|
Владимир Уфлянд
Жаркое воскресенье в лето тысячелетия дивертисмент Бог: Законно отдохнув в субботний день, Люблю трудам предаться в воскресенье, Повоскрешать увядшие растенья При помощи живительных дождей... (задумывается) А нынче захотелось мне вождей. (Набирает из бутылки в рот жидкость, брызгает на портреты вождей советского государства. Вожди сходят с портретов.) Прошу вас, божии создания, Садитесь, открывайте заседание. (Вожди рассаживаются) Черненко: Зачем ты воскресил меня, отец? Ведь я при жизни был уже мертвец, Мне в сердце вставлен был мотор машины Лада. Андропов: Заткнись, Устиныч. Слово для доклада Предоставляется родному Ильичу. Брежнев: Мне? Сталин: Брысь! Брежнев: А я и не хочу. Сталин: Пусть озарит наш путь великий Ленин, Поскольку он из нас всех более нетленен. Брежнев: И всех румяней и белее. Не то, что те, кого не держат в мавзолее. Ленин: Товарищи, под вашим руководством Социализм построен развитой. Еще немного, и животноводство Частично обеспечит всех едой. Сталин: Но человек не мясом жив единым. Народ тоскует по грузинским винам. Чей стон я слышу из очередей? За что тиран так мучает людей? Хрущев: Ты сам тиран! Сталин: Пляши гопак, Никита, За то что грубо перебил джигита. Хрущев (танцуя гопак): Убийца ты и палача пример! Сталин: Танцуй, Никита, па де патинер. (Хрущев пляшет па де патинер) Ленин: Товарищ Коба, ты опять слегка неправ. Не для того мы брали штурмом телеграф, Чтобы плясал глава партбюрократии, Когда народ молчит, грустя о демократии. Андропов: И я за то, чтоб провести реформы. Пусть торжествуют ленинские нормы. Брежнев: А то предшественник развел волюнтаризм, А сам танцует да еще вприсядку. Хрущев: Не дали мне построить коммунизм. Хоть водки дал бы Бог. Бог: Гони десятку. Сталин (Хрущеву): Ты был двурушник в высшей мере. Я предлагаю к высшей мере Приговорить товарища Хрущева, А заодно товарища Ульянова, Чтоб не просил за отщепенца пьяного. (Хрущев и Ленин обнимаются, прощаясь друг с другом) Сталин (Богу): Эй, ты, религиозный изувер, Доставь нам из СССР Того, кто хочет отменить в Кремле Порядки, заведенные при мне. Подай сюда нам меченого Мишку, Ему мы тоже припаяем лишку. (Андропову) Проверишь, Юрий, его вплоть до хромосом. Есть подозрение, что он жидомасон, И нам израильской разведкою подставлен. Андропов: Так это ж чистый шпионаж! Брежнев: Ура тебе, учитель наш! Черненко: Да здравствует товарищ Сталин! Бог: Вас не исправили ни пекло, ни могила. За что вас родина советская любила? (Нажимает кнопку, вожди проваливаются под пол. Поднимает телефонную трубку, набирает номер) Алё! Кто это? А! Здорово, Рая! А где там твой? Отлеживает бок? Как доложить? Скажи: звонят из рая. Кто просит? Кто же, ежели не бог. Ну что, что атеист. Зови супруга. Авось, мы и уверуем друг в друга. Здорово, Миша! Как оно? Да что ты! И у меня. Так кони дохнут от работы. Ох, не люблю мероприятья эти я: Партконференции, тысячелетия... Что ты сказал? Не слышу! В трубке треск. Должно быть, Чебриков там случает да ест. Постой, вернутся ангелы с гулянки, Пошлю здоровья я тебе в аптечной склянке. Так и пишу: для Михаил Сергеича, По десять капель на стопешник Ерофеича. Три раза в день, запомни. На здоровьице. Желаю поскорее перестроиться. И если ты не расшибешь свою кость лобную, И я в раю устрою что-нибудь подобное. Сперва организую партию, Чтобы публично выражала мне симпатию, И ликвидирую имущество, Чтобы в раю вкусили праведники Социализма преимущества. А то все жалуются, ябедники, Что я, когда случается поддать, Неравномерно разливаю благодать. Да, впрочем, на народ чего пенять? Умом его нам не понять. Уже семь с половиной тысяч лет Порядка не было и нет. Все беспокоят занятых людей: Приди и нами володей. Однажды клюнул я на просьбы эти. С тех пор как идиот за все в ответе. Чтоб облегчить частично бремя, Пришлось избрать евреев племя. Пускай народ, в очередях зверея. Во всем винит не бога, а еврея. Ой, что-то я политикой увлекши. С утра вставать, а я еще не легши, И не допивши даже полчекушки. Скажи Раисе: грех роптать на Бога. Уже разделась? Подождет немного. Ну все, пока. Звони мне по вертушке. Поговорим о том, что нас печалит. Глядишь, авось и полегчает. (Кладет трубку, допивает чекушку, гасит лучину, забирается на печь и засыпает) Заседание Политбюро ЦК КПСС Громыко: Я не могу от вас таить, Что мне Вышинский запрещал народ любить, Хрущев, Андропов, Брежнев и Черненко. Зато теперь народ люблю я крепко. Сограждан больше не считаю винтиками, Даю им часто развлекаться митингами, И очень скоро подпишу указ, Что нет прекраснее народных глаз, Когда народ вперед шагает с песнею... Горбачев: Спасибо, дорогой. Иди на пенсию. Шеварднадзе: Люблю народ я больше, чем коньяк. Он мне милей барашков и коней. народ родней мне, чем родной свояк. Но партия мне все-таки родней. Рыжков: Я тоже не могу скрывать от вас, Что я люблю народ сильней, чем квас. Зайков: А мне мешал народ любить Романов. И в тайне я держал свою любовь, Хотя народ мне был приятней тараканов, Не говоря уже про блох или клопов. Яковлев: К народу страстною любовию влеком, Давно не вижу в нем врага я, И в партию сегодня целиком Принять его я предлагаю. Чебриков: К чему спешить? Еще не весь народ проверен На то, как светлым идеалам верен. Но как проверим, я надеюсь, разрешат Народ любимый весь зачислить ко мне в штат. Язов: А я сильней борща люблю народ За то, что он советский патриот, Хотя боюсь, что на гражданке Утрачивает он отвагу И скоро не с кем будет съездить в танке С приветом братским в Будапешт и Прагу. Лигачев: Тройной одеколон и самогон С народом я почти не пил, Но в основном мне был приятен он, Правительство и партию любил, Но больше все-таки любил он мясо, А с мясом до сих пор у нас не ясно. Ельцин: Не только с мясом, но вообще с закуской. Товарищи! Народ страдает русской. Люблю его я и готов с народом Последним поделиться бутербродом. Чебриков: Товарищ твой тамбовский серый волк. Воротников, Никонов, Слюньков, Щербицкий, Разумовский, Бирюкова и другие (хором): Ты, Ельцин, просто демагог! Ельцин: Нет, пусть в любом отделе гастронома Народ себя почувствует как дома. Лигачев: У нас и так народа лучшим представителям Широкий доступ к спецраспределителям. Горбачев: Так что иди, Борис, ешь сам свой бутерброд. И не мешай нам здесь любить народ. (Ельцина выводят) Мы любим все народ любить. Попросим же его, чтоб бросил пить, Но чтоб крепить социализм не бросил, Его мы убедительно попросим. А если все ж он дунет в винный магазин, Ему отечески мы пальцем погрозим. Должны сказать мы людям правду горькую, Что оттого народ пил раньше горькую, Что Сталин не любил как мы народ, И к этому добавим прямо, Что партия совсем наоборот, Воспитанная с детства Ильичем, Поступки Сталина не одобряла. Чебриков: А КГБ и вовсе ни при чем. Горбачев: Давайте же народ во всю любилку Любить, как я, к примеру, свою милку. И покорен такою страстью неизбежно Народ к нам тоже станет относиться со временем даже быть может нежно. (Бурные, долго не смолкающие аплодисменты. Все встают и с любовью глядят на народ.) Крестьянские дети Хор Гитлер, Сталин и Полпот, Ленин, Мао и Амин Увидали вдруг народ Средь неведомых равнин И к народу побежали, Чтобы им руководить, нежным голосом визжали, Чтоб народу угодить. Но народ вдруг испугался, Прочь пустился во всю прыть. Ленин громко заругался, Сталин начал матом крыть, Мао стал ногами топать, Гитлер вынул пистолет, А Полпот стал всех готовить Для Амина на обед. Гитлер не хотел вариться С коммунистами в котле, Но не мог не покориться. Сон его сморил в тепле. Так они в котле сидели, А Амин их ел, мечтая, Что усвоит их идеи, Их творений не читая. Долго долго ел Амин И доев сказал "аминь". А меж тем народ бежал, Тяжело народ дышал, Начиная с ног валиться, Но не мог остановиться. Вдруг передние ряды, Широко разинув рты, Бесконечно удивились, Радостно остановились, Потому что им навстречу Своей пламенною речью Очаровывая всех, Шел приятнейший генсек. Не Андропов и не Брежнев, Не Черненко, не Хрущев, Шел навстречу им небрежно Сам товарищ Горбачев. Чтоб народ не убежал, Руку каждому пожал. Тут же всем он дал свободу И любезен стал народу. 1988 |