Алексей ПЫРТРУ
ДВА РАССКАЗА

Алексей Петрович ПЫРТРУ (р.1931) - живет в городе Семипалатинске, автор нескольких книг рассказов. В МЖ публикуется впервые.

КОЛЕНЬКА

- Коленька!!.. Коленька!!..

Иди обедать, сынок. Слышишь?!!..

Ласковый голос матери раздался и затих. Громко прокричал петух, потом что-то черное, душное, смрадное навалилось, и полетело в бездну.

Мальчик проснулся, жадно глотая воздух. Что-то щекотало в носу, жужжало и легонько царапало лицо. В голове мелькнуло отчетливое и остроугольное, словно высеченное из стали, слово "ЗАПАХ".

Коля никак не мог понять его истинного значения. Оно лишь вязалось в его по-детски наивной психике с внешним восприятием окружающего.

Сейчас это восприятие отличалось от того, что было вчера. По крайней мере мух еще не было. Откуда они взялись? Коля отпихнул от себя обеими ручонками желтовато-белую бабкину руку с голубыми давно не стриженными заскорузлыми ногтями, чтобы было удобней слезать с печи. Внезапно его заинтересовало, что же все-таки так изменилось в хате за то время, пока он спал. Бабка лежала так же, как и вчера и позавчера и неделю назад.

Коля подошел к печи, достал уголек из кучи золы, уже потерявшей свою теплоту, и написал на пожелтевших обоях слово, которым началось его пробуждение: "ЗАПАХ".

Наконец-то он выяснил его значение. И чем больше бабушка будет лежать на печи, тем больше значений приобретет это слово, и посему следует решать, прекратить это или же пустить на самотек. Да, собственно говоря, что ему за дело до всего этого! Он мог уйти отсюда навсегда, а мог и не уходить. Внезапно мальчик улыбнулся, ему представилось, как славно и весело будет, если труп старухи (его родной бабушки) будет подвешен на одном из деревьев - тогда "ЗАПАХ" приобретет более значительный смысл, нежели здесь, в хате, где кроме него уже давно никто не живет.

Невозможно упрекнуть Колю в подобных мыслях. Не раз пьяный отец избивал его, выгоняя голым на мороз. Приводил домой женщин и насиловал их в его присутствии. Мать умерла от запоя, вызвавшего рак матки. Об отце он думать не любил, просто потому, что считал его глупым. Ну зачем ему эти тети, бессвязно бормотавшие, хрипло охавшие и стонавшие, пока папаша рвал на них грязную, неприятно пахнущую одежду, запах, который был, конечно, не столь своеобразен. Но Коля держал свое мнение при себе.

Однажды отец ушел зимой в лес и не вернулся. Бабка говорила, что его леший забрал. Коля не верил; он знал, что никаких леших не бывает, а отец, скорее всего, напился и замерз. А потом умерла бабка (значение смерти он осознал только, когда бабка перестала вставать и отвердела). И тогда же появилось "слово".

Внезапно Коля опять вспомнил, как отец ложился на женщин и хрипел, и ерзал. Зачем это нужно? Зачем? "ЗАПАХ" мог приобретать новые краски и значения. А "это"? Но он должен понять "это". Мгновение, и он уже на печи. Бабуля очень тверда. Ишь как закоченела. Коля пытается перевернуть ее на спину, как это делал отец с женщинами. Но это не так-то просто. Все, чего он достиг, так это разорвал на ней исподнее, местами прилипшее к трупным пятнам и от этого заскорузлое. Под исподним, как и ожидал Коля, ничего не было - ведь печь теплая. Бабкино тело напоминало ощипанную куру с сильно выдающимися мослами. Бедренные кости так выпирали, что кожа на них казалась прозрачной и покрытой голубоватой сеточкой сосудов. Голова на закоченевшей шее была неестественно вывернута, а запавший рот, покрытый морщинками, был полуоткрыт, и в нем-то появлялись, то опять исчезали какие-то букашки. Заострившийся нос как бы стягивал на себя всю кожу лица. На шее были две большие продольные складки. Грудь сильно впала, и лишь соски маленькими черными изюминками отличали ее от спины. Но все это не интересовало Колю и мельком прошло перед глазами. Раздвинуть ноги не представлялось никакой возможности, так как они очень сильно отвердели. С каждым вдохом "ЗАПАХ" открывал все новые и новые тайны. Он уже казался приторным и упоительным. Но и сам мальчик менялся на глазах. Длинные, давно не стриженные волосы облепили вспотевший лоб. Лицо раскраснелось, и черты его заострились. Появился не по-детски вожделенный оскал. Руки покрыл липкий пот, смешанный с трупными выделениями. Всю эту картину освещал тусклый свет, лившийся из маленького оконца. Коля понял, что руками тут ничего не сделаешь и, спрыгнув с печи, побежал в кладовку, где хранился заржавленный инструмент. Кроме двуручной пилы и колуна ничего не отыскалось. Потащив за собой пилу, он направился в комнату. Все было как и до его ухода. Свет был такой же тусклый, труп бабки, лишенный одежды и перевернутый на край печи, был похож на гигантскую вареную куру, слегка потемневшую местами.

Взобравшись опять на печь и втащив туда пилу, Коля вдруг дико заозирался по сторонам и, глянув на оконце, изрек сам не зная для чего и зачем:

"Бытие как философское понятие несет в себе многообразие всевозможных форм и явлений, совокупность и комплекс нравственно-моральных норм..."

После чего одной рукой он принялся усердно мастурбировать, а другой примостил пилу там, где находились основы бабкиных тазовых костей и принялся неумело пилить. Закоченевшие волокна ерзали и скрипели, но пилилось легко. С костями дело обстояло хуже, и пришлось даже прибегнуть к помощи колуна. Наконец обе ноги со стуком упали на деревянный пол. Но Коля уже не слышал это. С урчанием источая слюну, он прижался к зловонной плоти и погрузился в активную мастурбацию. То, что когда-то было влагалищем, теперь скорее напоминало какую-то дряблую складку, еще и слипшуюся вдобавок. Ногтями раздвинув складку, он погрузил туда свой щуплый незрелый членик и неумело заерзал, хлюпая слюной, струящейся из уголка рта.

Но так как семя не вырабатывалось в связи с ранним возрастом Коли, он понятия не имел, что такое удовлетворение. Поерзав так некоторое время, он слез и блуждающим взглядом окинул комнату. В глаза врезалось слово "ЗАПАХ", написанное на стене.

Труп вонял, и мальчик решил, что лучше всего подвесить его на дереве, но до леса было не близко, и нужно привязать труп, чтобы удобнее было тащить.

Схватив веревку, лежавшую в углу, и быстро соорудив петлю, он накинул ее на шею трупа и затянул.

Потянув за веревку, он стащил бабку на пол. Безногое тело со стуком упало. Мухи зажужжали, заметались по комнате.

Пошатываясь и грязно ругаясь, мальчик появился на пороге дома с перекинутой через плечо веревкой.

Был уже полдень, и конный разъезд, который возглавлял комбриг по фамилии Цыгикало И.В., возвращался в расположении дивизии. Люди устали. Воспаленными глазами Цыгикало всматривался в степь, посреди которой стоял одинокий дом. Внезапно что-то привлекло его внимание. Он сделал знак рукой, и все стали. От дома отделилась маленькая фигурка, тащившая за собой какой-то предмет. Выждав некоторое время, отряд поскакал в направлении странного существа, которое при его виде бросилось бежать.

- Стоооой!!!.. заорал Цыгикало. Потом от злости одной рукой достал писю, другой же маузер, после чего принялся мастурбировать и выпускать патрон за патроном. Существо дернулось и сникло.

Комбриг кончил прямо на седло и дал приказ поворачивать... "Раз! Два! Три! Калина... чернобровая дивчина!!!" - пели всадники, удаляясь.

ВЕСЕННИЕ ПРЕЛЮДИИ

...Весна! Как много в этом звуке сливалось всевозможных запахов и инстинктов!

Звук гармоники за деревней. Огромный труп с воткнутыми в него вилами, медленно и ласково плывущий по мутно-черной речной глади с белеющими кое-где кусками льда - словно сгустками плесени в трехлитровой банке браги. Глубоко вдыхая вечерний воздух и смачно втягивая вместе с ним сопли зеленовато-желтого цвета, мелиораторы шли по домам.

Кругом творилось явное оживление, как нельзя более присущее этому времени года.

Такие эмоции вызывала весна в душе Васятки Розанова (сына того Розанова, что после раскулачивания убег), сидящего возле разрытой могилы на бугре и обозревающего с доступной ему высоту всю эту картину живописной крестьянско-сельской жизни.

"Да не местный я! Не отсель!" - вдруг крикнул Васятка и в исступлении схватился руками за голову, после чего как-то боком повалился в разрытую могилу. Гроб, заранее отверстый, был местами покрыт осыпавшейся землей. Труп был, что называется, "дошедший", как любил говорить Егорушка, с которым Васятка частенько блуждал вместе по полям и лесам смоленской области. И вот теперь Егорушка перед ним, во всей своей красе, которую он так боготворил.

Достав из кармана перочинный нож и небольшой сверточек, Вася примости все это в ногах мертвеца, после чего сверточек развернул, извлек оттуда солонку и ломоть черного хлеба.

"Не могу без соли! Привык...", как бы жалуясь и в то же время оправдываясь обратился он к куску вечернего неба над своей головой. Внезапно он с быстротой тигрицы всадил ножичек в глаз трупа, отчего раздался тихий хруст и хлопок. Ручка ножа осталась в руке, а лезвие скрылось в голубовато-красно-желтом месиве: еще недавно здесь был прикрытый веком глаз Егорушки... Побранившись немного, Вася запустил туда указательный палец с длинным обломанным ногтем и извлек содержимое наружу.

Полуразложившееся глазное яблоко чуть было не стекло с пальца на землю, но Васятка успел поймать его прямо в рот и со смаком, урча и чавкая, проглотил. Липкими от трупных ошметьев и гниющих выделений пальцами он свернул самокрутку и затянулся. Газета покрылась пятнами и плохо курилась, из-за того что местами была пропитана жировоском.

В меланхолии он сунул окурок в изуродованную глазницу, где тот с шипением и треском затух, а сам приступил к трапезе...

"Хе! Хе!", - посмеивался Васятка, - "академиев-то я не кончал!" - при этом ловко распарывая косоворотку и порты, прикрывавшие труп. Порол он когтями, помогая и зубами. Запах земли, плесени и еще чего-то, густого, похожего на патоку, носился вокруг. Синевато-желтая плоть местами носила явные признаки гнилостной эмфиземы. Это приводило Васятку в еще больший восторг. В конечном счете, потеряв над собой всякий контроль, он с треском и хлюпаньем погрузил пальцы в брюшную полость и зацепившись за что-то мягкое, напоминающее фарш, потянул наружу. Это был пищевод. Им-то Васятка и полакомился вволю, обильно посыпая солью, заедая снегом и хлебом. Эмфиземные пузырьки и жировоск приятно хлюпали во рту. А кал, оттаявший в одной из кишок, служил прекрасной приправой. Не удержавшись, Вася отрезал половой орган и мошонку и бережно уложил все это в карман своего тулупа. Наевшись до икоты, он приятно отрыгивал кисловато-солоноватым и чем-то напоминающим вкус мела, трупным соком. Заедая остатками талого снега, отчего песок похрустывал на зубах. Теперь его разморило, и он был готов даже заснуть. Но время не ждало.

Недавно, прячась в сарае, он подслушал разговор трех мужиков о том, что сельский сход постановил вести интенсивную борьбу с трупоедством. Это были уже не шутки.

Для надежности Васек решил пробраться на очередное собрание и лично воочию услышать. Не в силах расстаться с трупом, он наскоро закидал могилу комьями земли и взял Егорку с собой. Вытащив из-за пазухи веревку, Вася обвязал ею ноги Егорки, обутые в онучи, что еще более упрощало дело, так как материал не давал веревке скользить.

Таким образом можно было пробираться в село. К счастью Васятки, на его пути никто не встретился, и он беспрепятственно продвигался о весеннему, еще местами покрытому снегом сумеречному лесу. Выйдя к месту, он столкнулся с некоторыми осложнения в своем дальнейшем продвижении, так как вблизи показалась группа деревенских парней и баб, изрядно хмельных и шумно говорящих бессвязные речи о вреде трупоедства и удовольствии, которое доставят им игры, ради каковых они и шли в лес. Васек замер и упал в кусты на Егорку, прикрывая его своим телом. Как ему показалось, прошла целая вечность. Но вот наконец компания скрылась меж деревьев, и Вася Розанов, затравленно озираясь по сторонам, направился к мосту. Труп он взвалил на себя и, слегка пошатываясь, с каждым шагом приближался к деревне.

Фортуна благоприятствовала ему и поэтому на пути к избе, где помещался сельский сход, он никого не встретил, если не считать маленькой собачонки, которая, почуяв Егорку, с лаем кинулась за Васей, но тот, изловчившись, ударом сапога раздробил ей череп.

Шагов за десять до избы Васек опустил Егора в кусты, присыпал ветками и прошлогодними листьями. Сам же направился на собрание. Оно как раз только начиналось.

Стоял страшный шум, и дым от самосада клубами поднимался к потолку. На лавках по стенам сидели старики и старухи, придерживая возле себя ребят. Старики время от времени подкручивали усы, поправляли Георгиевские награды и порхали, глубоко затягиваясь самосадом. Какого-то мальчонку за ухо вывели вон за то, что он надумал онанировать в присутствии старших. В президиуме стоял накрытый синим сукном стол с наполненным водой графином. Лектор уже пришел и лишь ждал тишины, время от времени перелистывая лежавший перед ним доклад.

Первые ряды были заполнены мужиками и мелиораторами, для порядку надевшими новые рубахи и сапоги. Все было готово для проведения мероприятия. Наконец, староста вышел на середину и, звякнув в колокольчик, привлек всех к вниманию. Люди зашикали друг на друга, и наступило гробовое молчание.

- Селяне!! - тонким дребезжащим тенором обратился староста Ефим к присутствующим. - Гражданин из райцентра сегодня прочтет нам доклад р, так сказать, насущной проблеме. - Тут он взглянул на бумажку, которая лежала перед ним, и продолжил. - Так вот, доклад о проблеме и вреде трупоедства, некрофилии и прочих половых извращениях для общества и здоровья трудящихся. Прошу не шуметь и слушать внимательно.

После этих слов он скроил важную гримасу и сел на свое место.

Васятка, стоя недалеко от лектора, с интересом слушал и посмеивался. В голове его носились страшные фразы и мысли. "Сколько здесь будущих трупов, - думал он. - Хе! Хе! В аккурат бы до конца дней еды хватило..."

Тем временем, лектор приступил к докладу:

- Итак, уважаемые селяне, я не буду далеко забегать ни вперед, ни назад. - пророкотал басом лектор. - А хочу в своем скромном докладе отметить лишь те стороны, которые по существу относятся к данному вопросу. Все вы знаете, что человеку, как и животному, присущи различные инстинкты, заложенные в нем природой. Это половые, пищевые, самосохранения и другие. Но аспекты психики очень широки, и никто из нас не может ручаться за то, на что его потянет впоследствии. А в связи с этим должен предупредить, что извращения такого рода, как некрофилия, совокупление с трупами, антропофагия, поедание трупов, несут в себе не только разрушение морального облика, снижают интеллект и возвращают человека к его низшим братьям по разуму, но и истощают организм в половом отношении. Несут инфекцию и антисанитарию в ваши семьи, что может чревато отразиться на новом поколении будущего."

Слушатели исподлобья глядели на лектора, как-то странно пожевывая челюстями. "Да что мы, звери чай какие! Али не православные! - послышались голоса в избе. - Не маленькие. Понимаем".

- Да брешет он! Брешет!!.." - вдруг резким блеяньем раздался крик Васятки. Едва сдерживаясь от злобы, кричал он, в исступлении тряся бородой и топая ногами, не понимая и сам, как такие слова вырвались из его уст.

Все взгляды обратились в его сторону, даже лектор и староста в удивлении привстали.

- Гляди-ка, - крикнула старуха Дарья, - Это Васятка, тот, что семилетнюю Катьку насильничал в прошлом годе, да мочу коровью пил. Его лекаря забрали у город, а он, видать, убег!

Васек понял, что дело плохо, и пора сматываться, но чьи-то руки уже потянулись к нему и схватили за тулуп. Началась свалка. Его били, и он бил, кусал, царапал и рычал, невзирая на большое число врагов.

Внезапно все замерли. Из Васькиного тулупа выпал странный предмет. Одна из баб сунулась было к нему, но с криком ужаса отскочила. Да и было чему удивляться: ведь это была пися Егорки, отрезанная вместе с мошонками.

- ААААА!! - пронесся крик по избе. Вася понял, что момент подходящий, саданул в рыло двух парней возле окна и, вышибив его сапогом, вылетел наружу, прямиком к кустам, где лежал Егорка. Подхватив труп, словно пушинку, и взвали его на спину, Васек, делая исполинские прыжки, кинулся к реке.

По горячим следам следом уже неслись опомнившиеся селяне, некоторые на ходу похватали вилы, косы и колы. Впереди бежал староста, время от времени покрикивая на отстающих. Лектор бежал вторым, от бега лицо его раскраснелось, а шляпу куда-то унесло ветром. Так как спустились сумерки, бегущие время от времени натыкались друг на друга, слышалась матерная ругань. Вася опережал преследователей метров на тридцать, но это расстояние с каждым разом убывало, так как труп был тяжел, а силы таяли.

Но до реки оставалось немного, ее волны уже поблескивали в неярком свете луны, а куски льдин мерно покачивались возле берега. Васек кубарем скатился к самой воду, одной рукой не выпуская веревки с Егоркой, и с размаху плюхнулся в черную, мутную воду. Воды было по пояс, и он, разгребая льдины рукой, другой рукой волочил за собой Егорку, который великолепно держался на плаву. Преследователи, добежав до берега, замерли и глядели, как в воде маячат две фигуры, одна лежа на поверхности, а другая по шею в воду. Тут кто-то крикнул, что надо бежать через мост на другой берег, то было уже поздно, так как Васятке оставалось проплыть каких-нибудь 10-15 метров. Староста послал человека звонить в райцентр, а людей стал агитировать продолжать облаву. Но в мозгу каждого из присутствующих плотно засел вид трупа, который уносил Васятка, и все лишь плакали от жалости к самим себе, так как после смерти никто теперь не могу поручиться за сохранность собственного трупа.

Тем временем Васек Трупоед (будем называть его так) воя от холода и проклиная все на свете, выбрался на другой берег и подвесил Егорку на дереве вниз головой, чтобы вода стекла. После, зарывшись в мох и подкрепившись Егоркой, от которого он отщипнул несколько кусочков, Васек прикрылся трупом и погрузился в сладкий сон, полный сновидений и запахов.

Запах гниющей плоти привлек внимание огромного количества диких зверей-трупоедов. А именно: медведей шатунов, росомах, волков, лисиц, диких котов, хорьков и прочих санитаров леса.

Васятку разбудил их вой и рычание. Выбравшись из-под Егорки и дико озираясь, он увидел, что окружен огромным количеством диких зверей, и все они жаждут пищи. Но делиться с ними он вовсе не собирался, а не дать было просто глупо. Поэтому, вынужденный пойти на компромисс, Вася при помощи суковатой палки оторвал от трупа голову и обе руки и кинул зверям...

Поднялся дикий хохот по всему лесу, деревья закачались и застонали. Из дупл с дикимии криками вылетали очные птицы: совы, филины. Стаями слетались вороны и стервятники. Ползли по земле угри, жабы, пауки и солитеры. Медведи, лисы, волки, росомахи, дикие коты и вепри набросились на лакомство и вмиг пожрали. А Васятка тем временем предавался некрофилии с Егоркой. После он объяснил всем зверям, что труп у него один, и на всех все равно не хватит. Поэтому надо идти из леса в село и, истребив селян, довести их после этого до состояния гниения, дабы можно было вкусно есть. Все с замиранием слушали его дребезжащий голос.

-А кто не хочет идти, - закончил Вася, - тот пусть жрет распухшую кобылу, ту, что в пойме реки лежит. Она еще с весны утопла. И у ней там много чего внутри находится!"

Посовещавшись, звери решили, что самые голодные и слабые пойдут лакомиться кобылой, а остальные направятся на село. По пути к реке они выловили труп с видами и разделили поровну, а вилы закинули в бурьян...

Васятка ехал впереди всех верхом на медведе небывалой величины. Время от времени он отщипывал от Егорки маленькие кусочки и угощал медведку, сам же при этом лакомился теми остатками, которые скопились у него под ногтями. Ведь труп тоже был закреплен на загривке медведя и к этому времени уже дошел до состояния жировоска, надо сказать, полного. Медведь ласково хрюкал, а остальные вторили ему. Дикие коты пытались держаться поближе к Егорке, но Васек предостерег их от этого несколькими кусочками егоркиного желудка. И они громким мяуканьем выражали свой восторг по поводу предстоящего пира. Лисы задирали хвосты и в восторге испускали дурной воздух из своих кишечников. А росомахи испражнялись прямо в рот белкам и хорькам. Солнце припекало, и от этого труп Егорки пах еще сильнее, отчего медведь и остальные прибавили шагу.

Наконец все двинулись по мосту, на котором было безлюдно, но перейдя мост, они повстречали деда Пахома, идущего проверить капкан на зайца, и Устинью, справлявшуюся в кустах по малой нужде. Увидев столько зверья, да еще и Васятку с распухшим трупом в обнимку верхом на медведе, из пасти которого текла зеленая пена, дед Пахом исступленно завыл и медленно опустился на землю. К нему тут же подскочил годовалый пестун и ударом в голову прикончил. После этого он взвалил деда на загривок и присоединился к присутствующим в общем строе. Визжащую от ужаса Устинью волки поделили на куски и разыграли среди всех присутствующих. Совам и другим стервятникам достались внутренности, мелкие грызуны получили половые органы и кал, а остальные подкрепились мясом и костями старухи. Вася призвал всех следовать дальше, потому что это, как он выразился, "на один зуб только". Звери вняли уговорам и направились дальше.

Криками Пахома и Устиньи были привлечены местные конюхи и малым числом побежали к старосте, возвестить об этих криках, которые навели их на страшные мысли, навеянные впечатлением страшного случая на сельском сходе - появлением Васятки-трупоеда. Их опасения имели основания.

Староста в этот момент пил самогон вместе с кулаком Митричем и говорил так: "А что? Митря? Слыхал ли про Васятку, что в трупоедстве и скверне погряз?"

Митрич только хрустел соленым огурцом и поглядывал на карту области, висевшую на стене. На карте химическим карандашом были отмечены очаги трупоедства, зарегистрированные в этом году. А также были указаны фамилии уже пойманных изуверов:

Брянск - Левушка Безухов.

Устинья Подножная.

Полоцк - Корней Людинов.

Тверская губерния - Иван Петров.

Но тут раздался стук в дверь, и появились взволнованные конюхи.

- Беда, Ефимушка! Ох беда! Крики-то мы слыхали у реки! Ой страшные крики! Знать Васятка душегуб объявился! Вольно ему аспиду здесь обитаться! Надо бы людей собирать, да изловить окаянного! А иначе нам покоя не видывать!

- Ну вот что! - сказал Ефим. - Не паниковать. Бери у кого что есть из оружиев и жди меня!"

Но договорить он не успел, так как окно с треском распахнулось, и в нем показалось оскаленное медвежье рыло, утробно рыгавшее трупным смрадом. Вся пасть была облеплена кусками мяса и лоскутьями кровавыми.

- ААААА! - закричали в один голос староста, Митрич и конюхи.

- Хвер! Хвер! - прохрюкал медведь и, навалившись, выдавил окно вместе с рамой.

Все смешалось. Звон битого стекла. Стук и дребезг упавшей со стола бутыли самогона. Медведь ввалился в оконный проем, а за ним не отставая пестун с трупом Пахома на загривке и несколько волков и лисиц.

Лесные коты вместе с Васяткой кинулись в дверь, наводя хаос и разрушение и попутно терзая когтями оцепеневших от страха конюхов. Митрич был придавлен медведем, и тот, сидя на нем, вырывал огромные куски мяса, тут же пожирал и мерзко испражнялся. Сам Вася уже убил Ефима и вырвал писю на память. Егорка был прислонен к стене и лишь мерзко пах. В несколько минут все было кончено. На селе тем временем творилось невообразимое. На улицах шла настоящая бойня. Кровь рекой струилась по извилинам сельских дорог и тропинок. Птицы пикировали в воздухе как аэропланы и, подлетая, раздирали людям лица своими когтями и выклевывали глаза. Росомахи подстерегали бегущих на каждом шагу и с рычаньем набрасывались. Правый фланг прикрывали лисы и бешеные зайцы, тоже привлеченные сюда заманчивыми запахами. Наконец все было кончено и все отправились на погост для разорения могил и поедания особо вкусных частей мертвечины. Васек весело гикал, погоняя медведя, который теперь шел гораздо медленнее, изрядно отяжелев от съеденной мертвечины. Егорка был почти доеден, и лишь несколько кусков дряблого тлена болталось на костях скелета. Придя на кладбище, звери стали рыть норы прямо в могилах, чтобы быть поближе к трупам и не отлучаться далеко. Лучшие куски подносили Васятке. Воздух был наполнен чавканьем, ворчаньем и шорохом падающей земли. Попировав с неделю и опустошив все кладбище и село, звери решили возвращаться обратно в лес. Все трупы были съедены. Васятка последний раз обсосал остатки Егорки и зашвырнул их в бурьян. После чего подтянул порты, крякнул, помахал зверям на прощание и отправился по дороге на Смоленск.

Смоленщина встречала неприветливо, лес шумел, а из свежераскопанной могилы тянуло чем-то знакомым и в то же время настораживающим. Сильно изголодавшийся Васятка не обратил внимания на то, что могила была только что раскопана, ни на то, что меж деревьев что-то маячило, и с рычанием прыгнул в могилу. Тут что-то тяжелое навалилось сверху, и он почувствовал, что уже не встанет.

- Ага, нехристь! Полно назлобствовал! - послышалось сверху. Застучали лопаты и комья земли, ударяясь о каменную плиту, рассыпались.

Мужики с удовлетворением притоптали холмик свежей земли и чувством выполненного долга направились по дороге в райцентр, напевая развеселые песни:

...Только пуууля казака в степи догоонит!

Только сабля казака с коняя собьеоот!...