АЛЕКСЕЙ ПАРЩИКОВ

			
СОМ

Нам кажется: в воде он вырыт, как траншея.
Всплывая, над собой он выпятит волну. 
Сознание и плоть сжимаются теснее.
Он весь, как чёрный ход из спальни на Луну.


А руку окунёшь - в подводных переулках 
с тобой заговорят, гадая по руке. 
Царь-рыба на песке барахтается гулко, 
и стынет, словно ключ в густеющем замке.

	

ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ В БУХТЕ ЦЭ

Евгению Дыбскому

Утром обрушилась палатка на 
меня, и я ощутил: 
ландшафт передернулся, как хохлаткина 
голова.


Под ногой пресмыкался песок,
таз с водой перелетел меня наискосок,
переступил меня мой сапог,
другой - примеряла степь,
тошнило меня, так что я ослеп,
где витала та мысленная опора,
вокруг которой меня мотало?

Из-за горизонта блеснул неизвестный город 
и его не стало.


Я увидел - двое лежат в лощине
на рыхлой тине в тени,
лопатки сильные у мужчины,
у неё - коралловые ступни,
с кузнечиком схожи они сообща,
который сидит в золотистой яме,
он в ней времена заблуждал, трепеща,
энергия расходилась кругами.
Кузнечик с женскими ногами.

Отвернувшись, я ждал. Цепенели пески. 
Ржавели расцепленные товарняки.

Облака крутились, как желваки, 
шла чистая сила в прибрежной зоне, 
и снова рвала себя на куски 
мантия Европы - м.б.. Полоний 
за ней укрывался? - шарах! - укол!

Где я? А на месте лощины - холм.

Земля - конусообразна
и оставлена на острие,
острие скользит по змее,
надежда напрасна.
Товарняки, словно скорость набирая,
на месте приплясывали в тупике,
а две молекулярных двойных спирали
в людей играли невдалеке.

Пошел я в сторону от 
самозабвенной четы, 
но через несколько сот 
метров поймал я трепет, 
достигший моей пяты, 
и вспомнилось слово Rabbit. 
И от чарующего трепетания 
лучилась, будто кино, 
утраченная среда обитания, 
звенело утраченное звено 
между нами и низшими:
трепетал Грозный,
примиряя Ламарка с ящерами,
трепетал воздух,
примиряя нас с вакуумом, 
Аввакума с Никоном, 
валуны, словно клапаны, 
трепетали. Как монокино 
проламывается в стерео, 
в трепете аппарата 
новая координата 
нашаривала утерянное. 
Открылись дороги зрения 
запутанные, как грибницы, 
я достиг изменения, 
насколько мог измениться. 
Я мог бы слямзить Америку - 
бык с головой овальной - 
а мог бы стать искрой беленькой 
меж молотом и наковальней. 
Открылись такие ножницы 
меж временем и пространством, 
что я превзошёл возможности 
всякого самозванства - 
смыкая собой предметы, 
я стал средой обитания 
зрения всей планеты. 
Трепетание, трепетание...

На бледных холмах азовья
лучились мои кумиры,
трепетали в зазоре 
мира и антимира. 
Подруги и педагоги, 
они псалмы бормотали,
тренеры буги-вуги, 
гортани их трепетали:
"Распадутся печати, 
вспыхнут наши кровати, 
птица окликнет трижды, 
останемся неподвижны, 
как под новокаином 
на хрупкой игле. 
Господи, помоги нам 
устоять на земле".

Моречко - паутинка, 
ходящая на иголках, - 
немножечко поутихло, 
капельку поумолкло.

И хорда зрения мне протянула
вновь ту трепещущую чету,
уже совпадающую с тенью стула
качающегося на свету
лампы, заборматывающейся от ветра...

А когда рассеялись чары, 
толчки улеглись и циклон утих, 
я снова увидел их - 
бредущую немолодую пару, 
то ли боги неканонические, 
то ли таблицы анатомические...

Ветер выгнул весла из их брезентовых брюк 
и отплыл на юг.


ДЕНЬГИ

1.
Когда я шёл по Каменному мосту,
играя видением звёздных войн,
я вдруг почувствовал, что воздух
стал шелестящ и многослоен.
В глобальных битвах победит Албания,
уйдя на дно иного мира,
усиливались колебания
через меня бегущего эфира.
В махровом рое умножения,
где нету изначального нуля,
на Каменном мосту открылась точка зрения,
откуда я шагнул в купюру "три рубля".

2.
У нас есть интуиция - избыток 
самих себя. Астральный род фигур, 
сгорая, оставляющий улиток. 
В деньгах избытка нету. Бурных кур, 
гуляющих голландский гульден, 
где в бюстах королевская семья,
По счёту столько, сколько нужно людям, -
Расхаживают, очи вечности клюя.
Купюры - замеревшие касания,
Глаза и уши заместить могли б.
Ты, деньги, то же самое
Для государства, что боковая линия для рыб.

3.
И я шагнул с моста по счёту "три".
О золотая дармовщинка)
Попал я денег изнутри
в текущую изнанку рынка.
Я там бродил по галерее
и видел президентов со спины
сидящих, черенков прямее,
глядящих из окон купюр своей страны.
Я видел как легко они меняют
размеры мира от нулевой отметки.
И с точностью, что нас воспламеняет,
они напряжены, как пуля в клетке.

4.
Я понял, деньги - это ста-
туя, что слеплена народом пальцев, 
запальчивая пустота, 
единая для нас и иностранцев. 
Скача на окончательном коне и делаясь всё краше, 
она язвит людские лица, 
но с ней не мы сражаемся, а наши 
фигуры интуиции.
Как заводные, они спешат по водам, 
меж знаков водяных лавируя проворно, 
что мглятся, словно корабли из соды 
в провалах тошнотворных.

5.
В фигурах этих нет программного устройства, 
он похожи на палочный удар 
по лампочке, их свойства:
не составлять брачующихся пар
в неволе; прятаться, к примеру,
за пояском семёрки, впереди
летящего снаряда, и обмену
они не подлежат, словно дыра в груди.
О них написано в "Алмазной сутре",
они лишь тень души, но заострённей чуть.
Пока мы нежимся в купальном перламутре
безволия, они мостят нам путь.


6.
Они летели, богатства огибая,
был разветвлён их шельф,
они казались мне грибами,
оплетшими вселенский сейф,
везомый всадником пустот, царём финансов -
все деньги мира на спине -
куранты пробили двенадцать,
и всадник повернул ко мне.
Дрожа, как куртка на мотоциклисте,
как пионер, застигнутый в малине,
я слышал его голос мглистый:
- Ну что ты свой трояк так долго муссолини?

7.
Фигуры интуиции! В пустыне
Они живут, проткнув зрачки
Колючками. Святые
коммуны их в верховиях реки
времён. У нас есть кругозор и почта,
объятья и земля, и молнии в брикете...
У них нет ничего, того, что
становится приобретеньем смерти.
Они есть моцарты трёхлетние.
Ночь. Высь взыскательна. Забориста тоска.
Тогда фигура интуиции заметнее:
она идёт одна, но с двух концов моста.

8.
Трояк салатный, буряковый четвертак
и сукровица реалист-червонец!
А я за так хотел витать
в тех облаках, где ничего нет,
похожего на них, и где "чинзано"
не исчезало в баре Бороды,
где мы под молнией у Чёрного вокзала
втроём устойчивей молекулы воды.
И вновь народовольческий гектограф
морочал сны юнцов, и прилетал Конь Блед,
которого карьер так от земли оторван,
что каждый раз в прыжке конь сжат, как пистолет.

9.
Нас круговодит цель и замыкает в нас 
холодную личинку новой цели, 
дух будущего увлекает глаз:
сравненье целей порождает цены.
Купюра смотрится в купюру, но не в лоб,
а под углом прогресса, и похоже
в коленчатый уводит перископ
мою судьбу безденежную. Всё же
дензнаки пахнут кожей и бензином,
и если спать с открытым ртом, вползают в рот.
Я шёл по их владеньям, как Озирис,
чтоб обмануть их, шёл спиной вперёд.

10.
История - мешок, в нём бездна денег.
Но есть история мешка.
Кто его стянет в узел? Кто наденет
На палку эти мощные века?
Куда идёт его носитель?
И знает ли он, что такое зеркала?
И колесо? И где его обитель?
И сколько он платил за кринку молока?
Пока я шел по Каменному мосту
И тратил фиолетовую пасту,
Не мог бы он пропасть? Остановиться?
И кто был для кого фигурой интуиции?