Юлия КИСИНА
СТИХОТВОРЕНИЯ

* * *

Здесь манекенщицы есть в пышных брыжжах - 
Панкующий приход небытия.
Из черных свет очей и беспредельно рыжих.
С коленками и без. Актиния и я.

Вот башня на коленях терпсихоры.
Ваш выход! - и как в бой бросается с венком.
Опасные приковывает взоры.
И пахнет то шанель, то русским чесноком.

Я так люблю их строй, их мех международный,
Где стая соболей не просто грызуны.
Они оеты в прах и в наш узор дородный
И в самый крупный рост потеющей страны.

СТЕПЬ

Безмолвие дрожащий миг щекочет,
Как медленный зевок его проем,
Так вспыхнуть пустотелою щекою,
Расщепленному свету напролом.
Степь шелушится - это кожа летом
Притягивает рыбью чешую.
Просторы начинаются балетом
Бегущих трав и щиплет в горле юг.
Кгоротковолновой стрижет кузнечик
Печенье праха - хруст морских цветов,
И раскаленный бредит человечек,
И он к преображению готов.


* * *

Не то церковный хор в ушах растет,
Как шапочка из северного звука,
Не то призрачным кактусом цветет
В моей груди любовная наука.

Она кругла, как башенки игла,
Как воспаленье чашечки сердечной.
То медленно погаснет, то светла,
Как воспаленье жизни быстротечной.

Она в крови гуляет как сигнал
И неподвижна как в степи столетник,
Она талантлива как Марк Шагал,
Когда он сильный и двадцатилетний.


* * *

Расветший! Медными мирами
Среди святых как вечный торт
Живет сияющий над нами
Небеснейший аэропорт.

Двенадцать игол в небо мчатся - 
Еще минута - лопнет высь.
Вокруг небесного зачатья
Планеты тихо собрались.

Моторов бешеные нити
Двенадцать маленьких святых
Щекочут сны крылатой Ники
В огромных никелях слепых.

Сияют лунными крылами,
Свой перетряхивая груз,
Висят над сонными полями
Как ведьм нагих ночной союз.

ТЕННИС. ВЕСНА

Опасен теннис - игр весенний,
Где в электричество зашит
Земной песок и снег отвесный,
Который в плоть мою спешит.

Двойные ставя мышеловки
По обе стороны мячей,
Небесную качая лодку,
Исторгнув выси из печей,
На сетку голую повиснув,
Как обезьяна теннис спит.
По осциллографу как крыса
Недвижный мяч его спешит.

А в летней клетке организма
На сердце мех слепой растя,
Играет мной предельно низко
Холодной Англии дитя.

СЕНТЯБРЬ

Есть прозрачность в тебе - это цапель
Полоумные пали зрачки - 
Так описывал битвы писатель,
Расставляя крючки и значки.

Есть прозрачная битва на небе - 
Будто слайды господь нарезал.
Будто слайды о снеге и хлебе
проявителем он целовал.

Есть прозрачность в тебе - это пенясь
Разрезает трава червяков
Или стай перепуганный теннис
Испугался своих же зрачков...

Ты прозрачность свою примеряешь
Как политику голый король
И как в шкаф государственный моль
В темносинее небо ныряешь.

* * *

Кто взрывает пистоны, кто телом дрожит,
Кто огонь взбудоражил и плетью несет,
Кто прозрачно как сон антилопы бежит,
Где чесночная сера цветет.

Кто на выпас послал золотую грозу,
Ледяную дугу из бугров снеговых,
Кто пасет червяков над землей на весу
И узоры сплетает из них?

Это два полушария мозга сошлись,
И влюбились, и молния стала меж них
И кричала как в поле охрипший солист
И обрушилась вниз.

Или баня рвала в облаках узелки
И умылись в своих вертикалях поля,
И вскрывали как вены ступнями силки
Девки голые как соболя.

В ГАМАКЕ

Качаясь в шахматном прозрачном гамаке,
И в ситечке разбрызганном качаясь,
И в маятнике длинном не кончаясь,
Со сферою прекрасною сличаясь,
Разыгрываю вспышки в гамаке.
Криволинейный свет со мною слит.
Он круглый или может быть спиральный,
Как домино язычески-игральный,
Вокруг плеча он как фарфор локальный,
Криволинейный свет со мною слит.
Качаясь в биосфере на краю
Крупнозернистых вспышек вертолетов,
Я вспоминаю медленно кого-то,
Который в биосфере как в раю.


* * *

И собственных шагов глухое представленье
Меняло гул земли, который по пятам
За мной скользил и шел как гадкое растенье,
Насильственно припав к рассерженным стопам...

От ящериц слепых, оплавленных в растеньях
Ленивый пласт земли линяет и растет,
Как бы щекотки бешеною тенью
Столетник пламенный цветет.
Широкое растянутое время
Как шкура кабана от ветра гимны бьет,
То пошатнется гул, то снова возрастет,
Как бивнями терзаемое темя.


* * *

Я в Сирию хочу, где в шортах жил де Голль,
Где тараканы спят в гостиницах армян,
Где клинопись в глазах квадратная как соль,
Где каждый день души прожорлив и румян.

Я в Сирию хочу, где женщины в усах,
А может быть в чадрах несут осколки скал,
Где маленький мулла на солнечных часах
Стоит как часовой, зажатый между скул.

Я в Сирию хочу, где есть ночной базар,
Где всякий террорист гуляет по Москве,
С букетом чеснока. Ведь это божий дар
Нести Дамаск и Рим на хрупкой голове.


* * *

Какое слово - радуга на деснах,
Высокий тростниковый звук-объем.
Но падалью развенчанная осень - 
И губы муравья забиты льдом.

Нас разделяет мечущийся кролик,
И колесо, и муравьиный крик,
И осени прищур, и пурпур колик,
И губы насекомых, и язык.

БАРОККО

Мы крабы на верхушках барочных колоколен,
Мы розовые локти, степные бигуди,
Мы слайды и просторы, мы слюдяные сколы,
Мы световые зайцы у моря на груди.

Мы светом пошатнемся в пыли кирпичных скосов,
И смальтою хихикнем, и в хоровод уйдем,
Там светом поперхнулся когда-то Ломоносов,
Чихающий огнем.

Мы голые коленки царей и праздных барынь,
Рабочие утехи глагольных букварей,
Мы сторожа и склянки и труд и труд и брань,
И глупость и зародыш скрестившихся морей.


* * *

Примешана к стрекозам кровь Адама,
Раздетая как черви и закон.
И щелкают стрекозы языком - 
Еще артикуляция Адама.

Шелковиц снятся нежные ряды,
(нежнее только печень), в них прохлада...
Однажды черви съели все сады,
Коснувшись ветви девственного сада.

Земля как рыба из-под ног плывет,
И голый день по воздуху идет
И насекомых под собою гонит,
Собрав стрекоз в Адамовы ладони.