Владимир Кучерявкин
ИЗ НОВЫХ СТИХОТВОРЕНИЙ

ГУЛЯЮ С КОЛЯСКОЙ ПОСЛЕ ССОРЫ

На островах ворона теплым глазом
С забора смотрит, но, вообще, молчит.
Раскачивает ветер у березы
Прекрасную и желтую верхушку,
И мы идем и говорим, как две кукушки,
Разглядывая в друге чудака,
А нас кругом течет спокойная река.
Ведь воскресенье, нынче все гуляют,
Разбились парами, аллеями бредут,
И девки быстрыми глазенками стреляют,
Но на седую не глядят мне бороду.
Подмышкой книга, где француз отважно
И шустро рассказал, когда я стану бог,
Спортсмен несет свой бег по листьям осторожно,
Едва касаясь листьев бегом тонких ног.
Убогим человеком на дороге,
Небритой бородой скребя небес,
Я тут. Колеса едут, и шагают ноги
По островам, как списанный матрос.


***

Когда за дверью выросли рога,
И двинулась пешком чужая злая морда,
Не устремляешься, как туча, на врага,
Но вдаль живешь и гневаешься гордо.
Так я, сидящий за своим столом,
Тревожа позвоночником сознанье,
Не прыгну, как на муравейник, на него,
Но осторожно шевелю то зданье.
Там, спину показав, мелькнет плечом,
Там шляпой осторожно усмехнется,
То станет навсегда мне тайником,
А то раскроет дверь и вдруг очнется.


***

Домик. Бегают дети.
Слон ходит по луже, похожий на большую лягушку.
За воротами едут пушки.
Сильный, как море, ветер.
Маленькие, или потанцуемте польку,
Я пушки с вами уже посмотрел.
Гляди, какая у меня наколка,
Словно сделали на груди красивый расстрел!
И что это слон такой грустный, ну просто осень,
Ни ушами не шлепнул, ни хоботом не поет!
Он и спину свою, как пустыню носит,
Над которой вовсю не летит воронье.
И вообще вокруг не осталось ни тети,
Они ушли за ворота делать себе рот фронт.
Ах, люблю я разные игры эти,
Где, скажем, нужно крепко закрыть свой рот,
Лежать, то и дело надевая противогазы,
И санитарной сумкой кому-то махать.
Хорошо также рваной рукой погладить дикобраза,
Когда боль уже начинает стихать.


***

Словно рожа шла по призрачным ступеням,
Озираясь, как на звуки трепака,
Когда мы, едва задохнувшись,
Смотрели на лунный закат.
И ноги свисают и падают в воду,
И будто мелодию колокол льет
В глубине, где созвездия рыбам пропели,
И тихо сидело, как бог, воронье.
Но был еще некто, прекрасный, как парень,
Он небом дышал, словно дерево сада,
И Вам протянул свой мерцающий корень,
И Вы не сказали ему, что не надо.


***

Как идущий по рваной дороге,
Где что ни плечо, то разбитый Христос,
Я лежал на диване в гостиной
Гостиницы темной, похожей на сморщенный лоб.
Месяц летел надо мной в деревянном окошке,
Ветка рукою махала: "прощай!"
Две звезды с нею рядом похоже на черную кошку,
Мерцали свои голубые глаза.
И ты ко мне подошла, как на праздник,
И крикнула шепотом мне, будто дворник метлою махал:
"Вставай, вставай, наступает морозное утро!
"Деньги не смотрят у этого утра в глазах!
Я ответил спокойно (так горит сигарета,
И уходит за форточку медленный дым) -
"Много я их встречал, прогулявшись по свету!
"Пусть заходит, если в сердце ее сады!
И светлее мне тут задышали все окна,
Вся гостиница с пальмою сдвинулись резво,
Побежал коридор вслед захлопнутой двери, и лучшим туманом
Выходя на меня, повстречало пустынное это крыльцо.



ХОЛОДНЫЙ ПЕЙЗАЖ СТЕПИ С ПИСАТЕЛЕМ

Наклоняя задумчивый глаз за ворота,
Где писатель снимал аппаратом следы
Жирных псов, по степи наследивших чего-то
Я сидел у окна, словно дева в темнице.
Ну а он, пробегал он по улице в даль,
Свой прекрасный блокнот обнимая,
Весь блестел, как потертая на гимнастерке медаль,
Фотоаппарат свой слегка нажимая!
И качал головой я в степи за ворота,
Где осенние травы намокли дождем,
И летела, там, птица, иль ветер ненастный
Пролетал над осенней тревожной землей.
Я ж глядел, у окна, а писатель, он тучей
Проходил над холодною этой землей,
И холодным мне псом обернулся, могучий,
Разгребая ногами гнилье.
Как осенний листок на ветру, весь прекрасный и мертвый,
Иль дождем мимо окон моих проходил он,
Мимо бревенчатой серой стены,
Где глаза мои в окнах сверкали, как птицы.


***

Так зрительно и очень виновато,
Когда задумалось под кучею окон,
И только чепчик, как обрывочек газеты,
Кричал своим раскрытым козырьком.
В канаве грязь. И под окном помои.
Два блеклые, как памятник, кота,
Друг другу стоя боком, воют,
И над рекой бежит луна.
Вдруг светом кинула она на всю долину
Огромный ворох темных покрывал,
Бежал вдали к растрепанным березам
По глади водной многорукий ветерок,
Устал. На травы мокрые ложился...
И я прилег тихонько у окна.
То дождь стучит по жести одиноко,
То лужа, будто мокрый рот во тьме.


***

Пришел, взглянул в окно, упал, поднялся, как жираф,
И внутрь отошел, весь на колени встав,
Где таракан прополз своей дорогой,
Тряся по стенке тению двуногой.
Стою, и будто взоры полны вшей, как мусульман побритый,
И все на груди начальники убиты.
А скоро ночь. Я спать ложусь, как дети,
Или, фуражку сняв, вздохнул и вышел на помост,
Крутя усы, сказал, платочек вынул,
К глазам поднес очередную кровь.
Или беру подрамник, кисть и краску,
В леса бегу, и дикий, и суровый,
Иль ковыряю на окне замазку
И выпить кофе тяжело спускаюсь, как корова.
Чу! Муха прожужжит или трамвай,
На повороте мордою кивая...


***

И лампочка висит на потолке,
И яблоко на сером блюде,
Когда, усталый, с сигаретою в руке,
Я захожу к какой-нибудь паскуде.
На кресле мне она немножко отдыхает,
Расстегнута на поясе рубаха,
Над островами солнце затухает,
Но мне лицо, словно начищенная бляха,
Сияя, звякнет зубом, как рублем,
Уснувшей рыбой губы мне раскроет,
И лягу я кум-королем,
Куда ложатся все усталые герои.


***

Цветок на подоконнике увял,
И насморк всю неделю не проходит,
Идут такие непрерывные дожди,
Серо, мучительно, пустынно.
Он хлюпает по лужам и ветвям
И, как фашист, уверенно идет по небу,
Что даже в доме сыро и серо,
И даже в мозге и серо и сыро,
И как бы вы там ни хранили нас,
Прекрасные, сияющим любимым взором,
Никто от водки не спасет в ненастный этот час,
В душе сидящий не хозяином, но вором.


***

Что за отблеск далеких огней
Пронизал мне внезапно окрестность!
Я бежал, а весь город молчал,
Словно был мне парадным оркестром.
Подошел и гляжу на простор,
Где тихонько Нева протекает,
Там старинный стоял пароход,
Грозно он выставил мертвые пушки.
И команда стола вдали,
Ожидая военной команды,
И, как выстрел, пришел капитан,
Издалека махнувши рукою.
Тут команда бежала к рулям,
И к штурвалам, и в трюмы бежала -
И только что спал хладным сном пароход,
Но, как порох, внезапно очнулся!
Задышал, как живой человек,
Шевеля всеми пальцами пушек,
И выходит на Невский простор,
Озираясь кругом исподлобья.
И в тумане на нем капитан,
Словно вышел из тайной квартиры,
На свой мостик спокойно и мрачно идет,
Белой молнией пуговки блещут!
И погоны на грозных плечах!
И, махнув капитанской рукою,
Задрожал он - и снова зачах
Над широкой туманной Невою!
И на башнях все пушки молчат,
Не стреляя, и быстро не мчится
К тайной цели горячий снаряд,
Будто в поле, гремя, колесница!
И матросы не будят, стуча
Башмаками, встревоженный город,
И не прыгает, как саранча,
На дома, рестораны, заборы!
И я ухожу, исчезая вдали,
За домами трагической тенью.
И другие плывут по Неве корабли
И партийные в окнах у них расцветают растенья.


В АВТОБУСЕ

Как жует на пороге старуха
Беззубым большим своим ртом,
Так ехали мы по дороге
В пыльном автобусе тряском.
Пыль стоит, будто кто-нибудь по носу хряснул,
Скоро уже завиднеет деревня,
Серые крыши, корова, заборы и окна,
Выйду, пройдусь, поздороваюсь, стану моложе, как злая царевна
Или уйду и в кровати подохну,
Словно когда в сапогах, безбородый, серьезный, как мальчик,
Которому скажут "еще подрастешь",
Я целился прямо в мишень из окопа, напрягши свой пальчик.
Вдали голубей бесконечная стая
Растет и становится небом,
И мимо мы, словно снаряд, пролетая,
Придем и окажемся хлебом.


***

Когда мы ехали домой,
Ко мне спустился с небосклона.
Он в голове зацвел как бы цветком,
Но вы запрыгнули в нее воротами, окном
И там камин ужасный затопили!
Бревну - топор, пастух - корове, я ж в ушанке
Или другой мне на затылок кепке,
Но вы мне бровью повели как бы толпой по струнам,
И стали предо мной другие вовсе страны!
Решительной рукой я тут директора позвал,
Который по мозгам, как волк, бежал,
Зажав подмышкою с двумя ножами
Всю голову с багровыми ушами!
Я подошел. Я взял вприпрыжку. Я бежал.
Но вы, едва раскроете свой рот,
Что вы на это скажете, скажите!
Ведь все твои портреты мне настолько сны,
Что даже твой палач заговорил со мною, как с гитарой.



***

Где-то, когда начиналось куда-то,
Мне познакомилась долгая даль.
Мы были друг перед другом как в бане солдаты,
Или, сверкая и прыгая, быстрая дрель.

Долго стоял, как собор предо мной, я и думал:
Вот бегут под ногами холодные струи дождя.
И у ног собралось их мокрое зеркало лужи,
А в поле столбы с проводами гудят.


***

Толстая с сумкой старуха жует и зевает,
Словно кровать ее рот, полный железных зубов,
Собачка подбежала, быстрая, как два китайца,
Искоса ногу задрала. Ушла.
Как от удара крылом, в глазах бегают дети,
В небе скрываясь, кричат, размышляют,
Листья желтеют вокруг на деревьях,
Словно шепнули нам: "все!" - и теперь опадают.


***

Иль на работе, или сядем на диван,
Закурим, радио включим, съедим пулярки,
А то германца, словно на дрова,
Сломаем разговором на лавочке столярки.
А он сидит с лицом как новогодние подарки.

В тени, чтоб не пекло степное пекло,
Ведется разговор, как бьются стекла.

Глядит ко мне, раскинувшись, Алтай,
Я хлопнул, прекратив жизнь комару,
Подумавши: мне в ухо не болтай.
Я, может, завтра сам помру.

Как сон, вдали уходит улица по степи,
Уперлась и пылит, когда машина,
Пришла собака, улеглась, как некий демон.

И ловит чей-нибудь тут проходящий шаг
В раскрытых настороженных ушах.



***

Помню картину: пейзаж с переломанной грудью плаката,
Рожа портрета по ветру гуляет,
Сядем покурим, зацепим бревно и потащим на раму,
Сделаем брус с сороковкой.
Травами пахнет и пылью, и жарит затылок под кепкой,
Трактор как мыло скользнул и исчез вдоль забора.
В галстуке смелом похожий на свежую свеклу
Ходит директор.
Крамский татарин из репродуктора искоса глянул,
Диктором быстро заткнутый.
Парень пришел и, прищурясь, заплюнул в окошко,
Магнитофоном играя.



***

Разве город, вороной накрытый,
Станет слушать про листья шуршат.
Мы идем, как Мамай, Куликовым разбитый,
Где веселая прежде бывала душа.
А кого не заплаканы очи,
Не сверкает сознанье горячим дождем,
Тот бредет, как цыганка иль в ужасе вскочит,
Словно был, просыпаясь, обратно рожден.
Как забытый ногаец, как бы поневоле
Возникает мне вдруг на пути
То кургузое платье училки в школе,
Или там же замученный стих.