В.С.
РАССКАЗЫ

СМЕРТЬ АКАДЕМИКА

Иногда академику Павлову было жалко сучек, но спокойно, Ваня, наше дело правое. И пища разжеванная выпадает в писчеприемник не доходя до желудка. А иногда так им и надо, собакам, сукам, да и кобелям. Охуевшие голодные глаза смотрели на бороду и не было желания миндальничать гладиться. Сосочки, трубочки, воронки, медицинская вонь и ремни пристежек, проводков и трубочек вылезали из всклокоченной стриженой шерсти не меньше чем из Саяно Шушенской ГЭС. Это старая сука она отдает свою жизнь науке уже седьмой месяц. Многократно гоняя еду по системе миска пасть воронка миска, можно ли собаке сойти с ума от злости, т.е. сбеситься, можно, но сколько время да и укольчики с глюкозинчиком. Имя ее номер двадцать четыре по клетке на кишку ей дуло, нечего срать. Иногда академик ненавидел люто, раньше когда по утрене гоняя на лошади, он отъехав с глаз по дальше лупил ее хлыстом и по морде, она плакала, лошадино обреченно, жаль, лошади дороже, собак лови не хочу. Этого самца недавно приперли кличка Бобик. Мы для науки о рефлексе с тобой покумекаем Бобик, я не Тимерязьев да в Князьев. Водки не пью а в городки с двух били и Мотю в окошке и конверт только плюх и свист бабы и собирая рюмки. По прежнему испражняясь выделяя не кал но суспензию. Гнида в халате. Надо электрическую лампочку и звонок чтобы звенел горит на кишку против обыкновения и на клык нету. А соки собирать и подмешивать в еду вот Бобу, какой хороший песик, а потом когда привыкнет к звонку уши отрезать и забинтовать чтобы не через среднее ухо, а звонок бить, но ночью, это многое вам Сергей Никанович для статейки о костном восприятии и о замещении совмещения в механизме приема , и исправления дуги. Спасибо, Вася. А теперь лошади нет, бить велик противно, во всем эрзац. Академик, а это правда что Циалковский предлагает первых отправлять к иным мирам собак. Собака и ракета. Да, но хотелось бы еще и санитара Ермошенко, стукач поганый, а харя довольная, но стрижет и режет он зыкенски а для дела, но и его бы румяного. Бога вроде и нет, но тогда и водки нет и войны нет и времени нет. Наша задача коллеги это поиск решений и тщательнейшая проверка многократная и разнообразная. Есть идеи. Позвольте мне, какое нежное лицо, одухотворенное. Звонок. Собака получает корм. Минута, чуть меньше два звонка, служащий сгребает корм и оттягивает собаку на ремнях в угол. Затем миска и два звонка, служителя нет. Блестяще Евгений Борисович займитесь, вот бобик и еще вам для чистой работы тут песика и можете поставить смежных с уже идущими по вашей лаборатории, но интересно бобику в первую неделю отрезать переднюю лапу а на третьей сломать хребет. Шоки. Понимаете. Да Вань. Секу. Павой таскал Павлик, так за глаза позволяли дружки называть за панибрата, выявляя чуткое понимание проблем и способов избавления от них, что методика стиль, образ работы связан, как не крути со всем тем же но что образует домашний уклад. Погоняя утром на велике с одной биты выбил бабу у колодца, и в окошке, ухмыляясь довольно в бороду, эко я вас. И два часа провел у клетки с морскою свинкою убеждая ее жить не в море а в корыте на взлете мысли, на вспышке светильника разума продиктовал задания кратко узлово, перерезать горлышко, вставить моторчик, воду на 95 процентов откачивать не доводя до желудка следить за почками, рефлекс питья на звук моторчика. Отключить звук через уши, закрыв их воском, следить за вибрациями скелета и выделениями, отключить мотор вовсе, смотреть что будет будет ли мочь пить. Это главное попрощался на сегодня с Сережей, как жаль что он выпивает мог бы достичь гораздо большего, будь его жена чуть построже или получше, ужо бы точно большего добился. Беседы с отловщиками собак пошли эти всегда унижающие торга препирательства и неделовитость бухгалтерии каждый захудалый экземпляр это двадцать минут и меньше клекота винных испарений меж закинутыми в упоении глазами трупа в засаленном обгрызенном ватнике. Сдержанный в средствах и воле ум ученого поехал кататься на велике, махал ручкой счастливым работникам земли и семени, право же охуевший у них вид, и пока жалел впердыпизподрухнулся в придорожную яму с гнилою водою, слетела цепь, погнулся руль белый парусиновый костюмчик стал тем что он и есть в натуре, гавном, полным. Солнышко сломанный велик, ветерок глубокая яма полная привычного гавнища, скрывавшего по уши, выкрасив бородку в нетактичный свет навивала уныние и веру хер во что, но тут его глаза хотелось бы сказать ан нет наехали на песика, года нет. Отличный экземпляр. Рука в говнах потянулась к дармовому экспериментику, на на на на на возьми, в собранных в лодочку пальцах нет ничего кроме смердящей жижи. Неуверенно засеменили ноги к краю вот улыбочка сладковатая переходит в довольную. Песик ссыт задрав ногу в глаза светильнику, естествоиспытателю, я тебя поженил я тебя и убью, произносит этот песик нагло по отечественному. Все, Вано, пора, ты свое дело сделал. Завтра ляжешь не обедав, и в городки не играй, часа в три и публично будешь испускать дух, не пердеть как обычно, Вано, запоминай, а помирать. Соберешь своих последышей всех, чтобы всех видей без шуточек предупреждаю, а то люто будет отделяться от тела дух, с мясом отклеиваться. Все само пройдет. Да Иван Семенович, так кстати твое имя родителя усекай, письни завещания чтобы тебя после смерти продезинфицировали и скормили несчастным животным, как вы их скармливали своим, отдайся науке, это будет последний твой научный эксперимент. Низкий мрачный голос и огоньками шалящие глаза. Будь Ваня до скорого.

ЖЕНЩИНА-КОСМОС

Но когда-нибудь все же коснется нога пешехода заросшей высокой, ленивой травою аллейки, этой заброшенной старой дачи и нелепых очертаний тень ли, фигура? Скользнет за кусты, за стволы шумящих деревьев и это первая дымка, соскользнувшая с чаши шамана, с горячих угольев, первое скромное предупреждение, но уже такое загадочное и странное. Это ли главное в том, что еще ждет страстную душу в дали. Не пройдет и ну, к счету не будет говорить сколько то времени, а уже вскинутая к верху ножками бутылка, хитро сплетаемая нервными пальцами, отдает последние капли влаги колыхаемому кадыком горлу. Но чьи же это не отечественные подошвы жмут траву в начале аллеи. Уж не шпион ли часом? Нет, по всему видать наш, но из таких, в неотечественных шкорах. Идет гусь, уже вздрогнул, видать начинается, еще вздрогнул, но идет дальше, не иначе хочет видеть дом, а может он надумал, бедолаженька, тута и поселиться, ступить в личное владение собственностью. Ужо не дом ли он хочет получить со всем в нем, со стульями, столами, фотографиями, шкафами, подсвечниками, со всей той бижутерией жизни, которая, во всех ее изысканных формах, пользовалась таким успехом у наших прапрабабушек на добрых дачах, и что пыльно и нетронуто с того времени, как они ушли из них, когда кончился конец начала века, когда уже никаких отблесков карнавала, ярмарки самого начала, фейерверки, салюты, новый год: новый век, не было, все кончилось совсем, и кто не веселился по каким то своим причинам, вдруг заорал, затопал, потребовал, начал хватать и лезть на голову, и поехали за город, как и все, посмотреть и не вернулись, и она стоит закрытая с тех пор, она дворец спящей красавицы, а он то явно хочет здесь жить. Куда же он идет, неужели ему не говорили что это за место, кто здесь жил, что творилось, что было, как это могло все быть, и если быть, то неужели здесь, вот здесь, тут. А что же все-таки происходило на аллейках этого сада, что творилось за стенами и стеклами веранды. Чья это-то такая красивая, с такою изысканною прической, чьи банты и рощи, гипюр и нос с едвали едвали заметною горбинкою.

Холодный ветер заставляет скрипеть стеклянные двери веранды. Холодный ветер полон мудрости. Это беспечный летний ветерок мешается под ногами сквозняком мухами, хлопает форточками так что звонят стекла, пугающе звеня стучат прозрачные двери, но не скрипят. Пронзительно внимательные глаза холодного ветра спрашивают, не пора ли в дорогу, разве не это пора перемены мест. Когда же. Когда - кокетливое дамское полуответ полувопрос, когда. Драгоценными паутинками кружева играют нервные безалаберно блуждающие ухоженные персты. Снова несутся без остановки поезда метро на открытой станции, мимо и исчезают. Сводить концы с концами Антонина Ивановна. И никогда больше. Ах ну Вам. Эта отстраненность. И еще я хочу. Довольно бы. Их локоны, сплетаясь, пух бесчетных волосинок с травой роднится, создавая новое движение, пульс зеленых водорослей тягучих. Отсутствие возможности порождает желание, а оно, в свою очередь, ощущение предсказанного конца или хуже, действий в этом направлении куда глядят, иначе быть не может, ибо мыслимое не адекватит реальному, якобы существующему, или иначе, наоборот сопоставление же оказывается, что хотел не то, что думал, а уж получил, а это горькая печаль, это тоска неосуществимого, когда образы так реальны и совершенны, что нет сил в лучшем случае вынести их воплощения невозможность. деталь. Ах, не она ли решает многое в глаза в глаза. Если возвращаешься с того света, и город встречает тебя былым убранством изысканных оттенков, тишиною зимы, и голые черные стволы стоят, как крепкие ребята, поневоле уважаешь или нет, пожалуй что нет. А чтобы разглядеть, различить окно и простенок, ей нет нужды поднимать лорнет, она и так все видит. Милая, нарядная русская как самовар, а он вреден и бессмысленен с точки зрения заварки и чаепития и пришел из разных краев частями. А колени ее обнимать не просто, так и слышится околоточный с периной. Недозволено, не положено, а как они зовут. Это первые опыты любви, потом она уйдет, и ее спутник разорится и будет убит, и еще двое, и еще перс, убедительный как ночной безоблачный купол, увезет. Успех женщины - это комета которая то здесь, то далеко и не наблюдаема, и сомнительно возвращение. И когда перса зарежут, это будут тяжелые дни, она заплатит за все старое и за все будущее, а пока она встает и молча скидывает на дощатый, со щелями пол покрывало, и это открывает еще одну дверь в космос.

СЛЕДСТВИЕ

Следователь глядел пристально одет он был в серое, задумчивый. И все же мне хотелось бы вам объяснить, что препираться, юлить в такой ситуации бессмысленно, только себе во вред. Нельзя было отделаться от мысли, говоря по-русски, похож он на Свидригайлова или нет, или все же Порфирий Петрович. Несколько веток вниз в геронтологическом древе нынешней семьи, чтобы яснее прочувствовать его улыбку, когда он на общественных началах в музее писателя из углового дома тыкая на даггеротипические снимки под стеклом витрины улыбается довольный: "Дедушки", неужели, оба? оба? А чьих иллюстраций будете? Неужели кукрыниксы? Дневники читателя? Да оба но и с обеих сторон по штуке. Безусловна важна мотивировка, обследование медицины дает заключение странным. Вы или давай на ты, честно говоря я же тебя уважаю хотя ты преступник, но высокое мастерство исполнение и то спокойствие с которым ты вел себя после и сейчас, рождает к тебе уважение как к человеку незаурядному, я бы даже сказал интересному. Но интересному как прыжок с крыши небоскреба. Твое, ты не против. Он закурил, протягивая мне тугую папироску и пожал плечами как человек который извиняется за то положение, в котором находясь он общается с кем-то, дескать не мое. Молчание, отрицание очевидных фактов, позволяет думать что ты отмалчиваясь и отнекиваясь скрываешь что то еще, от этого холодеешь когда думается, что ты боишься быть уличенным в чем то еще более тяжком, тебе же угрожающем и ты тянешь на себе. Что случилось с девицей, как каким путем вы довели ее до такого состояния. Знать ты должен сам, да кури, кури ты, что в такой ситуации в довесок к молчанию пойдет по закону бухгалтерии на вышку к выполнению обязательств. На моем молчании они сделают план, защитят себя и сами получат железяк и толчок, затем указание найми кого то еще но это так в одном только случае, если же он, а в этом я был почти уверен, поставлен то события носят характер торговли, в покере. Выколачивалась мотивировка. Седьмой час работы, на глаза давно бы надо было набивать заплаты. Чужие защитные под стать для космонавтов в открытке, перчатки аккуратно, чтобы не запачкаться в грязи шарили по плоскостям мозга аккуратно поднимая и прозванивая проводок за проводком спаечку за спаечкой копошилов по всем рецепторам, под оркестр изо рта человека в сером симфония задумчивости и сердечности в поисках мотива тут и там подключаясь к машине с анализом исковерканной пошлятины разговора с задницей. Не спи, вставай, кудрявая, что ж ты не рада веселому пенью гудка. И в очередной раз с криком ладонь упала на стол. Нет друже, нет, двубортный, реглан, затылочек, это выкрутасы, для эстетики рабов. Закинулась голова высоко и льет свет, отражая фонари за окном из стекла и металла ясными стеклами плюс два в "Офелии и спартаке". Похоть одолевала злодея, он тянулся ко мне как старый ослепший сороконог в истоме шевеля всеми конечностями страшно было ему со мной в одной комнате, даже при ее монашеской простоте и аскетической роскоши убранства, только несгораемый шкафчик семью слониками рисовал надежду в группе с любовью увлажненных и стойких. Диалог продолжается. Ты другой человек. Всем могли руководить эти элементы, гробокопатели неудачники, низкосортые узколобые. Ты же действительно должен оказаться бы и не причем, но они молчат потому что мертвы, практически, или говорит не на своем языке и чужими словами, надо хотя бы не зачем, а как. Твои следы патологопсихоанатомы и помощники нашли оставленными везде. Тебя же за неприличным, мягкое слово занятием застал и психованный рифмоплет с красками и кистями наш же осведомитель сделал серию не четких снимков, омерзительным по сюжету, можешь если с гарантией не стошнить взглянуть, на многих, ты а кое где и без тебя, полюбопытствуй. Жалкая подделка, грубый фотомонтаж. И вы как работник сферы обслуживания прокололись на таком дешевом трюке. Я не знаком с техникой, но заставить свежеизпустившего манипулировать марионеткой это иллюзион, чепуха. Ваша карта бита Иоган Штирлиц. Он нежно припал губами к моей руке. Спасибо, спасибо, вы свободны на веки. Его язык нежно потирался по наружной части ладони и заскакивая, между основаниями корными пальцев возгонял приятное в фигуре по плечам и бедрам. Двери отворились и вошел дядя Миша, усталый, после больницы, но в орденах и планках в своем мундире с лампасищами, не вытирая слез он взял под козырек буденовки на седой, лысеющей голове, а сзади ряд бесконечно близких, которых значки с пиджаков прожать сели нумизматам десять лет бездедного счастья. Соседи.

В КАБИНЕТЕ

Когда его привели в кабинет, в настоящий кабинет, он уже понимал что больше такого он не увидит никогда или, да нет все же никогда. Какая то жилка вдоль носа справа подрагивала, но незаметно зато глаза наглые, которые так любили бабы, все от княжен до, те на которых они смотрели, пристальные, веселые, как огромные прожекторы ночью, искрились всеми радужными цветами, смеялись, лукавили. А он молчал глядел на папиросы и слушал резиновые искривленные нереально глупые слова, и не считал нужным вступать в дискуссию: ни сейчас, ни когда его били. Ни один не знал, что через много лет они снова встретятся, один по женской, другой по мужской линии и снова будет решаться вопрос о жизни и смерти, но победит жизнь, и чьи то лукавые глазки, которые так будут любить женщины, смеясь скажут что подлецами были тогда все и это понятно. Ну да и как мы можем обвинить кого то в лженауке. Подтасовка, хотя бы невольная, присуща любому эксперименту, он уже часто ставится, для того чтобы проверить что то конкретное, измерить и сосчитать. И вот гудя врываются под модерн купол вокзала паровоз. Результаты. Да да. Нет нет. Я думаю так он этак. Но драться с тем кто не так думает жлобство. Инициативные дураки этого не знают. Они приходят видят влюбляются изучают и отдаются. В открытое окно влетает запах объятий рельс колесами и песня: Молодая девица полюбила Штирлица Он не мычит не телится потому что без инструкций. И дальше Полюбила Ёган Вайса и ему же отдалась он не взял сказал сердито Покажите аусвайс.

ОШИБКА

Что же все-таки лженауки. Тут я с вами абсолютно согласен; полностью поддерживаю. Но высота неба весьма реальная вещь и цвет его кажется нанесенным на некую поверхность, не без основания названной небесной сферой, на ней он и локализован, хотя и возникает не на ней, а если расчеты верны на много-много километровой толще атмосферы, но докажите мне что цвет расстояния до которого мой глаз в состоянии оценить, есть некий оптический эффект, типа рассеивания на флюктуациях. Глаза его как зубы тети Беллы ночью в стакане на ванной полочке, вроде красивые, но омерзение и ничего больше вызывающие. Куда катятся шары, белые, черные, в ту ли урну. Деятельные дураки, катящие под фанов, готовы и могут уничтожить что угодно, они не способны думать, полученное, не обсуждать как приказ, как руководство к действию, и никаких темных мест, никаких сомнений. Обстоятельно штудирующие, знающие на зубок от корки до корки, они не творят кумиров, они их принимают целенькими, готовенькими, и поклоняясь изучают вдоль и поперек. Женская ли это черта, вот так боготворить, не перечить, старательно внимая, или мужская, не знаю, но если женская, то это говорит о чем то. Не глядел в глаза, не слушал, все внимание сосредоточивая на конце ботинка, на носке, хотелось впаять. Они ошибались, они могли ошибаться, но не давать говорить оппоненнтам, давить, душить, прятать, затыкать рот, в конце концов клеймить публично, это административный домострой.