Ричард БРОТИГАН
ЛУЖАЙКИНА МЕСТЬ

перевод с англ. Ольги Воейковой

Ричард БРОТИГАН - американский писатель. Наиболее известен его роман "Ловля форелей в Америке". Некоторые произведения Р.Б. переводились на русский язык. Рассказ "Лужайкина месть" взят из одноименной книги (1966).

Образ моей бабушки сияет, словно некий сигнальный костер в грозовом прошлом Америки. Она была бутлеггершей в маленьком округе северной части штата Вашингтон. При этом она была привлекательной женщиной почти шести футов ростом, а свои 190 фунтов веса передвигала со значительной важностью, обычной в начале 1900-х годов. Специализировалась она на бурбоне - не слишком изысканном, но желанном тогда, во времена закона Дольшпида, угощении.

Разумеется, Аль Капоне в юбке она не была, но ее бутлеггерский промысел бил в нашем округе, будто рог изобилия. Многие годы весь округ был у бабушки в руках. Каждое утро к ней заходил шериф, дабы сообщить, какова погода, и хорошо ли несутся куры.

Можно себе представить, как она говорит шерифу: "Надеюсь, шериф, ваша матушка скоро поправится. Я сама простудилась на прошлой неделе, и у меня очень болело горло. До сих пор я чихаю. Передайте матушке привет, пусть непременно заходит в гости, когда поправится. Если хотите, можете забрать этот ящик, или я пришлю его вам, когда Джек вернется с машиной.

Нет, не уверена, пойду ли я на бал пожарников, но вы ведь знаете, что сердцем я с ними. Если я не приду, передайте это мальчикам. Нет, я постараюсь придти, но я еще не оправилась от простуды и вечерами неважно себя чувствую".

Бабушка жила в трехэтажном доме, старом еще в те годы. Во дворе росла сильно изувеченная дождем груша. Газона не было.

Изгороди, которая некогда окружала участок, тоже не было, и машины подъезжали прямо к крыльцу. Зимой двор был грязным, а летом становился твердым как камень.

Джек часто обрушивался на двор с ругательствами, словно на живого человека. Тридцать лет он прожил с бабушкой. Моим дедушкой он не был, а был итальянцем, торговцем мелочами, который как-то раз проходил мимо.

Он продавал изображения апельсинов и неугасимого солнца в местах, где люди ели яблоки, и часто шел дождь.

Он зашел к моей бабушке, чтобы что-то ей продать, просто по дороге в Майями, а уже через неделю развозил ее виски. Он остался на тридцать лет, и Флорида обошлась без него.

Джек ненавидел двор перед домом, потому что считал, что тот настроен против него. Красивую лужайку во дворе Джек довел до полного запустения. Он отказался поливать ее и вообще как-нибудь за ней ухаживать.

Теперь земля стала такой жесткой, что летом у него всегда спускали шины. Двор всегда находил какой-нибудь гвоздик, чтобы воткнуть его в покрышку, а зимой, когда шли дожди, машина тонула, исчезая из виду.

Прежде лужайка принадлежала моему дедушке, который провел остаток своей жизни в сумасшедшем доме. Лужайка была его радостью и гордостью и, как говорится, источником сил.

Мой дедушка был малоизвестным Вашингтонским мистиком; в 1911 году он предсказал точную дату грядущей I Мировой войны, 28 июня 1914 года, но это оказалось для него чересчур. Он так никогда и не вкусил плодов своего предвидения; в 1913 году его пришлось упрятать, и он семнадцать лет провел в государственном сумасшедшем доме в полной уверенности, что он ребенок, а на дворе третье мая 1872 года.

Дедушка считал, что ему шесть лет, что стоит пасмурный день, и вот-вот пойдет дождь, а мама печет ему шоколадный торт. Третье мая 1872 года так и продолжалось для дедушки, пока он не умер в 1930 году. Понадобилось 17 лет, чтобы тот шоколадный торт испекся.

У нас была дедушкина фотография. Я очень похож на него. Единственное различие в том, что я ростом более шести футов, а он чуть меньше пяти. У него была смутная идея, что именно малый рост, близость к земле помогут ему предсказать точную дату начала I Мировой войны.

Стыдно, что война началась без него. Если бы он только смог придержать наступление детства на годик, подождать этот шоколадный торт, все его мечтания осуществились.

В aоме моей бабушки всегда были две пробоины, которые никогда не починили, и вот история первой из них. Каждую осень на дереве во дворе созревали груши, они падали на землю и гнили, а пчелы слетались на них сотнями и кишели там.

Где-то по ходу действия пчелы завели привычку два-три раза в год кусать Джека. Они кусали его в самые недоступные места.

Однажды пчела забралась к нему в бумажник, а он пошел в магазин купить чего-нибудь к обеду, не подозревая о несчастье, притаившемся в кармане.

Он достал бумажник, чтобы заплатить за еду.

- С вас 72 цента, - сказал бакалейщик.

- ААААААААААААААААААААААА, - ответил Джек - пчела ужалила его в мизинец.

Первая большая пробоина появилась в доме из-за другой пчелы, которая села Джеку на сигару, когда он въезжал на машине во двор. Это было в ту богатую грушами осень, когда лопнула биржа.

Пчела ползла по сигаре, а Джек в ужасе глядел на нее. Глаза его сползли к носу, и пчела укусила его в верхнюю губу. В ответ на это он тут же врезался в дом.

С тех пор как Джек запустил к лешему лужайку, и началась та история. Как-то в 1932 году Джек уехал исполнять какое-то бабушкино поручение. А сама она решила вылить старое сусло и поставить новую порцию.

Бабушка надела железнодорожный комбинезон, в котором всегда работала с аппаратом, наполнила тачку суслом и опрокинула его во двор.

У нее было стадо белоснежных гусей, бродивших вокруг дома и живших в гараже, в который не ставили машину с тех пор, как в доме возник Джек.

У Джека было странное убеждение, что машина не должна иметь дома. Думаю, что этому он научился в Старом Свете. Когда я спросил его об этом, ответ был на итальянском, потому что, говоря о гараже, Джек использовал только этот язык. Во всех прочих случаях он обращался к английскому.

Вылив сусло возле грушевого дерева, бабушка вернулась в подвал к дистиллятору, а все гуси собрались вокруг сусла и стали его обсуждать.

Полагаю, они пришли к решению, приемлемому для всех, потому что они стали есть сусло. И по мере насыщения глаза их становились все ярче и ярче, а их голоса, восхвалявшие сусло, звучали громче и громче.

Через некоторое время один гусь воткнул в сусло голову и не смог ее вытащить. Другой гусь дико гоготнул, пытаясь удержаться на одной ноге. Так он простоял около минуты, после чего свалился на собственный хвост.

Бабушка пришла и увидела, как все они вразнобой валяются возле сусла. Казалось, их расстреляли из автомата. С высоты своего великолепия она решила, что все они мертвые.

Сделав такой вывод, она выщипала им все перья, сложила голые тела в тачку и свезла в подвал. Чтобы перевезти всех, она ходила пять раз.

Она сложила их штабелем и стала ждать возвращения Джека, чтобы он устроил гусятину на обед, а оставшееся продал в городе. И пошла вздремнуть.

Гуси проснулись примерно час спустя. У них было жуткое похмелье. Все они как-то бессмысленно поднялись на ноги, и тут один из гусей заметил, что на нем совсем нет перьев. Он возвестил об этом остальных. Они пришли в отчаяние.

Гуськом они вышли из подвала унылой дрожащей группой и стояли возле грушевого дерева, когда Джек въехал во двор.

Вероятно, когда он увидел гусей, в его мозгу всплыло воспоминание о том, как пчела укусила его в губу, потому что он, как безумный, вырвал изо рта сигару и отшвырнул ее как можно дальше. Из-за этого он попал рукой в стекло. Это жест обошелся ему в тридцать два шва.

Гуси продолжали стоять, уставившись на него, словно какая-то идиотская реклама аспирина под грушевым деревом, а Джек в это время врезался в дом во второй и в последний раз в двадцатом веке.

* * *

Первое мое воспоминание в этой жизни относится к бабушкиному двору. Это был не то 1936, не то 1937-й год. Я помню, как мужчина, очевидно, Джек, рубил грушевое дерево и обливал его керосином.

Странно было смотреть, даже для первого в жизни впечатления, как человек льет галлоны за галлонами керосина на дерево, вытянувшееся где-то на тридцать футов по земле, и затем поджигает его; а груши на ветках еще совсем зеленые.