|
Геннадий БРЕВДЕ
Тот бодрствует мне лететь где сон тот сенью стал. Втроем мы. Человека мир минует незаметно. О нем я знаю, но, когда приходит, спим: оно проснется в цвету, я подарка жду. Втроем он: во сне моем, сон свой, наяву, ведь в это время, если оно существует, наяву тоже кто-то должен быть. Автобус, как всегда, переполнен. Ты у двери, взгляд задевает вдруг его, и кто-то сзади тоже - "не успеть" - обращает внимание, узелок завязан, жгут (немного придержать дверь, немного пряное: ты к нам - приглашение) тянет, устаешь, единственный сообщник - центробежная воля, суета вращения (дыхание вплотную губы глаза улыбка толика жестов смутно аллея белая ночь кисть. Он смотрит в тетрадь: "за окном прозрачно и легко". За окном дождь. Он не подведет, не схлынет, его ждут, струна сорвана, движение в пустом, ты остаешься сначала, виновато, по сторонам. Тем не менее, ужас их все еще неутолим, а красота - неведома. Вампира сменяют ежедневно, безмолвные поделки - наполовину в земле, для цветов уже непригодной. Двое, если с букетами - меняют время. Разъятие - способ производства третьих - совершено равных, совершенно разных, совершенных всуе, в поисках врага. На месте старого - старшее, вполне зыбкое, чтобы остаться тайной, вполне незыблемое, чтобы разгадок ее не искать. Теперь остается написать: "неисчерпаемо багряным" и подтвердить, что знаю я это сейчас, еще в темноте. Разумеется, когда придет день, любой сможет придумать. Хотя бы тяжесть: все, мол, накапливалось. Любой сможет сказать... А попробуй проверь, убедись - ничего подобного. Но я докажу. Найду конверт и запечатаю его при свидетеле сейчас, еще в темноте. Затем кто-то - не я - отнести должен: достаточно выйти и посмотреть вверх, чтобы сразу все понять. Это не я - тоже необходимо заверить. Но главное - все, что может быть конкретным, любое имя - исключить. И тогда, наконец, они убедятся - в невозможности Покуда дом не пасть, не поздно признать обманщика, отгородить бубенцами, расставить монеты на ковре, так - неподвижно - исчезая, уступив половину взгляда желанию, отказывая другой жестоко в свиданье вечном, слова, как поседеют, исключить, имущих простить в долг, не празднуя домыслы, лишь отрицая - тщетно. Появление указа можно было бы объяснить не в меру казенной озабоченностью несколькими дешевыми руками или иными нелепыми (остатки предают огню и воде), но, к счастью, от подобных истин мы отстоим. Проблемы безопасности теряют изначально. Суть ритуала меняется в пределах символики: свободная пуля, перекраивающая изображение не нарушая его (верность королю и республике) и нагота (равенство, бескорыстие) - по-прежнему замыкают взгляды избранных на идеал избранников. Ежеминутно он подбегал к окну, надеясь застать вступление болтливой кромки туманов. В предельной ясности превращения совершались калейдоскопически: лошадиную морду снимали с черепа грифа, клюв узнавать отказывались, кучер просыпался налетевшими одуванами и все это с каменным ржанием скатывалось в безудержную пустоту. Необходимо было дать изображению немного осесть, успокоиться и до начала созерцания раздробить на кончике языка тончайший звук "М". Он твердил непрестанно, чтобы не забыть: М..., М..., но все равно забывал через минуту и заучивал вновь: М.., М.., М... пустота высмеивала его безудержно. и поздравит тебя с шестым. Отдашь ему незабвенный рубль.
Кто бы мог подумать, что между ними так много общего: едва выявленная деталь оказывается объектом противопоставления и столь часто меняет обладателя, что личность его, в конце концов, установить не удается. Начинается единоборство - состояние, когда невозможно прикоснуться, не рискнув ощутить, не разуверившись в теле, распределенном до того хаотично, что, помимо прочего, метаморфирование их за пределы моего бытия теряет всякий реальный. По улицам шлялась чаще всего босиком, со свитой самых непритворных запахов. Завидев толпу, заставляла рассекать ее со свистом: "поверье зуботычин", "узнаете на боку", Старики до сумерек засиживались в чайных и парикмахерских, горничные возвращались с полными корзинами, развешивали гирляндами красный перец и куриную слепоту, кровельщики до блеска начищали флюгера, красавицы занимали места на террасе, погонщики прозрачно наигрывали, ночные орхидеи проматывали девичьи грешки. Охота продолжалась третьи сутки и, скупому солнцу в пику, ничего стремительного не предвещала. Первым появился небогатый на вид меланхолик, улыбнулся странно, погасил глаза и исчез. Подходил еще, говорили неспешно, горбоносый - глядя на меня; я отвечал. Вдруг загалдели разом, я услышал его голос: "двести тридцать" и понял, что это неправда и монеты в тридцать мин в городе уже много лет не чеканят. ...преобразуя внутреннее на внешнее с границей - чувственно адекватным случайным Я, которое, будучи даже равномерно распределенным, может по достижении критической концентрации вокруг некоторой точки начать традиционное движение к коллапсу: газовое скопление - звезда - черная пространственно-временная аномалия. При наличии условий, благоприятствующих проникновению до трансформации во время красного гиганта и воссоединению с собой в точке сходятся любые линии и ее естественней всего принять за начало четырех потоков: огня - вертикального, воды - в плоскости горизонта, эфира - свободного, земли - времени вдоль времени - неподвижного - полной системы гиперкоординат, в которой движение к центру асимптотически парализовано, сознание вследствие отсутствия гравитации - вне формы, энергии связи лишено и в дискретных символах непредставимо. Он, разумеется, знал, как дорого мне это общение: летом волосы, зимой чуткие лепестки - все соблюдалось оно лежало спокойно, на животе и спине, окруженное ногами и головой с тонкой жилистой шеей, но разворачивало вдруг хвостовую дугу - я и оказывался снаружи: ни один ключ не подходил, алмаз оставался на месте, он пропадал в разгар пытки, не соображая куда. В результате все узлы оказались закрепленными до белого облачка, чего простить я, разумеется, не смог. "В найденном древе среди соцветий равных выделишь зов и угадаешь куда. Страданье нетленное прервешь, слухом не смутишься, взгляда не пустишь, скажешь: не я. Бальзам придет, слезам спрядет, гроза падет, достигнет земли невидимая птица Ор - путь твой растворит: все он, а он - ничто. В скитаниях вольный, выберешь единственное" - и далее до слов: "все 40 лет упорствуя в жизни читать ее на перекрестках" Он не слышит я не говорю и моего молчанья он не слышит Никакой уверенности что он кожа будто чужая движения вянут линии никаких примет что теперь раскаленное чистое прибывает становится твердым вчерашним что я в нем неразличимая неразличающая второй кряду колыбельный час несущая кошмаром вдоль веков племен и тех которым уже все закрыто и тех чья ртуть показывает нечто большее человечьего зноя мне если бы найти в глазах остаться радугой но разве тучи грозовые но разве небо сквозь стекло Идея, несомненно, была удачно: на доску, разлинованную вдоль и поперек, ставят произвольной формы рака; животное преодолевает за ход необходимое количество полос, начинает и выигрывает - но с этим становится все хуже и хуже: колоду Я тасуют и раздают, одна из карт, неуместная среди фигур мостов, площадей и парадных, расставленных попеременно, начинает падение, извиваясь по правилам карманного лабиринта и принимая порой сторону истолкователя дыма с электрическим букетом никого не встретить рядом на шипах стенных шагов, если, конечно, линия улицы окажется Поначалу мы верили с трудом, но вскоре коллекция завела его в тупик бесповоротно: пришлось уехать в провинцию и поступить вахтером в кинотеатр - прибежище сентиментальных толстух. Потом, говорят, он состриг усы и устроился воспитателем, чтобы иметь доступ к физическому делу. С другой стороны, кое-кто слыхал, будто по вечерам он пасся у спортивных сооружений, что даром ему не прошло, мы виделись все реже и постепенно стали прощаться и забывать. Я думаю, что... Я думаю, что... А что я, собственно говоря, думаю? Что они будут искать повод для улыбки и воспользуются этим как поводом? А потом скажут: чего кричишь-то? И впрямь - не нравится - не кричи, пределов выпуклого повествования не превышай. Пусть даже никто не спросит, взгляда не удостоится. Не пытайся, по крайне мере, не замечать, что человеку в отсутствие кармана ничего не положено и объяснить нечего. Так что и повод ни к чему. А что к чему? А кто его знает! На сцене - двое. Он (Клавдий) едва догадывается о ней (Тени). Она (Гертруда) должна быть королевой при любых обстоятельствах. Он (Принц) слишком посвящен для счастья, но ошибается телом. Таким образом, приговор подписан и, хотя он (снова Клавдий) может его отменить, она (уже Офелия) спускается к воде. Яд подобен именам - поровну. В живых остаются Горацио и Фортинбрас с невыносимой памятью (он) и тень (она), которой незачем больше возвращаться в Эльсинор Похоже, произошедшее обычным семейным недоразумением не ограничить: взгляните, хотя бы, на ножку - там, в углу. Или на подоконник: блюдце накрыто стаканом с пожирающими друг друга долгоносиками и полудохлым сморчком. Кто смотрел за ними? С какой целью? Откуда падала тень? Как, помимо всего, они могут существовать здесь одновременно? Похоже, придется подумать о соответствующем помещении, или, в крайнем случае На протяжении первых десяти девятин я, без всяких сомнений, пощады не заслужил. Но и рассуждения были ничем не связаны. Люди попадались дважды - переодетые, верно, жарко, темно. Пришлось остановиться у собаки: снаружи бедная жила, по суше бегала она. Глаза принял за один, расстроился было, но верх взяло равнодушие - даже к собственной тени. По сигналу изнутри он замышляет: проникновение обеспечено, материал предполагается доступным, последствия - дальними. На первых порах производит время от времени несуразные движения, напоминающие, как потом было доказано, процесс приема пищи. Затем начинает разыскивать никогда не принадлежавшие ему предметы и незнакомых людей, достигает летаргического уровня и становится ненаблюдаемым. Самка холодна и безучастна. Сначала он не замечает ее, потом, привязав за хвост в дальнем углу клетки, имитирует прием пищи. Жилище они, как ни странно, все еще нес строили, хотя рассвета могло бы и не быть. Странная особенность - подходить, когда переводят стрелку, и - высматривать - как ширму с протезом голоса за кулисами. Стрелка сама не щелкнет - ясно - и незачем идти дальше, тем паче от художника к модели, забрасывая приметы до единой. Ежели даже оставить зрителя и перевести стрелку, то час все рано не миновал. От присутствия на собственном суде не освободят, в календарях первое число равно последнему, от направления в зависимости: пять пальцев, два раза, но ни одного из спящих сверчков. И пусть не надеется на то, что я - посторонний - не сумею развить их замысла. Бесполезно прятаться, если "дутый" уже летит. В ход принимается каждая щель, каждая лапка. Чемодан выносят на середину и скрепляют несколькими фосфоресцирующими выражениями. Одна из них как будто стоит за портьерой, но ее только ветер колышет. Несчастной женщине теперь терпеть всю жизнь. Она, конечно, умоляет - всех - но я отвечаю "поздно" и делаю знак звонарю. Человек, как правило, наперед знает, чем поступится ради первого встречного (пока нищие не отдадут долг). Он исключеньем был. Человек, как правило, выбирает алтарь (пока алтарь не выберет его). Он исключеньем был.
Слово в слово след в след до думки речки камыша сбежать
Аудитория пуста. Он выслушал все без избытка, минуя звукоизлияние, ампутацию и гибель музыканта с последующей прививкой флейты - на выбор, в 19/25 снизу. Здесь закон: превращать скорей, ему не знаком, ничем не обязан, выбор остается, в бархатных, с иголочки, чехлах инструменты, "делайте ставки, господа", смех на полку, прищуриться, приладить по-кошачьи, шепотом, наверняка. Мне начинает казаться, что все происходящее (ничего, впрочем, обычного) - страница, на которой искать себя - смысла нет. Ясно одно: автору ни события, ни герои неподвластны, и, хотя азбучные знаки расставлены с учетом истины, число их со временем меняется, очертания плывут, обрастают дымкой, теряют силу. Законы соответствия постичь несложно: я могу уже произнести любой звук, но самая близкая фраза до сих пор мне дорога. Ташкент - Ленинград
|