|
Джордж ОРВЕЛЛ
Уже много лет я слышал о существовании романа Замятина "Мы", но лишь недавно эта вещь, ставшая в наше время, когда книги горят, литературным раритетом, наконец, попала в мои руки. Заглянув в работу Глеба Струве "25 лет советской русской литературы", я прочел: "Замятин (скончался в Париже в 1937 году), русский романист и критик, опубликовал ряд произведений до и после Революции. Его роман "Мы" написан приблизительно в 1923 году, и хотя речь в нем идет не о России, и нет прямых аналогий с современной ему политической действительностью (это фантазия о жизни в ХХVI веке нашей эры), в разрешении на публикацию ему, по идеологическим мотивам, было отказано. Копия рукописи была вывезена за рубеж, появились английский, французский и чешский переводы, однако в России книга так и не была издана". Английский перевод был опубликован в США, но я не смог заказать себе экземпляр, и наконец мне удалось одолжить французский перевод романа. Насколько я могу судить, это - не перворазрядный роман, но он отнюдь не ординарен, и просто поразительно, что ни один английский издатель не рискнул переиздать его. Первое, что бросается в глаза - и что, насколько мне известно, не было никем отмечено, это то, что "Прекрасный Новый Мир" Хаксли многим обязан роману Замятина. Оба романа повествуют о восстании примитивного человеческого духа против рационального, машинного, бесчувственного мира. Обе истории происходят приблизительно через шесть столетий. В обеих книгах одна и та же атмосфера, и описываемое общество в принципе одно и то же, хотя книга Хаксли демонстрирует меньшее понимание политических проблем и более ориентирована на новейшие биологические и физиологические теории. В ХХVI веке, видится Замятину, обитатели Утопии настолько потеряли свою индивидуальность, что у них вместо имен - номера. Они живут в стеклянных домах (роман писался до изобретения телевидения), что облегчает наблюдение за ними политической полиции, в романе - "стражи". Все носят одинаковую одежду и при обращении друг к другу пользуются словами "номер" или "юниф" (от униформы). Они питаются синтетической пищей, а их обычный отдых - это маршировка четверками под гимн Единого Государства, передаваемый через громкоговоритель. Через определенные интервалы им позволено на один час (он называется "часом любви") опускать шторы в своих стеклянных жилищах. Супружество, конечно, не существует, хотя половая жизнь упорядочена. Для занятий любовью выдаются розовые карточки, которые заполняются партнером по "часу любви". Единое Государство управляется персоной, которую зовут Благодетелем, и которую ежегодно переизбирает все население, и причем выборы всегда тайные. Главный принцип Государства заключается в том, что счастье и свобода несовместимы. В райском саду человек был счастлив, но в своем безумии он потребовал свободы и был изгнан из рая. Теперь Единое Государство вернуло ему счастье, отобрав свободу. Сходство с "Прекрасным Новым Миром" потрясающее. И хотя роман Замятина не так крепко сшит - у него достаточно слабый и запутанный сюжет - в нем есть политические достоинства, отсутствующие у Хаксли. В книге Хаксли проблема "человеческого естества" разрешена путем дозачаточного вмешательства, - лекарства и гипноз влияют на человеческий организм в любом направлении. Первоклассного ученого можно произвести так же легко, как и дегенерата. Так же легко расправиться с такими примитивными инстинктами, как чувство материнства или свободомыслие. В то же время не совсем ясно, почему общество так расслоено, как это описывается. Экономическая эксплуатация отсутствует, с другой стороны, властолюбие вроде бы тоже исчезло. В обществе больше нет садизма и жестокости. У правящей верхушки нет никаких сильных мотиваций оставаться наверху, и хотя все безумно счастливы, трудно верить в появление такого общества. Книга Замятина в целом более отвечает духу нашего времени. Несмотря на воспитание и бдительность "стражей" многие древние инстинкты все еще существуют. Рассказчик, номер D-503, несмотря на то, что он - одаренный инженер, самый простой обыватель, подверженный приступам атавистических импульсов. Он влюбляется (а это, конечно, преступление) в некую I-330, которая состоит в подпольном повстанческом обществе и которой удается вовлечь его в заговор. Когда вспыхивает восстание, выясняется, что враги Благодетеля достаточно многочисленны, и что многие, не помышляя, правда, о свержении Государства, повинны в таких пороках, как курение и пьянство (когда шторы опущены). В конце концов D-503 проходит операцию, после которой он легко выполняет свой долг - предает своих бывших соратников полиции. С полнейшим спокойствием он наблюдает, как I-330 пытают сжатым воздухом под стеклянным колпаком: "Она смотрела на меня, крепко вцепившись в ручки кресел - смотрела, пока глаза совсем не закрылись. Тогда ее вытащили, с помощью электродов быстро привели в себя и снова посадили под Колокол. Так повторялось три раза - и она все-таки не сказала ни слова. Другие, приведенные вместе с этой женщиной, оказались честнее: многие из них стали говорить с первого же раза. Завтра они все взойдут по ступеням Машины Благодетеля". Машина Благодетеля суть гильотина. В замятинской утопии казни происходят часто. Их совершают публично, в присутствии Благодетеля под аккомпанемент триумфальных од, которые декларируют официальные поэты. Гильотина, конечно, это не старый грубый инструмент, а немного улучшенная модель, которая буквально ликвидирует жертву, превращая ее в клуб дыма и лужицу воды. Казни напоминают человеческие жертвоприношения, и их описания имеют зловещий аромат античного рабовладельческого мира. И эта интуитивная догадка об иррационалистической стороне тоталитаризма: человеческие жертвы, жестокость сама по себе, молитвы Вождю, которому придаются божественные атрибуты - делает "Мы" Замятина ценнее, чем роман Хаксли. Легко понять, почему роман не был опубликован. Следующего диалога (я его слегка сократил) между D-503 и I-330 вполне достаточно, чтобы представить, как заработал редакторский карандаш: "- Это немыслимо! Это нелепо! Неужели тебе не ясно: то, что вы затеваете - это революция? - Да, революция! А почему же это нелепо? - Нелепо - потому что революции не может быть. Потому что наша революция была последней. И больше никаких революций не может быть. Это известно всякому... - Милый мой, ты - математик... Так вот, назови мне последнее число. - То есть? Я... я не понимаю: какое последнее? - Ну последнее, верхнее, самое больше. - Но это же нелепо, раз число чисел бесконечно, какое же ты хочешь последнее? - А какую же ты хочешь последнюю революцию? Последней - нет, революции бесконечны". Есть и другие острые моменты. Тем не менее, нельзя утверждать, что советский режим - это специальная мишень замятинской сатиры. Сталин еще не пришел к власти, когда писался роман, и Россия в 1923 году была совсем не тем местом, где можно было бы восставать против сытости и комфорта. Замятин метил не в какую-нибудь конкретную страну, а в конечную цель индустриального общества. Я не читал других его книг, но знаю от Глеба Струве, что он провел несколько лет в Англии и написал несколько ядовитых сатир об английской жизни. Из его романа видно, что у Замятина сильная склонность к примитивизму. Заключенный сначала царским правительством в 1906, а затем большевиками в той же самой тюрьме, он имеет все основания ненавидеть политические режимы, при которых ему пришлось жить, но его роман - это не жалоба обиженного. Это - внимательное изучение Машины, джинна, которого человек безрассудно выпустил из бутылки и не может загнать обратно. Это книга, которую стоит прочесть любому, как только она будет выпущена в Англии. 1946 перевод М.Т. |