|
Сергей КУЛЛЕ
СТИХОТВОРЕНИЯ
ПОЭТ СЕРГЕЙ КУЛЛЕ
Русский поэт Сергей Леонидович Кулле родился 29 февраля 1936 года, прожил всю жизнь в Ленинграде и умер 28 октября 1984 года от рака, дома, на руках у жены Маргариты.
Он оставил сотни доведенных до совершенства, собранных в образцовом порядке стихотворений. Имея много других талантов и достоинств, Сергей Кулле по роду жизни был поэт и только поэт.
Сомнительна надежда, что в ближайшем будущем многочисленные ценители и читатели будут иметь возможность основательно ознакомиться с поэзией Сергея Кулле, и его имя прославится вскоре после смерти. Прежде всего потому, что сам поэт расположения и внимания читателей, ценителей, заказчиков, опекунов, распорядителей поэзии искал далеко без надлежащей настойчивости. Он был редчайшим гостем в редакциях, а равно в литературных собраниях. Кажется, всего два шедевра были опубликованы (Ленинградский День Поэзии 1977). С 1967 года, после университета не читал перед аудиторией. (Об одном из его немногих выступлений был незаурядный по гнусности фельетон в многотиражке ЛГУ в марте 1967).
Соблазнительно предположить и доказать, что поэт писал для себя и для единственного читателя - Маргариты. Но эту красивую легенду он сам же непринужденно разрушал при случае, посвящая в свои создания нескольких друзей. Возможно, он ощущал среди людей нынешнего времени одиночество и отчужденность, ибо был олицетворением редких сейчас твердейших моральных принципов. Наглухо замыкался при столкновении с наглым практицизмом, но необщителен он не был. Был затворником, но не принципиальным. Не смотрел телевизор, редко ходил в кино, но, кажется, читал газеты и слушал радио. От современной жизни не отрекался, но предпочитал собственную модель бытия. Отказался начисто от какой-либо карьеры, куцых прав и привилегий, но не пытался деклассироваться. Пунктуально и добросовестно служил много лет на одном месте буквально до последней недели жизни. Проявляя незаурядную осведомленность в политике или социологии, но достаточно презирая истеблишмент, чтобы вступать с ним в прения. Был эрудированным и квалифицированным знатоком русской и мировой поэзии и прозы. Современными себе авторами интересовался без истинной пристрастности, однако умел выхватывать из нынешнего всемирного потока сочинительства все, что стоило читать. Он ни с кем не соревновался в славе, и к его литературным оценкам не примешивались никакие посторонние чувства. Он был сам по себе и, в сущности, не принадлежал ни к первой, ни ко второй, ни к какой-либо еще литературной действительности, кроме своей собственной. Был он предан поэзии и верил в нее. Литература была для него не способом существования, а смыслом. Не профессией, не службой, не карьерой, не лестницей к славе, а именно смыслом.
Ежедневные прогулки по Петербургу и Петрограду и ежегодные небольшие путешествия, составленные по путеводителям начала века. Каждый вечер книги, стихи, рюмка водки за ужином с Маргаритой, иногда с друзьями. Счастливую ли - может знать только он сам, но настоящую жизнь поэта прожил Сергей Кулле.
Не смею судить, к какому направлению принадлежал поэт. Может быть, классицист, а может авангардист. Был он современный поэт, хотя ухитрился не отразить кошмарных страданий души, которыми гордится каждая творческая личность, избегая употребления всуе a каждой второй строфе имен богов, мифологических и литературных героев и других красивых слов. Не делал сомнительных попыток приспособить достижения и приемы современной англоязычной или иной поэзии к русской. А просто был современен, главным образом, самому себе. Ни одного красного словца ради красного словца. Правда, иногда двадцать строк из одного слова. За небольшими исключениями верлибр. Почти нет метафор, которых и не нужно. Поэт много усвоил из самой разной предыдущей поэзии, много нашел сам, пристрастился к излюбленным приемам. Можно, конечно, попытаться найти ему место на древе поэзии между такими-то и такими-то предшественниками и современниками, но оставим специалистам.
В 1977 году четверо, включая автора этих строк, по настоянию Сережи собрали совместную книгу стихов. Отличий у всех четверых больше, чем общего. В основе взаимная литературная и человеческая симпатия. Трое живы и надеются здравствовать еще сколько Бог даст. Но ни один не возьмется утверждать, что его поэтическая мнимодействительность долгопрочнее, надежнее или истиннее сотворенной русским поэтом Сергеем Кулле.
Владимир Уфлянд
* * *
Гектор сказал Андромахе:
"До свиданья, моя Андромаха!" -
и уехал.
Пыль от его колесницы
долго висела в воздухе,
как напоминанье о Гекторе.
А когда осела,
его не было видно.
Жизнь в городе потекла своим чередом.
Приам говорил о болезнях.
Тетка Елена скучала
и избегала зеркал.
Но глаза окружавших
были наполнены только ею.
Андромаха плакала, тоскуя и волнуясь.
Гекуба пекла пироги с гусем,
И у нее не было времени
на разговоры с соседкой.
Я рисовал углем кентавров,
Они выходили уродливыми, как в цирке.
Все мы чувствовали
приближение
большой и неотвратимой беды.
И только беззаботные дети
весело плакали и бились
на руках у печальных кормилиц.
1959
* * *
Меня снедает грусть-тоска по дальним странам
и далеким путешествиям.
Я не живу,
а только жду момента,
чтоб незаметней ускользнуть из дома,
чтоб на работе отпроситься в долгий отпуск
и уехать, и уехать, и уехать.
Все жду, когда автомобиль попутный
меня подкинет на пять тысяч километров.
Все жду, когда песочные часы,
которые до этого молчали,
пробьют двенадцать раз.
Все жду, когда автобус издалека
затормозит у нашего подъезда.
Все жду, когда настанет время,
чтобы тонуть, переплывая в одиночку
морской пролив, проток озерный.
Чтоб заблудиться на велосипеде
ночью зимой в лечу.
Чтобы ломиться в запертые двери
"Домов крестьянина", спасаясь от бурана.
Вы молчите...
Вы говорите про семейный долг,
служебные обязанности.
Напоминаете, что меня связали
узы дружбы, пути сердца...
Вы знаете,
я все-таки уеду.
Хотя бы на трамвае:
динь-динь-динь-динь!
Вот, у меня уж и билет в кармане.
Вы знаете,
я все-таки уеду.
Хотя бы на качелях,
и вернусь не скоро.
1963
Из книги ЗИМА
* * *
Маргарите
Настал черед зимы.
Хоть и не довелось
нам испытать
большой жары.
Хотя по летнему
нам не светило солнце.
Хотя мой календарь
открыт на слове "май".
Хотя ни овощи, ни фрукты не поспели.
Однако мальчики и девочки
уже бегут на арифметику,
толкаясь,
горланя и размахивая
мешками для галош.
Хотя еще немало смельчаков
гуляет без пальто.
Хотя река
еще пестрит пловцами.
* * *
К зиме
поедем к дедушке
в колхоз
на поезде, звенящем бубенцами.
Он будет ловко пробегать
горбатые
железнодорожные мосты,
на повороте
его вдруг занесет
и незадачливые пассажиры,
забывшие вцепиться в занавеску,
Друг за другом
повываливаются в окно.
Потом
помчимся
на моторке
по реке.
И ребята
с криком: "Глиссер!" -
побегут вприпрыжку
сразу вдоль обоих берегов.
А если ледостав начнется
и навигацию закроют, -
не растеряемся
и заскользим
на деревянных,
деревенских лыжах!
* * *
Наш дедушка сказал,
что скоро новый год.
Что скоро
он уедет из деревни.
Что он все лето
будет путешествовать по Волге
на ленивом пароходе,
который любит
отдыхать в порту.
Отлеживаться на стоянках,
попыхивая трубкой
и навалившись боком на причал.
Что осенью
еще подумает семь раз,
вернуться ли домой.
Наш дедушка
не ест, не спит, не пьет.
Болеть забросил.
И, чтобы не сбиться,
считая дни на спичках,
и не пропустить весну, -
пришпилив над кроватью
табель-календарь,
похожий на табличку
для игры
в лото.
* * *
Мой друг, мой друг, наш дедушка вернется!
Когда его никто не будет ждать.
Он приплывет к нам на шарах воздушных,
на китобойном судне, ледоколе "Красин",
на распашной четверке с запевалой рулевым.
Он к нам примчится в островерхой шапке
в кабриолете, шарабане, бричке,
на доморощенных салазках, на тандеме,
на аэросанях он въедет к нам на двор.
На мотоцикле, на линейке, тракторе,
катамаране, на машине времени.
В скафандре сплющенном, как англичанин истинный,
пересечет морское дно.
Играя марш на пионерской дудке,
в ручей войдет на канонерской лодке.
Или опустится на парашюте шелковом.
Или на лыжах прибежит, как Сольвейг.
В колодках каторжника, в орденских колодках
он скатится с американских гор на финских санках.
Или объявится на нашей танцплощадке.
Или очутится на местном танкодроме
в разгар больших маневров:
он легок на подъем и легок на помине!
В один прекрасный день, чрезвычайно молодо
соскочит он с кавалерийской лошади -
наш дедушка, наш дедушка, наш дедушка!
Что б мы ни делали, чего бы мы ни думали,
каким бы курсом на суденышке ни плавали,
какой бы Гений ни витал над нами, -
мой друг, мой друг, нам нипочем
не избежать
с ним
предстоящей встречи.
1960 - 1963
Из цикла ПЛОВЕЦ
I
Мои четыре брата -
офицеры Флота.
Я знаю,
их корабль
пошел ко дну,
в открытом море наскочив на мину.
Разбилась лодка,
перевернулся плот,
команда потонула.
Пронесся смерч,
поднялся шторм,
потом замерзло море,
и водная стихия
преобразилась
в непроходимую, безжизненную степь.
Но разве предают друзей
морские офицеры?
И братья
не изменяют брату на земле.
Я знаю,
обвязавшись намертво ремнями
и взявшись за руки,
как новички по льду,
мои четыре брата - капитаны
идут, идут
через метель и вьюгу,
идут ко мне
через заснеженную степь!
4
И все-таки
нас ждет большой триумф.
Большие деньги и успех у женщин.
Как того спортсмена,
который на байдарке
проплыл
через Байдарские ворота.
Как капитана,
Который не сморгнув
и крикнув: "Новый год!" -
пошел ко дну.
Как лейтенанта,
который позабыл
скомандовать:
"Не в ногу!"
при переходе через мост.
5
А мой возлюбленный враг
живет в своем двухэтажном доме
с четырехскатной крышей,
с тенистой галереей
вокруг внутренней лестницы,
с каминами старинной кладки,
во втором этаже,
в комнате
окнами в парк,
в парк,
местами похожий на луг,
а местами - на лес.
1962 - 1965
* * *
Они не спорили, не плакали, не пели.
В пилотках из газет,
с медицинболами под мышкой,
они ушли, не слишком осторожно
ступая
по гребням и по граням островерхих крыш.
А их подруги в лакированных баретках,
одетые в недорогие платья,
хотели бы последовать за ними,
но не осмелились.
Да их и не пустили.
Они умчались в переполненных трамваях.
Они заплыли за буйки в бассейне.
Или сокрылись в зарослях сирени.
Иль заблудились в мире слов.
Они уплыли на шарах воздушных.
Или свернули за угол на треке.
Или смешались с футболистами на поле.
Или отправились на пароходе в горы.
1963
* * *
Лене
А твой дом
мы построим
на пригорке зеленом
над ручьем голубым.
Слепим русскую печку
из лучшей, кембрийской глины.
Возведем
крутое
крыльцо.
И прорубим окошко,
как можно,
как можно пошире,
чтоб тебе
хорошо было видно
и ветку березы
и в далеком тумане
ветку
узкоколейной
железной дороги.
1966
* * *
Зачем же вы построили свой дом,
с балконом, садом, огородом и амбаром
в двенадцати шагах
от лежбища свиней,
в двенадцати вершках
от края
Колорадского каньона,
в двенадцати саженях от начала
малярийного болота,
в двенадцати прыжках от настежь
открытой
клетки с тигром,
в двенадцати ползках
от логова гадюк,
в двенадцати туазах
от склада ядерных головок,
в двенадцати бросках
от вражеских казарм,
в двенадцати английских лигах
от наводненного хулиганьем поселка,
в двенадцати
получасах пути
от ненадежно охраняемой границы,
в двенадцати микронах
от колонии микробов,
в двенадцати аршинах
от мишени
на стрельбище неофашистов,
в двенадцати локтях
от кладбища машин,
где испокон веков нечисто?
1966
* * *
Маргарита,
пусть сбудутся
наши желанья!
Чтоб версальские пули
никогда
не гуляли
в аллеях Версаля.
Чтобы линиy Мажино
отныне
доходила до берега
Па-де-Кале.
Чтоб парижский гамен
постоянно
цитировал "Пролегомены",
Чтоб мисс Франс,
наконец,
была избрана
Мисс Универ.
1966
ПОДРАЖАНИЕ С.
Уезжая далеко,
в Еланец, Елатьму, Елабугу, -
я вам оставляю
визитную карточку.
Потому что я вас понимаю.
Потому что люблю вас.
Потому что
сочувствую вам
всей душой.
Уезжая далеко,
в Миасс, Мелекесс, Миссалонги, -
я вам оставляю
визитную карточку.
Разыщите меня.
Это очень несложно.
Смотрите:
уже подана ваша карета с гербами,
и накормлены лошади,
и дороги очищены
от последних разбойников.
Остается
только немного сдвинуться с места.
Уезжая далеко,
на край света,
на тот свет,
к праотцам,
к антиподам, -
я вам оставляю
свою визитную карточку.
Вот она.
1967
* * *
Тот, Ванюша, пиратский корабль
Все равно непременно потонет!
Пусть его капитан
и клянется в обратном Селеной,
богиней измены.
Пусть его звездочет
хочет быть пораженным Аллахом,
если врет гороскоп,
говорящий,
что всему экипажу суждено быть повешенным.
Пусть его рулевой,
душегуб и пропойца первой статьи,
все на свете послал уже к дьяволу.
Пусть его суперкарго
без устали молится Плутосу.
И пусть юнга безвинный
в лазоревой бухте
бросает на дно,
чтобы смягчить Немезиду,
трехпудовый
литой шоколад "Золотой Якорь".
Все равно
непременно потонет, Ванюша,
Ванюша,
сей пиратский корабль.
1967
* * *
Никому в нашем городе
не прощают банальности.
Ни тому офицеру,
что забыл про устав,
Ни директору школы,
что все время ругается.
Ни тому пионеру,
что побил малыша.
Ни милиционеру,
что бежал от грабителей.
Ни шоферу, который
задремал за рулем.
Ни тому корифею,
что объелся картофелем.
Ни тому адмиралу,
что отстал от флотилии.
Ни тому режиссеру,
что на роль инженера
пригласил инженю.
1968
* * *
На железнодорожном вокзале нарисован овраг.
На борту самолета - воздушная яма.
На уборе невесты - чернильная клякса.
На крыле соловья нарисован силок.
На посевах - засуха.
На небе - туча и молния.
На волчице с пузатым волчонком нарисован капкан.
На груди у Олега начертано: "Трус и Предатель".
На волшебной руке Субботина изображен перелом.
На хрустальном дворце намалевана тень от кувалды.
На библиотеке Вольтера нарисован огонь из камина.
На могиле Андрея Краniвского нарисован бульдозер.
На лицейских садах - пила и топор.
На футболке у форварда вышито слово "коробочка".
На кабине шофера нарисован наезд.
На спине часового - удар ножом, выстрел из-за угла.
На лбу лошади Пржевальского - абрис пули Хемингуэя.
На скульптуре "Мыслитель"
нацарапано гвоздиком слово "Дурак".
Господа!
Злой художник в недобрый час
повадился нас навещать!
Тихой сапой
прокрался в наш мир.
Столь прекрасный до этих пор!
1970
* * *
Тебе, в совершенстве познавшему практику театра, -
скрываться ли в Татрах?
На лодках, нагруженных бочками меда, -
бежать Ганимеда?
Ужель, искушенному в марках железа, -
забыть про Элизу?
Блуждая покинутейшими деревнями, -
питаться ремнями?
Обретшему высшие градусы таинств Астреи, -
болтаться на рее?
В одеждах,
украшенных всеми цветами бензина, -
махнуть на Расина?
1976
ПАМЯТИ Д***
На Крестовском острове,
возле начала Морского проспекта
государство срубило дерево.
Не срубило, срезало!
Пусть так.
Толщиною в обхват.
Так что нам с Маргаритой,
ни даже, отец, нам с тобой
не обнять бы его.
Для чего же ты срезало дерево, государство?
Не государство. Республика. Город. Не город, район.
Не район, а просто какой-то умелый умелец.
Ну ладно.
Oак и запишем в скрижалях.
Нам все равно.
Только знайте:
никогда ведь не вырастить вам
другого такого красавца.
До свидания, дерево!
Дерево в сердце моем!
1976
|