Никита Михайловский
ДОБРЫЙ ЗЛОДЕЙ КРИСТОФЕР УПС И ПИККОЛО ЙОК - ДЕРЕВЯННЫЙ ХУЕК

В государстве, то есть в собрании людей,
обществом живущих, где есть законы,
вольность не может состоять ни в чем ином,
как в возможности делать то, что каждому
надлежит хотеть, и чтоб не быть принуждену
делать то, чего хотеть не должно.
Наказ Екатерины

Государством называется самое холодное из всех
холодных чудовищ. Оно холодно лжет; и эта ложь
ползет из уст его: "Я, государство, составляю народ".
Ницше

Лучше бы написал какую-нибудь сказочку...
сказочка еще и ныне в моде у бонтонного мира.
Н.Г.Чернышевскому - отец.

Дело было в старину, когда еще Христос ходил по земле вместе с апостолами. Раз идут они дорогою, а навстречу им волк... Но наш сказ не про то.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был на свете Кристофер Упс - добрый злодей. Даже летать он не умел и плавал только саженками. В один день, как это бывает, приходит к Упсу участковый Мандрелло и говорит: "Поскольку я участковый, покорнейше прошу, гражданин, пройти со мной в участок". А в участке так говорит: "Вы гражданин Упс, Кристофер по отчеству?" "Да, я". "Кое-какого года рождения, проживаете тут-то?". "Ну, да". "Очень замечательно. Вы по образованию злодей, если не ошибаюсь. А в современное нам время где работаете?" "Временно не работаю". "А на какие доходы-заработки проживаете тут-то? Кристофер по отчеству? Молчите? Тунеядете, тунеядничаете, значит, тунеядец? А за такие поступки мы Вас можем лишить свободы на один-несколько лет сроком. И пока на мне мундир, а на нем звездочки блестят на пуговицах, я Вам этого не позволю, это Вы слышали?!" Кристофер Упс это слышал. "Идите, злодейте, злодействуйте, или как там в Вашем дипломе сказано. И папа Ваш, эфиоп, нам во где!"

Кристофер Упс и сам не знал, почему он не злодеит, почему тенеядничает, почему он складывает в рюкзак свое малое имущество: термос китайский, ножик перочинный с двумя лезвиями, штопором и шилом, почему-то кеды старые, носки, почему все это, и еще почему он идет в сторону городской заставы, и думает о другом, уже подходя к ней. На заставе люди добрые стоят, велят ответ держать: "Куда путь держишь?" "Я, Упс - злодей, - отвечает. - Иду век свой вековать". "Раз ты злодей, иди, мы тебя не держим. Но для порядка про отца и про мать нам расскажи. И вот здеся вот распишись". "Отец у меня эфиоп, в Эфиопии, а мать моя - злодейка честная, ее все знают", - и расписался. "Ну, иди, злыдень, скатертью дорожка".

Шел Кристофер долго и длинно, навстречу ему ни злой души, ни доброй. Одна собака, черная и большая, и лохматая. "О чем, собака, плачешь?" "КАк же мне не плакать, если меня поп убил?" "А, знаю. Тебя как звать, поповна?" "Тебе меня звать не придется". "Я, - гыт, - Упс, злодей. Зови меня Кристофер. Я иду свой век вековать, подальше от участкового Мандрелло". "А я собака гулящая, иду сама по себе. А участковый Мандрелло не поп, и мне его бояться нечего. А ты что его бежишь?" "Он у меня свободу отнять хочет, и папа мой, эфиоп, у него во где". "Твоему горю не помочь, - вздохнула собака. - А свобода у тебя с собой или ты ее закопал?" "Ага", - кивает Кристофер. "Ну, пошли". "Пошли". И пошли.

Было лето. Жарко. Собака большая, черная. Тень от нее вот такущая. В такущую тень ложился Кристофер думу думать. Вот идут они. Собака говорит: "Стой! Это стрелочник. Нас застрелит. Вот написано: "Застрельщики путевого движения, колесами вперед, в будущее железной дороги! Ура!" Ей-ей, он из той длинной штуки нас застрелит". "Это шлагбаум", - говорит Кристофер. "Я, отставной поручик лейб-гвардии стрелкового полка Ее Императорского Величества. А вы кто такие? Куда путь держите?" "Мы - отставной злодей Кристофер Упс и собака гулящая Ее Императорского Величества, - отвечают. - Туристически путешествуем в дальние края". "Путники, значит. Странники, - и усы растопырил. - Люблю путников. Милости прошу в мою сторону на, выражаясь пехотным языком, привал". Стали чай пить, разговоры разговаривать. Поручик говорит: "Я вам про здешние места ничего не расскажу, потому не знаю их и боюсь очень. Дальше шлагбаума такой срам начинается, что не в сказке сказать". "А где же ваша железная дорога, по которой колесами вперед?" "А бог ее знает. Не придумали еще. Только знаю, железную хотят. Я тут мирно проживаю. А вывеска эта - для порядка. Нельзя в хозяйстве без вывески. Я охотою промышляю. Стрелок первоклассный. Чичас, сударик, ты здеся посиди, а я кулебяку какую-нибудь на ужин нам подстрелю". Только за порог, а печь его, мазанка, и говорит: "Не слушайте обходчика, не слушайте стрелочника, не слушайпе поручика лейб-гвардии полка. Много я тут стою. Всех их знаю - гренадеров-застрельщиков - как облупленных. Мтрелочник он, стрелочник как есть. Душегуб он придорожный. Дорога, дорога тут проходит. Слышите выстрел? Это он стрелку перевел. Ночью обкрадет вас, смазывайте пятки, ребятушки. А не то: головки ваши - кувырк-кувырк под лавку, а ему за то повышеньице выйдет. Так что повертай оглобли". Только вздохнул Кристофер Упс и под лавку заглянул, а там тыквы две средних размеров. "Мерси те, печка, по пояс. Но только мы сами злодеи с дипломами, и не фунт изюму слопать - нас без котелка оставить. А утро вечера мудренее, там поглядим". Приходит стрелочник: "Так-растак, вот и кулебяка с визигой. Потчуйтесь, гости дорогие, да и хозяева не отстанут. А собачка ваша, мин херц, что приуныла, голову повесила?" "У каждого своя беда". "Вот покойница у меня была. Очень вареники любила и простоквашу с тыквой. Ну, вот попотчевали, теперь почивать. Я на печке, сударик, вам доху постелил. Не побрезгайте отставного поручика ложем. А я тут на лавке прикорну". Легли. А поручик перед сном усы на полку склал.

Видит Упс такой сон. Что идет он по бахче. А на ней головы растут. Разные. Много. Где он проходит, те на него смотрят и говорят на языках разных: "Я здесь. Я твоя голова. Возьми меня". Огляделся он, а на поле еще людей сотня. Только все без головы идут, согбенные. У каждой головы останавливаются и дальше идут. А головы всякому вслед кричат: "Возьми меня. Я здесь. Я твоя голова". Видит Кристофер тень свою. А тень без головы. Хватился, а шеи и головы нет. Делать нечего, пошел свою голову искать. Много голов обошел. Ни одна не его. Тут и заморские, и русские, а его - злодея Упса, Кристофера по отчеству, - нет. Плохо дело - смеркаться стало. Пошел Упс ночлег искать. Видит: на краю поля человек стоит важный, с головой в шляпе-треуголке, в мундире с эполетами, тростью подпирается. Подходит Упс ближе - поручик, с усами, только не поручик уже, а вице-адмирал с орденом. Говорит: "Угадаешь три загадки, смерд, отдам твою голову. А нет - пойдешь ко мне в службу". Задал. Где же угадать. Головы-то нет. Тут его люди адмирала - хоп под микитки, и в кандалы обрядили. "Для начала служить будешь стрелочником. Дам тебе голову... да хоть поручика. Сорок сороков годов прохожих наведешь мне - повышу". Блюдо медное несут. На нем голова в фуражке. "Эта сгодится, надевай". Голову подняли и на плечи Кристоферу Упсу поставили. Все потемнело в глазах Кристофера и посветлело разом. Тут Кристофер проснулся. Проснулся злодей - голова цела, а поручик спит еще и улыбается. Встал злодей, собаку кликнул, и - на порог. Идут полем. Собака говорит: "Негодяй этот твой поручик. Как есть негодяй. А ты - голова садовая - печке не поверил. Вот гляди, он еще... Не успела сказать - топот, ветер поднялся, клубы пыли, поручик бежит. "Что ж, - гыт, - гости дорогие, не попрощамшись, не умывшись, не позавтракамши? Аль спешка какая? "Да, господин поручик. Нам спешить надо. А Вы сладко так спали, что мы будить Вас не решились". "Да, спал я, верно, пречудесно. Сон снился, будто меня повысили. Так мне, поверьте, просыпаться не хотелось. Ну, сны в сторону. Раз вы уходите, я вот что удумал. Ко мне тут поп-толоконный лоб захаживал по-приятельски. Так-от он очень уж живность любит. "Хочу, - говорит, - собаку". Вы, моот, собачку мне отдадите, а я ему на аменины презент сделаю. Очень старик порадуется. По рукам?" Собака говорит: "Я - собака гулящая, я у этого застрельщика не останусь, и попа - ну его с аменинами". "Ну что, почтеннейший, что молчите? Отдадите собачку? " "Видите, господин поручик, собака та не моя. И отдавать мне ее как-то неприлично. Так что пусть идет как ей вздумается. А попу своему доху подарите. Я вам советую. Доха у вас преотличная. И греет, и сон хороший навевает". "Не отдадите, выходит?" - и зубом цыкнул. - "Ну ладно, ну уж что ж. Раз вы такие либеральные. Дальней вам дорожки. Вот чичас прямо-с, прямо-с к лесу выйдете, а там все сами, сами.." Ну пошли. Только отошли - бабах - выстрел грянул, и собака черная, лохматая, наземь рухнула. "Ну, паршивец, подстрелил меня все ж таки, отшлялась я. Тикай ты, а то ён и тебя уложит". И издохла. Запечалится Кристофер Упс и пошел. До лесу дошел. В лес дорога ведет прямехонько. При дороге камень лежит. На нем написано: "Прямо пойдешь - в город Град придешь. Прямо пойдешь - в том граде сгниешь. А прямо пойдешь - никогда не вернешься". Делать нечего, дорога одна, пошел по ней Упс - куда поведет его нелегкая. Долго ли шел, видит: кабак стоит. У дверей фраер стоит. Шапка набекрень, раскачивается. "Эй, - кричит, - гвардеец, какого лиха ищешь? Чарку зелена вина пригуби - все найдешь. "Да ну тебя", - подумал Упс и дальше идет. Вот время проходит, видит еще кабак. И у крыльца тот же фраер, только уже совсем накушанный. В луже лежит одним боком, одним глазом в небо глядит. "Эй, прохожий, не дай утопнуть!" "Вот происшествие", - думает Упс, перевернул его на спину и дальше пошел. Долго ли шел, вдругорядь кабак. Вдругорядь пьянь. На то же лицо, только уже в буйстве сильном. Из окна Упсу угрозы делает. "Зашибу, пес клокастый! Вот сейчас батогом размозжу! Стой, сука, куда?!" И всяко разно выбранивается. Но Упс того долго не слушал. Идет дальше. Вдруг откуда ни есть баня летит, рубленая. С дымом, с паром, по-черному. Оглянуться не успел, посередь дороги встала. Дверь нараспашку, а оттель баба голая. И ну его веником березовым бить, колотить, приговаривать: "Ты где, аспид, шлялся? У каких блядь-потаскух был? С кем мед-пиво пил?!" И охаживает его веником драным. Тут Упс не стерпел такого обращения. "Погоди, - баит, - баба, сейчас я тебя попарю". А баба скользкая. Он ее за грудки, она вывертываться. Он под микитки, она скользит. Кой-как сгреб ее в охапку, поднял на аршин. Она ерзнула, подскользнула и обземь ударившись, девицей стала красной, в сарафане вышитом, с паневою. Говорит девица: "Здравствуй, Иван - царский сын. Заждались тебя, молодец. Все глаза на дорогу выплакала". Глядь, а дорога вся в слезах, как в булыжниках. "Никакой я не Иван, царский сын. А зовут меня Кристофер Упс. И нечего тут завираться. Ты дело говори, чего надо". "Ах, Иванушка, тьфу ты, ах, Кристоферушка - крестьянский сын". "Злодейския я сын, дура". "Христофорушка - злодейский сын, люб ты мне, возьми меня в жены, не губи красну девицу!" "Да что ты, баба, за кого ты меня принимаешь!" "За великосильного богатыря-освободителя". "Я - Упс, злодей. Иду свой век вековать, подальше от участкового Мандрелло. Никакой не богатырь я, и освобождать мне некого. Есть у меня зуб один, на поручика. Так до того дело дойдет, за мной не заржвеет". "Ах, милый, неужто обозналась я, и не богатырь ты! Может, ты хоть коровий сын, мооть хоть кто, но герой". "Да, герой - порты дырой. Какой из меня удалец, ни коня, ни палицы, да и спасать некого, тебя, что ли, из бани?" "Меня, меня, родный, милый, всю нашу землюшку, от тирана-идола поганого. А я и коня тебе дам, и меч-кладенец, и всяко разно устройство. У меня тут много. Только уж ты смилуйся, голубчик. Ой, как мы страждем всякого избавления. Заходь в горницу, рыцарь. Тут и стол готов, тебя дожидается. И сон примешь. И доспехи примерить способно". Вошел - и ну его - вся горница горит. Стол скатертью убран. Яства всякие - ешь, пей и удивляйся. И полати постланы, перины пышные, аж в сон клонит. Сел Упс в голове стола. Перед ним серебро столовое, штофы вин разных, и снеди тьма. Накушался добрый молодец. На полати собрался. Лег. А к нему под ухо кот. "Дурень ты, Иванушка. Их, как тебя заманила Ягишна. Ухайдакает тебя, лопуха. Слушай меня сюда: значится, будет тебе всякие мечи-кладенцы, огнива с конями, кольца с молодцами, объедалу с обпивалой предлагать, ни фига этого не бери. А бери у нее Пикколу Йок - деревянный хуек. Он ей самой особливо нужен, но ты только его бери. Усек? Иначе не сдюжить тебе царька, вот крест, не сдюжить. Чичас старуха к тебе притащится. Ты не спи с ней - козленочком станешь". И ускакнул. Тут баба шасть к Упсу под перину, и ну его тискать да ласкать. Он ее за титьку схватил. "Веди, - говорит, - старуха, в закрома свои чудные, не то откручу без остатка". Закудахтала баба, повела. "Вот, милый, огниво чудесное, шизка-дурка, встань передо мной, как глист перед жратвой". Вот кольцо о семи молодцах в золотых бубенцах, объедало, обпивало, гусли-самогуды, мечи, все бери, только отпусти". "Нет, баба, шалишь, - Упс бает, - подавай сюда Пикколу Йок - деревянный хуек, не то оставлю тебя бесплодной на веки вечные". "Ой, батюшки, ведать не ведаю, знать не знаю, что такое сказал, слово иностранное?" Он ей титьку в три оборота, как винт Архимеда, завернул, старуха аж посинела. "ОТдам, отдам, изверг, только не мучь меня. Вот он, радость моя последняя, на полке в ветошке". Отпустил ее Упс. Она тут и улетела, и изба смылась. Развернул Упс ветошь: и впрямь, Пикколо Йок - деревянный хуек. Стоит Упс при дороге, гадает, как им управляться, в вихрах чешет. Чего, думает, говорить надо, заклятье какое. "Встань передо мной, как лист, как... а, черт! Хоть по лбу им стучи". И стукнул. Глазом не моргнул, а тот уже в сажень ростом, голова гладка, весь в сучках, и смолою пахнет. Дивится Упс. "Экой ты вымахал, голова еловая". "Доброго здоровьица, барин, прикажи, я до неба достану. И в игольное ушко могу, и до райских врат. А могу поперек себя расти, ни в один обхват не возьмешь, как гора Джомолунгма. Это работа - не работа, а игра-забава. Приказывай, барин, ты теперь мой душеприказчик. Я по работе соскучился. Барыня нас, дело прошлое, все по сенсуальной части употребляла, так что я уж хереть стал малость. Что, барин, надоть?" "Доставь меня на начало в град стольный, где у вас большое скопление народа происходит". "Это мигом, садись на меня, Иванушка".

Ветер в ушах свистит, облака рукой достать можно, внизу земля мелькает. Пикколо Йок и Упс летят морем, летят лесом. Прилетают - стоит град белокаменный. Наземь ступили. "Полезай, - говорит, - в тряпку". Видит - острог. Из острога стоны и рыдания. Подошел ближе - из каждого окна по царевне, на один лик, и все на один лад причитают: "Иванушко - царский сын, спаси нас! Сокол ты наш ненаглядный, заточил нас злодей проклятый, тиран-супостат". "Во, - думает, - диво дивное, - сестры-близнецы". Идет дальше. Навстречу ему советник в шляпе с плюмажем. Руки распахнул, улыбается и ласки Кристоферу чинит, и почтеннейше кланяется. Дескать: "Добро пожаловать, почтенный принц, в нашу вотчину. Да какими судьбами, да какими интересами. Позвольте вас сопровождать..." И всякие дипломатические вольты выделывает. "Ай, милости просим отдохнуть путника усталого, дорогой утомленного. Ай, пожалте прямохонько вл дворцовые палаты". Идет Упс по городу, очи его на лоб лезут. Все горожане на один лик. Вот мимо рынка идут - коробейник кличет: "Усы рыжие, смоляные, пегие, вороные, брови саморазные, парики, бороды боярские, эспаньолки царские. Всякая обнова для лика мужского!" Далее - тот же, только уже глаза продает и носы: "Очи да носы, нету сноса!" А крыса в шляпе ему под ухо приговаривает: "Извольте видеть - ярмарка субботняя-с, всякого товару вдоволь. А вот и палаты государевы, милости прошу". "А что, - спрашивает Упс, - у вас горожане все на одно лицо? Может, заболели, или от одного отца?" Министр зарумянился, говорит: "Это, - говорит, - моногенез, мил-человек". "Ага, понятно, ага, ага". Заходят. Тут цельная свора таких министров на них бросается с причетом: "Слыхали, ай, солнце наше, ай, родимчик, явился - не запылился. Чичас ням-ням, и в постельку бай-бай - чай утомился, странничек". Проснулся Упс в алькове богатом, ни окон, ни дверей. Откуда ни возьмись, гофмейстер с блокнотцем. "С добрым утречком, сударик. Итак, приступим к нашим делишкам. Тэк-с. Цель приезда ad libitum Вашего усмотрения. По порядочку: торжественные: всенародное рукопожатие с монархом, вручение даров, ключей, братание, ломание шапок, обед, брудершафт. Не устроит? Так, дальше. Научные и художественные: монография о государе и эпохе его правления. Рабочее название: "Труд, боль и эпоха борца-самодержца Змеулана Горыншича". По-моему, неплохо. Вижу, вижу. Далее: придворный портрет, памятник, колонна, ода, панегирик, симфония, также ad libitum. Личное: торговля, обмен. Разбойные: завоевание земель, освобождение царевен, покушение на монаршу парсуну. Клерикальные: обращение в новую веру, проповоедь, государственный переворот, восстание Упсов. Чего желаете, сударик? Изложите в письменном виде, я все подпишу". "А так уйти нельзя?" "Жаль, жаль, но "так" - нельзя. Нет параграфа, чтоб "так" уходить. "Ну, шут с тобой, ad libitum выбираю покушение". "Ага-с, вот и чудесненько. Так и пишу: "В поле съезжаться, родней не считаться"". И исчез. Через час ведут его к государю. Сидит чудище клыкастое, головастое, из неведома дерева сколочено, глазища в жернова мельничны, нос аки столп. Представляют его: "Вот, Ваша светлость, богатырь прохожий, Кристофер Упс по отчеству, из краев заморских прибыл, с Вами всеподданнейше воевать". "Очень интересно. Оставьте нас". Вышли. "Так значит, будешь биться со мной, добрый молодец?" "Точно так". "Это очень эксцентрично выходит, - говорит кукла. - А знаешь ли ты, Еруслан Лазоревич, кто я есть, был и буду во веки веков?" "Не-а". "Я - голова всему и всем началам начало. Я есть то, откудова бытие человечье происходит, и понеже я всем головам голова, глаза мои всем глазам глаза, нос мой всем носам нос, и все сущее от меня происходит и мною рождаемо, и все во мне свой конец находит". "Кабуд-то ты пуп земной, наподобие того?" "Подо мной земли зело великие стоят, по землям тварь человеческая ходит, вся через меня метумурфозу имеет, всему свой закон даю; свой смысл. Всяк ко мне сам приходит, вот и ты пришел". "Я тебя побивать пришел". "Нет, молодец, побить меня нету ни у кого мочи. И кто побьет меня, то все тады кончится, и ничего уже не будет никогда. Вот загадку тебе загану - кого я сейчас сожру?" "Хуя", - отвечает Упс. А сам думает: "Сейчас тя заебу, сука". "Не угадал. Полезай ко мне в пасть". "Это зачем?" "Ты мною пожрат будешь, и через то новую жизнь обретешь. Я же тебя рожу богатырем, чтоб как положено. У меня ведь все так, соответственно чину и призванию в пасть входят, а из этой дверки выходят. Усек? Ланчелот - коровий сын". "Перекуем хуи на орала. Разинь пасть, кукла растреклятая. Я в тебя одним местом войду". Достал из тряпочки мальца, тюкнул по лбу: "Ступай, - говорит, - Пиккола Йок - деревянный хуек, в эту куклу с белого хода и посередь него встрянь". Пиккола Йок прыг-шмыг в пасть чудищу и там встрял. "Ну что, сладко ли тебе, никак поперхнулся?" А идолище тужится, никак проглотить не может, аж остолбенел. Подошел Упс с черного хода, дверь открыл, внутрь глянул. "Эка машина допотопная, вся из дерева. Эй, - кричит, - друг Гениталий, как ты там?" "Ничего себе, посредственно". "Расти, милый, поперек себя, гори оно огнем". Стал Пикколо Йок расти.Кукла затрещала и распалась на мелкие досточки. "Ну и ладно, отвези меня домой".

Летят полем, летят лесом. Упс из термоса старый кофе вылил - море разливанное стало. Кеды свои старые бросил - хляби непролазные, болота дремучие стали. Ножик перочинный бросил - леса-буреломы стали острые. Вот видит - сторожка. "Ну-ка стой, братец". Выходит стрелочник удивленный. "А, старые знакомцы пожаловали, милости прошу". "Да нам не к спеху. Ты, сука, за собачку сейчас ответишь. Поверти-ка его, Пикколо Йок, аки флюгер, пусть подышит". "Какая собачка, господа? Я ничего. Ах ты, господи, стыд-то какой!" "Ну ты повертись веки вечные, а я пешком дойду. Дорогу знаю". И пошел.

Пришел к заставе. Стража ему: "Пропуск". "ИДите домой, гусарики, все уже кончилось, и ничего уже не будет никогда". "Да ну?" "Вот вам крест". "Ну, мы пошли". К дому подошел. Его участковый Мандрелло поджидает в окошке. Выскочил довольный: "Ага, гражданин Упс, я уполномоч... Вы объявлены вне закона... Я... вы... вот мандат. Вот... Вот". "Мандрелла, все уже кончилось, и ничего уже не будет никогда. Понял?" "Как?" И исчез. Пошел Упс пиво пить к ларю. Дали ему пива корец. Тут и сказке конец.

Эту сказку рассказал мне сам Упс, когда все уже кончилось, остались мы с ним вдвоем, осталось еще немного чаю липового и сушек грамм сто. Мы сидели у него на кухне, пили горячий чай, хрустели сушками и думали, как хорошо, что ничего уже не будет никогда.

БЕН КОРОВЬЕВ
Канун 1988 года.
Моим друзьям с любовью посвящаю.