|
Алексей ШЕЛЬВАХ
СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ
В саду летает молодое Солнце!
О двух концах растет любая палка!
Зеленые шары прелестных яблок!
И вообще питомник естества:
Любая тварь стоит на задних лапах!
Змея царапает перстами воздух!
Вдруг воздух расступается, - Врата!
Выходит Бог как статуя Свободы!
Эмалью голубой блистают очи, -
Он умывает песнями лицо!
Он - Ломоносов! Мания творить,
Как мантия окутывает бедра!
... всегда без ангелов. Один как пуп.
Дыша туманом ароматных мыслей,
Проходит мимо. Он изволит думать!
Того гляди Америку откроет!
... не раз, не два я восклицал: "Творец!
Ты, миротворец, только притворялся!
Ты - щедр? Необитаемое небо
Наполнил криком гадов земноводных!
Ты, Робинзон, вполне перестарался -
Все пятницы Твоим известны гневом!
Мир - прахом - мягкая Твоя постель!
С три короба налгал, моргая Солнцем!"
...Он только улыбается. Стоит.
Он - по уши, он - в помыслах, скотина.
+++
... я отворил пергаментную калитку
и -
старец стоял под красным воздухом сада;
старец руками размахивал и стрекотала десница;
весело в стеклянную банку летели
черные черепа вчера малиновых маков.
я засмеялся в страхе за этого старца:
"Ты чересчур беспечен, старательный старец.
В необитаемых небесах зарницы зимы!
Атомы мака - пища для поговорок и только.
Кстати, читал Апокалипсис?"
"Нет". - отвечает;
Я перевернул страницу и ужаснулся:
самозабвенный под красным воздухом сада
старец сидел за деревянным столом;
носом изучал семена - воистину буквы
через лепешку стекла - воистину книжник;
я засмеялся (устами, полными слез):
"Эти семена - молитвы? О, старец, однако
воздух вздохнет и - пиши пропало молитвы!
Медные насекомые всадники вторгнутся в сад!
Черная раса ворон обрушится с неба!
Старец, читал Апокалипсис?"
"Да", - отвечает.
Сыплет в стеклянную банку ракушки, монетки,
луковицы, кукурузные четки;
Вдруг отворил я калитку и остолбенел:
Старец грабли вздымал и возделывал грядку!
Яблоки падали - старец ловил как жонглер!
Смехом смеялся!
Эхом я зарыдал:
"Пенсионер, ты, очевидно, рехнулся!
В пламени александрийская библиотека древес!
О геенна перегноя под нами! О старец-ребенок,
Перечитай Апокалипсис!"
"Ох, - отвечает, -
Эта наивная первая проба пера моего
Столько хлопот причиняет. Вот поглядите..."
Яблоки падали в красном воздухе сада.
НОВЕЛЛА
Над перекрестком, в слюдяных от ветра сумерках,
Летел на месте месяц.
Желтый как напополам с водою пиво.
И всем внизу пивом питающимся людям -
Обидно было людям
Испытывать именно муки
До сих вечерних и невыносимых пор.
Зато
В пивном киоске, за стеклом окошка,
Малиновая морда веселилась.
Она,
как пишется,
Принадлежала
Бабе.
И объясняла русским языком.
На самом деле
Она
Умела
Мучить мужиков.
То есть
Исправен был насос на самом деле.
Обидно было людям.
Но вместо слов они дымили табаком.
Однако выискался идеолог.
И потрясал как дискобол рублем железным.
И жаловаться обещал.
Только не знал куда.
И вот и вдруг
Не выдержали нервы
И ноги.
Он упал и умер.
Была организована некоторая сутолока, потому что некоторые желали лично и своими, знаете, глазами.
А в течение
И вследствии:
Четыре юных челобитчика
(Так их приходится назвать)
Побили человека.
Они -
В плащах волос до пят -
Сунулись в сутолоку и...
И наступил нечаянным ботинком
На волосы всем сразу четверым!
И сам испуган был, моргая откровенно!
Подруга о подружку челюсти стучали!
И вот
Один юнец как размахнулся
Да по обеим
Челюстям!
И девушка была.
Она ходила
Как маятник.
Была она бледна
Под месяцем
Зеленым как капуста.
Она вздыхала до известного предела -
Была утробушка наполнена ребенком.
И ребенок
Имел, наверно, виды.
И, кто знает,
Был одарен способностями.
Но
Решилась девушка на выкидыш.
Естественно хандрила наша мама.
А мимо девушки
Как в песне,
Шагала рота после бравых банных дел.
И барабанщик
Веером из деревянных лапок
Почесывал сухое сыромятное брюшко!
А ротоводец,
Демон страстных танцев
Под барабана трель,
Руками всплескивал умытыми!
(Под мышками держала рота
Имущество анахорета:
Как самое на свете дорогое
Нательное белье да мыло дармовое)
И -
Пиво хлынуло!
Вот люди
С криком одобрения по поводу
Как бравой выправки солдатиков отечества
Так и починки именно насущного насоса
Хватали пиво за уши!
Малиновая морда бабы
Марала воздух салом прибауток.
А челобитчики, как говорится, увлеклись -
Изо всех сил руками и ногами
Размахивали.
Что же человек?
Он умолял не придавать ему чрезмерного значения!
Тогда один юнец придумал новшество:
Как дал по зеркалу души!
Бедняга лег и притворился мертвым.
(Многие так делают).
Но было слишком больно и взаправду завопил.
Глазница вопиющего зияла очевидно.
Тут,
Кстати или нет,
А пробегала и старушка.
То есть
Старушка хлебопытная
Отправилась за провиантом.
В уме старушкином благоухала булка.
Старушка так решила: "Булку я куплю.
Ассортимент дешевых булок мне доступен."
Старушка шла и шла и шла и вдруг -
Ассортимент дешевых трупиков.
И села.
И легла.
И требовала, чтобы
Нелицемерно милиционер
Схватил юнцов за шиворот.
Но чудных челобитников
И след простыл.
Зато приехала машина
Какая белая! С какими красными крестами!)
Четыре сатанинских санитара
Веером из деревянных палок
Погнали стадо по домам.
Люди орали матом.
А от имени работников торговли
Боевая баба
Лиловым от натуги языком
Хулила
Медицину и милицию.
Но, волосы позорно растрепав,
По морде надавали треском палок.
И стало тихо.
Стало мирно.
Звездочка зато
Никелированная заблестела.
Обезлюдел переулок.
Только
Ходила девушка.
Пузатая как маятник.
Естественно! Хандрила наша мама.
+++
У ОКНА
Вчера, спиртным напитком очарован,
Я лавры возлагал на стройное чело Вам!
О шельма Вакх! И взоры виноградны!
Пах - пламенный! Персты - прохладны!
Вот сень древес. На лавочке тень старца.
Сей усыпан лучом небес. Горят прозрачны зерна кварца.
Нашел зерно прозрачное, ребенок
Как принц в плаще пергаментных пеленок,
Печально прокричал: "Зачем сия материя мертва?"
Румяным вихрем явлен был ребенок номер два.
Толчок! Толчок! И падают младенцы в сей блестящий прах!
И - плачут оба. Смысла нет в речах!
Как перевернутая лира, ковыляет дева в поисках еды.
Перепорхнуть придумала квадратный метр воды.
Миг - лопнул мир штанов! Позорная прореха!
Тень старца тихо умерла от смеха.
Именно мне купила дева булку и табак.
Именно я проголодался. Дело было так:
Вчера был вечер. Гости соблюдали морды поведения. Терпи, бумага.
Не Вакх. Не варвар. Черепом стакана я витийствовал однако.
Колодец водки на столе! В ушах - звук крови!
Испытывая кружение мозгов - симптом любови!
Вздохнул - у девы дыбом влас, как в поле злак!
Пришельца, зачем зажгла свой масляно-зеленый зрак?
Мне скушно, бес. И мне, мне - скушно, Фауст!
...Нас было двое. Напрягали фаллос.
Я щедрым был как целый Купидон!
Не скопидомничал! Семян излил бидон!
Поил подругу детородным перламутром.
Она гимн Гименею пела утром.
БЕГЛЕЦ
Полковник-балагур, слуга всему,
Что отвечает государству "Да",
Стоял на стуле, не имея роста.
Он обращался к нам:
"Один из вас
сошел с ума, намыливая пол
по двадцать пять часов в теченье суток.
Не вынесла дурацкая Психея.
И был, конечно, слаб здоровым телом.
Короче, в неизвестном направленьи
Отсутствует в отлучке самовольной".
Наш полк считался полк обыкновенный:
парад казарм, баклуши барабанов...
А далеко вокруг синели елки.
Именно в елках и в одних штанах,
по данным подлых местных ребятишек,
скитался идиот-однополчанин.
Воскликнула тревогу наша рота
И села в многоместные машины!
Ревел мотор и воздух очень выл!
Потом мотор умолк. Полковник вылез
и указал время и место сбора.
Мы выстроились цепью и пошли
аукать дурака в тех самых елках.
И я, как все, аукал дурака!
Как все, прочесывал пустынный ельник.
Потом вокруг зашелестел ольшаник.
Потом забрался по уши в малинник
и перестал аукать (рот стал занят).
Внезапно куст раздвинулся как веер.
Воздушным шагом выпорхнули трое.
Ни думали, ни долго. Получил
удар в центр лба. Упал я на затылок.
Поднялся и пошел, куда вели.
А привели, понятно, к месту сбора.
Там все собравшиеся веселились.
Оказывается, еще две роты
приехали одновременно с нами!
То есть примерно триста человек
На площади в один квадратный ельник
искали некоего идиота...
Даже лица его не зная толком.
Мои три конвоира хохотали
вприсядку! Сапоги-аккордеоны!
Плохо вникал полковник в смыслы смеха.
Как мог, орал на всех. Я улыбался.
Во лбу горела красная звезда.
Поехали не солоно искавши!
Ревел мотор! Выл воздух! Лоб болел...
И был как тыква. Поделом. Не буду.
Чего не буду? Ничего не буду?
Злорадные товарищи солдаты
все лично от меня хотели слышать,
как было дело. Хохотали. Вторил...
В самом дурацком деле: "Ха-ха-ха".
И кое-как доковылял до коек.
ЭКЛОГА
Одна из лучших, самых красных, зорь над лугом.
Вот ветр проносится с ему присущим звуком
Над изобилием зеленых, синих трав.
За горизонтом стадный топот крав.
Как метроном, попукивает кнут.
Как одуванчик, пролетает парашют.
Шпион, из рядовых, под номером трехзначным,
Себя поздравил с приземлением удачным.
Вдруг, сердцем чувствуя наличие пропаж,
Решил проверить недвусмысленный багаж.
На почву ставит, как зеницу, чемодан.
"О горе мне! - воскликнул, нервно щупает карман. -
Покуда, как паук, старательно парил,
Я записную микро-книжку обронил!
Погибли адреса конспиративных явок!
В карманах ветра звук, от ветра и дырявых!
Мне страшно! Башмаку готовит петлю злак!
И нос трепещет на лице как белый флаг!
За горизонтом возгласы домашней птицы!.."
Шпион внезапно слышит свист цевницы.
Приблизился, развел кустарник, зрит:
Как лампочка, на почве огнь горит;
Пред пламенем младенец прыгает и видно, что - Ванятка;
За поясом кнута желтеет костяная рукоятка;
Глаза стеклянные; как мокрый мел власы;
Как медный бубенец, на шее прыгают часы:
В эмалевом кружке двенадцать числ,
Но стрелок - нет!..
"И в этом самый смысл?"
Так размышлял шпион чрез решето куста,
Покуда пастушок прикладывал уста
К семи, - и сладко, - гласному предмету всех эклог.
Шпион придумывал общению предлог.
Ванятка свистом инструмента упоен.
В коварные ладоши хлопает шпион.
Ванятка зраком как зверок сверкает.
Шпион тревогу пастушка опровергает
Тем, что, ладонями всплеснув, сдается в плен!
Повинный вид. Дрожание колен.
И на лице что называется лица нет.
Я непонятно иностранец восклицает:
"О детства изумруд, о Англия древес
В известняковых стенах, - помню сад!
Классический клочок лазури мне отверст.
И слезы по щекам пылают и скользят.
Вечное отрочество над листом бумаги, -
До помрачения зениц!
Успел я только черновик отваги -
Зачем секундные порхают стрелки птиц?
Из кроны каркал вран: "Родился он героем
Глагола и точки по идеалу смерти!"
Плачь,
Ангелоид!
Вот и не стало юности на свете!
Еще присутствует чернильная отвага,
Но страшен звукописи труд усердный.
Не много знал - состарился однако.
Не юноша, - и дышит некто смертный.
Дневные сумерки. Небесный свет
Слюду напоминает или пламя.
Я врана выкликал... Ан - отклика и нет
Под изумрудными, как прежде, тополями".
Так восклицает иностранец, вовсе не шутя.
Во все лазурные глаза безмолвствует дитя.
REQUIEM
Умер однажды советский поэт
Образовался в шеренге просвет.
Умер от старости. Все же - увы.
Лучше б, наверное, я или вы.
Горестное триединство утрат -
член, председатель и лауреат!
Автор идеологических од,
как без тебя будет мыслить народ?
Гордым гуртом или грозной гурьбой
песня твоя нас вела на убой.
Благословляла египетский труд
Добычи камня, и угля, и руд.
И хлебороб - тексты были твои -
Пел в чистом поле успехи свои.
Юношество, воодушевлено, -
как ты мечтал, - отупело оно.
Ты уложился в отпущенный срок
И натворил на столетие впрок.
Был безупречный работник пера.
В литературе зияет дыра.
+++
Птицы тише и тише свистели.
Луч заката глаза ужаснул.
Постоял у отвесной постели,
Стиснул зубы, упал и уснул,
не издав ни единого звука.
И столетник пылился в горшке.
Черный кот - о вселенская мука! -
Извивался в себе, как в мешке.
СТРАСТИ АЛЕКСАНДРА МАКЕДОНСКОГО
Однажды Александр стоял как Петр
на берегу от пены мраморного понта.
И около царя стеклянная цистерна
еще стояла. И в научных целях.
И начинается поэма: Александр
внутри стекла прекрасно поместился.
Тростинку высунул и даже дышит.
Затем неграмотные негры-лаборанты
толкают в понт научное стекло.
Присутствует в числе почетных лиц
с визитом из Палеолита вождь пигмеев.
В черной ручонке верная дубина
как кегля. Сам-то выпуклый как кукла.
Рот до ушей вооружен зубами, -
и страшно среди взрослых и смешно.
Покуда все не дышат, Александр
внутри стекла и понта восторгался:
как лилии раскрыты клешни крабов!
Коралл - как пряник в пурпурных пупырышках!
Бревно в броне из бронзовых зеркал -
и помавает плавником багряным!
И этим самым плавником как влепит
через стекло по морде Александру!
Вот негры слышат нервные гудки
в тростинку. Вот вытаскивают.
Александр
свободен от стекла, но весь во власти страсти!
Одна алеет левая ланита!
С папирусными свитками, с вопросами
О впечатлениях толпятся летописцы...
Тут происшествие произошло:
протиснулся и встал перед царем
античный ротный прапорщик. Служака
и ветеран, грудь выпятив и зад,
протиснулся с узлом портянок, чтобы
на качество портянок указать,
заботу Александра о солдатах зная.
А то штабные греки, шибко грамотные,
гоняют в шею или по инстанциям,
а вверенная прапорщику рота
тем временем ходи в худых портянках.
Царь слушает. Но - как! Сквозь линзы слез!
И чувствует себя таким несчастным!
Еще после подводного позора
он трудно дышит, шумно не отдышится...
И с плачем на лице и в страстный мин
как надавал по морде ветерану!
За что? Потом за шиворот хватает!
Потом за шиворот как зашвырнет
обратно в только ахнувшее войско!
И узел следом как кочан капусты!
Все пятятся. И только черный карла
и кеглю уронил, и сам упал,
и держится за выпуклый животик.
Покуда он хохочет, дурачок,
откроем Элиана, - этот автор
правдоподобно и, пожалуй, кстати,
описывает страсти Александра
при чтении античных атомистов:
"Однажды Александр на бивуаке
от скуки или от любви к науке
взял в руки избранные сочиненья
античных атомистов - для прочтенья.
Итак, губами шевеля как школьник,
читал. Внезапно побледнел как мельник.
Лик Александра - и мука, и маки.
Потом наоборот себя взял в руки,
а сочиненья с видом отвращенья
отшвыривает, не закончив чтенья".
И Элиан, пожалуй, справедливо
так объясняет проявленье страсти:
"Всю плоскую планету повсеместно
он проскакал, как хорошо известно,
и покорил все населенья, или
они вольнолюбиво отступили
на брег в мерцанье мразного тумана
последнего под небом океана.
Под сенью скал ютились населенья
и начали испытывать лишенья,
скорбь выражая в жалком жанре крика.
И умерли от мала до велика.
Тут Элиан, нормальный современник
геоцентрического Птоломея,
почел излишним обсуждать возможность
чрез океан отправиться на поиск
всем Александрам недоступной суши,
когда бы на попытку таковую
отважились безумцы населений.
То есть тогда и самые безумцы
не хуже нашего (и лучше) знали,
что за последним океаном только
стеклянная стена - тупик Вселенной -
и никаких обетованных суш.
Побег почти осуществлен словами,
что и планета наша (наша с вами)
и тоже и весьма банальный атом
в дыму ему подобных.
"И об этом -
то прочитав, царь и вскочил, и пылко
воскликнул: "Вот, извольте, предпосылка
материалистической науки!
И чепуха чернил и вовсе враки!
Трус, трус и трус истолковал пространство
Так просто! Так просторно! Так пристрастно!
На дне единственного мирозданья
отважно преисполнимся сознанья
безвыходности судеб. С нами боги
недаром преисполнены отваги
быть под стеклянным колоколом тверди
богами места, времени и смерти".
Закроем Элиана и вернемся
на берег понта.
Звезды над шатрами.
И только трое бодрствуют из всех.
Вождю пигмеев отвели (ведь вождь)
отдельную палатку. Все удобства.
Что же ему не спится? Осознал
бестактность давешнего смеха своего!
Ручонка стискивает кеглю. Ухо
улавливает шорохи извне!
Решает от греха уматывать до света.
И очень пригодится верблюжонок,
подаренный намедни Александром.
А что поделывает Александр
тем временем не историческим, а личным?
Внутри шатра шатается как маятник.
Античным алкоголем залит зрак.
Пинками кувыркает табуретки.
На что обиделся? На оплеуху?
О юноша, - совсем еще философ!
И прапорщик обижен в честных чувствах.
Пришел на берег понта отдышаться.
Фингал под глазом как фиалка. Звон
в ушах да и понятный лед в желудке.
Страшится прапорщик: "Сорвут погоны!"
Эпилог
Построены шеренги! Опоздавших
торопят прапорщики тумаками!
После вчерашнего употребления
сам Александр на розовом и резвом
коне
едва не падает с коня
и вообще имеет бледный вид.
И вообще заминка: Александр
как бы колеблется и недоумевает,
куда вести и войско и себя.
А никаким же временем (пустым
пространством - именно через пустыню)
на верблюжонке удирает карла.
В Палеолит обратно. Путь зернист.
Вселенная песка. Зияет воздух.
Температура воздуха - под сто.
Запел было верлибры... Не поется.
В пустыне пусто - глупо в голове.
И оробел. Не выручит и кегля.
И верблюжонок тоже запыхался.
ВЕТЕРАНЫ
Только варвары павших своих забывают,
а у нас и младенец скорбит с колыбели.
Только варвары водку водой запивают,
ели пьют за Отчизну и мирные цели.
Приготовил папирус? вторую пехотную роту
помяну поименно в течение мудрой беседы.
Десять лет я ходил в рукопашную, как на работу.
В деревянном коне задохнулся за час до победы.
А живем хорошо. На хорошее слеп ты?
Все одеты, обуты. И - чем не жилище?
В месяц раз получаем почетные лепты.
Почему так ехидно спросил ты о пище?
Ты меня огорчил. Нет, прощай. Да, прощай в самом деле, -
неспроста и соседи ворчат через перегородку.
Впрочем, в нашем дворе из асфальта растут асфодели.
Мы их жарим потом и едим под холодную водку.
БAEEAAA
В лучах мороза, на пороге цеха
возникла кошка в поисках тепла.
И пьяный кто-то, может, я, для смеха
метнул напильник, не желая зла.
Конечно, кошка кое-как умчалась.
Ушибленную тварь всем стало жаль.
Но перед каждым и деталь вращалась, -
ответственная, срочная деталь.
Ответственные, срочные, - вращались.
Лиловыми носами токаря
В поверхностях точимых отражались,
самим себе чего-то говоря.
Да, выглядели мы не слишком бодро
и спецодежду шевелил озноб, -
вчера по собственному недосмотру
убит был Иванов болванкой в лоб.
Пошли в пельменную после работы, -
помянем Иванова, мужики!
Нальем вино в стакан из-под компота
и бог воскреснет, русский бог тоски,
физической усталости и скуки...
Неприхотливо негодует ум?
и зачесались языки и руки,
и обернулись граждане на шум.
Но появились милиционеры
в тулупах черных на меху седом, -
предприняли предписанные меры
с немалым, но и не большим трудом.
На следующий день на производстве
партийные товарищи в цеху
нас обвиняли в скотстве, то есть сходстве
со свиньями. Мы каялись: "Угу".
Конечно, мы не подавали виду,
но ведь самих себя не обмануть:
нам кошка, кошка отомстила за обиду!
мы усекли случившегося суть!
+++
В яме экзистенциальной
гроб качается хрустальный, -
богатырь храпит в гробу
и пентакль горит во лбу.
Стережет его сестрица,
у нее в руках синица, -
чтобы не восстал в тоске,
лупит ею по башке.
Так весь век она хлопочет...
Богатырь во сне хохочет:
снится воздух голубой,
красный конь и вечный бой.
|