через это странствовал без родины, - дело прошлое, маменЬка молчит как утес, но -
современники припоминали при мне: "Cherchez la femme", дескатЬ, эпиграф. Бабы, дескатЬ, загубили. В корне любого поступка Оливер таил даму-дюймовочку."
Я подозреваю не даму.
Не хлебом единым жив человек.
Оливер Макшелл вовсе лопал голый ром.
Он говаривал: "Нежные союзы человечества - вот хлеб".
Я подозреваю отравленные хлебы.
Крепко помню его затылок - орех, обласканный сухими волокнами.
Он поворачивает череп - мраморная физиоГномия! - толЬко
зеленоглазая какая-то.

Был у папы приятелЬ Гарри Гринвуд, лоялЬная морская волчара. Гринвуду адресовано единственное писЬмо в - Англию.

"Гарри.
Старина.
Дерево - каменным столбом, а сверху обитает зеленая птица England. Скиталец вне родины, люблю деревЬя. ВедЬ деревянным букварем зубрил березы, - у, пузатые дубы-фалЬстафы! - ведЬ приключение гудело в серебряном тополином лесу!
Я был несколЬко раз очарован осенним отрочеством: вечерние дожди тонЬше комара, - фонари как виселицы - фосфором петли натерты, - я во мраке, представЬ, - нейлоновые нервы. Я был - мускулистым.
ТеперЬ я... несколЬко разочарован. ВедЬ пережил:
все атомные злоключенЬя века, все лакомые заблужденЬя мира, парусную жизнЬ, -
поверЬ, Гарри, в этом нету ни капли рому. Ах, ах, Гарри,
я сгорел.
Пока существует классовое неравенство - так будет.
СколЬко сгорит...
Я странствую в гнилых башмаках без родины, сынишка вот -
вырастает.
А ты - лоялен?
Ты не сочувствуешЬ угнетенным, Гарри.
ТретЬя палуба мне в - затылок!
Бочку пороха мне на - ужин!
Гуляю напротив рейда - и чудно звонят склянки внутри деревянного корабля. Небо в перламутровых пленках что раковина наизнанку, листочки по асфалЬту мелЬкают что обертки от конфект.
ГорЬкие конфекты...
Черт меня дернул...
сидел БЫ в родовом замке, - лЬняная рубашка в аглиЦких башмаках, - переводил Гиппонакта БЫ. ПредставЬ: вдруг копыта! храп! ты прискакал. Пuем. Я говорю: "Что древо яда, недоверЬем пропитан до младого ногтя, прохладен, точн ключ от двери, отдал БЫ якоря, но - где?" А ты отвечал БЫ: "Лорд, радиозвезда, скиталец, поэт любви илЬ корабля, не хандрите, старая бочка рому, я-то знаю ваш аромат. My лорд, my англоман, my лед, прилив хандры элементарен как шторм, как то - что море лЬет в задраенные иллюминаторы. НадетЬ п а р у с и н о в у ю рубашку! загнутЬ что-нибудЬ мелвилловидное, конрадообразное, гриноподобное. УмеешЬ ведЬ. ВыдатЬ истину огненного смысла!"
Что хандра,
коли естЬ карты Great Britain, Франции, всего земного шара, лампа в медном колпаке, латунное перо, белая бумага, гитара, георгин, безумные поэты, писатели - лукавые как коты, чернилО, тополя, Чичестер, - я правилЬно говорю, Гарри?
И - море...
где твои прохладные соцветЬя, твои круглые зеленые горизонты, равнинам merry old England равные?
Оставлены мною зерна берегового гранита, камни и дубы брошены мною.
Что печалЬнее, что заунывнее, что - окончателЬнее?
Море, ты -
где? Ты - где-то...
Но -
холоден и горд анг-келЬт-пикт-бритт-скотт,
трижды холоден, горд, нагл, тверд!
Туго - шарф - шеи - вкруг!
ШнуруешЬ морские башмаки - как тянутЬ шкот!
Суконный черный бушлат лихо развери - чтоб вечная полосатая
блуза!
И,
грохоча трапами, - в судно!
Эге, деревянное овалЬное учрежденЬе! Мне понятны твои чертежи,
борта в пушках, шканцы-алтарЬ,
а утлегарЬ - как шпилЬ архитектуры!
farewell, покуда.
Маргарэт шлет тебе приветы.

Пострел не отлипает: "Уговори дядю Гарри, чтобы прислал пластинку "Abbey Road".
БудЬ любезен."

В Ленинграде папа потреблял алкоголЬ без разбору,
разглаголЬствовал про носталЬгию возле пивного ларЬка.
АглиЦкие глаголы были не понятны массам, гражданин Иванов, например, сломал ему челюстЬ.
Но сломанная челюстЬ - пустяковина!
Оливеру Макшеллу предстояла несравненная гибелЬ.
У, тыкаю, тыкаю перышком
в - мерзлые клетки памяти!

Однажды Оливер Макшелл полюбил желтоволосую даму.
Она училася в школе раб. молодежи напротив костела,
что - в Ковенском переулке.
"Ждите меня, мистер Макшелл, - сказала она. - После уроков
будут зЛатые горы любви".
И она исчезла, как ангел, хитрая девочка.
Дворники дробили лед железными палками,
шелковые собаки прогуливали старушек на кожаных поводках,
раб. молодежЬ спешила учитЬся, -
возле полЬского костела
простак-англосакс
ждал.
Вдруг железная палка первого дворника ударила по лбу
второго дворника,
псы загрызли старушек,
раб. молодежЬ порвала учебники,
(Повторяю: Оливеру Макшеллу предстояла несравненная
гибелЬ. (его обезумили Г Р У Б Ы Е финики),
в ожидании ангела отец спятил, выкрикивал:
- Зачем лоялен, Гарри Гринвуд? зачем лгала через запятые желторотая дама? горе накоплено - зернами! зерна то -
хлебные!
Некто Г.Квасов подобрал папу в подворотне, отпаивал валерианою, Оливер шептал восхищенным котом:
- Ни во что мене не ставит девка русская. Презирает.
Он вообразил себя храбрым ГаралЬдом. И - точно - история материалЬно бедного норвежца была кстати.
- Я ведЬ в пираты убегу! - кричал отец по пЬяне.
В пираты никак нелЬзя было убегатЬ,
маменЬка без того сердилася, била тарелки.
Тогда Оливер Макшелл придумал уничтожитЬ по-старинке
пулею ту - желторотую - даму.
Но -
и этого не достиг по случаю!
Она жила в коробке на окраине,
папа обнимал фонарные столбы, ломал руки -жалко ему было
убиватЬ даму!
И -
милиционер задержал папу - потому что заподозрил в опЬяненном состоянии.
Отец не умел терпетЬ бооле, написал Гринвуду, тот -
подогнал бригантину в - Финский залив.
Но было поздно - Ф И Н И К И делали свое Г Р У Б О Е
дело.
Был слух: - появлялося в заливе иностранное судно, -
некто восхотел за границу уплытЬ, в - иные страны, значитЬ,
да был вовремя подстрелен пограничниками.

Да ведЬ это - смеху подобно.
Ф и Н и К и его убили - вот кто. И бригантину взорвали -
ф И н И к И.
И меня едва не кокнули.

До смерти папа сочинял дневник - от первого лица,
в третЬем лице, сквозЬ деревянные стебли прозы - напролом,
толЬко запятые трещали
под заглавием

Г Р У Б Ы Е Ф И Н И К И

Возле полЬского кастела где прагуливат сабак - там в жалезныя сухробы вдавлен пепел и табак лед раздроблен точно стеклЫ пулеметная палЬба возле полЬского кастела я патерял твою любовЬ Возле полЬского кастела где кирпич мрачнее огня светлоглазая Хеленка вдруг была не для мене мне сигары как патроны о, табак о, пулемет возле ратуши бардовая патерял твою любовЬ возле полЬского костела где любовЬ оборвалас там железные сугробы точно пепел и алмаз там обледенела папертЬ, там кирпичная стена, там я разучился плакатЬ, - я впервые застонал. Я сохраняю папину орфографию, папин синтаксис, - папа был иностранец, злоупотреблял алкоголем, - русская грамматика туго ему даваласЬ. До того ли было!

Повсеместно ОРЕХи забивали козла ОТПУЩЕНИЯ, козла привязывали к пластмассовому одру нейлоновыми веревками, били - кулаками - затемно, покуда козлиная душа, точно прозрачная паутина, не улетала на запад. Некоторые ОРЕХи убивали Время. Время бегало в разорванных рубашках - как дурак, - некоторые ОРЕХи билисЬ об заклад, заклад был тоже крепким ОРЕшком, - ОРЕХовые лбы трещали как парусные корабли в шторм. О?AХ ездил верхом на ОРЕХе, погонял ореховым прутиком. ОРЕХовая девушка бегала по ореховым скорлупкам, а грудЬ была высокая - точно глаза стрекозы (на лбу). Некоторые ОРЕХи изобретали атомную бомбу.
Оливер Макшелл, лорд,
шел-пошел-вошел в ЗООсад,
купил удочку, - до вечера отлавливал белого медведя, -
уловил, естественно, - ХЛЕБ.
С тех пор я люблю ХЛЕБы, но -
они не удовлетворяют желудок,
не удовлетворяют, а - творят запоры.
По улицам текли люди,
по людям текла кровЬ,
В крови бегали любовные семена.
Истошно кричал человек, - ему было тошно, он кричал.
С неба падал
Г.Квасов,
падал над оловянным булыжником,
- Что поделываешЬ? - спросил Г.Квасов, витая,
- Ловлю белого медведя, - солгал Оливер, -
- ЛжешЬ, - заметил Г.Квасов,
упав,
- Я страдаю от любви к ХЛЕБам, - признался Оливер,
приятелЬ кивнул сочувственно,
- ПонимаешЬ, такой глупый полЬский костел получился, - сказал Оливер, вытащил из груди за кончик глупого полЬского костела - кровЬ брызнула из отверстого органиЗма.
- Эге, неприятный костелЬчик, - подтвердил Г.Квасов.
- Вот то-то и ОНО. И ХЛЕБыпрокляе.
- Ладно, выпЬем, что лЬ, пива.
Они поспешили
мимо проклятого переулка,
за углом стоял ларек как бочка Диогена.
ПостоялЬцы пивного ларЬка Гмыкнули:
Оливер по-аглиЦки попросил "два пива" - толЬко гражданин с железными зубами - промолчал, а трапециевидная кружечка напомнила Оливеру костел,
- Вот влип, - пожаловался Оливер. - Всюду чудится. Вот пЬю и - горЬко!
- Да, костелец не шутка. Что говоритЬ, - сказал Г.Квасов,
метнул в - рот пиво как лассо,
вдруг возник гражданин Иванов как заяц,
- Я извиняюсЬ, - сказал гражданин Иванов. - Мне лицо ваше знакомое.
- I don't understand, - сказал Оливер. - Что вам угод-но?
- Что мне угодно, - пробормотал гражданин Иванов, разглядывая аглиЦкие башмаки Оливера. - Ах ты, писателЬ. Что мне угодно. Вы ведЬ писателЬ, а?
- Выруби его, писателЬ, - посоветовал гражданин с железными зубами.
- Вы читали мои переводы? - воскликнул Оливер. - Вы...
- Читал, читал. Все читал, - бормотал гражданин Иванов, взглянул в глаза Оливеру - сладкими глазами! - Что хочу, все читаю. Хе-хе. ВыпЬем?
- Простите, - прошептал Оливер.
- ВыпЬем, выпЬем.
- ПозволЬте, что Вы стакан в - лицо толкаете? я не могу, не умею наконец!
- ПисателЬ, пей, ежели бесплатно, - посоветовал гражданин с железными зубами,
- Я многократно извиняюсЬ, - прохрипел гражданин Иванов, мигнул с головы до ног как светофор! - Я говорю: выпЬем. ВыпЬешЬ, скотина. Нет, ты выпЬешЬ, писателЬ...
- ОставЬте меня, - прошептал Оливер. - Это финик.
- ОставЬ его, - посоветовал гражданин с железными зубами. - У него, вероятно, желудочная болезнЬ. У тебе желудочная болезнЬ, верно, писателЬ?
Г.Квасов выхватил кулак, чтобы побитЬ наглого Иванова,
зубы хрустнули как выбитое стекло,
Г.Квасов попал в гражданина,
у которого (были) железные зубы,
а Оливер упал, обнимая челюстЬ,
а гражданин Иванов улепетывал, улюлюкая,
улюлюкал, улепетывая, - то был провокатор!
- Более не могу терпетЬ, - сказал Оливер, превозмогая челюстную болЬ аглиЦким упрямством. - У, желторотая! у, дама! у, ангел!
- Ты ее застрели, - посоветовал опыт. - Элементарно.

Красное палЬтишко
на ветру -
как шотландская гвардия
на смотру, - напевал Я,
верзила терлася об мене, - Я обкашлял серебряными звуками - розовую рожу верзила (ы), - верзила сопел(а), - марсианские резиновые лапы шмонали мене, - он(а) выдернул(а) из моего нагрудного внутреннего кармана револЬвер, швырнул(а) на стол,
- Понятно, - сказал(а) он(а). - Я сразу понял. Шпион.
Я улыбнулся как олимпиец.
- Чего, чего улыбаешЬся? - заорал(а) верзила. - В паспорте еще указано: лорд. Стало бытЬ, богатей гадский.
Вбежала вторая верзила, началЬник,
сказала смущенно:
- Кругликов, отставитЬ. Гражданин Макшелл, товарищ олИвер, ошибочка по недоразумению. Э, ну - Кругликов вечно... Ну, Кругликов!.. газеты читатЬ надо. (аФтограф разрешите?)
- Да ладно, чего там, - сказал я,
мене вывели на улицу,
падали первые крупные (правилЬно),
мене подали зонтик,
- Прощайте, Кругликов, - сказал я. - Прощайте всем.
Кругликов виновато втянул череп в - болЬшие плечи,
как Прометей после хищения огня.

Уплыву на Таити, забуду.
Там арапы молодые
палЬму кушают весЬ год,
там арапки светят задом
голые - пленяют зрак,
над экваториалЬным садом
звезды светют так. И - сяк.
Well, ангел поживет СВОЕ, обвесит перЬя златом, может, ХЛЕБ уловит, чего не бывает, - пустЬ порхает этот ангел, красное палЬтишко!
Уплыву на Таити, забуду.

Звезда летала на расстоянии трехсот пятидесяти километров от лба гитары, угли костра разговаривали по-полЬски, гитара икала,
- Папа, перестанЬ, - сказал лорд Алекс Макшелл.
- А, легко сказатЬ.
- Папа, - спросил лорд Алекс Макшелл проникновенно. - А ты почем знаешЬ, что это - ХЛЕБ?
- Это просто, - горЬко усмехнулся Оливер. - ВедЬ черств. Черств, а?
- Да, - огорченно сказал лорд Алекс Макшелл,
поддерживая огонЬ.
Не ХЛЕБом единым - С К А З А Н О.
Существуют полЬские костелы,
ангелы,
ОРЕХи, -
страшен мир.
С ОРЕХами я примирил СЯ - живут ОРЕХи себе, все - себе.
Самое опасное, самое окровавленное: ХЛЕБ и АНГЕЛ, ибо резулЬтат логичен - полЬский костел. Запомни, малЬчуган.

И был Совет
над водами, -
финики посетили залив, - в отдаленЬе от берега бегала на цепи бригантина, по палубе гулял шкипер Гринвуд, проверял такелаж, напевая:
"Моя бригантина
не подымает паруса
по любому поводу.
Я - лоялЬный шкипер.
Я - делаю исключение толЬко для друга Оливера.
Увезу беднягу в курортные моря!"
Финики потемнели, сгустилисЬ,
финик И пробормотал:
- Слыхали? Гринвуд здесЬ, проклятЬе. Пора кончатЬ.
- Гринвуд здесЬ, - подтвердил финик Фаллос. - Пора кончатЬ.
И был Совет
над водами.

(ГРУБЫЕ ФИНИКИ - это - ГРУБЫЕ ФИНИКИ.
Это - потенциалЬное нечто,
расцветшее огненным лепестком самоосознания.
Но -
лепесток, как правило, плавит сердце в - эпилоге,
обычно ФИНИКИ бесцветны илЬ воздушны,
внушают страх,
это - ничто,
ужасающее илЬ неуловимое, - подобное циклонам, летающему воздушному массиву, - а принимают вид человеческих чувств!
Или - продаются в лавках, липкие как помет, сладостные червяки. Я знал человека, в коем ФИНИК зацвел, расправил-направил в сердце
огненную сладостЬ.
Человек убивственно стрелял, переводил эллинов, завтракал голым ромом, - а потом ополоумел, вырыл землянку напротив полЬского костела как питекантроп. По ночам бродил по паперти, все рвал ФИНИКИ - оные росли на ступенях, грибообразные споры любви илЬ похоти.
Звали человека - Оливер Макшелл, лорд.)

И был Совет
над водами.
Во фраках как черные камни,
в плащах как птицы,
нагие как тюлени, - толпами, как паломники,
шли ГРУБЫЕ ФИНИКИ,
зарывали в - яму под желто-зелеными деревами талантливые проекты.
Финик А-Б полОжил туда "Ученые записки о расщепленЬи полЬских костелов посредством раскола посредственного мышления ядерным испытанием".
Финик Филипп полОжил "Трактат о переселении неврастеников в областЬ мерзлоты".
Финикиянка СексуллиЯ спихнула в яму "Заметки о половых подвигах гения в период полнолуния" и брошюру "РолЬ девушки в процессе творчества".
Финик И прятал под локтем тетрадочку,
робко озаглавленную "Сочинение о хлебах".
Финик Фаллос, генерал,
кивнул благосклонно,

- ЭТО нам всего нужнее, - сказал генерал.
Финик И блеснул сладкими, злыми глазами,
развернул тетрадочку, предупредя:
- СлушЬте внимателЬно, ибо сей опыт одобрен генералом.
Умное молчание легло на воду,
толЬко с бригантины временами заводил песнЬ шкипер Гринвуд.
- Долго я отвертывал перышко вбок, - сказал финик И, - но время приспело. Я счастлив, что именно моя книга выразила насущные заботы. СмертЬ полЬским костелам, - исступленно прошептал финик И,
финики зарыдали.
И была проповедЬ
или С О Ч И Н Е Н И Е О Х Л Е Б А Х.
"Дети!
Солнце зашло, мрак впереди и безветрие, выброшен БОГ во тЬму внешнюю, там лязгают его зубы, плачет его плач.
Вот. Говорят. Бог умер. Стук не СТУчит, Плач не Плачет.
А
Солнце, дескатЬ, - обрывок Вечного Пламени. Воздух умер вкупе.
А знаете: БОГА не было.
В мире растут крепкие ОРЕХи в - зеленых облаках листвы.
И растут ОРЕХи себе.
ЛожЬ - и ЛожЬ
о трех китах, якобы подпирающих планету - материя создана яростЬю, борЬбою ФИНИКа с ОРЕХом. Чем ярче, острее горят плотные лепестки - Тем крепче сцеплена твердая орешЬя скорлупа. Ибо полезнее враг, нежели друг - дурак.
Мужество
зреет в мире,
мужество, внутри коего - рационалЬное зерно, наполненное калориями! ОРЕХи оберегают либо двигают цивилизацию.
Дети, все БЫ ничего в мире этом!
Но -
естЬ Макшеллы, Оливер и сын его, флориентиец,
естЬ шкипер Гринвуд, утешителЬ Квасов, естЬ многие зодчие, - Земля дрожит, когда вгоняют в - нее очередное готическое зданЬе, наполненное полЬским смыслом.
Люди сии отравлены любовЬю, глупостЬю, состраданЬем либо неуверенным светом, люди сии воздвиглы БЫ костел в необитаемых странах, ибо -
состраданЬе уподоблю слону,
глупостЬ - наводнению,
неуверенный свет - звездному блеску.
ЛюбовЬ почитают они хлебом,
а лучше БЫ создавали материалЬные ценности, не разгибая лица, илЬ вытягивали багром из огня младенцев,
это - осязаемое руками деяние.
Но - бродят по миру люди сии,
не оберегают, не двигают цивилизацию,
но сочиняют различные полЬские костелы, ловят белого медведя либо беседуют подле пивного ларЬка как перипатетики.
Хлебом ловят их,
хлебом - губят,
ибо ненужные люди не должны житЬ.
Идите, дети.
Вы отличите ОРЕХ от Макшелла,
но -
постигаете лЬ смысл ХЛЕБа?
ХЛЕБ - единственное орудие против Макшеллов,
хлеб-аристократ, хлеб-демократ, хлеб-хамелеон, хлеб-лицемер, хлеб-сирена, хлеб-табак, хлеб-ром, хлеб-Ницше, хлеб-музыка, хлеб-milosc, хлеб-love, хлеб-оболостителЬ, хлеб-антиГринвуд,
берегите, лелея, злак иррационалиЗма - тот ХЛЕБ,
возделывая как виноградник, - плоды Будут,
и - сладкие будут плоды.
ХЛЕБ отравит Макшеллов,
ХЛЕБ убЬет Макшеллов -
как любимая женщина высасывает кровЬ изо рта возллюбленного и,
обескровив,
швыряет его в - глубокое дно.
Дети,
Настает Полнолуние Чувств,
Стук не СТУчит, БОГ умер, БОГА не было.
Безнаказанно убивая полЬские костелы, да приидет
Царствие ИррационалЬное!
ПроповедЬ моя - карлик,
проповедЬ моя - черным котом перебегает дорогу Макшеллам,
умрет как первая ласточка!
Идите,
дети,
лелея ХЛЕБ-вампир, целуя его алые гебы, кусая его уши!"
И рыдала братия,
потрясала револЬверами, топорами, саблями, палила по небу так, что - шкипер Гринвуд перегнулся через штирборт, заорал в - берег:
"What is it?"

ХЛЕБы я ловил.
Полиэтиленовым туманным мешком заглатывал булку как пеликан, волок в - квартиру поедал, но было - и было не то.
ХЛЕБ шел-шел-пришел сам,
аглиЦкая шляпа в немецких башмаках,
ХЛЕБец-элеганТ.
Начинался идиотиЗм, - от ХЛЕБа пахло душистым пивом, пшеничными пирогами, - галлюцинациями,
ведЬ ХЛЕБ не пЬет, а шел-шел-пришел Дориан ХЛЕБ.
Он хотел отрезатЬ немного сострадания, оторватЬ со-чувство-ва-ни-е, - был явлен ясноглазым бубликом,
- Ах, - сказал ХЛЕБ гнусным тоном, - я несчастлив. Я беден, бледен, слегка объеден белыми медведями.
ГРУБЫЕ ФИНИКИ хихикали за окном, наблюдая, - Дориан ХЛЕБ атаковал.
Но - я слагал, вычитал, варЬировал четки, гитара звенела, икала, ха-ха,
болЬ алыми лепестками расцветала в груди,
кишечник пылал как электроплитка,
огненные сны витали в-мозгу, в-темных глазах под веками,
ненавистЬ светлым латунным шаром легла в легкое, не позволяя вздохнутЬ,
палЬцы скакали по струнам, как морские волки по веревочным лестницам, -
надо было погладитЬ легкую голову ХЛЕБа!
Тут вспомнил я ХЛЕБную благодарностЬ - запел. Горло души изрыгало эту поэзию:
"ПрочЬ, галантная Голгофа,
собирая шмотки: щеки, прохладные как фрукты,
лукавые, лаковые глаза,
прочЬ, гарант гибели,
я гладил твои щенячЬи локоны, прощал феодалЬные взрывы
эгоиЗма либо любви,
а ты - выпил мою кровЬ, причмокивая, вытягивая вперед восхитителЬные губы?
Топор - в спину,
в сонную артерию за ухом -
твое кредо.
ПрочЬ, горЬкая булка,
подкупленная финиками,
прочЬ, провокатор-колобок."
Я пел,
палЬцы обрабатывали мелодию, - нечем было гладитЬ легкую голову, разве чо сердцем, но это фантастика, - ХЛЕБ ушел, не солоно хлебавши (черствая пемза), - а внешне напоминал эллинскую дружбу (Алкивиад!).
Это было однажды,
и я плачу.

Это было однажды,
и он - плачет.
Он плачет как памятник в дождливую погоду,
слезы обтекают его многострадалЬную челюстЬ.
А желтые листЬя,
точно души Дантова Ада,
летят,
падают в воздухе,
листЬя, листЬя, души умерших,
листЬя земного шара!
Мы, - клялисЬ листЬями, -
поэты?
Мы клялисЬ ГРОМОМ, например,
МОРГОМ, например,
телом (христовым) - сообща,
а головами (собственными) - порознЬ,
а кто клялся - листЬями?
Э,
и листЬями клялисЬ. И хлорофиллом, верно, клялисЬ.

Красное палЬтишко
на ветру -
как шотландская гвардия
на смотру, - напевал Я возле полЬского костела.
Уплываю на Таити, - забыватЬ.

- Береги маму, сынок, - сказал Оливер.
- Папа, я наработаю денег. Мы купим кораблЬ. Приплывем к тебе.
- Купите, кУпите. Все кУпите. Береги маму, малыш.
- Да, папа.
- Э, дЬявол. Я мало уделял внимания твоему образованию. Двоек нахватал, небосЬ? девчонка, да?
- Да, папа.
- Эта, что ли, которая.
- Нет, папа. ЕЕ зовут БЕАТА, она...
- Ну-с-БОГОМ. Уходи на берег. Береги маму.
Вдруг
бригантину обступили шлюпки, - шлюпки были набиты финиками, хлебами, зеленоватыми треуголЬниками-аллегориями полЬских костелов, саблями, топорами, - вся иррационалЬная контора пожаловала, - на специалЬном плоту был камин.
- Желаем здравствоватЬ, - сказал финик И, веером рассыпая поклоны. - Как трогателЬно,
- В чем дело? - сказал Гринвуд. - Я лоялен.
- Хе-хе, - сказал подлец И. - Какое дело? Нету никакого дела. Так, венецианская прогулочка. Гондолы, представЬте себе.
- Гарри, - шепнул Оливер. - Это...
- Не полезут, - сказал Гринвуд. - ПрочЬ, мелюзга.
- Зачем так грубо? - сказал финик И, всплеснув ладошками. - В иные, значит, пределы, мистер Макшелл?.. х-м. А счастЬе было так возмо... А мои ребятЫ, - вдруг визгливо закричал финик И, - не любят грубостев. Мы - оченЬ нежные финики!
- Это провокация, - прошептал Оливер.
- СмертЬ полЬским костелам, - исступленно прошептал финик И,
залаяли,
заулюлюкали,
захрюкали ГРУБЫЕ ФИНИКИ, - сразу полезли на абордаж, - благо на высоко, - сабли-аллегории огня-попрыгали в-погреб, - над головами Гринвуда летал ядр, пулЬ, - простые сабли крошили девушек, - на специалЬном плоту пЫлал камин, - падали якоря, - плакали пушки, -
- Не люблю кровопролитие, - сказал Гринвуд, отступая как св. Петр,
- Э В О Е, - пропел треуголЬник, - Э В О Е.
- Пистолеты! револЬверы! - прокричал экипаж, упал в-океан, его съели морские коты как лЬвы, - Орливер слез с мачты,
- Ребенка не надо убиватЬ, - сказал Оливер;
камин пылал, - ГРУБЫЕ топили камин рангоутом, - топили рангоут в-океанах, - разрубленная до пупа девушка распаласЬ, - вместо внутреннЫх кишок выпало: алые, белые розы, четыре ячменных зерна, черемица, евангелие, - разве сломаласЬ Главная Гитара?
- Ага, - сказал Дориан ХЛЕБ,
топнул победным каблуком в - глухую палубу, - Гринвуд схватил лук, стрелы каленые, заорал:
- Ну-падлы, суки, волки! - лорд Алекс кулаками парировал удары сабелЬ, - Квасов потрескивал револЬвером, - сабли-аллегории испуганно улетели, - на палубе осталисЬ полЬские девушки, костелы, труп Гитары, - лорд Оливер преследовал ХЛЕБа, - гад убегал, - Гарри Гринвуд расстреливал аллегории полЬских костелов из лука (молодец!), - на площади стало тихо, - полЬские девушки заслоняли белыми, как пламя, плечами - заслоняли половую утопию: на готических развалинах повизгивала Беата, рычал Алекс Макшелл, прозителЬным поцелуем пронзая Беату, - черным подбородком дробя каменнные плиты, - Э В О Е, - пели зеленоватые треуголЬники, усколЬзая от метких выстрелов Гринвуда, - Квасов улетел к праотцам, - магазины продавали-продавали воблу, - вобла была как греческие мечи, - о, пятерО ГРУБЫХ, как гномы, шли-пошли-ушли в-Африку, привели оттудова слона - усЬкали его: "дави бригантину!" - слон топтал суднО, - что делают! - Алекс Макшелл грыз порочные груди, - полЬские длинные ладони мяли его затылок, - шла-пошла-пришла Главная Ракета, принесла нелегкая, - развивался плащ радиоактивных осадков, - Ура, - вещало активное радио, - что ОНИ делают? - завопил Гринвуд, спрыгнул на площадЬ, коленами в-палубу, - Главная Ракета улыбнуласЬ как Горгона, лорд Алекс очнулся, Беата окаменела, мрамор рук был замкнут вкруг лорда Алекса, топор блеснул как сапог, Гринвуд топором разрубил мрамор, - а жизнЬ шла-пошла-ушла как полЬская кошка с длинными ладонями, стало темно.
И главное - стало сыро. Сыро оченЬ стало. Шла-шла-пришла американская кошка с твердыми белыми ногами, толЬко и были твердые белые ноги, как столпы (столбы?) Цивилизации, колонны, в гнездах коих горит пламя похоти... вечным огнем, - Не надо убиватЬ ребенка! - крикнул Оливер, - медным звуком горна трубила судЬба, - трубило перо, - снимите шляпы, жизнЬ идет, - но люди живут, - а тополЬ - исполЬзованные бритвенные лезвия, - Оливер думал о ХЛЕБах, ибо напоминают черепаху, гриб либо глуповатого человека: накрепко здоровы, блистателЬные глаза, восхитителЬные губы, -
- УбиватЬ ребенка не надо, - прохрипел Оливер. - Не виноват ребенок...
СзадУ - выстрелилО, - мелЬхиоровое колибри с дымным хвостом ворвалося в-Оливера, клювиком разбило легкое,
- Самое опасное, самое окровавленное, - сказал Оливер, - ХЛЕБ и АНГЕЛ, ибо резулЬтат логичен - полЬский костел. Прекраснее нету ничего в ЭТОМ мире. Запомни, малЬчуган.
Ох,
трудно уходила жизнЬ из тела Оливера Макшелла.
- Красное палЬтишко
на ветру, - попробовал спетЬ он напоследок,
лорд Алекс Макшелл рыдал,
подлец И нетерпеливо покусывал губы.
- Беги, - прошептал Оливер. - Рано умиратЬ. Тебе. Береги маму.
ПрозренЬе
хлынуло в мозг
как смертЬ!
- Я должен Асклепию... петуха, - прохрипел Оливер,
лорд Алекс Макшелл, рыдая, убегал к берегу вплавЬ.
А лорд Оливер Макшелл - встал!..
Бригантина была убита,
ГРУБЫЕ кидали в-камин последнюю бизанЬ, сухую-сухую,
ее поберегли, чтобы была - последняя,
с визгом повалили Гринвуда, стали убиватЬ, насилЬничатЬ, атомы расщеплялисЬ в-глазах несчастного лоялЬного шкипера,
- О, - выл шкипер, - о,
парус, крепкое перо,
посеребренным топором - сквозЬ лазурно-зеленые леса шторма!
О, парус! утлое перо! по древу мысли - серым волком!
крупнозернистая вода гремела о берег! парус! парус!
ты - порван! ты - распластан, парус!

Медным звуком горна
трубила судЬба - трубило перо.




- Ребенка не надо убиватЬ, - сказал генерал
Фaллос. - Помучается пустЬ. Труп-Оливер был прав.

      ?
    ?   ?
  ?       ?
?           ?
               ?
                 ?
               ?
             ?
           ?
         ?
       ?
      ?
      ?
      ?
      ?

      ?

музыка озаряет землю. 

  А человек идет, 
у него выбиты глаза, 
сломано лицо, 
разбиты сосуды дыхателЬные, 
он - ковыляет, 
его зовут Оливер Макшелл, лорд, 
он сЫмает с головы кровЬ, 
точно красную шляпу, 
веером рассыпает поклоны, 
золотая музыка звенит за облаками, 
облака, естественно, голубые, 
он - 
падает."

Так погиб сэр Оливер Макшелл.


Напоследок публикую собственноручное стихотворенЬе.
Это эпитафия,
прозрачная фантазия,
вилами по воде,
палЬцем в - небо, что ли... ведЬ труп папы не отыскатЬ.
Пропал.

За городом Форсинар
увесистый климат-туман,
могила - акулЬе тулово,
грот-мачта - готический крест.
И врезан матросским ножом
в дубовые реи креста
протравленный горечЬю стих,
где буквы что якоря.
Тот стих безутешно гласит:
"Под аглиЦким ветром судЬбы
тут Макшелл закончен. Он - спит."
Нет, не могу... Право, не стоит. ВедЬ так печалЬно!


Я оченЬ долго молчал.
Как карлик или как черный кот.

Я родился во Флоренции,
проездом,
за два года до середины столетия.

Бедная памятЬ мозга!
Единоличная моя судЬба долго не начиналасЬ.
Англия ведЬ изгнала родителей.
Твердого ничего не было в - моем существе.
А - выжил.

Трудные были роды.
Ы, - кричал я, - Ы!
Шепотом, шепотом, потом - ножом, кровЬ - ведрами, вдруг -
хлоп! голуби, маслины, ветер как скрипка!
Какое время, куда вышел?
Еда была скудная.
Вот привезли в - Ленинград.
Икринка Англии, флорентиец-головастик, - в Маркизовых
лужах?
Что говоритЬ!

Литые медные лошади едва не затоптали мое детство.
Иллюзорные победы чокнутого Иванушки возбудили желанЬе
славы.
Долго я ходил в строю вокруг медных лошадок, зубрил
Иванушкины подвиги.
Аппликациями, деревянными кирпичами упражнял мозг.
Будто и не было Флоренции!
Едва оставил детсад - вставили в парту.
Раболепно складывал в уме а и бе.
Напрасное усилие!..
Армия, армия воспитала мене гороховыми супами.
ТолЬко на деревах видел я зеленую Англию листвы.

Такова краткая биография.
Но -
сквозЬ щелЬ в тексте,
что называется, между строк, -
голубеет асфалЬт Гагаринской улицы,
дробЬю рассыпаны трещины как перистые облачка,
голуби бегают стремглав как черепахи, -
попробую записатЬ что помню.

В детстве,
с птичЬего полета,
мостовая была - кукурузным початком!
А после дождя булыжники блестели что грибы - пластмассовые
шляпы.
А потом, в потом,
а теперЬ в улочке:
фиолетовое небо,
костяные дворцы,
каменное серебро напротив Шпалерной,
Сергиевская,
над
перекрестком
ле ст
пе ки
хлебного запаха,
булочная в красном угловом доме, -
там жил Иван Сергеевич Тургенев,
а теперЬ живет желтоволосая дама,
далее!
далее - дома,
желтоватые,
голубые,
облупленные,
акварелЬные,
отставные особняки,
в шестнадцатом доме жили Карамзины
Екатерина Андреевна и Софья Николаевна,
а теперЬ живет уголЬнолоконная дама, -
бегом, бегом далее!
вот сквер,
простонародЬем прозванный Чертов Сад,
там произрастают липы, тополя, дубы, клены, одно грушевое
древо, там скамейки увиты иероглифами как сфинксы,
вот школа,
я там приобретал знанЬя,
далее -
стены что пемза,
дождик - газетным столбцом,
хандра такая, что скрипят волосы,
это - эпилог,
далее -
мощеная атласным диабазом Пантелеймоновская.

Такова краткая география.
Именно тогда я выучил каждый каменЬ дня,
впивал глазами поднебесные лужи Родины,
именно тогда асфалЬт был теплым на ощупЬ,
в тополиных ветках и мелЬкал профилЬ папы...
попробую записатЬ что помню.

Когда папина несравненная гибелЬ стала достоянием
молвы и толпы,
маменЬка убедила меня переменитЬ фамилию, -
русские ровесники не верили моему родству, -
я выбрал непритязателЬную фамилию
ШЕЛЬМЕЦОВ,
а гордое Алекс,
коим нарекли в памятЬ несчастного адмирала,
выправил на Алексея, Алешу.
МаменЬка рассказывала, что
в Англии-Шотландии
стареет наш замок,
нечто северно-аглиЦкое,
зеленоватое,
замшелое,
похожее издалЯ на килограмм заплесневелого сыра -
выходит,
колЬ лордом - официалЬно - я - не был,
эсквайром-то я был, проклятЬе!
А работал -
токарем по металлу.
А безлюдная,
немного немецкая улочка
была моя третЬя Родина.

В школе раб. молодежи завершил среднее образование.
УглублятЬ образование убедила маменЬка -
выбрал аглиЦкую филологию.
Стал абитуриентом.
Но всего более влекло меня прекрасное ничегонеделание, -
по пЬяне волЬно было мне
поминатЬ Флоренцию!
ах, Тобайас Кликно, - юнга в нейлоне,
ах, Федосей Каратышкин, - весЬ - алкоголЬная баталия,
ах,
мрамор неги в овсяном венце, - Леонеллушка,
ах, я, - в приталенном пиджачке, токарЬ по металлу,
Как болтали!
наглая болтовня, влюбленное словоблудие!
Кликно сбирался в каботажное плаванЬе,
я советовал мотатЬ в-Англию:
- Родина. Тоби. Ты - англичанин. А дяде Гринвуду - поклон.
Как все было!
уговоры, острословие, молодые взгляды!
Помню:
стеснялся передвигатЬ по летнему столику морковные, пролетарские кулаки..................болЬше ничего не помню.......................провалы в памяти.............воздушные ямы............................................................................................................
..................................................................................................................
..............................................а,
угловой дом - малиновые кирпичи,
в первом этаже процветала булочная - розовели стекла,
ворота - порослЬ железного дерева,
башмаки скрипели как стручки красного перца...............................................................................
.......................Кликно
...меня
....познакомил.....я получил приглашение из уст в - уста...
.........откладывал до февраля... нет, до - марта?
черт знает что...март - стеклянная грязЬ....смелее?...........
........................я решителЬно дернул древнюю медную шишку
звонка!
МяукнулО медным колоколЬцем.
ОНА
открыла - будто пробегала мимо,
левая ладонЬ была окровавлена.................................................
............классическими голубыми глазами она напоминала королеву
Бэрн!..
я вздрогнул,
золоторыжие волосы мгновенно произвели во мне приступ наследственности, я воскликнул -
как персонаж старинного романа:
- О, боже, вы - ранены?
- А, ерунда, порезаласЬ. Ну - привет, - ОНА выжидателЬно глядела в-(меня?),
я переминался с ноги на ногу...башмаки скрипели как корабелЬные снасти........................................................................................
.....................................вот, вот опятЬ!......................................
................памятЬ - чертова перечница....................................
....................................................................................................
....................................................................................................
.....................................а,
это была дочЬ губернатора!
я, лорд Алекс Макшелл (дублЬ),
я-то знал:
она - англичанка.............................................иначе откуда
такое влеченЬе?
такая отчаянная реакция на -
волосы?
родители, - несомненно, - скрывают от дочери
многовековую подоплеку ИсторЬи..........................................
......................................................ударял
пЬяным лобм -
мебелЬ,
рыдал:
"Ну-ведЬ-чувствую-У. Мы созданы друг - для друга!
Рост, умственные способности!
У, златорыжая судЬбина рода,
ты свела с ума папу, сгубила несчастного адмирала, ты -
дочЬ губернатора!" ...............................................................
.............................................памятЬ моя - как радио - не
помнит, что говорило вчера.................................................
................................городил
ветряные мелЬницы с бронированными крылами -
разорял?
Атомными гранатами благородства!..
ни черта не помню,
влюблен я был,
что ли?
болен?...................................................................................
................................................хотЬ убей...............................
...............................................................................................
......................................................................................ага,
улица зияла как каменная прорва - километровая -
ага, бегал,
лорд!

Значит, от ворот-поворот,
прекрасно,
в - Сергиевскую,
в - Сергиевскую,
к - Федосею Каратышкину!

Федосей строчил метеорологическую поэму:
"набегает октябрЬ, колотя по локтям,
точно в регби - по ребрам и лбам..."
- "колотя по локтям", - невинная звуковая шалостЬ, - сказал Каратышкин.
- Клен осыпается мешками кровавыми, - сказал я. - Где гибелЬ желудя? где - героизм? маяками мигают дубы в - туманах. А ты - звуковые шалости изобретаешЬ.
- Маяк всегда манЬяк, - сказал Каратышкин,
подразумевая проблему героиЗма! - ради красного словца Федосей не пожалел БЫ родного......, - а Леонеллушка терпела его метафоры, покупала ему витамины, проклятЬе, - жили они без юридического оформления, а - дружно.
- Дура, сфинкс хитроглазый, более
лЬда илЬ мрамора Греции, - сказал однажды Федосей.
- Сфинкс? - спросил я,
(тогда я не знал, ЧТО такое СФИНКС).
- Древнее животное, - сказал Каратышкин и - вверг мя в трепет.
- Это... про... Леонеллушку? - спросил я.
- Мрамор неги в овсяном венце, - сказал Каратышкин.
- Это все про Леонеллушку? - спросил я.
- ОтстанЬ. Это обобщенный образ, - сказал Каратышкин.

Леонеллушка -
мрамор неги в овсяном венце. Г - м.
Обладая Леонеллушкою, можно себе позволитЬ обобщенные образы.
Ах,
Леонеллушка, -
в терновом венце.

Федосей обитал в комоде...
?..
в - каморке!.. я вспомнил:
черные живые книги шевелили плавниками,
форточка скрипела как телега,
книжный шкап,
книжный скарб,
полые бутылки,
кроватЬ, (у, краешком глаза: под одеялом мурлыкал, как кот,
ая, - мрамор, -
восходное плечо,
трашные золоченые волосы, -
ская солома...)
а Федосей заорал:
- Милорд, по рублику, да?.. я работал как раб. Купи мне сладкую поллитровочку. Осенние метафоры, а?
он заслонил кроватЬ клочком бумаги,
я прочитал:
слива - пластиковый микромешочек,
пчелы - электробритвы,
яблоко - желтым камушком...
- А где гибелЬ желудя? - спросил я. - Где героизм?
- У, ты глуп как желудЬ!
- ИшЬ ты, руки развернул орлом, дикая щетина запекласЬ вокруг рта, ИшЬ ты, обалдел, что лЬ, Леонеллушка, встанЬ, душечка, эк - он тебе уморил, вероятно.
Леонеллушка всхлипнула,
взгляд - потным хрусталем,
она протерла взгляд белыми палЬцами -
фиолетовые искры!
пластинки сна блестели на губах,
она всхлипнула-прошептала:
- Привет. Носит тебе черт в такую ранЬ.
- Леонеллушка, сударушка, солнышко встало. К Тоби пора.
- Ладно. ВыдЬте обои.
Ах,
через туманное дверное стекло
я разглядывал
хищный прелестный силуэт -
ежели БЫ не дочЬ губернатора,
проклятЬе!
И вот она появилася,
Леонеллушка,
золотая роза (кожаная куртка),
штаны полосатые,
а грудЬ перла сквозЬ лЬняную рубашоночку.

И ежели БЫ не Беата Тышкевич.
Я тогда изучал полЬскую кинематографию
(так, для себе)
и понял, что
по-настоящему, по болЬшому счету
люблю толЬко - Беату Тышкевич,
полЬскую Беатриче -
даром, что лЬ, родился во Флоренции.
Ах, Беата,
волосы латунные, легкие, тяжелые,
а глаза - как зеленые листЬя,
как у папы.
(Папа думал:
ежели его повсеместно преследуют "хлебы" -
стало бытЬ, осталЬные-прочие ощущают соответственно.
Чего он напел про мене
в дурацком дневнике?
Фигушки, а не -
финики, - я любил Беату - бескорыстно.)

Провалы в -
памяти?
не толЬко - там - провалы. Это - что - такое?
Экзекутор?..
Экзаменатор - погладил велЬветовым взглядом
мою приталенную внешностЬ,
конкуренты-абитуриенты
хором
показали клыки,
я не вытерпел - тоже показал клык,
мол, не лыком шиты!
- Прекрасно! - воскликнул экзаменатор. - Берите билет, словарЬ.
- I am scotchman, - сказал я. - Шотландец. Плохо знаю грамматику проклятых англичан.
- Ну-ну, понятное волненЬе. Все шотландцы, вы - шотландец, я - шотландец. СядЬте возле венецианского окна. Все шотландцы - какая разница?
Ах,
окно было прорублено в лазурЬ,
Нева текла,
известное дело,
в - океан,
труп-желудЬ плыл по течению,
птицы выклевали его очи, - мне БЫ ваши заботы, граждане абитуриенты.
Однако, что мне всучил этот иезуит?
Чосер?.. я попробовал переводитЬ:
левая рука не ведала, что вытворяет правая, -
левая наивная рука прихватывала бумагу, чтобы не сдуло в -
океан,
а правая,
правая рука писала:
"Леонеллушка,
бросЬ графомана.
Добра от Федосея не будет, от козла - молоко, разденет как в - кино, обдерет как - липку.
Каратышкин, конеШно, читает черные книги,
я - пЬю горЬкую с Тоби, токарЬ ведЬ я по металлу,
а все-таки выручи, выдЬ за мене, Леонеллушка,
мене оченЬ устраивают твои изогнутые, как нежное лекало,
загорелые ноги,твои, прости за откровенностЬ, прелестные ягодицы, прелестные, как писЬма русских смутЬянов, -
а лЬняная рубашоночка вообще туманит мозг.
Я завсегда первым делом осматриваю глаза-волосы, - представЬ, твоих волос я ничутЬ не боюсЬ, ведЬ нестрашные, золоченые, -
мы жили БЫ
душа в душу,
голубушка Леонеллушка,
Каратышкин приходил БЫ, подумаешЬ,
чаи пили БЫ втроем.
А Федосей водку жрет похлеще некоторых англичан,
он - весЬ - алкоголЬная баталия, будто не знаешЬ.
Он - украшателЬ бытия,
сколЬко его прошу написатЬ про гибелЬ маленЬкого -
в два слова -
желудя!.."
- Перевели?
- Как вам сказатЬ... С языка души.
- Откуда, простите?
- Вот что. Не люблю я - Чосера.
- ПозволЬте, ведЬ текст легок.
- А для мене трудноват.
- Ах-ах-ах. Заклинаю, вы ломаете вашу карЬеру! - воскликнул
экзаменатор, заламывая палЬцы.
Абитуриенты рычали,
экзаменатор-иезуит не был ли - ............?
вздор, вздор, конеШно,
котляк показал мене -
на прощанЬе -
клыки.

А потом -
в комнатушке
дым летал что топор - того гляди череп раздвоит,
географическая карта, помню, шелестела, - как осенняя роща,
балдели мы
у Тоби,
в - Шпалерной,
балдели, значит, любезничали.
Водка, естественно, овощи, битая птица, стреляные воробЬи.
Леонеллушка толкала мя молодым бедром,
подкладывала пищу,
а Тоби ощипывал гитару в уголкУ,
громадная была гитара что георгин,
напевал Тоби аглиЦкие народные баллады - ведЬ англичанин,
толЬко папу-маму не помнит,
не помнит своего возникновенЬя в - Англии.
Балдели, значит, утоляли голод.
Леонеллушка испекла яичницу с луком (объеденЬе),
а водочку глотнешЬ -
ангел в горле босыми пятками: шлеп-шлеп,
воробЬя печеного ставит на стол Леонеллушка,
ах, голубушка,
присядЬ, чего хлопотатЬ, -
нет, ласкает мя Леонеллушка белыми руками,
склоняет мою голову мягким насилием в тарелку,
- ЕшЬ, Лешечка. ПодумаешЬ, экзамен провалил. ПодумаешЬ, армия.
- Федосей, - говорю я, - изволЬ, друг, отведатЬ это-вот
крылышко, медовое, златое.
- Леня, - отвечает Каратышкин, - уважЬ, не упрямЬ характер.
Мигом напился Каратышкин,
разговаривает в разобранном состоянии.
- А что, - говорю я. - Водочка в алмазном графине чудная.
Леонеллушка, сударушка, выпЬем про меня. А грибами закусим,
грибы ишЬ какие маслянЫ.
БИМ - БОМ,
звОнит гитара, - а Федосеюшка побрел в сартир, напился, графоман, -
БИМ - БОМ,
Кликно, завязывай, ах, Леонеллушка, отчего слезы, слезы?
Сердце мерцает...
слышЬ, по лестнице: стук да стук,
тик - так,
за мною это, Леонеллушка, пришло времечко,
- Лешечка, обними мя крепче, страшно-то как!
БИМ - БОМ,
звОнит гитара, уймисЬ, Тоби, завязывай свои колоколЬные звОны - узелком,
господи, вот уже дверЬ отворяют...

а а а а!
что это?
зачем?
я - не виноват...
куда вы мене таШыте? - сЫволочи, - федосеюшка, замолви словечко, ты - литератор, тебя послушают, - прочЬ руки, сказано! - куда мене таШат? - я - литератор, филолог, - мы - филологи, - тоби, чего это? - ах, да что!.. - пр, -пр, -прощайте! - затоптали мою малину,
заклевали виноград,
порубали рябину,
вертоград души,

farewell, Англия,
Флоренция,
прощай, ТретЬя Родина,
прощайте, маменЬка,
прощай, дочЬ губерна...
прощай, Федосей Каратышкин,
прощай, Леонеллушка,
прощай, Тоби Кликно,
когда свидимся...

о, похмелЬное пробужденЬе в поезде, веки разломлены что скорлупа, тополиная горечЬ в горле, медленно мелЬкают
времена года,
дин-дон-дили-дон,
зима катИт в глаза,
печалЬное пробужденЬе в эшелоне,
о,
Беата,
никогда
англичанин не будет
рабом.



В эшелоне я ел гречневую пасту.
Поезд не трясло.
Оловянная зима текла за окном неторопливо.
ТолЬко релЬсы петляли как заяц.
А проводник торговал водку,
а лейтенант ГулЬ взорвал водку об релЬсы -
как гранату, -
лейтенант ГулЬ был совсем не англичанин,
но - хохол,
на двадцатЬ четыре месяца старше мене -
он гневно дышал в медных путах, -
я молчал на полочке карликом либо черным котом,
думал о Родине (?),
о маменЬке,
о дочери губернат...
о всех дочерях гу - бер - на - то - ров,
о флорентинцах, англичанах скорбел я,
печаловался мысленно.
- ШелЬмецов, прыгай! - крикнул лейтенант ГулЬ как малЬчик,
прозрачным СТРАХОМ перевернулО лицо
вверх ногами,
я упал в армию,
по уши в снег...


...очнулся
в нателЬном белЬе,
в коконе потном,
в койке.
Ангина со мною стрясласЬ,
красное яблоко застряло в горле, -
я хрипел как червЬ в белой простыне,
а казарму шатало что кораблЬ,
койки-шпангоуты ходили двухъярусным ходуном,
люди-сомнамбулы похотливо ерзали под шерстяными одеялами,
глазами терлисЬ о подушку, -
ведЬ глаза были набиты лаем команд, -
ангина была роскошЬю,
я скромно хрипел,
а жирная зеленая луна роняла листЬя в окно казармы.
Я болел в метре от двери,
гороховое обмундирование, заправленное в ногах, -
пузырилосЬ на сквозняке.
ДневалЬный под красной лампочкой тискал гитару,
разучивал английскую песенку:
"ПослушЬте, какая исторЬя,
девушка гуляет себе,
а платЬе белое..."
дин-дон-дили-дон,
неужели соотечественник,
странный акцент,
неужели соотечественник,
вот так исторЬя,
- ДневалЬный, - прохрипел я, - земеля!.. Грэйт Бритн... Флоренция!..
- Чё, - спросил дневалЬный, осмысливая распростертого англичанина как русский медведЬ, - чё гришЬ?
- ДневалЬный...
- Ну чё ты.
- ДверЬ прикрой... сквозит. Болен я...
- Через пяток минут подъем. ДотянешЬ.
И сызнова:
дин-дон-дили-дон,
пятОк минут до подъема,
дочЬ губернатора сызнова идет по фиолетовым улицам, желтая кошка губернатора, локоны - желтыми пружинами, пламенные пухлые губы, - Кликно меня познакомил.
Прозрачные дни любви, впечатление тайны, известной одному тебе, томление, холод крови, обыденный алкоголЬ, впечатление "личного", впечатление лирики, впечатление печали, - горЬковатый хмелЬ любви, - снег, точно голубЬ мира, летал по черным улицам, битловые мои патлы намокли, Федосей вталкивал-втолковывал в уши мне литературную терминологию, вдруг - прошла дочЬ губернатора, зеленое палЬтишко-зеленый мешок, капюшон нагло откинут, над лбом желтые слабые пружины, глаза глядели губернаторски, - была морская зима, точно теплые дожди...
Взмахивая серебряногорлою бутылЬю, гнал я - в Шпалерную - в - Шпалерную! - колотил кулаком твердую дверЬ, рычали куранты, когда я шагнул в ясное пламя уюта, елка была вечнозеленая, пЬяная, конЬяк горел как газ, - ночевал посреди инородных тел, убитых половыми возлияниями либо тошнотворными потугами, а утром, - орошенные пивом, расслабленные новогодним бардаком как пингвины, - вот встречаем дочЬ губернатора желтоволосую, нагловатый пингвин-юнга чмокает гладкую, налитую разноплеменною кровЬю щеку, - секунда волчЬего молчания, щелкает зажигателЬный механизм, пингвин-Я гогочет, окурок горит как глаз циклопа, окурок горчит как глоток микстуры, - Кликно меня познакомил.
Тревога уязвляла душу подобно легкому голоданию, - вечерами, дымя табаком, долбя кулаком нетрезвый стол, страдая неразделенною болезнЬю, знал ли: хлебные зерна перемелет время, будет лунная мука питателЬная, ведЬ нетленна и огнеупорна поэзия, - что же тревога была? любовЬ как предчувствие свежего смысла дней? - в феврале, нет, в марте?
Угловой дом, неуклюжая коробка темно-красного кирпича, влажно блестевшая верхними окошками, в нижнем этаже процветала булочная - розовели райские стекла, - ступенЬ - ступенЬ, мертв до пят, дернул медную рукоятЬ звонка - виноградную гроздЬ, - выскочила: рыжая как лЬвенок, чулки что рыбий хребет, черный свитер, юбка-шотландка, - бубнил про вечерние прогулки по оловянным булыжникам, в тени серебряного тополя, приглашал в ЗООсад: глядетЬ волков, - вечер был мглистый как Лондон, она хохотала, мелЬкая локонами: "там глаза зеленые за решетками, - у, страшно!" - Милая мама изнутри ломила дверЬ, дочЬ рдела как рыжий цветок, - прощалЬну ладонЬ уподоблю птичке!
Ну-вбегаю в голубую-серую-фиолетовую-асфалЬтовую улицу, встречные алкаши развертывают у лба спиралЬ воздушную - "сбрендил" - ну-ограбил приятеля, - обрел синие билеты, сызнова взлетаю в этаж, - побрели слушатЬ гитары, - сталЬной художественный звон, - она лепетала, откормленная сытая девушка златокудрая! - волнами нематериалЬной страсти било от холеной латунной щеки, от этой ленивой шеи.
А потом она переехала, - как все повторяется, - по спирали, папочка, по спирали, - этому в школе учат, - даже алкаши это знают, - переехала, значит, на окраину, в коммуникабелЬную коробку, но - обещала звонитЬ. Обещала.
Ожидание звонка - измотало, боязнЬ разрыва - вымотала, еду пригородом, вагон гудит как аэротруба, - вылез, оглядываю равнину: грязное серебро, март, - плутал, промерз, обезумел, - к одному дому рванул как улан Вайды, табак торчал как намокшая дудка, - приняли, поили, кормили, - дочЬ вот куда-то порхнула, опоздал, - какие там пистолеты, папочка, мне бы толЬко глянутЬ, - новоселЬе, квартиру распирало едою, бутылями, беспризорною мебелЬю, в центр ед, водок, пив, мебелев, - пил, - ЕЁ папа, поджарый как лимон, подливал водок, по душе ему стал влюбленный токарЬ по металлу, - милая мама напевала: "зятек-зятек", - дочЬ вот кудай-то порхнула, опоздал.
ТомителЬное ожидание телефонного звонка, томителЬная трелЬ
- соло кларнета, в трубке пела глубинная сирена переулков, телефонная оболЬстителЬница,
- Надоел ты мне, - так примерно сказала... лейтенант ГулЬ заскрипел кожаными ремнями что клавесин,
яблочное лицо гарцевало на лакированном каблуке!
- РОТАПОДЪЕМ, - заорал дневалЬный.
Люди забегали взад-вперед, как наркоманы,
надевали штаны на голову, сапоги на шею,
все перепуталосЬ,
люди были стриженые как голуби или каторжники,
в гороховых рубашках выбегали в темный воздух
производитЬ естественные выделения,
я трусил (трУсил?) в массе, горло прошло от страха,
- В столовую! - воскликнул лейтенант. - Шагом! марш!
И черное утро захрустело везде сапогами,
я старателЬно маршировал,
вернусЬ,
вернусЬ,
будет зеленое лето - зеленое море,
ветер - стеклянная мелЬница,
юная, мелЬкая локонами, мелЬкая ногами, развернув полы
желтого палЬто, - дочЬ губернатора встретит меня!
- Что зубЬми щелкаешЬ, - сказал ряд.Рослик,
отломил мене горбылЬ белого хлеба,
горохового супу налил полную оловянную тарелку,

ПИСЬМО ТОБИ КЛИКНО

Тоби,
я попал в строителЬные баталЬоны. (ОрганиЗм на корню
изъеден любовЬю, нервная система - бледные ниточки.)
Работаю каменщиком, кровелЬщиком, рабом - копаю глубже,
кидаю далЬше.

А предок 
       скакал 
            с корабля 
                    на кораблЬ - подумаешЬ, тошнотворное 

ПИСЬМО ФЕДОСЕЮ КАРАТЫШКИНУ

Здравствуй, Федя.
Я туго думал про твою литературную деятелЬностЬ, про твою метеорологическую поэму, например.
Помилуй мя,
Федя. Прав был - ты.
Надо украшатЬ жизнЬ, иначе скукота: хлеб, суп гороховый да ангина.
Давай-давай, строчи, слово за слово, набегает октябрЬ, колотя по локтям, - невинная звуковая шалостЬ, а - поэтично, черт!..
Рифмы наглядно и бессознателЬно подтверждают симметрию, казарменный порядок вселенной, - ритм и симметрия ведЬ - законы природы, - уже потому успокоителЬно, что - законы.
Я ведЬ отрицаю иррационалЬные сферы, наследственную любовЬ к людям, - ведЬ и наследственностЬ, в известном смысле, - тоже ритм?
Как бы то ни было,
во всяком недоразумении рифмы, как милиционеры, сообщают мне благопристойную, умеренную бодростЬ. Молодец, что -
участвуешЬ в природном законоведении,
а вот личная твоя жизнЬ - настораживает.
Мало того, что
четвертЬ века прожил - не приобрел перспективную профессию,
латаешЬ бочки в порту, - мало того, что
водками гробишЬ сердце, мало бреешЬ лицо, -
так еще и поработил Леонеллушку! - волосы у нее нестрашные, золоченые, - а ты обзываешЬ дурою, СФИНКСОМ, - исполЬзуя ритм и симметрию, - нехорошо это: применятЬ космические законы в повседневной склоке, - она терпит твои метафоры, Леонеллушка-то! - в терновом венце, - а ты мучаешЬ девушку дикими разгулами души, - подумай об этом, Федя, - в упор своего счастЬя не видишЬ, - а ведЬ именно ты образовал мое воспитание.
ПредставЬ, я задумал повестушку, - проба пера, - представЬ, -
но -
как вспомню твои метафоры, - ну-не могу, - рука не подымает перо, - почему, почему ты не воспел гибелЬ маленЬкого желудя? - это мне непонятно, уму моему непостижимо! - немного трагизму можно было себе позволитЬ, обладая-то Леонеллушкою.
Помилуй мя,
Федя,
я бы и Христа закидал желудями,
ежели бы он
хотя однажды
поглядел вокруг - равнодушно.
Мечта моя - гибелЬ желудя. Поэма.
Без рифм.


писЬмо маменЬке

Здравствуйте, маменЬка.
Служу я хорошо, командиры мною доволЬны, - я старателЬно, как и ВЫ мене учили, выполняю советы и приказы командования, не ввязываюсЬ ни в какие истории, памятуя печалЬный опыт папенЬки.
Витаминов мне хватает, повара все хорошие, - не тревожЬтеся за ВАШЕГО любимого сына, он чувствует себя как рыба в воде, он осваивает специалЬностЬ кровелЬщика и, приехавши на родину, внесет ощутимый денежный вклад в нашу маленЬкую семЬю.
МаменЬка, ежели это ВАМ не затруднителЬно, так пришлите мене тетрадок, я буду повторятЬ английскую грамматику.
Жду ответа
как соловей.

ПИСЬМО ..................

Здравствуйте, уважаемая Беата Тышкевич.
Пишет Вам ряд.Советской Армии Шельмецов Алексей,
из города Ленинграда призванный. Я видел ВАС во
множестве кино, и мне очень понравилась ВАША игра,
- здорово ВЫ это делаете, - и я не сомневаюсь, что
пришлось ВАМ долгие годы повышать мастерство, оттачивать
технику, - но больше всего меня восхитили ВАШИ
латунные, легкие, тяжелые волосы, - и глаза, которые
мне кажутся зелеными, как тополиные листья, хотя, возможно,
что, - они, - тривиально голубые.
В общем,
в армии я ограничен во времени и не могу подробно расписать
впечатление об ВАШЕЙ, скажу не тая, бесподобной игре, -
но все-таки повторяю: здорово ВЫ это делаете.
До свиданья, уважаемая Беата Тышкевич,
с армейским приветом ряд.Шельмецов.

Ответа не жду, -
ведь знаю, что жизнь артиста - вечная спешка,
особенно при теперешнем спросе на кино.

У,
перламутровая холодрыга, -
мы стояли квадратными толпами, -
ресницы - огненная паутина в прожекторном луче, -
один свинцовый офицер глядел
с трибуны как приклеенный
и -
руку
прикладывал
к свинцовому виску, -
другой свинцовый - бегал,
покрикивал
и вдруг - пропел команду,
остолбенел, -
это лейтенант Гуль докладывал подполковнику:
полк, де,
на утренний развод построен, де.
Гуль был прекрасен, -
щеки затвердели как восковые модели яблок,
медная-то сбруя-то серебрилася,
медовым девушкиным ртом
он
крикнул вполоборота:
- Разговоры, БО языки поотрываю, -
и мы,
значит,
стояли квадратными толпами,
а подполковник,
значит,
закатил речугу, -
живота не пожалел подполковник, -
"товариШы, - солдаты, -
увеличим усилeя, -
полк должен занятu удивителuное место
в социалистическом соревновании, -
разговоры, -
товарищ-лейтенант, позатыкайте ихние глотки, - они должны слышатu только рокот своих сердец, - замечено было настроение, когда СОЛНЦЕ называли балдою, - балдели, употребляя художественную литературу в объекте работ, - изъятu художественную литературу, - разговоры, замечено было злоупотребление эпистолярным жанром, - ряд.Шелuмецов, выдьте из строю, -"
я выплыл,
не чуя ног,
в перламутровое пространство перед толпами, -
светало, -
прожектор почернел как воронuе гнездо, -
подполковник пульсировал как свинцовый воробец, -
живота не жалел подполковник, -
"товарищ-солдат, - командованию стало известно ваше пристрастие к эпистолярному жанру, которое объясняется нежеланием разговариватu вслух, - вы - симулируете ангину, - ангина - непродолжительный недуг, - и командование всегда выслушает вашу хриплую просьбу, - а вы игнорируете командование, ведете сомнителuную переписку, - в послании другу-стихотворцу (несомненному формалисту, кстати) вы пропагандируете благопристойную, умеренную бодрость? - командование не могло не заметить иронию, скептициЗм, смятенностu чувств, даже - нигилиЗм, что довольно-таки странно в организованном полку, - командование всегда пойдет навстречу духовным исканиям, - ежели вы задумали создать повестu - создавайте! - создавайте на здоровье, -
но -
создаватu в черных очках мы не позволим и - не дадим, - поэтому всякую свежесозданную повестu - показывайте, - офицерский состав проверит идеологическое и литературное достоинство вашей работы, -
разговоры, - кто там курит, в строю? - товарищ - лейтенант,
ко мне, - его, - ко мне, - "
я
молчал как карлик, -
Гулu выволок за локоть
в перламутровое пространство
Женю Рослика, -
ого, как светало, - и свет ломил глаза! -
Женuка был в латаной-перелатаной телогреечке
как жирафа, -
э...гулu, пожалуй, вывел ЕГО за локотЬ, -
не выволок...
"ага, - (вскричал подполковник) тоже ленинградец! - зеленоглазый, - как и ряд.Шелuмецов, - товарищ-солдат, мне ведu все равно: будете вы работать в организованном полку или под ружьем советского воина, - ведь этак можно в черную телогреечку влететь, - помни: куря в строю, ты нарушил закон и устав, - помни: твоя молодая темно-каштановая голова всегда будет склонена под тяжестuю меча советского правосудия, - товарищ-лейтенант, - ряд.Рослик после работы вы-скоб-лит казарменные полы, - а ряд. Шельмецов разделит с ним эту чашу, - разговоры, - полк!-сы-мир-но!-на-пра-ву!-атu-два!"
И-кал,
скри-и-пе-е-л,
от-рыгивал оркестр!
бил
в барабан
румяный барабанщик,
как будто заколачивал рубли,
трубач был пьян и нагл: круглее свеклы
резиновые щеки раздувало, -
о, как свистела дuяволова дудка,
кларнет, - о, как блестело серебро! -
ей богу, кларнетист был заправила,
горбатый точно крыса или карлик, -
по сколuзкой, как белая пластмасса, дороге,
овеянные медным гимном,
э-эх, гип-гип,
блатными, зелеными толпами покатилися! -
а звезда любви - зеленая лампочка - над чугунным лесом,
а чуть повыше - перламутровая заря
и красная лампочка дневалuного... солнце?

Теперь - вовсе ужасы.
Там,
за чугунным лесом,
размотано от А до Я
брезентовое зданuе!
Г-м, параллелепипед...
а продырявлен как решето!
Из дыр торчат железные желоба!
Г-м, параллелепипед...
а внутри - лабиринт!
До апреля
мы
раззоряли лабиринт
кувалдами
поэтажно.
А глиняные руины
по железным желобам
кантовали в небытие, -
в подставленные самосвалы, -
а ефрейтор Мочалов шнырял как Минотавр,
то и дело развязывая мешок с подзатыльниками
или попивая одеколон из ароматной баклажки, -
ефрейтор Мочалов мычал:
- Мало работаете, балдежники.
До апреля
я лично
метал гарпуны в белое брюхо лабиринта, -
ух, глотая молочный ветер штукатурки,
ох, глиняные бобы неизвестно откуда бьют по лбу,
ах, по колено в кирпичной крови, -
я пробивал сквозную щель в дециметре от пола,
а Женька лупил кувалдою по верхним углам, -
стена сползала как занавес, колыхаласu под сапогом
как красное знамя.
Потом
мы
тесали кирпичи топорами, - стесывали древний раствор,
проклятье, -
я стесал пирамиду кровавых кирпичиков, -
потом
ворочал лопату
как галерное весло,
катал тачку - как распятый,
а Женька опустошал тачку - стальной лопаточкой, -
из древних кровавых кирпичиков
мы
слОжили лабиринт заново,
а кровЬ замазали, затерли, побелили, -
тима,-геша,-алфер,-рослик,-шельмецов,-бурба,-мастер,-
славка черепанов, - вот кого я подразумевал толuко что, надоедливо повторяя: мы-мы, - это ефрейтор Мочалов - толuко мычал, -
хотя -
поощрял-таки трудолюбие... подзатылuниками.

Мое лордство,
конечно,
никого не интересовало, -
например, ушатый, как летучая мышь, Тима из Новгорода, - был до известной степени республиканец, - до известной степени терпения, - говорю я, - потому что республику он понимал как стереотипное стадо в гороховой рубашке.
- Ангина или пристрастие к епистолярному жанру, - говорил Тима, - куренuе в строю, Махоня или яблоки при луне, - все это проявление индивидуалиЗма.
- А повесть? - спросил я.
- Я те дам повестu, шут гороховый! - рассердился Тима. - У тебя, вишu, пристрастие к епистолярному жанру, у Рослика - табачное голоданье, а я - замерзай на перламутровом плацу? - во тебе!
И республиканец сделал невежливое телодвижение, -
ну-такое выступление неволuно будило протест, - однажды я перематывал портянку и - полым сапогом повалил Тиму, - как палицей, - Женuка был неподалеку.
Протестовал я против невежливого телодвижения, - не следует вкладывать в полый сапог болuше, чем он способен вместить, - например, оскорбленный аристократизм, - ну, - милорд, - ну, - подумаешь, - мало ли милордов, - элементарную этику отстаивал я... сапогом.

Г-м, г-м, -
в полдень в лабиринт заволакивали алюминиевые баки с гороховым супом, волокли за рога, точно жертвенный скот, -
ну-тогда я забывал этику, - телодвижения были или должны были быть - полезными! - (специфическое сокращение желудка, несколько ущемленного в правах, а иногда - обездоленного, - что говоритu, - незабываемо!) -
ах, неуместная совестливость анестезировала мои мускулы в то мгновенье, когда за столом, право-слово, метали хлеб из рук в руки! - и едва успевал проследитu траекторию хлебного полета, а Женечка уже отламывал горбыли!
Он проделывал эту штуку неуловимо даже для пристрастного наблюдателя, каким был я, -
коричневыми изящными кистями подкидывал буханку в -
потолок...
а Тима ловил общественный хлеб за шершавое туловище, -
ах!-ах-ха-ха! -две горбуше?ки, как черепашки, уже попискивали в - коричневых, повторяю, изящных кистях Женечки, -
а ведu надобно было позаботитuся о тарелке! - ведь тарелки были наперечет, - простаки всегда ждали, пока пообедают удачливые, ловкие, а потом - жрали из немытой посуды гороховое пойло, -
так вот,
Женечка
локтем
отпасовывал тарелку - мне, -
звенела оловянная музыка! -
а Тима, проповедник коммуны,
витийствовал как штопор!

Здравствуйте,
уважаемая Беата Тышкевич,
пишет-к-ВАМ тот же настырный Алексей Шельмецов, -
а можно он перейдет на ты? - переписку нашу с ВАМИ
назвал тут один деятелu "сомнительной", - представ-
ляешu? - во дурик, да? - я попал в Лабиринт, уважа-
емая, - это не риторическая фигура, а - печальный
случай, похуже вырванного глаза в "Рукописи, най-
денной в Сарагосе", - вчера, для примеру, что поел,
что радио послушал, - желудок тонuше желудя, - да, -
прости солдата-реалиста.
Ушителuно только, что имею друга, он мускулист,
носит русскую одежду ТЕЛОГРЕЙКА, - латаную-перелатаную,
- у него зеленые глаза как пивные бутылки, волосы
цвета сосновой коры или скорлупы каштана, - он кормит
меня хлебом, - а ты что поделываешь, Беата? -
оченu интересуюсu твоими творческими успехами.

С армейским приветом
ряд.Шельмецов,
а может у меня другая фамилия

Повествованье мое - отрывочно, эпизодично?
Сознаю субъективность характеристик,
пристрастие к эпистолярному жанру,
к Женечке Рослику,
сознаю намеренное оттирание на задний план
остальных-прочих.
Соучаствуя в глиняном разбое,
в несколько позднее -
в глиняном восстановлении Лабиринта,
соучаствуя в обществе,
где идейного противника опровергали сапогом, -
как палицею, -
а республику понимали через отрицание епистолярного
жанра, -
легко и простительно было мне
лелеять в мозгу
стройную повесть,
выраженную простыми, - ну, - сложносочиненными предложениями! - каждый ведь лелеял в мозгу идеал:
Тима - республику,
Женечка - яблоки при луне.
А теперь
нету во мне
и медного гроша
умеренной бодрости,
ибо - гибель желудя затмевает ум,
проблема героизма - тревожит, -
затеял книгу,
а вижу - финик!..


Я неутомимо размышлял и попеременно возвращался
к проблеме желудя,
к проблеме героизма,
к проблеме хлеба насущного, -
памятуя, конечно, папеньку и его своеобычное толкование
ХЛЕБа, -
уж конечно я мечтал опровергнуть-таки теорию "фиников".
Трудно было мне...
например, я вспоминал афоризм Каратышкина,
афоризм,
изложенный так складно, что -
поневоле раздражал ухо, -
"маяк всегда маньяк", -
я вспомнил и возмущался,
ибо знал более распространенную характеристику героического, -
удивительно только:
почему
я лично
не проявлял героизм, - наоборот, вступил в полюбовный союз
с человеком,
у которого были волосы цвета сосновой коры, волчьи глаза,
этот человек был мускулист,
а передвигался по земле нешумно и неэстетично, -
виляя бедрами как женщина или зверь, -
остальные-прочие гребли сапогами кирпичную пыль,
заткнув кулаки за пояс, - как револьверы, -
а у Женечки были коричневые, изящные кисти,
по-детски припухлые в запястье.
Неужели это был вариант героизма -
вступить в союз с Женей Росликом,
отстаивать полым сапогом право на эпистолярным жанр?
Или вот:
я обнаружил несправедливость, -
сызнова проклятый Каратышкин затмевал ум, -
собственно Каратышкин превратился в отправной пункт,
а - Леонеллушка,
голубушка и сударушка, -
вот по чью душу требовал я справедливости или хотя бы - расследования, доколе будет графоман терзать красоту, почем зря обзывая дурою, позволяя себе обобщенные образы? - а живописуя природу октября, Каратышкин скатывался до лжи! - о, выбор был не случаен - метеорологическая поэма! - Каратышкин полагал себя мэтром поэтически-неупорядоченного, иррационального, -
но -
даже мне,
человеку неискушенному в русской поэзии,
было очевидно: Каратышкин спекулировал, -
"набегает октябрь, колотя по локтям" -
невинная ли
звуковая шалость? -
да ведь одновременно с развитием поэмы
тихо и незаметно
умирали желуди
в Чертовом Саду
третьей Родины! -
как это Леонеллушка-то терпела его метафоры? -
страдалица,
как это они жили, без юридического оформления, а -
дружно?
Я размышлял...

...в кровавом тупике приятно было балдеть,
размышляя! -
мы - вдвоем - смастерили сентиментальную сигару, -
остальные-прочие работали, - не знаю где, -
вдруг запахло одеколоном,
Женька зарычал как леопард, - латаная-перелатаная шкура, -
ефрейтор Минотавр пожаловал!
- Сентиментальная сигара, значит? - спросил Мочалов. - Балдеете, размышляя? - а бригада работает, - Рослик, ты - будешь работать?
- Буду, - сказал Рослик, - но только с прохладцей, - иного от меня не жди, - кто бы ты ни был.
- Подзатыльник я тебе не дам, - сказал Мочалов. - Умен ты - для подзатыльника. Подзатыльником я подзадорю бригаду. Не гляди в мене волком, зеленоглазый солдат! - и тебя затравлю остальными-прочими!..
И тогда
в тупик ворвались
гешаалфербурбамастерСлавкаЧерепанов,
а Тима закричал, раздирая руками воздух как тельняшку!..
- ИндивидуалиЗм, - закричал Тима. - Вот динамит, который подрывает устои общества! - зеленые твои глаза, ряд.Рослик, выдают волчью твою суть!-э-эй, люди!.. - идеалы-то Росликовы - яблоки при луне! - а луна, известно, волчье солнце! - доколе будет этот волк хавать общественный хлеб? - доколе подзатыльник, предназначенный Рослику, будет бодать наши честные лбы?
Залаяли, заулюлюкали, захрюкали гешаалфербурбамастерСлавкаЧерепанов, - одобрительно!
- Мы требуем, - закричал Тима, - равенства! - это наиболее удобная форма общежития! - ведь индивидуальный грех - язва, - а коллективный грех - неуязвим, - и Минотавру некого будет бодать подзатыльником, а подполковнику некому будет назначать чашу казарменного пола! - дружба, справедливый дележ, - вот что поможет нам работать, не пробуждая в Мочалове желания развязывать мешок с подзатыльниками, - а епистолярный жанр, яблоки при луне, - против этого волчьего наследия будем бороться совместно, поправляя, одергивая друг друга!..
гешаалфербурбамастерСлавкаЧерепанов, - аплодировали!
- Пойдем, товарищи! - воскликнул Тима. - Пусть поразмыслят.
И они ушли,
вздымая кровавые облака пыли,
заткнув кулаки за пояс. Как револьверы.

Было над чем поразмыслить.
- Вдохновленные подзатыльником, они проповедуют ЭДЕМ с гороховым супом на древе познанья, - сказал я Жене Рослику,
своекорыстно используя ученость.
- Не бери в голову, - сказал Женя Рослик и -
зевнул!

Было над чем поразмыслить!
ОНИ утверждали наиболее удобную,
конечно,
форму общежития, -
чтобы поровну жить и работать...
вдохновленные подзатыльником.
В декларации ушатого Тимы не было ни капли рома,
как сказал бы Оливер Макшелл,
"где героизм?" - недоумевал я мысленно, -
вот Женька Рослик был - легенда!
вылитый Уолтер Макшелл.
(Ведь лорд Уолтер был,
по учебнику,
ретроград и мизантроп?
но, -
ежели поразмыслить, -
ведь лорд Уолтер несомненно читал, что
прогресивное человечество... Однако попер с ножом
на паровоз! -
к заведомо злополучной цели! -
самолюбие,что ли, поило спиртом капиллярные его сосуды?)
Так я теоретизировал
в кровавом тупике,
а Женька спал как зверь - пятнистым калачиком,
а... а предки не теоретизировали! -
скакали
с корабля
на корабль
в балетном абордаже!
Несчастный адмирал
притормозил революцию
ради желтоволосой малютки Бэрн,
сэр Монтэгю позабыл рыцарство вовсе черт знает ради кого,
сэр Тристрам
в платоническом пылу
утратил элементарное чувство самосохранения,
а Бэн Мэтр,
расточительный капитан,
тоже чудил, - финансировал колокольню! -
за что и был,
единственным из Макшеллов,
возведен в святые...
в меркантильном Клодтоне.
Ушатый Тима назвал бы варианты английской судьбы
скорее предосудительными,
нежели - героическими, -
а я? -
чем я пополнил нашу ПРЕДрассудительную биографию? -
разве что подарил Женьке английские варежки, -
произошло это так непринужденно, что
остальным-прочим почудилось:
отнял у Шельмецова английские варежки ряд.Рослик!
Тима даже воскликнул:
- Шельмецов-ты-Шельмецов!-волчий-ты-сателлит!-пальцы ведь оледенеют на перламутровой холодрыге!-шалун, ведь отморозишь пальцы!-не смогешь создать повесть,-уже не говоря про сомнительную переписку,-себя хотя пожалей.
А я
сказал:
- Тима, не твоя печаль, а - моя. Пальцы мерзнут как водка пьется, - сегодня ДА, а завтра - НЕТ, - до апреля недолго.
Тима только ушами покачал.

Ежевечерне
я
падал
в одеяло,
изнуренный умственным трудом, -
о физическом напряжении упоминать-то не стоит: широчайшие мышцы спины, грудные, дельтовидные мышцы, брюшной пресс, -
все напрягалось.
А после работы
я
скоблил казарменные полы и -
падал
в
одеяло,
а жирная зеленая луна в окне роняла листья,
а потом луна стояла голая как мыло, иногда серебряные человечки карабкались по лунным бокам, кричали по-английски, это были американские космонавты, а не галлюцинации, а потом луна пропала (БОГ баловался со светом), а потом -
выплыла,
огромная - как полковой барабан!
Это апрель наступил.
Что-то я хотел сказать,
силился что-то выразить по-русски или по-английски,
всхлипывал в лунной казарме...
а, чего увиливать! - я приглядел за окном зеленую такую звездочку, по утрам она мигала в перламутровом небе как зеленая лампочка,
но я-то приглядел ее для конфиденциального монолога,
долгонько караулил,
сверкая увеличительными глазами из потного кокона,
и,
едва наступил апрель,
едва полковая луна озарила аквариумный мрак вселенной,
а заодно и казарму,
я не выдержал,
завопил внутренний, разумеется, монолог,
без точек и запятых
в духе папиного дневника
а чего увиливать-то
о звезда любви
долгонько я караулил
погоди погоди
объясни мне некоторые несоответствия в личной жизни
помедли
понимаешь я не отказываюсь делить чашу казарменного пола
но чаша-то стоит дороже чем предполагает самый свинцовый
из подполковников земного шара
о звезда любви
брызга двусмысленной пены человеческой семечко
может ты звезда не только половой любви
чего не бывает
может ты
по совместительству
звезда равенства и братства
или по крайней мере интересуешься такими проблемами
тогда помоги
осени зеленым волшебством мои маленькие английские мысли
вот я лежу в душной лунной казарме
пусть я пойму мое непонятное пристрастие к Женечке Рослику
ведь
не потому
ведь
что
мы
долгонько не видели девок
он
так
добр
ко мне
объясни отсутствие у мене всякого желания
вдохновляться подзатыльником
погоди погоди
помедли
лично мне кажется
это приключенческая жилка пульсирует в лабиринте организма
такая
уж не знаю
миллиметровая жилка
унаследованная от предков
слаще нет приключения
чем
союзничать с Женечкой
под пистолетными взглядами остальных прочих
но
не слишком ли дорого стоит приключение
уважаемая звезда
я подразумеваю не чашу
ты-то со своим жизненным опытом прекрасно понимаешь
что я имею в виду
ведь ради Женечки
позабыл я про гибель желудя
Вдруг забился, застонал, как лесная птица, взмахнул
толстыми лапами Мастер,
булочный его лоб белел в лунном огне,
- Леха! Шельмецов! Лешка, - зашептал он отчаянно, - ты спишь?..
доброе лицо Мастера было покрыто ужасом,
розовые бицепсы вздрагивали аритмично, -
- Леха, видение мне было... спишь ты?
- Подумаешь, - сказал я. - Спи, Мастер. Я тоже иногда получаю видения. Однажды я довольно отчетливо увидел некую допризывную даму, - таял, лепетал, боготворил. Что такого? Погляди, как елозят под шерстяными одеялами остальные-прочие. Это естественное поведение молодых людей, оторванных от...
- Да не то ты говоришь, Шельмецов! - застонал Мастер, задергал за рукав исподнего. - Понимаешь, как и всегда, нырнул я в коечку, устроил кокон из одеяла и - заснул. То есть... я немного подумал перед сном. Ежели не сболтнешь, могу сказать, про чего подумал.
Я промолчал.
- Думал над изобретением нового приема борьбы за хлеб насущный. Ведь ежели Рослик превосходит остальных-прочих ростом, - понятно, что вбегает он в столовую первым, - ведь Мочалов располагает людей не по внутренним достоинствам, а по физическим данным, - по росту, - собственно, поощряет неравенство! - что ежели, вбегая в столовую, вдруг круто повернуть к иным племенам и бригадам, мимо предопределенного стола, - избрать новый, быть может, тернистый стол, - тернистый, но, во всяком случае, - новый, а уже потому - обнадеживающий? - я подумал и заснул, и получил вдиение:
кролик,
представь,
лежал, как сахар, в яркой траве. Кролик поглощал травку,
щипал острым кроличьим ртом мелкую флору.
- Ишь ты, - сказал я.
- Вдруг стало два кролика,
вдруг ватага крольчат высыпала в луговые просторы, стало тесно, стало не так.
Съели флору, открылась черная земля,
а белейшая шерсть поистерлася, - эх, - хрустели аристократичные лапки,
рычали кровоядные кролики,
давили друг врага...
- Ишь ты, - сказал я. - Да это теория. Тебе незачем избирать, как ты печально намерен, иные столы. Только сделай практичные выводы.
- Какие выводы? - пытливо спросил Мастер.
- Не знаю, - прошептал я.

Повторяю:
я молчал как карлик или черный кот,
что соответствовало моему внешнему виду.
А мое лордство никого не интересовало.
- Женька, я родился во Флоренции, - сказал я Женьке.
- Слыхал, слыхал, малыш, - сказал Женька и -
зевну-у-л!..
но однажды Геша упал, как труп,
а Женька подал мне легкую, как трость, -
лопату!
- Мне до лампочки, лорд ты или токарь по металлу, - сказал Женька.
Я радостно нагрузил тачку,
обливая черенок лопаты жаркими слезами благодарности,
я был счастлив, - прощай, галерное весло! -
а Геша сказал:
- Рослик, нож - не воробей, вылетит - не поймаешь.
- Геша, - воскликнул я. - Какое обоняние к обидам! - Женя-мне-друг, благодаря ему я вылезаю из-за стола с круглым животом, - когда со мною стряслась англина, он отломил мне горбыль потолще,
он,
а - не ты, - а потом мы разделили известную чашу,
работали как рабы, - он защитил мене от кулаков ушатого республиканца, а только что - подарил лопату,
легкую, - как бамбуковая удочка! -
Геша,
напрасно ты крутишь пальцем у лба, - ножом ты, конечно, тыкнуть волен, - но было бы неосмотрительно с твоей стороны думать, что я - безучастный наблюдатель, - я - приму участие, - неуместная совестливость анестезирует мои мускулы за столом, что верно, то - верно, - и поэтому Женьке трудно вырывать из множества когтей наш насущный хлеб, -
но
твое-то рыло
я замочу кровью, - узнаешь Макшеллов!..
клянусь грот-мачтою! - парусный ветер засвистал в Лабиринте! -
Геша растерянно моргал, пятился,
я выхватил из восемнадцатого века абордажную саблю! -
тут подоспели
остальные-прочие,
преградили дорогу к славе, -
провозгласили, наконец,
равенство,
братство,
честный дележ за обеденным столом.

................... ..................... ................................!
Урра-а!
.................. ........................ ..................!
Урра-а-а!
................ ........................................ ...... ...................................!
Ура! Ур-р-ра-а-а-а!


После работы
ефрейтор Мочалов,
протрезвев,
читал учебник истории, - единственную книгу в казарме, -
которую пощадил лейтенант Гуль, -
а тимагешаалфершельмецовросликбурбамастерСлавкаЧерепанов
латали обмундирование,
читали уставы,
анализировали трудовые подвиги за день.
И вот
ефрейтор Мочалов
подзывал и спрашивал:
- Когда была...э, например, столетняя война?
- Не знаю, - отвечал ряд.Тимофеев.
- Что, не знаешь? - ты ведь из Ленинграда?
- Ну, - отвечал ряд.Рослик.
- Когда же было сто лет войны?
- Не знаю, - отвечал ряд.Алферов.
- Эх, цивилизация, - вздыхал Мочалов и развязывал мешок.
И выдавал печатные пря... подзатыльники!
- Ну - ряд.Шельмецов, - сказал он однажды, - когда, гришь, была столетняя война?
- Всегда, - ответил я простодушно. - Накостыляли мы тогда французикам.
Мы помолчали.
- Что? - прошептал, наконец, Мочалов. - Кто? - накостыляли? - вы?
Я скромно молчал.
- Да! - сказал потрясенный ефрейтор. - Ну-ступай... ступай... да.
Иди с Богом.
Он даже позабыл
про ужасный мешок,
но однажды, -
в кровавом тупике, -
сказал с глазу на глаз:
- Присядем, Шельмецов, - поведай, что тебе гнететь? - образованность и хорошие манеры изобличают в тебе джентльмена, выгодно отличают от остальных-прочих, - открой мене всю правду, не бойся мене.
И я простодушно поведал, что
обдумываю повесть-опровержение, -
предприятие, доложу я вам,
утопичное покамест, -
для творчества потребно свободное время,
а также косвенные стимуляторы как то:
доступ к архивам,
калорийное питание, - имеем ли мы, товарищ ефрейтор, таковые
стимуляторы?
- Продолжай, продолжай, - сказал Мочалов.
- Доступ к архивам позволит изучать,
например,
некоего норвежца Гаральда, - был такой материально бедный
рыцарь.
Из нашего-то с вами,
товарищ ефрейтор,
столетия
этот Гаральд кажется не крупнее желудя! - в наивном шлеме
сватался к дочери губерна... э, проклятье, - к дочери
Ярослава Мудрого, - к Елизавете, -
от ворот поворот, говорят, - беден, мол, материально, -
он и заделался пиратом, и создал песню:
ни во что меня не ставит девка русская,
мол.
Чудесный романс,
товарищ ефрейтор,
святая простота и ббезыскусственность.
Обогатился, значит, -
сватается заново, - поженилися.
Да.
А погиб он за три дня до Гастингса,
куда подались он да приятель
с войском
в 1066 годе.
Я ведь почему и заинтересовался Гаральдом, -
при слове ГАСТИНГС у меня волоса - дыбом...
вот,
поглядите,
товарищ ефрейтор...
Мочалов побледнел
и стал развязывать-развязывать мешок,
а пальцы заплетались-заплетались...
- Табак в мешке, - бормотал Мочалов, - в мешке табак.

- И очень возможно, что
ухлопал его древний Макшелл, - сказал я, тоскливо озираясь.
- Неужто это совесть наследственная? - воспоминание о
содеянном предками? -
а,
товарищ ефрейтор? - ведь и папа,
при схождении с ума,
поминал Гаральда! - аналогию, стало быть, усмотрел, -
папа ведь был бедным иностранцем, не боле?
Да... хлопнули, не разобравши... очень возможно.
За что мене такое умственное ярмо? -
вот чего надобно понять,
имея доступ к архивам.
Касательно калорийного питания...
- Да, - сказал потрясенный ефрейтор. - Да. Зови мене, знаешь, Вадиком. Вадик. Да... трудно тебе, Шельмецов, - хотя я тебе почти и не понЯл, - какие-такие Макшеллы? - закуривай.


Я пишу тебе, зеленоглазая,
может быть, последнее письмо, -
о, Беата,
срываю с лица мистификацию, - Я -
лорд Алекс Макшелл Форсинарский, -
во всяком случае, - эсквайр.
Представь,
серебряный мглистый пейзаж,
сугубо английский пейзаж,
золотые дубы,
скромные коттеры,
желтое сладкое пиво,
светлоглазые девушки,
горький углями вереск равнины, -
Родина.
Я - страстный ценитель польской кинематографии, -
на гражданке,
по три фильма кряду,
оценивал твои латунные волосы... плакал как Вертер.
Дождись меня из армии,
Беата! - мы поедем в зеленую Англию, - в поместье:
гулять по яблоневым аллеям при лену,
вдоль серебряных англиЦких трав.
Приятель-юнга устроит виду, -
а не хочешь - я приеду в Польшу, -
пускай четвертая родина, - буду работать простым польским токарем по металлу, - а ты снимайся у Вайды, у кого угодно, ради БОГА, - а станет туго с деньгами, - могу вечерить кровельщиком, -
я ведь осваиваю специальность кровельщика, -
из Лабиринта я попал в прямоугольную пустыню,
устланную реберойдом, -
ни одного дерева, представь.

До скорого свиданья

письмо маменьке

Здравствуйте,
милая маменька! - простите столь тягостное молчание, - военная служба не благоволит эпистолярному жунру!
Я очень стараюсь и давеча заслужил одобренье непосредственного начальника, ефрейтора М. (Вот это благодетельно повлияет на условия моего существования.)
Тетрадки, которые ВЫ мене прислали для упражнения в английской грамматике, - улетели как почтовые голубки! - мои товарищи тоже ведь пишут, - правда, мы иногда журим друг-врага-друга по поводу применения эпистолярног жанра, - но пустяшные шуточки не изменяют ведь товарищеских отношений?
До свидания, милая маменька! - тетрадок более не надобно;
потому работаю кровельщиком,
на прямоугольной высоте, -
голова без того кружится,
ветер метет мыльные искры слюды в бумагу...

Маменька, спешу сообщить радостную новость:
после армии приведу в дом помощницу. Не спрашивайте - откуда! - ЕЕ зовут Беата, - она из порядочной семьи. Все уже обговорено!

ПИСЬМО ТОБАЙАСУ КЛИКНО

Как живешь-можешь,
юнга в нейлоне?
Или ты теперь боцман,
или ты - штурман?
А я этак второе лето вкалываю,
много всяческого горя принял, - что говорить! - английскую грамматику подзабыл, а повесть - предприятие утопичное! - все подступы к архивам перекрыты, - и думать перестал.
Да и некогда! -
попал я
в прямоугольную пустыню, -
выполняю кровенькые работы.
На упругом руберойде валяюсь как СФИНКС,
зыркаю зелеными глазами, -
заметает мя слюдяными искрами,
над головами тополей
ветряная прохлада овеивает лицо!
А у нас тут равенство!-братство такое, что - не описать! - ну-прямо, пиши-пропало!-сердцем перевариваю такое братство, - друг Женя не разделяет мои восторги, - оно и понятно, - поверишь ли:
вот мне никто не выговаривает, мол, зеленые глаза, -
а ему твердят про этот физический недостаток, попрекают зелеными глазами! - расизм, право слово!
Ну -
о главном, Тобушек, -
пригляди приятное судно, - деревянное, разумеется, парусное, - бриг желательно, - крепкое трехмачтовое корыто, - не надо алых парусов, Тоби, - купи прочные териленовые паруса, - плаванье предстоит долгое, - Англия, - Таити, - Флоренция.
Буду обрадован
успешными хлопотами вокруг визы, -
поэтому, прилагая усилия, напирай, -
семья
прогрессивного деятеля-демократа
имеет право.
Тоби-Тоби,
помнишь ли
совместные просмотры польского П Е П Л А, -
атака улан, - копыта, - сабли, -
патриот Д.О. покидает Родину - поутру,
покамест - вечер,
она его встречает и говорит:
пойдем, дескать, в залу, я - на все согласная, -
они танцуют мазурку или полонез, - что за благо рассудится, -
потом он уходит в спальню,
потом она приходит туда же и говорит:
ты звал мене, и вот, мол, я. Пришла.
А он упал на колена и обнял за талью и заплакал скупыми
слезами, -
плакал, стоючи пред нею на коленах - как пред Родиною, - что дальше? - не помню, потому что слезы... она была в белом платье, латунные такие волосы...
прости обильное письмо, - с приветом, - юнга в нейлоне!

И вдруг
Кликно
отписал мне:

"Охота тебе,
Леха,
ерунду молоть?
Одет я ныне
в натуральный лен,
а башмаки - замшевые.
Нейлон стал мне -
скушен,
нейлон - устарел.
Работаю клерком. Надоело плавать.
И - кончай заливать про Беату.
Ну-легкие тяжелые волосы... ну-латунные.
Обалдел, что ли?
Забыл, -
кому пишешь?
Я-то тебя знаю сызмала,
мне-то зачем мозги пачкаешь?
Лорд, -
ишь ты!
Какой-ты-на-фиг-лорд,
ежели твоя фамилия - Шельмецов,
а имя твое - Алеша.
Помню, помню,-болтал ты про лордов,-неужели не отвык,-это Леонеллушка тебя растлила или та,-желторотая,-Лида,-ты не оплошал,-соорудил иллюзорную скорлупу, оболочку, раковину,-да?-дочь губернатора - это желторотая,-в иллюзорном ореоле,-верно ведь?
Сочувствую,
но соучаствовать - уволь.
А пожалуй ушат воды:
Федосей свадебку сыграл. Знаешь - на ком.
А твою-желторотую,- Лиду,-
встретил недавно,-предлагала тебе заочную дружду до
гроба,
а кто, дескать, старое помянет,-
тому и глаз вон.
Что?-трехмачтовый бриг отпадает?
Какой-ты-на-фиг-лорд,
повторяю.
Ты - умора."

Недоверие,
проявленное Тобайасом по поводу лордства и Беаты, -
недоверие не удивило меня.
Уже в детские времена,
когда мостовая блестела как кукурузный початок, -
стал я Шельмецовым
в угоду недоверчивым ровесникам.
(Англичанин Тобайас своему-то возникновению в Англии - не верил, а беспамятстве жил. А спекулянт Каратышкин вспоминал мое лордство только чтобы выпросить сладкую поллитровочку.)
А дочь губернатора?..
дочь?..
губернатора?..
Приеду - стекла побью.
Ишь ты, -
кто старое помянет!..


...как черный кот,
зеленоглазый и непонятый,
лежал я
в пустыне,
терзал ногтями рoбaройд.
Ностальгия палила мне затылок
как прозрачное солнце!
"Родина, -
хрипел я мысленно, -
о,
третья родина,
поймешь ли,
поверишь ли, -
полуангличанин-полуфлорентиец,
я ли не солдат твоего подразделения,
я ли не вызубрил на прощанье
каждый камень твоего дня,
каждую жилку и нитку Чертова Сада, -
а теперь ностальгия палит каторжный голубиный затылок,
терзаю ногтями руберойд
в прямоугольной пустыне! - сердце потом отливается
в брезентовой робе кровельщика, -
отнюдь не воздушный замок
и отнюдь не родовой, -
построил я мысленно! -
каменное серебро напротив Шпалерной
иль облупленный дом под эмалированною табличкою
(чтоб число шестнадцать, чтоб угольнолоконная дама -
внутри), -
такую родину воображаю куда охотнее,
нежели Англию! - нежели Флоренцию! -
я - солдат третьей родины
и пролью пот
за Гагаринскую и Шпалерную,
Сергиевскую и Пантелеймоновскую!
Почто мучаешь,
третья-ты-родина,
насылаешь на мене ностальгию в грубом письме,
которое очень нетактично отправил приятель-юнга?
Помилуй мя,
ностальгия,
услышь молитву кровельщика в пустыне."
И сжалилась ностальгия,
улетела как прозрачная птица,
а я вписал вышеосмысленное в книжечку,
ибо я завел книжечку,
куда задумал вписывать впечатления,
кровельные легенды,
а также - фольклор, -
а также
я
вдруг
сочинил стишок! -
как и положено, вне связи с реальными заботами мозга,
в голове получился стишок:
"И ветер,
точно лист заглавный,
определяет жанр труда,
и кровельщик зеленоглазый
идет патрульным до утра,
по кровле -
вровень с птицей черной,
над головами тополей.
Философ или кот ученый,
гляди, как спит земля людей, -
тебе ночной патруль доверен
до зернышка и до звезды, -
в прожекторном янтарном ветре,
в прозрачном воздухе весны."

Я прочитал стихотворение
Мастеру.
- Зеленоглазый, это, конечно, Рослик? - спросил Мастер.
- Это обобщенный образ, - сказал я.
- А мне кажется, это тот самый Рослик, который долгое время без зазрения совести хавал общественный хлеб, - уму непостижимо, за что такие наглые люди попадают в стихотворение!
Лицо Мастера
отображало аффект.
- Ну-Мастер-ну-миленький, - сказал я. -Ну-я неумышленно вставил Женечку в стихотворение! - ведь у нас теперь братство! - ну, - не все ли - равны?
- Братство, - сказал Мастер. - Вот такое братство, - и сделал невежливое телодвижение. - Я верю, что зеленоглазый Рослик вставлен в стихотворение без злого умысла. Он вставлен в стихотворение, чтобы звучною симметричностью рифмы усилить впечатление, - да?
- Ну-конечно, - воскликнул я. - Вот именно!
- Но я чувствую вторую причину появления Рослика в кровельном стишке, - представь, я не верю голубиному пристрастию к "Женечке", - несмотря на твой голубиный затылок, который, кстати, отливает злобным свинцом, - потому, что - острижен. Ты - до известной дубовой доски - запомнил ведь Рослику английские варежки? - О, ты очень долго молчал, - как карлик или черный кот, что соответствовало твоему внешнему виду, - в апреле ты замякал, - я слышал прелюбопытный монолог и смекнул: вряд ли ободряет Шельмецова поговорка "пальцы, дескать, мерзнут как водка пьется". Ежели ты действительно однажды создашь повесть, то главная проблема, которую ты, разумеется, станешь прятать, облачать в панцирь иронии, - но так неумело, что она полезет из любого абзаца, - проблема эта: яблоки при Луне...
- Пожалуйста, - сказал я. - Пожалуйста, замолчи.
- Так что угадал я вторую причину появления Рослика в кровельном стишке? - ведь кровля поближе будет к Луне, нежели земля, - а? - где Луна, там и - зеленоглазый.

В горькой прострации брел я по краю пустыни,
слюдяные искры летали в кровельном ветре!
"О,
русский вариант английской судьбы! -
размышлял я, -
сперва - ангина и милльон проблем,
позднее - кровавые тупики,
приключение под пистолетными взглядами остальных-прочих,
иллюзорное сватовство,
ностальгия,
а теперь - расплата за чрезмерное пристрастие к зеленоглазому человеку - пустыня,
овеянная слюдяными искрами!
О, злосчастный вариант английской судьбы!
Ведь даже Мастер,
склонный посочувствовать,
оставил мя!
А слюдяные искры -
не горькая ли это соль прострации,
не осадок ли неутомимого размышления?
Ведь как симметрично расположено одиночество
по отношению
к
невинным звуковым шалостям!"

- Рифмы, значит, влекут к опасным обобщениям, к неуместной симметрии, - сказал я задумчиво. - Косвенно ли?
- Право слово, косвенно! - воскликнуло стихотворение. - Косвенно и неумышленно. Наклеветать-то проще пареной репы!
- У, милицейская порода! -
сказал я
и -
сбросил стихотворение
с
крыши,
оно охнуло,
забарахталось в воздухе...
закричало:
- За что?.. я ведь только невинная звуковая шалость!
- Дура, - сказал я сверху.

Внезапно расцвел розовый туманный лес -
будто приплыло розовое облако,
черные пташечки чирикали на розовом фоне! -
а черные веточки объягнились -
витиеватыми розовыми овечками! -
малярийная рябь пробирала лужи,
через некоторое время можно было ожидать
появления головастиков,
скоро-скоро заплещут они счастливыми микрохвостиками
в теплом микроболотце! -
а философично настроенный ряд.Шельмецов
станет размышлять о флорентийском младенчестве,
о второй родине,
где обрел зримые формы за два года до середины столетия,
проездом, -
а ветерок вплетает желтые стебли
в пустынную покамест,
коричневую почву перед Лабиринтом, -
кто-кто,
а ветерок знает эту коричневую пустынность почвы,
эту горькую... нет, - пожалуй, - горьковатую
прострацию природы
после перламутровой холодрыги.
Именно в результате горьковатой прострации
происходит естественное и необидное обособление
акварельной веточки от желтого древнего стебля,
именно в результате известного умственного напряжения
неосторожная звуковая шалость падает
с
крыши,
а реальные заботы мозга расцветают в голове
как розовые деревья.
А Лабиринт стоит как полотняная палатка, -
оштукатуренные стены как суровое полотно,
клюквенные кирпичные заплаты алеют как бубновые знаки, -
апрель недурно истолковал кровавые тупики -
в клюквенном,
в балаганном смысле!

Я глядел
в туманное розовое далеко
за бортом пустыни,
вдруг
увидел печального шофера в кожаной одежде,
он разгуливал по малярийным лужам,
кожаный,
печальный такой шофер, -
а железный грузовик бил копытом на розовом фоне -
земля гудела как отсырелый барабан!
"Бедный,
печальный шофер
в прострации разгуливает по малярийным лужам!" -
подумал я,
окликнул:
- Эге, шофер!
А шофер поднял голову,
уронил кожаную шапку,
заорал как мортира:
- Эге, кровельщик! -
битое утро жду,
когда хоть единая сволочь выглянет из проклятой прямоугольной пустыни!
- Какое утро! - испуганно закричал я. - Битый часочек посачковал я, - не боле!
- Утро, говорю,
битое копытом моего грузовика!
Чтобы вы тама позадыхалися кровельным ветром,
чтобы вы тама съели друг-врагу селезенку и печень,
чтобы вас тама пожгло атомным солнцем, -
но сперва примите покорно раствор,
был - деж -ни - ки, -
битое утро разгуливаю по малярийным лужам,
битое утро застывает вода,
песок,
цемент - в железном кузове!
Он
прыгнул
в
железную кабину,
грузовик развернул железные крылья, - со скрипом, -
вывалил
воду,
песок,
цемент, - все вперемешку.
- Батюшки светы, - прошептал я,
грузовик выдавил лужу из орбиты,
лужа помахала серебряным веером! -
укатил грузовик
в туманное розовое далеко.
- Батюшки светы, - закричал я. - Тима.Геша,Алфер.Бурба.
Мастер.Славка Черепанов. Раствор застывает.Ахти.Спасай раствор,бригада.Сколько воды,
песку,
цемента - застывает. Битое утро бегаю
в пустыне, вопия.
- Чё орешь, - говорит Мочалов. - Иди грузить.
И я соскальзываю по длинной пожарной лестнице -
по вантам английского корабля! -
в

р
о
з
о
в
у
ю
долину!.. через ямы в коричневой почве -
летаю как веселый лягушонок! - лягаю сапогом желтые абсурдные стебли! - как сладко дышится в розовом тумане! - блуждаю в трех тополях, глажу заскорузлые стволы - горький мед течет по пальцам, - а мотористка Марина, черноглазая как итальяночка, встречает мя
в трех тополях, в золотом сиянье, в прекрасном ватнике, -
я галантно сдергиваю пилотку - как треуголку, черт подери,
пропахшую порохом!
- Лешечка, как делишечки? - спрашивает Марина. - Раствор грузить пожаловал?
- Нормально, - говорю я, закуривая.
- Помаленьку, - говорю я, медленно куря. - Всяко бывает.
- Чё смотришь? - говорю я, пепел не стряхиваю, - кончик сигареты похож на родовой замок в Англии-Шотландии.
- Родину вспомнил, да? - спрашивает Марина участливо. - Девушку, да?.. Лешечка, что танцевали, когда ты уезжал?
- Откуда?.. я не помню.
- Откуда!.. из Ленинграда!
- Ах, из Ленинграда... твист, - шейк, - полонез... мазурку... я думал, ты про Флоренцию спрашивала.
- Нет, - сказала Марина. - Я спрашивала про Ленинград. А зачем ты всем рассказываешь про Флоренцию? - никакой ты не англичанин, - не шотландец, - мне ребята объяснили, - ты - скорее - кровельный цыганенок, - мускулистый, коричневый как скорлупа каштана, - люблю тебя. Говорят, ты пишешь стихотворения, обдумываешь повести.
- Эх, Марина! - говорю я. - Ну-хорошо-допустим, я - не лорд, не англичанин,-Флоренция-небылица, - не говоря уже про более интимные пристрастия, как например...
- Женя? - сказала Марина. - Рослик?
- Не только... Но разве это должно повлиять на наши отношения?
...............................................................
...............................................................
...............................................................
...............................................................
- Атас, Шельмецов! - кричали сверху. - Атасьон!
- Ага, - сказал полковник. - Ветер определяет жанр труда, право слово. Отойдите, барышня. Застегните ватник. Товарищ лейтенант...
зеленое,
желтое лицо лейтенанта Гуля - закаменело как яблоко.
- Давеча иду по периметру Лабиринта, - сказал подполковник, - вдруг слышу крики! - гляжу - ряд.Шельмецов сталкивает с крыши стихотворение! - оно, естественно, кричит. Прочитал я этот кровельный стишок. Ветер, значит, определяет жанр труда?
- Позвольте, ведь это художественный образ! - воскликнул я.
- Товарищ подполковник! - сказал лейтенант Гуль. - Не русский он. Из Флоренции. Я вытравил беллетристику в казарме, пощадил только учебник истории. А ему что в лоб, что - по лбу.
- Мы разговаривали на производственные темы! - крикнула издалека Марина.
- Да, да, - сказал подполковник рассеянно. - Как у вас обстоит дело с повестью? - пишете? - мне передавали, заглохло, мол, произведенье-то ваше?
- Условия не позволяют, - сказал я угрюмо.
- Мучители! - крикнула издалека Марина. - Зоилы!
- Помолчите, образованная барышня, - строго сказал подполковник.
Потом
он - вздохнул.
-Я вот в юные годы тоже обдумывал повестушку. Названье, как сейчас помню... "ГРУБЫЕ ФИНИКИ".
- Что? - спросил я. - Как вы сказали?
- "ГРУБЫЕ ФИНИКИ", - повторил подполковник, повторно вздыхая. - Да. Этакое, знаете ли, ниспровержение моральных ценностей, такая, представьте, переоценка всего ценного. Возрастное. Прошло.
- И что же, товарищ подполковник? - спросил лейтенант Гуль. - Война помешала осуществить замысел?
- Не война, - сказал подполковник. - Возрастное. Прошло.
А вы пишите, Шельмецов, пишите, - прочитал я ваше стихотворение, - конечно, не ветер определяет жанр труда, - не ветер, а непосредственный начальник, - почему выбрано ночное время для кровельного стишка? - Это нетипично, это я изменил бы, - ночное время чревато нарушениями техники безопасности, - но пишете вы складно, - да и письма ваши иногда проверяю, - простите старику, - ловко имитируете простоватость!
Но - много, много, знаете ли, скептициЗму, неверия! - хотелось бы, знаете ли, чтобы в первой же вами-созданной повести прозвучали темы:
родины,
героизма,
труда, - все в перемешку...
Он
вздохнул,
поправил фуражку,
зашагал крупным строевым шагом, а лейтенант Гуль семенил следом, рассказывая:
- А мне, товарищ подполковник, Марья Петровна, учительница, однажды говорит: Петя Гуль, почему у тебе в сочинении Онегин стал протестовать против угнетения капиталиЗма? Я говорю: он сам-то был капиталист. Двойку влепила.

Я глядел им вслед как затравленный кот -
седыми глазами.
А мотористка Марина плакала как Магдалина,
ея слезы, упавшие в строительную пыль, напоминали желуди.
- Леха! - кричали сверху. - Шельмецов!
Ага,
бригада, значить, приготовилася,
я ворочаю лопату как галерное весло,
эх, - тыща копков свинцового цвета -
в деревянный кузовок подъемника,
а Магдалина утерла слезы рукавом ватника,
ткнула пальцем в кнопку электро-устройства,
у-у-у,
деревянный кузовок
побежал
по вертикали


ПовествованUе мое - отрывочно, эпизодично?
Но эпизоды выбраны, кажется, характерные.
Ведь что толку воспроизводить натуральную величину времени?
Например,
два лабиринта размолотили мы кувалдами поэтажно,
две пустыни намотали на спидометр битумной тележки, -
важно осмысленное изложение
характерного лабиринта,
характерной пустыни!
А коли так, -
количество пустынь, лабиринтов, боев за равенство и братство, -
не существенно для читателя.
И я не стану натурально воспроизводить величину времени,
потраченного на осмысление характерного.
Время было казенное.
Правильно,
вы угадали,
потекла золотая печаль,
модные крылья оркестра горят на снегу,
правильно,
у солдата седые как воздух глаза,
правильно,
ворс шинели как пепел,
прощай, Магдалина,
сколько пролито слез-желудей,
о,
серебристой птицей печаль
рвется из рук трубача!..


(Продолжение следует)